Хранительница

Едкий запах лекарств щекотал ноздри. Голова разламывалась на части, и даже тихий звук чьих-то осторожных шагов заставлял боль в висках пульсировать с новой силой в такт биению сердца. Гарри осторожно приоткрыл глаза и поморщился от яркого света, лившегося в окно. Усилием воли он заставил себя вспомнить, что за окном лето – лето первого его года в Хогвартсе, что где-то в замке его друзья – Рон, Гермиона, Вероника. Он заставил себя вспомнить, что он не один, и ухватился за это спасительное воспоминание, выбираясь из поглотившей его тьмы, но вместе с этими воспоминаниями пришли и другие: Волан-де-Морт и Квиррелл с хищно блестящими глазами, зеркало «Еиналеж», философский камень и бездыханное тело Вероники в дальнем углу комнаты. Ужасающие картинки пережитого им закружились перед его глазами, как частицы калейдоскопа, усилив боль, и от этого мальчик застонал. Видимо, этот звук не остался незамеченным кем-то незримо присутствующим в этой комнате: мягко загудели чьи-то голоса, а затем раздались приближающиеся шаги. На какой-то миг Гарри испугался, но боль, сжимающая его в своих тисках, заглушила даже страх. - Ну как ты, Гарри? – раздался рядом с ним голос Альбуса Дамблдора. Не веря своим ушам, мальчик с опаской приоткрыл глаза. Лицо директора Хогвартса расплывалось перед его взором, но всё же было достаточно узнаваемым, чтобы Поттер поверил, что это не очередная уловка его врагов. - Профессор?.. Профессор, там же камень!.. И Вероника! Она… - он попытался было вскочить, но вспышка боли тут же бросила его обратно на подушки. Дамблдор молча подал ему очки и протянул на раскрытой ладони светло-жёлтую пилюлю. - Мадам Помфри велела тебе выпить это, Гарри, - голос старого волшебника был, как всегда, ровным и спокойным. Он послушно проглотил таблетку и запил её водой из стакана. Боль, словно по мановению волшебной палочки, стала стихать. - Профессор, Вероника… - уже спокойнее начал он, чувствуя, как сердце его стучит где-то в горле. Вероника пыталась спасти его, он же ничего не смог сделать, когда заклинание Квиррелла оглушило её или же вовсе… - С ней всё хорошо, - ответил Дамблдор. – Во всяком случае, лучше, чем могло бы быть, - лишь взгляд говорил о том, что старик переживает о своей маленькой внучке – в остальном же Дамблдор оставался таким же, как всегда, излучающим доброжелательность чудаком. – Я успел вовремя. Гарри проследил за взглядом профессора и увидел в противоположном конце длинной комнаты отгороженный ширмой закуток. За ширмой царила тишина. - Вы получили письмо Гермионы? Он пожал плечами. - А было письмо? – Гарри кивнул. Дамблдор ещё раз пожал плечами. – Что ж, видимо, мы с ним разминулись. Удивление Корнелиуса Фаджа, когда он увидел меня, сказало мне всё, и я тут же отправился сюда. Ещё бы немного… - он запнулся, и Гарри посчитал, что он думает о том, что случилось с Вероникой. - А как же Квиррелл? И камень? И Вол… Сами-Знаете-Кто? На этот раз директор улыбнулся, и улыбка его была теперь прежней, настоящей и лучистой. - Тебе стоит называть его Волан-де-Мортом, Гарри, - это имя обожгло слух мальчика, и он внутренне сжался. – Когда называешь вещи своими именами, они предстают перед тобой в своём истинном свете и перестают быть такими страшными. Попробуй. - Что с Волан-де-Мортом? – всё ещё с опаской повторил он. - Он сбежал, как и всегда. У него нет настоящих друзей – только средства для достижения целей. Те, кто считает иначе…либо слепы, либо глупы, либо не до конца понимают его. Я знал только одного человека, который считал Волан-де-Морта своим другом задолго до того, как он стал таким чудовищем, и который действительно был ему другом… - теперь в голосе Дамблдора снова послышалась грусть, а взгляд стал отсутствующим, словно директор вдруг заглянул за грань между мирами живых и мёртвых. – Волан-де-Морт сам убил его и тем самым оказал себе худшую из услуг. Все его последователи, слуги, соратники – не более чем инструменты. Квиррелл был лишь одним из них, и не лучшим. Волан-де-Морт бросил его, оставил умирать, и ему уже, увы, нельзя ничем помочь даже при самом большом желании. Гарри содрогнулся: вещи, о которых говорил директор, были по-настоящему ужасными, они были за пределами понимания мальчика. Даже столкнувшись с Волан-де-Мортом лицом к лицу, он всё ещё не мог поверить, что мог быть на земле человек настолько ужасный и безжалостный, как тот, которого рисовал Дамблдор. - А философский камень? - Уничтожен. - Но как же Николас Фламель?! – воскликнул поражённый мальчик. Первое облегчение от того, что камень всё-таки не достался Волан-де-Морту, сменилось острым чувством вины. Дамблдор рассмеялся тёплым, почти радостным смехом, и от сердца у Гарри отлегло. Трудно было представить, что этот весьма довольный жизнью старик ещё минуту назад излучал почти осязаемое напряжение. - За него не беспокойся. Мы с ним пораскинули мозгами и решили, что философский камень только опасен – слишком много охотников до золота и вечной жизни, - тон ещё был довольно беззаботным, но в глубине голубых глаз притаилась задумчивость. – У Николаса и его жены достаточно эликсира, чтобы привести дела в порядок, а затем…они умрут. - Умрут? - Да, мой мальчик. Для того, кто живёт так долго, как Николас, смерть – новое увлекательное приключение, и только. Гарри не мог представить, чтобы смерть для кого-нибудь могла быть приключением. Впрочем, проживи он несколько веков, может быть, и сам бы стал думать так же. Взгляд мальчика случайно упал на ширму, и сердце на миг замерло. - Профессор, а что…с Вероникой? – голос его заметно дрожал – так он боялся услышать худшее. Улыбка сползла с изборождённого морщинами лица волшебника, глаза потухли, и это заставило его по-настоящему испугаться. Никогда прежде он не видел директора таким и уже почти уверился в том, что Дамблдору чужды все другие чувства, кроме снисходительной доброжелательности ко всем, даже к тем, кто этого не стоил. - Она…она поправится. Стремясь защитить вас обоих, она взяла на себя слишком много, и её организм не выдержал этого. Мадам Помфри пришлось погрузить её в специальный магический сон, чтобы её мозг отдохнул, а силы восстановились. Воспоминания о том, что произошло в подземелье между ним, Вероникой и профессором Квирреллом были довольно расплывчатыми, поэтому ему пришлось спросить: - Что она сделала? Дамблдор помолчал несколько секунд, задумчиво потёр переносицу, глядя на Гарри поверх своих очков-половинок, словно прикидывая, сколько можно рассказать мальчику. А затем он заговорил. - Вероника использовала невербальное заклинание – уж не знаю точно, какое. Её мать в своё время поступила так же, чтобы спасти своих детей… Гарри лишь смутно знал, что произошло с родителями Вероники, Деймона и Стефана, потому что никто из них никогда особенно не распространялся об этом; тогда как об участи его собственных родителей знал весь магический мир, история семьи Сальваторе всё время оставалась в тени. И он точно не мог представить себе, что тем, кто расскажет её ему, будет сам Альбус Дамблдор. - Но Ви ведь не умрёт? – тихо спросил он, боясь даже произносить эти слова здесь, где смерть, казалось, витала в воздухе, поджидая своих жертв, охраняемых только упорством мадам Помфри. Волшебник мотнул головой и успокаивающе похлопал мальчика по руке. - Нет, конечно, нет. Лутессу убило не заклинание, Гарри. Её убил Волан-де-Морт, когда понял, что Веронику ему не заполучить. Но невербальное заклинание Лутессы было настолько сильным, что создало такой мощный щит, через который не могло пробиться ни одно заклинание…и ни один человек в течении двух часов после того, как Волан-де-Морт бежал… Веронике, конечно, рассказывали об этом, но я никогда не мог подумать, что она сможет использовать невербальные заклинания в таком возрасте… Он говорил ещё что-то, но одна мысль в голове Гарри звучала отчётливее остальных, не давая покоя. И, когда Дамблдор сделал паузу, он поспешил задать вопрос. - Сэр, а зачем Ви нужна была Волан… Волан-де-Морту? Он говорил Квирреллу об этом там…в подземелье… Интерес мелькнул в глазах мага. - Вот как? Что ж, этого стоило ожидать… - он провёл пятернёй по своей серебристой бороде и замолчал на какое-то время. Когда Гарри уже было подумал, что Дамблдор намеренно не отвечает ему, старик снова заговорил: - дело в том, что Вероника родилась как раз во время парада планет. Испокон веков люди, родившиеся в это время, обладают недюжинной силой, или невероятным умом, или и тем, и другим… Словом, они серьёзно отличаются от других. Ты, наверное, заметил, что Вероника, бывает, использует заклинания, которые вы ещё не учили… Вот Волан-де-Морт и захотел прибрать её к своим рукам, чтобы использовать её как мощное оружие. Но её родители не позволили ему сделать это…ценой своей жизни. Голос его как-то скорбно стих, и, осмелившись взглянуть на Дамблдора, Гарри увидел перед собой не величайшего волшебника всех времён и народов, а просто усталого старика, потерявшего всю свою семью. И сердце его наполнилось жалостью по отношению к этому человеку, великому в своей самоотверженности и в своей заботе о других. Но Дамблдор был таким только несколько мгновений, а, когда снова поднял на Гарри глаза, в них не было и следа той печали – они снова лучились добром и приязнью. - Что-нибудь ещё? Я сегодня постараюсь ответить на все твои вопросы, потому что мадам Помфри может и не пустить меня в следующий раз, - он лукаво подмигнул мальчику. На языке у него вертелось множество вопросов о Веронике, о нём самом, о Квиррелле, Волан-де-Морте, философском камне, заколдованных ключах, магических шахматах, сосудах с ядами, волшебном зеркале, его родителях, ненависти Тёмного Лорда… И на каждый из них у Дамблдора наверняка нашёлся бы ответ, да только все мысли ускользали от мальчика, рассеиваясь, как мелкие напуганные птахи. Но всё же, наконец, ему удалось схватить одну из них за хвост. - Почему Квиррелл не мог прикоснуться ко мне? Глаза директора Хогвартса загорелись, как у ребёнка, увидевшего шоколадку. - О, это древняя магия, великая магия. Моя любимая магия, хотя сейчас её частенько ни во что не ставят. Видишь ли, Гарри, она основана на самом великом из чувств, доступных человеку – на любви. Кода Волан-де-Морт задумал убить тебя, твоя мать, любившая тебя больше всего на свете, не задумываясь, пожертвовала своей жизнью ради тебя. А Волан-де-Морту этого не понять; он в своей жизни никогда никого не любил, так же, как никто никогда не любил его… Ведь даже преданность его последователей основана на страхе или восхищении, но не на любви. И эта не доступная ему сила защитила тебя и осталась в тебе – ты до сих пор окружён ореолом любви Лили, - имя матери Гарри сорвалось с губ Дамблдора так же просто, как до этого имя его дочери, - и эта любовь причиняет ему великие страдания. Слова директора звучали почти торжественно, и Гарри почувствовал себя пылинкой во вселенной, такими мелкими и незначительными показались ему его беды по сравнению с великой магией и великими преступлениями Волан-де-Морта. Как заворожённый, он наблюдал за тем, как Дамблдор протянул руку к прикроватной тумбочке, заваленной всевозможными сластями, и, ловко выудив из шаткой кучи шоколадку, протянул её мальчику. - Подарки от твоих друзей и поклонников. Все хотят знать, когда же ты поправишься. Он рассеянно принял угощение, не веря своим ушам: ещё так недавно он, по чьей вине Гриффиндор потерял столько баллов, был практически изгоем, а теперь у него столько друзей, что шоколадки и конфеты, подаренные ими, некуда складывать. Пока Гарри разворачивал фольгу, Дамблдор поднялся и с улыбкой потрепал его по волосам. - Поправляйся, Гарри. Нельзя, чтобы ты пропустил прощальный пир. Мальчик только кивнул. Пока директор шёл к выходу, у него в мозгу зудела мысль о том, что он что-то забыл. Уже когда Дамблдор взялся за ручку двери, Гарри вспомнил. - Профессор… Сэр! – окликнул он волшебника, уже почти не надеясь, что Дамблдор вернётся. Но он всё-таки сделал несколько шагов к мальчику, остановившись на полпути к кровати Гарри. Собравшись с духом, мальчик спросил: - а что…что с Волан… - голос его звучал непростительно громко в полной тишине больничной палаты, - что с Волан-де-Мортом? Он больше не вернётся? Он исчез? Теперь на лице Дамблдора появилась озабоченность, словно за эти несколько шагов он сбросил свою привычную маску. Он ответил не сразу. - Волан-де-Морт действительно исчез, Гарри, но надолго ли – не знаю. Я бы хотел думать, что он не вернётся никогда, сгинет где-нибудь в пустоши один, покинутый всеми, но я не смею тешить себя и тебя надеждой, которая может оказаться пустышкой; слишком много в мире людей, готовых ради власти и богатства подчиниться любому злу. Однако, если он вернётся, мы будем готовы. Отдыхай, Гарри, - проблеск улыбки мелькнул на его губах, но не отразился в глазах. Когда за Дамблдором закрылась дверь, Гарри со вздохом вгрызся в шоколадку. Он не был уверен в том, что когда-нибудь сможет быть готов к новой встрече с Волан-де-Мортом и хотел бы услышать от директора совсем другой ответ, но в то же время спокойствие Дамблдора, пусть и несколько мрачное, передалось и ему. Где-то в глубине души он знал, что, если ему снова придётся столкнуться с этим воплощением зла, за его спиной будет вся сила старого мудрого волшебника.

***

Вернувшись в свой кабинет, Дамблдор застал в нём мечущегося, словно лев в клетке, Северуса. От него не ускользнул гневный взгляд, который бросил на него зельевар, но, проигнорировав это, старый волшебник молча уселся за письменный стол. Конечно, Северус, как и все остальные, считал, что Гарри не нужно знать правду о том, что произошло в подземелье, а так же причины и последствия, что он и его друзья были лишь детьми, которых следовало охранять от жестокости мира, что они были слишком слабыми, но слишком любознательными – на свою беду. Дамблдор знал каждый аргумент, который мог предъявить ему Северус, или Минерва, или Флитвик, или Попечительский Совет, и знал, что каждый из них будет в высшей степени правдив и разумен, но сам Дамблдор считал, что Гарри и остальные имеют право знать, с чем они столкнулись там. Они заслужили это своим умом и хитростью, и тем, что выжили, столкнувшись с непостижимым коварством, и даже эта дань их смелости была неоправданно мала. - Я знал, что так и будет! Как вы могли оставить Хогвартс в такой час, профессор?! Больше всего на свете Альбус Дамблдор терпеть не мог, когда с ним говорили в подобном тоне, однако заставил себя пропустить слова взвинченного донельзя Снегга мимо ушей. Ему не требовалось больше слов, чтобы понять, о чём говорит мужчина, и этот упрёк был тем более болезненным, потому что был, в общем-то, заслуженным. - Из Министерства прибыла сова, - заставив себя оставаться спокойным, пояснил директор. – Теперь мы с Фаджем условились, что под каждой просьбой о совете он будет ставить свою личную подпись и печать. Но это, как и предполагалось, ничуть не успокоило Снегга. Губы его превратились в тонкую линию, глаза метали молнии. Впервые он смотрел на Дамблдора со злостью и сомнением. - Она едва не погибла! – воскликнул он, запоздало подумав, что Вероника была всё-таки внучкой Дамблдора, самым ценным сокровищем его жизни, и уж конечно, не было в мире человека, способного сильнее укорить директора в этой страшной оплошности, чем он сам. Северус полагал, что Дамблдор осадит его примерно этими доводами, но ошибся. Какое-то время старый волшебник молчал, пристально разглядывая Северуса, и по его непроницаемому лицу невозможно было прочесть, о чём он думает в этот миг. Снегг нечасто видел своего патрона таким; обычно Дамблдор представал перед всеми немного странным добряком, и лишь изредка нечеловеческое напряжение, в котором постоянно жил этот человек, брало верх. - Мне приятно, что ты так печёшься о Веронике, но как же другие ученики? – сейчас с ним говорил не соратник, не великодушный покровитель, каким Дамблдор всегда был для него, не чудаковатый старик, но строгий учитель. – М? Мистер Поттер, мистер Уизли, мисс Грейнджер – они тоже пострадали, и серьёзно. Уголок рта Снегга дёрнулся. Будучи преподавателем, он нёс ответственность за жизнь и здоровье каждого ученика Хогвартса, но в действительности ему было мало дела до всех, кроме Деймона, Стефана и Вероники. Они одни заполняли пустоту его сердца, деля её с болезненными воспоминаниями и несбывшимися надеждами, и всё, что было связано с ними, Северус воспринимал так остро, как если бы они были его собственными детьми. Мир перед глазами закружился и перевернулся вверх тормашками. Вспышка смеха, раздавшегося откуда-то сбоку, больно обожгла самолюбие Северуса. - Эй, Нюниус, чего разлёгся? – раздался ненавистный насмешливый голос. – Вставай, пройти не даёшь. Стиснув зубы от боли, пульсирующей в колене, и невыносимой ярости, мальчик попробовал приподняться. Он не желал видеть на лицах своих мучителей мерзкое торжество, а на лицах остальных учеников – такую близкую к презрению жалость, поэтому не поднимал глаз, глядя только на снующие мимо ноги. Мальчишки снова засмеялись. - Ну, хватит, Сириус. Это вовсе не смешно, - осадил смеявшегося кто-то. - О, Мерлин, Джуз, ты становишься таким же занудой, как наша бабуля, - проворчали ему в ответ. - Сириус, Джеймс, пойдёмте отсюда, - пролепетал испуганный голос, - пока нас никто не увидел. Если заметят…нам несдобровать… - О, да брось! - В кои-то веки прислушайся к Питеру, - поддакнул тот же мальчишка. - Никто в семье, даже наша бабуля, не будут в восторге, если ты вылетишь из Хогвартса ещё до того, как тебе разрешат посещать Хогсмит. - Ладно, парни, он не угомонится. Идёмте. Всё ещё препираясь между собой, они пошли прочь. Северус пристально следил за четырьмя парами ботинок, и поднялся лишь тогда, когда они скрылись за поворотом: он не желал, чтобы они снова принялись за своё, не дождавшись, пока он соберёт свои учебники. Когда он стал подниматься и пошатнулся, чьи-то руки неожиданно подхватили его под мышки, не давая упасть. Кое-как выпрямившись, Снегг увидел перед собой одного из них: Джузеппе Сальваторе, кузена Блэка и неизменного участника его грубых забав. На лице мальчишки отражалось подлинное сожаление, но оно лишь усилило бессильную ярость Северуса. - Сильно ушибся? – извиняющимся тоном пробормотал тот, и Снегг с удивлением понял, что это именно он только что заступился за него. - Не твоё дело, - огрызнулся он и добавил: - катись к чёрту. Подобрав свои учебники, он захромал к замку, понимая, что уже безнадёжно опоздал на урок заклинаний. Но, несмотря на грубость Северуса, Сальваторе всё ещё шёл за ним по пятам. - Они не должны были этого делать. Я говорил им, что этим шуточкам пора положить конец, но они меня не слушают, только смеются. Вообще-то они хорошие ребята…все: и Сириус, и Джим, и Римус, и даже Питер… - исполненный гнева взгляд Северуса заставил его поперхнуться собственными словами, - …но не в этом случае. Прими мои извинения, Северус, - и с этими словами Джузеппе протянул ему раскрытую ладонь. От изумления Снегг замер на месте: никто из этой компании никогда прежде не звал его по имени, лишь изредка по фамилии, и почти всегда обидным прозвищем «Нюниус», и уж конечно никто из них никогда не протягивал ему руку для приветствия. Ошеломлённый сверх меры, будто околдованный непривычной вежливостью и доброжелательностью Джузеппе, он пожал протянутую ему руку. - Они мои друзья, но я не хочу, чтобы ты думал, будто я причастен к этому…к тому, что с тобой происходит… Хотя, - мальчик усмехнулся, - извиняться всё равно приходится мне. Это глупо и жестоко, и отнимает слишком много энергии, которую можно направить на что-то полезное… Ты хороший человек, Северус, ты умный и… Словом, я хочу, чтобы ты знал: я никогда не причиню тебе вред. Сальваторе ещё раз стиснул руку Северуса и уже собрался, было, уходить, когда к ним подбежала рыжеволосая девочка. Сперва Северус принял её за Лили, и сердце в его груди сладко сжалось, но спустя миг он заметил, что рыжие волосы – всё, что роднило его давнюю подругу с этой девочкой; у неё были ясные голубые глаза и аристократически светлая кожа. Присмотревшись, Снегг понял, что знает её: он частенько видел её с сёстрами Блэк, хоть она и училась на Гриффиндоре. Они все были отпрысками богатых и влиятельных родов и никогда не обращали внимания на таких, как он, и тем более удивительным было то, что она сейчас стояла перед ним, протягивая Снеггу перепачканный в траве и грязи учебник. - Ты обронил, - быстро произнесла она, - и у тебя штаны на коленке порвались. Я Лутесса… Лу, - от Снегга не укрылось то, как быстро и ярко она покраснела, и он понял, что девочка эта – дочка профессора Дамблдора. – А-а-а, Джузеппе, - словно впервые заметив Сальваторе рядом с ним, она напустилась на него, - так это ваших рук дело? - Не то, чтобы моих… - Джузеппе предпринял слабую попытку оборониться. Брови девочки сурово сдвинулись. - Это совсем никуда не годится. Сколько ты и твои дружки будут изводить всех подряд? И, конечно, первая скрипка в этом ансамбле – Сириус! Я должна сказать Нел, а она, как староста… - Твоя сестра староста, а не ты! – воскликнул мальчишка. – Или, может быть, ты сразу наябедничаешь папочке? Было видно, что Лутесса проглотила эту издёвку с трудом, но всё же она совладала со своими эмоциями, разве что в её голубых глазах отразилось горькое разочарование. - Я бы поняла, если бы Сириус…но о тебе я была лучшего мнения. Вот, что, Северус, - когда она повернулась к нему, было заметно, что ей с трудом вспомнилось его имя, но Снегг и виду не подал, - если они снова заденут тебя, скажи мне, и я найду на них управу. Расскажу их матерям или своему отцу… Что-нибудь придумаю. Одарив на прощание Джузеппе ледяным взглядом, она пошла прочь. Несмотря на кажущуюся сдержанность Сальваторе, лицо его пошло пятнами жгучего румянца, а во взгляде отразились раздражение и отчаяние. - Иногда она бывает невыносима, - пробормотал он. – И, что ещё хуже, всегда следует своему слову. Она обязательно расскажет своему отцу о том, что происходит, если ты попросишь её об этом, а уж он-то найдёт управу на всех них… - отчаяние, явственно прозвучавшее в его голосе, лучше всего говорило о том, что Джузеппе боится за своих друзей. – Может, они и заслужили наказание, но только не исключение… Сейчас Северус испытывал такую благодарность и к нему, и к Лутессе, что ему стало почти жаль остальных друзей Джузеппе. Конечно, он мог бы наябедничать кому-то из преподавателей или директору и добиться исключения Блэка и Поттера, но Северус прекрасно понимал, что это было бы…низко. Он хотел отомстить им, но точно не таким способом и не чужими руками. - Я ничего не скажу, - тихо произнёс он, благодарно улыбнувшись Джузеппе. Он тотчас же просиял. - Правда? Спасибо… Ты отличный парень, Северус. Их дружба зарождалась медленно, осторожно, как занимается пламя из одной-единственной упавшей искры: недоверчивый по натуре Северус долго присматривался к Джузеппе, который, исполняя своё обещание не задевать его, впрочем, не оставил дружбы со своей прежней компанией; сам же Сальваторе безуспешно пытался смягчить нравы Сириуса и Джеймса и смягчить их неоправданную жестокость. Но, в конце концов, к изумлению, наверное, каждого человека в школе Джузеппе Сальваторе и Северус Снегг стали лучшими друзьями; меж тем Сальваторе не отказался от изощрённых, порой переходивших все границы, шуточек своих друзей, а Северус продолжал оставаться таким же молчаливым и нелюдимым. Теперь, когда ему оставалось только оглядываться назад, Снегг почти не мог поверить, что когда-то с ним не было его друга и беспокойной и невероятно деятельной Лутессы, а воспоминание о вечере, когда они оба погибли, отдавалось в его душе неизменной болью. Потеряв их, он словно бы снова осиротел, но ухватился за спасительную мысль о том, что его друзья хотели бы, чтобы он позаботился об их детях, - ведь не зря же Джузеппе сделал его крёстным отцом своего второго сына, наплевав даже на праведное негодование Поттера. Эти дети стали для него родными, они стали его семьёй – единственной семьёй, которую он мог себе позволить, и одна только мысль о том, что он может кого-то из них потерять, сводила мужчину с ума. Он поднял глаза на Дамблдора, прекрасно зная, что тот читает по его лицу, как по открытой книге. Все его упрёки разбивались о броню нерушимой мудрости, в которую заковал себя профессор, и рядом с ним Северус, познавший немало магических тайн, снова чувствовал себя безмозглым первоклашкой. - Простите, - пробормотал он, впрочем, не чувствуя себя хоть сколько-нибудь виноватым. Губы старика тронула едва заметная, но искренняя и тёплая улыбка. - Я понимаю твой гнев, Северус. Лу и Джузеппе не могли бы и мечтать о лучшем друге для своих детей, - улыбка из лучистой стала грустной, как всегда, когда Дамблдор поминал младшую дочь и её мужа. – Уверен, тебе обязательно воздастся за твою преданность…однажды. Снегг криво ухмыльнулся. Ему ничего не нужно было от жизни, кроме осознания, что он не бесполезен, - всё остальное, о чём он мечтал, Северус потерял давным-давно. - Однажды нам всем воздастся по заслугам, сэр. - Почему из твоих уст это звучит как угроза, Северус? – рассмеялся старый волшебник, но, не дав Северусу произнести ни слова, продолжил: – я, в свою очередь, безмерно благодарен тебе за то, что ты так печёшься о моих внуках, но всё же я хотел бы, чтобы ты был чуть менее предвзятым. Каждый ребёнок в школе – наш, все эти дети – наши, и их беды тоже наши. Северус почувствовал, что начинает злиться: может, он не всегда и не со всеми был до конца искренним, но свои симпатии и антипатии он не скрывал никогда. То, что Дамблдор предлагал ему… - Мы не должны делать различий между ними, но это вовсе не лицемерие, - произнёс директор, и мужчина на миг усомнился в том, не влез ли Дамблдор к нему в голову. Впрочем, должно быть, все его эмоции и чувства сейчас отлично читались на его лице. – Я просто прошу тебя быть помягче…со всеми… - он не произнёс имени, но всё же оно читалось так явственно, как если бы старый маг начертал его в воздухе огненными буквами. Снегг стиснул зубы, но кивнул. Должно быть, его вспышка действительно была не слишком уместной и не соответствовала его статусу преподавателя, но порой и он не мог сдерживать своих чувств. Что он мог поделать с собой, если за Веронику он переживал, как за собственное дитя, тогда как Гарри Поттер при одном взгляде на него напоминал Снеггу ненавистного Джеймса? Он знал, что и Дамблдор не всегда был беспристрастен в своих суждениях, но напоминать ему об этом не собирался – не такой благодарности заслуживал старик за то, что сделал для него. - Ну, если мы со всем с тобой разобрались, то ступай, Северус, - к Дамблдору снова вернулось его привычное добродушное расположение духа, и он нетерпеливо махнул рукой в сторону двери. – Готовься принимать поздравления, ведь твой факультет в этом году победил. - Непременно, - он отвесил директору полушутливый поклон, но Дамблдор оставил его без внимания. Иногда Северусу казалось, что для этого волшебника он навсегда остался тем мальчишкой, который без конца вступал в неравные битвы с «Мародёрами», и, несмотря на раздражение, неизменно приходящее с этими догадками, он был благодарен ему за это.

***

Она пришла в себя, когда Гарри неторопливо разглядывал двигающиеся фотографии в подаренном Хагридом альбоме. - Мадам Помфри! – завопил мальчик, и его отец на колдографии подмигнул ему, словно услышав радостный вопль Гарри. Всегда аккуратная и строгая врачевательница вбежала в палату и уставилась на него, и Гарри уловил в её глазах испуг. Должно быть, она, как и остальные преподаватели, знала, что произошло в подземелье, и боялась, как бы Волан-де-Морт не вернулся. - Вероника! – воскликнул Гарри, стремясь развеять испуг мадам Помфри, и ткнул пальцем туда, где за ширмой находилась кровать Сальваторе. – Она очнулась! Женщина тотчас бросилась туда, и уже спустя несколько секунд из-за ширмы раздались голоса – озабоченный голос мадам Помфри и сонный голос Вероники, а следом – мелодичное журчание наливаемой в стакан жидкости. - Лежите и отдыхайте, мисс, - непререкаемым тоном заявила она. – Я доложу обо всём профессору Дамблдору. Мадам Помфри прошла мимо Гарри, лишь мельком взглянув на него, но мальчик уловил на лице женщины явственное выражение облегчения. Он снова взялся за альбом, но, стоило ей скрыться в своей комнатке, как из-за ширмы возникла Вероника. Девочка была бледна, а чёрные косы растрепались, но голубые глаза, как прежде, горели живостью. - Привет, - прошептала она, на цыпочках подбираясь к Гарри. - Мадам Помфри велела тебе оставаться в постели. Сальваторе изобразила гримасу неудовольствия. - Я и так уже слишком долго провалялась. Что, пир по случаю окончания учебного года мы с тобой ещё не пропустили? Гарри только покачал головой. У него самого после пробуждения тотчас же возникло множество вопросов, но он готов был поклясться, что Вероника старательно избегает разговоров о том, почему оба они оказались в больнице. Заметив альбом в руках у Гарри, девочка присела на край его кровати. - Что это у тебя? Он только пододвинул альбом ближе к подруге. - Хагрид сделал для меня. Это, - не без гордости произнёс он, - мои родители, - Гарри указал на один из снимков. Но Вероника смотрела не на него, а на другой. - А это – мои, - и она ткнула пальцем в колдографию, на которой были изображены две на редкость похожие между собой пары: Лили и Лутесса были одинаково рыжеволосы, а у их отцов были схожие тёмные шевелюры. Они были молодыми и весёлыми, и махали руками неизвестному фотографу. У Гарри защемило сердце, но лицо Вероники осталось непроницаемым; должно быть, она видела своих родителей не впервые. - Знаешь, когда я увидела лицо Волан-де-Морта, - совершенно неожиданно произнесла она, - я подумала о том, что мама сделала для меня…для нас… Наверное, это и придало мне сил. Он только собрался ответить, но в этот миг в палату ввалились Рон и Гермиона. Вероника, заметив друзей, просияла. - Вероника?! – воскликнула Гермиона и кинулась обнимать подругу. Девочка приложила палец к губам, но было уже поздно: из своей комнаты выглянула мадам Помфри. Глаза её метали молнии, кулаки были прижаты к бокам. - Мисс Сальваторе, я велела вам оставаться в постели! Живо под одеяло! Вы ещё не достаточно окрепли, чтобы… И Веронике пришлось повиноваться. Но послушание Сальваторе было лишь номинальным: стоило Гермионе и Рону покинуть больницу, как девочка пошла в атаку, умоляя мадам Помфри отпустить её на завтрашний праздник. Врачевательница уклонялась от этого, как могла, используя и уговоры, и угрозы, но Веронике упрямства было не занимать, и мадам Помфри согласилась выписать Сальваторе, если на то будет дозволение директора. Вероника тут же собралась отправиться к деду, но женщина строго-настрого запретила ей это делать, и сама пошла к Дамблдору. Мадам Помфри проиграла это состязание, так как он не смог отказать в просьбе любимой внучке, но не приняла своего поражения, о чём слишком красноречиво свидетельствовали плотно сжатые губы женщины. Мадам Помфри не позволила им ночевать в факультетских башнях, поэтому на пир они с Гарри отправлялись прямиком из лазарета. Спрятавшись за ширмой, Вероника избавилась от опостылевшей пижамы и с наслаждением надела свежевыглаженную мантию. Мысль о том, что уже совсем скоро ей придётся расстаться с этой одеждой на целых два месяца, удручала её, потому что это означало так же и расставание с друзьями, но девочка быстро отмела эти невесёлые мысли. Несмотря на то, что праздновать им сегодня было особенно нечего, она ожидала момента, когда сможет спуститься в Большой Зал так, как не ждала, наверное, ни одного праздника в своей жизни. Как ни торопились Гарри с Вероникой, мадам Помфри не желала отпускать своих проблемных пациентов без последней проверки. Вероника ожидала, что сможет влиться в толпу однокурсников и войти в Большой Зал вместе с ними, тем самым не привлекая к своей персоне лишнего внимания; судя по всему, на то же надеялся и Гарри; но заминка, устроенная мадам Помфри, разбила все их надежды. В конце концов они одновременно появились на пороге Большого Зала, когда все ученики уже расселись по своим скамьям. На миг все голоса смолкли, и девочка почувствовала, как румянец ползёт по её щекам; ей оставалось только надеяться, что всё, произошедшее в подземелье, не вышло за пределы узкого круга преподавателей да Рона с Гермионой. Она быстро прошмыгнула на свободное место между Гермионой и Стефаном, Гарри же занял своё место рядом с Роном. Молчание затягивалось, и она почти физически начала ощущать на себе любопытные взгляды. Ничто, даже огромная серебристая змея Слизерина, не могло отвлечь девочку от этой скованности, и, похоже, Гарри чувствовал себя так же неловко. Только появление Дамблдора из боковой двери рядом с преподавательским столом несколько разрядило обстановку, и тогда Вероника смогла спокойно выдохнуть. Тарелки всё ещё оставались пустыми, и только теперь она поняла, насколько голодна. В глубине души она желала, чтобы речь директора и оглашение результатов школьных соревнований, не принесшие никакого триумфа Гриффиндору, промелькнули как можно быстрее. Но Дамблдор старательно откашлялся, и Вероника поняла, что дед настроен поговорить перед тем, как расстаться со своими учениками до осени. - Я прошу вас потерпеть меня ещё совсем немного, - с лучистой улыбкой белобородый волшебник обвёл взглядом заполненный зал, - ведь нам предстоит приветствовать победителей межфакультетских соревнований. Итак. На четвёртом месте у нас Гриффиндор, набравший триста двенадцать баллов, - по его лицу совершенно невозможно было понять, расстроил ли его проигрыш Гриффиндора, - на третьем – Пуффендуй, набравший триста пятьдесят два очка, - радость за столом Пуффендуя была поистине неподдельной, несмотря на сомнительный результат. – Когтевран в этом году набрал четыреста двадцать шесть баллов и, следовательно, оказался на втором месте. Ну, а наш бесспорный лидер – Слизерин, у которого четыреста семьдесят два балла. От бурного ликования слизеринцев, казалось, подпрыгнул заколдованный потолок Большого Зала. Вероника поджала губы, глядя, как Драко Малфой потрясает своей чашей с видом победителя, добывшего факультету львиную долю очков. Впрочем, может быть, так оно и было, ведь Северус частенько использовал вражду Драко и Гарри, чтобы наградить первого и наказать последнего; к тому же, если бы не вероломство Малфоя, Гриффиндор бы не лишился такого астрономического количества баллов. Что ж, это был значительный стимул для того, чтобы в следующем году утереть слизеринцам нос. Дождавшись, пока восторги за столом Слизерина несколько стихнут, директор улыбнулся, и было в этой его улыбке столько детского лукавства, что Вероника насторожилась. Только теперь девочка заметила перед ним какой-то листок. - Но, учитывая последние события, я думаю, что нам следует немного скорректировать результаты, ведь некоторые ученики заработали некоторое количество баллов… Начнём, пожалуй, с мистера Рональда Уизли… За лучшую игру в шахматы истории Хогвартса и умение жертвовать я присуждаю Гриффиндору пятьдесят баллов. Речь Дамблдора была прервана восторженными криками гриффиндорцев. Рон сидел красный, как помидор, а его братья повскакивали со своих мест и приплясывали вокруг него; даже всегда спокойный и исполненный собственного достоинства Перси стал похож на близнецов Уизли. Директор поднял руку, призывая учеников к спокойствию, но понадобилось ещё какое-то время, прежде, чем они снова обратили на него внимание. - Далее – мисс Гермиона Грейнджер. За разгаданные загадки, которые не всегда по зубам даже нашим преподавателям, - он метнул короткий взгляд на Снегга, - я присуждаю Гриффиндору ещё пятьдесят баллов. Вероника кинулась обнимать подругу, которая спрятала пылающее лицо в ладонях. Девочка отчётливо видела, как Драко за соседним столом презрительно поджал губы, и не удержалась от того, чтобы показать ему язык. - И, наконец, мистер Гарри Поттер. За его выдержку, невероятную храбрость и способность смотреть в самую суть вещей я присуждаю факультету Гриффиндор шестьдесят баллов. Профессор МакГонагалл с удивлением воззрилась на директора, тогда как Снегг мрачнел всё больше с каждым словом Дамблдора. Шум и гам, царящие в Большом Зале, оглушали: по количеству баллов Гриффиндор сравнялся со Слизерином, но никто не мог представить, как разрешит создавшееся положение Дамблдор. Но вот из палочки мага вырвался сноп разноцветных искр, призывая учеников к порядку, и зал затаил дыхание. - И вот, что ещё, - словно спохватившись, произнёс он. – У каждого из нас достаточно храбрости, чтобы предстать перед лицом опасности и попробовать отразить её, но для того, чтобы противостоять друзьям, нужно иметь храбрость особого рода. И за эту необыкновенную черту я присуждаю десять баллов мистеру Невиллу Долгопупсу. Каждый, кто умел считать, тут же понял: Гриффиндор выиграл межфакультетское состязание, совершенно невероятным образом поднявшись с последнего места до победителя. Ликование гриффиндорцев явно разделяли ученики Пуффендуя и Когтеврана, и в Большом Зале стоял такой неописуемый шум, что, казалось, зашатались стены замка. Гарри вопросительно взглянул на Веронику, и девочка только отрицательно покачала головой: не стоило напоминать собравшимся здесь, что она воспользовалась магией, которая не должна была быть доступна первокурснику. Её имя и так вновь связалось в умах окружающих с Волан-де-Мортом, и одному богу было известно, сколько времени пройдёт до того момента, когда это обернётся против неё. По хлопку Дамблдора знамёна, свисавшие с потолка, из серебристо-зелёных сделались багряно-золотыми, а лев сменил змею. На столах, наконец, появились кушанья, но никто не заметил этого за всеобщей радостью. И только Вероника, встретившись взглядами с дедом, благодарно улыбнулась ему: может быть, её тщеславие и было немного задето, но вместе с тем она отлично понимала, что, наградив и её, как остальных, Дамблдор к ней нежелательное внимание. Так что лучшей наградой за то, что она сделала, для Вероники была возможность оставаться в тени.