Хранительница

Рон отошёл от Перси, что-то сказав брату напоследок — и Перси, этот вечно гордый и высокомерный, способный только поучать и осуждать Перси благодарно улыбнулся, хоть на нём и не было лица. Пенелопа Кристал лежала на кровати совершенно неподвижная, омертвелая, бледная, словно фарфоровая кукла; несмотря на все старания мадам Помфри оградить жертв нападений, из-за ширмы выглядывала нога девушки, виднелся носок туфли. Гарри с усилием отвёл взгляд, посмотрел на Рона, плюхнувшегося рядом с ним на стул. Обстановка в больничном крыле царила совершенно унылая, словно они сидели не подле своих заколдованных одноклассников, а подле трупов. Он вздрогнул от ужасного сравнения и попытался прогнать прочь эти мысли: по словам профессора Стебль мандрагоры дозревали, и уже скоро все жертвы будут расколдованы. Но — и Гарри знал, что его друзья, да, наверное, вся школа думала об этом — что если преступник так и не будет найден? Нападения продолжатся… до каких пор? Драко Малфой рассказывал всем, кто готов был его послушать, что Дамблдору в Хогвартсе остались считанные дни, всех полукровок и, тем более, маглорожденных учеников изгонят или заколдуют, или они вынуждены будут сами уйти, спасая свои жизни; Стефан Сальваторе, не выдержав, даже подрался с ним. Но, если не считать того, что со Слизерина и Гриффиндора из-за них Снегг собственноручно снял по двадцать очков, это ни к чему не привело. Хуже всего было то, что Малфой мог оказаться прав. Родители учеников всё больше роптали и требовали расследования и прекращения нападений — каждое утро к Дамблдору за завтраком прилетало не меньше двух дюжин сов, иные приносили и Громовещатели; и все знали, что Люциус Малфой подогревает возмущение в попечительском совете. Да и в целом атмосфера в школе не располагала к каким-то надеждам: казалось, даже воздух пропитался страхом, преподаватели не упускали из виду учеников даже на переменах, ученики ходили только по двое — минимум — а то и большими группами, но всё равно никто не был уверен, что за поворотом не встретит чудовище. Ужасало и то, что никто не знал, как оно выглядит; бестелесный, безликий враг был хуже врага из плоти и крови. Вероника сидела на краю кровати Гермионы и задумчиво гладила ту по голове как раз так, как Гермиона ненавидела: разделяя пальцами пряди, буквально прочёсывая их. Словно ждала, что от раздражения, которое вызывали в ней подобные прикосновения, Гермиона очнётся. Но ничего не происходило, и Ви повторяла свои движения снова и снова, машинально. — Всё это ужасно, ужасно, — горестно пробормотала мадам Помфри, деловито семеня мимо них. Наверное, она думала, что её не слышно, ведь обычно она старалась сохранять невозмутимый и даже немного грозный вид. Услышав эти слова, Вероника всхлипнула. Гарри и Рон удивлённо посмотрели на неё и увидели слезинку, скатившуюся по её щеке. За почти два года знакомства с нею Гарри ни разу не видел, чтобы Вероника плакала. Она грустила, злилась, разъярялась и пугалась, но слёз её они не видели никогда. Иногда Гарри даже думал, что она не умеет по-настоящему плакать; может быть, из-за того, что с нею случилось в детстве — худшие вещи на свете, если подумать; может быть, из-за воспитания, наверняка заставляющего прятать свои истинные чувства ото всех; может быть из-за того, что готовилась к трудностям и холоду с самого раннего детства, привыкла не рассчитывать на чужое сочувствие. Но сейчас Вероника Сальваторе плакала над своей омертвелой подругой, и это показалось им обоим дурным предзнаменованием. — Это мы виноваты, мы, — проговорила глухо она, вытирая глаза краешком мантии. — Как будто это мы натравливаем чудовище! — возмутился Рон. Ему самому было не по себе от происходящего, но слова Вероники его явно задели. — Скажешь тоже! Она помотала головой. — Конечно, чудовище не наше. Но мы могли бы узнать, чьё оно! — Мадам Помфри возвращалась, выпроводив Перси, и Рон шикнул на Ви, чтобы она говорила тише. — У нас были сведения от мальчика из дневника — и что мы сделали? Ничего! Вероника впилась в Гарри осуждающим взглядом, и он потупился. Он отлично понимал, к чему клонит Ви, но не мог, не мог этого сделать! Всё ещё существо протестовало против того, что в прошлый раз убийцей, пусть и из-за своего добродушия и наивности, стал Хагрид. А при мысли, что ему придётся задать этот вопрос напрямик, глядя в понимающие и добрые глаза великана, ему становилось дурно. Да и как объясниться с Хагридом? Не может же он рассказать тому, что его засосало в прошлое, чтобы он увидел всё своими глазами. Это Веронике, Рону и Гермионе он мог рассказать, как всё было на самом деле, не боясь, что его примут за сумасшедшего; Хагрид же был взрослым, к тому же, учителем — и это кое к чему его обязывало, а, кроме того, разделял убеждённость почти всех учителей в том, что школьникам не нужно забивать свою голову ничем, кроме домашних заданий. Нет, он не сможет ничего рассказать Хагриду, и придётся выставить всё так, будто и сейчас Гарри подозревал его с самого начала. И это будет хуже всего. Рон перевёл взгляд с Гарри на Веронику. Лицо его приобрело самое несчастное выражение. — Если мы даже… найдём… Ви, ты же знаешь, что мы не сможем совладать с ним. С такой магией. — Мы могли бы попробовать! Узнать что-то и рассказать старшим. Посмотрите! — Она безо всякой почтительности указала пальцем на Гермиону и на другие ширмы. — Их становится всё больше, а по замку буквально разгуливает что-то страшное! Кто станет следующим? Боюсь, как бы глупые пророчества Драко не стали реальностью. — Почему она говорит с нами так, словно мы в самом деле виноваты? — прошипел Рон, склонившись к Гарри. Он пожал плечами. Не то чтобы он не чувствовал вины… Скорее уж он не понимал, чем поможет признание. Ведь его наверняка даже всерьёз никто не воспримет. И было ещё что-то, что-то… помимо острого желания защитить Хагрида… У Гарри было ощущение, словно эта тайна между ним и Реддлом, нечто общее, что роднит из сквозь года; пусть он и поделился этой тайной с друзьями — а в некоторые моменты он уже жалел об этом, — больше он не собирался рассказывать о ней никому. Мадам Помфри меж тем приблизилась к ним, окинула сочувствующим взглядом неподвижную Гермиону и плачущую над ней Веронику. — Ну вот, что, мисс Сальваторе… Хватит уже слёз. Мандрагоры вскоре будут пригодны для использования, мы сварим зелье, и ваша подруга будет как новенькая. Слезами вы здес ничем не поможете, увы. Так что ступайте, ступайте. Мисс Грейнджер нужно… — должно быть, она хотела произнести своё привычное «нужно отдыхать», но осеклась. Ви, конечно же, поняв всё, заплакала сильнее. Рон аккуратно потянул её за рукав мантии, и она послушно пошла за ним. Она всё ещё хлюпала носом, когда остановилась в дверях и сурово взглянула на них обоих, шедших позади. — Мы должны пойти к Хагриду! Пойти и всё у него разузнать! А если и в этот раз он допустил какую-то ошибку, мы должны заставить его всё исправить. — Видя сомнение, явно отразившееся на лице Гарри, она добавила с самой неприятной из своих улыбок: — а если вы откажетесь, я пойду прямиком к Северусу. Пойду и выложу ему всё, что знаю! Кто-то же должен хоть что-то во всём этом понимать! Рыцарь косо посмотрел на них, но все же пропустил в Башню Основателей. Под мантией-невидимкой было сегодня непривычно просторно: Гермионы, конечно же, с ними не было, а Вероника всегда пользовалась собственной мантией, подаренной ей однажды Деймоном. В гостиной Башни Основателей, когда они заглянули туда, царила необычайно мирная картина: все трое Сальваторе корпели над уроками. Первая отреагировала на появление Гарри и Рона Вероника. Она вскинула взгляд и выразительно повела бровями в сторону Деймона. Потом потрясла головой. Но тут Деймон посмотрел на них, и тут же Ви опустила голову, впившись взглядом в свой пергамент с таким видом, словно хотела испепелить его. Гарри на всякий случай спрятал мантию-невидимку за спину и принял самый невинный вид. А Деймон смотрел на них с каким-то подозрением и вопросом во взгляде. — Гарри? Рон? — Деймон улыбнулся им, но улыбка показалась Гарри неискренней. Стефан, сидящий между братом и сестрой, поднял голову, бросил вопросительный взгляд сперва на Ви, потом на Деймона; она все так же пристально смотрела в пергамент, Деймон — на гостей. В атмосфере, несмотря на всю ее видимую расслабленность, царило напряжение. — Э-э-э… — Мы хотели поинтересоваться у Ви, как она написала трактат по истории магии, — солгал Рон. Вероника подскочила с места, словно ужаленная, подхватила лежащий перед ней кусок пергамента, и через мгновение стояла уже подле Гарри и Рона. — Мы идём к Хагриду, — с вызовом сказал Гарри. Она кивнула, неверно оглядываясь на братьев, которые якобы и дали ей свободу общаться с друзьями. — Я… я сегодня не смогу. — Что? — вытаращил глаза Рон. — Сама обвиняла нас в том, что мы-де не хотим поговорить с Хагридом, что всё затягивается, школа по-прежнему в опасности, а теперь что? Пытаешься отвертеться? По щекам Вероники пополз румянец, а в глазах появился странный недобрый блеск. Но всё же ответила она спокойнее, чем Гарри от неё ожидал. — Ничего я не пытаюсь, — едва слышно прошипела она, и в голосе её отчётливо слышалось раздражение. — Просто Деймон за мной следит. — Что? — изумился Гарри. Осторожно подняв глаза, он посмотрел на старшего из братьев Сальваторе: Деймон сидел в полоборота и был, казалось, увлечён чем-то в книге… но пока Гарри смотрел, он дважды бросил быстрый взгляд на Веронику. — Что за чепуха? — Чепуха, не чепуха… — протянула она. — Я куда-то пойду — он за мной. Открою книгу — он обязательно в неё заглянет. Я сегодня спросила у него напрямик, но Деймон, конечно, всё отрицал. — А Стефан? — Второй брат Ви Гарри всегда казался более спокойным, менее склонным ко всяким авантюрам. Хотя во взгляде его нет-нет да и проскакивало лукавство, грозившее свести на «нет» все умозаключения Гарри. Вероника осторожно оглянулась на братьев через плечо; те даже не шевельнулись. Она вздохнула. — Стефан… Нет. Не думаю. Думаю, нет. Или он лучше скрытничает. — Казалось, этот разговор только ещё больше расстраивал её. — Так или иначе, если я пойду с вами, он увяжется за мной. А это может испортить всю затею, и нам влетит. Это даже если он никому из взрослых не расскажет! К тому же, — добавила она ещё более скорбным тоном, — Хагрид, кажется, тоже из тех, кто считает, что мне того знать не полагается и этого говорить нельзя. — На лице Вероники проступило явное выражение обиды, даже в глазах — сейчас угольно-чёрных, как бывало всегда, когда она злилась — засверкали слезинки. — Так что, возможно, он даже скажет вам больше, если меня не будет. Рон с сомнением посмотрел на братьев Сальваторе, которые теперь оба, кажется, ловили каждое слово сестры, потом сжал плечо Вероники. Ему теперь было стыдно, что он был резок с нею. К тому же, от него скрывали то или иное лишь потому, что он по чьему-то мнению был ещё слишком мал, но Веронике, кажется, этого было не избежать и после, когда она станет старше. Из-за этого он тоже почему-то почувствовал себя неловко. — Ладно. Попытаться всё равно стоит. Ви кивнула. Потом махнула перед их лицами своим пергаментом — так резко, что острый край листа царапнул Гарри щёку; он машинально схватился за щёку и увидел на ладони несколько крошечных капель крови. — Вы неправильно написали даты правления Готрома Громкого, поэтому у вас и вся его родословная сбилась! Так и знала, что вы Бинса совсем не слушали! — гораздо громче, чем говорила до этого, объявила Вероника. — Извини, — шепнула она Гарри тут же. — Ну, удачи. Мальчики нарочито громко попрощались с Деймоном и Стефаном и получили не менее громкий и показательно добродушный ответ. А Ви, дождавшись, пока портрет Сонного Рыцаря закроется за ними, неспешно вернулась на своё место и вновь с удвоенной яростью набросилась на пергамент. Оставалось надеяться, что никто из братьев не додумается заглянуть в её домашнее задание и не узнает, что на самом деле это был трактат по травологии, а вовсе не по истории магии.

***

Он знал, что это должно было случиться, и это случилось как раз когда он налил себе свою обычную вечернюю чашку жасминового чая: угли в камине зашипели, зарделись чуть ярче прежнего, и уже через миг над углями повисла голова Дори с обычным для неё узлом на голове. — Я всегда знал, что тебя привлекает запах жасмина. Дори криво улыбнулась, но смотрела на него сурово. Дамблдор подумал, не предложить ли и ей чаю, но после решил, что это будет выглядеть нелепо, ведь ему пришлось бы поить свою давнюю подругу, как малое дитя. Так что он ограничился тем, что подтащил к камину стул и сел так, чтобы быть как раз напротив неё. Голова Дори молча взирала на эти его действия и заговорила лишь тогда, когда он уселся. — Меня привлекает не запах жасмина, а дурные вести. К сожалению. Говорят, что на этот раз жертвой нападения стала Гермиона Грейнджер. — Прискорбно слышать, что судьба Пенелоы Кристал тебя совсем не интересует, — парировал он. — Альбус! Эта девочка… она ведь подруга Ви! Мерлин, да Вероника мне летом все уши прожужжала: Гермиона то, Гермиона это, Гермиона знает это и умеет то! Тебе не кажется, что преступник, кем бы он ни был, подобрался слишком близко. Он молча наблюдал, как немногочисленные полупрозрачные лепестки жасмина, как-то просочившиеся через чайное ситечко, медленно кружились в желтоватом водовороте в его чашке. Два чувства соперничали сейчас в его душе: благодарность Дори за то, что она волновалась о его внуках, словно о своих, и ужас от того, что судьбы других детей, казалось, её вовсе не трогали. Что ж, Дори Грей всегда была на редкость прагматична и поднимала шум лишь тогда, когда опасность грозила ей или её близким. Связанная кровными или тесными дружескими узами со многими семьями, породившими Пожирателей Смерти, Дори в своё время оказалась среди тех матрон, кого в разразившейся войне больше всего пугал раскол в магическом сообществе. Пока не стало слишком поздно, ведь её муж, дочери и зятья восприняли угрозу, которую нёс им всем Волан-де-Морт, совсем по-иному. Но он никогда не винил свою старую подругу ни в чём. Он сам, оказавшийся на перепутье, где следовало тщательно выбирать из родственников и друзей — а его дети, как назло, окружили себя таким количеством Пожирателей, что аж дух захватывало — не всегда мог уверенно сказать, кому принадлежат его симпатии. Он не признавал идей Тёмного Лорда, к нему самому испытывал глубокую жалость и самоотверженно боролся, когда то требовалось, но вот что касалось остальных… Плата за малодушие была велика: ему пришлось смотреть, как его родственников, близких друзей, тех, кого он знал забавными детьми и качал на качелях, казнили или отправляли в Азкабан; других же ему пришлось хоронить. Дори тоже пришлось заплатить великую цену. Кроме того, она отдала всю себя его осиротевшим внукам, так что обвинять её в чём-то ему казалось в высшей степени невежливо. — Я не отправлю Веронику домой… раньше времени. Если ты об этом. — Конечно, я об этом. Но почему, Альбус? — в её голосе прозвучала почти мольба. — Ради того, чтобы сохранить репутацию школы, ты пожертвуешь своей внучкой? Его руки задрожали от приступа ярости, чашка зазвенела в его руках. Дори заметила это и подняла удивлённый взгляд. На миг Дамблдору показалось даже, что она сконфузилась. — Не смей обвинять меня в том, что я не дорожу жизнями детей, — тихо, но твёрдо произнёс он. — У меня нет никого дороже них… — Тогда в чём дело? — Мы не сможем прятать Веронику у тебя в доме или ещё где-то при первой же опасности. Она растёт, становится сильнее… и, в конце концов, мы не знаем, что будет дальше. Ты сама видишь, Дори, спокойнее не становится. Волан-де-Морт пытается вернуться; я знаю это наверняка, хотя и не знаю доподлинно, причастен ли он или кто-либо из его приспешников к тому, что происходит в Хогвартсе сейчас. Но я не хочу, чтобы Вероника оказалась изолирована от мира и слаба, когда наступят самые чёрные дни. К тому же, — добавил он уже веселее, — она всё-таки под присмотром. — Правда? — Дори оживилась. — И кто же за ней… присматривает? Дамблдор помедлил, прикидывая, какой эффект произведёт на неё имя. — Деймон. — Деймон?! — Она во мгновение ока изготовилась к новому спору. — Ты в своём уме, Альбус?! Среди целой кучи сильных магов, преподавателей ты выбрал… ученика?! Ради Вероники ты подвергаешь опасности Деймона?! — Он уже почти окончил школу, — примирительно сказал Альбус. Чай его безнадёжно остыл, да и пить уже не хотелось. — Он ещё слишком молод и неопытен! Он устало улыбнулся. Чего они ждал? Что Дори воспримет эту новость с радостью? Глупец. — Иногда он откалывает всякие штуки, которые больше подошли бы первокурсникам, и оценки у него не всегда лучшие, — Дамблдор нахмурился: такая характеристика старшего внука, надежды рода Сальваторе, и его самого не слишком-то радовала, — но Северус говорит, что у него отличные познания в заклинаниях, особенно в защитных. И даже в тех, которые в школе не изучают, — понизив голос, добавил он. Дори слушала молча, и это показалось ему добрым знаком. — Вероника слишком подозрительна, — сказал он после паузы: признавать это вслух было очень нелегко. Голова в камине согласно кивнула. — Это и неудивительно: она ещё так мала, а на её долю выпало уже столько горя, столько человеческой ненависти, подозрений, сомнений… Но ему пришлось прервать Дори. — Я имею в виду не совсем это. Вероника не доверяет нам, тем, кто любит её и защищает. Это хуже всего. Дори некоторое время смотрела на него, не мигая. В кабинете стояла тишина, только угольки потрескивали в камине; они перемигивались всеми оттенками красного, бросали блики на лицо Дори, и от того казалось, что оно ежесекундно меняет своё выражение, словно лицедей. Но Дамблдор знал, что она сейчас невозмутима, как никогда, а лицо её — словно мраморная старческая маска. Наконец, подумав, она заключила с видом обвинителя, выносящего неутешительный приговор: — Она слишком похожа на Алию. Это, в самом деле, прозвучало как упрёк. От матери, Кары Кент, его жене досталось овеянное легендами и прославленное имя, а так же недурное состояние; от отца — не менее легендарное имя, легенды куда более тёмного свойства, дурная репутация. Эти качества в глазах немолодого уже профессора вполне искупались его безумной — он и не предполагал, что существует такая — любовью к юной Алии Грин-де-Вальд и тем, что он знал, что у её отца — и некогда его друга — есть и иные качества, которые не были на слуху у всего магического мира. Но те, чьи глаза не были зашорены любовью, видели Алию в её истинном облике, и не всем он нравился. К великому огорчению Дамблдора, его молодая жена полностью разделяла взгляды своего отца. Обладая взрывным характером Геллерта и железной волей матери, её холодным рассудком и непоколебимым упрямством, Алия в любое мгновение могла улизнуть, присоединившись к немногим верным соратникам Грин-де-Вальда в их очередной безумной и опасной затее. Эти отлучки, когда Алия буквально ходила по острию ножа, всякий день рискуя сверзнуться в пропасть, сводили его с ума. Даже рождене Тилорна и Нел не остановило её — она только напоминала Альбусу девиз отца и говорила, что делает всё это ради детей. А ему только и оставалось, что молиться и пытаться употребить всё своё влияние в Министерстве и Визенгамоте для того, чтобы его жену не судили. Лишь с рождением Лу она остепенилась. Хотя, когда в волшебном мире явил себя Волан-де-Морт, она как будто бы не имела ничего против его опасных идей, Алия была одной из немногих, кто выступил против методов, с помощью которых Волан-де-Морт добивался своих целей. И многие прислушивались к ней, в том числе и брат её затя, до того крепко друживший с Томом Реддлом. За это Алия и поплатилась. Он часто думал, что внучка своим упрямством и решимостью, граничащей с безрассудством, напоминала ему жену. И очень боялася, что и конец Веронику ждёт такой же, как и Алию. Но озвученные Дори эти опасения лишь усилились. — Может быть, — после долгого молчания согласился он. — Именно потому я не хочу увозить её из школы. Здесь её всегда защитят, но и она сможет посмотреть в лицо опасности… уверенно, как всегда смотрела и Алия. Сможет поверить в свои силы… силы добра, я имею в виду, — поспешно добавил Альбус, видя, как скривилось лицо Дори. Она-то явно подумала не о той силе. — Это её укрепит и подготовит к тому, что может однажды случиться. И потом, если станет слишком опасно, это всегда можно будет сделать. Я успею. А сейчас я не хочу торопить события. — Кстати, на счёт «торопить события», — словно спохватилась Дори. — Дорогая Эржбет прислала мне письмо… Дамблдор насмешливо поднял брови. — Эржбет Нотт? Ты всё ещё общаешься с матерью Пожирателя Смерти? Глубокая вертикальная морщина пролегла меж бровей, губы сложились в тонкую полоску, маленький треугольный подбородок воинственно выдвинулся вперёд — всё говорило о том, что голова в камине недовольна и раздражена. Он тихонько рассмеялся. Но и это не смягчило Дори. — Мы с Эржбет вместе учились, наши кровати стояли рядом в спальне Слизерина все семь лет учёбы — надо заметить, задолго до появления Пожирателей Смерти. И, Альбус, твою дочь Визенгамот не оправдал, а вот Теодор Нотт выкрутился; теперь он сидит в попечительском совете и вставляет тебе палки в колёса, а тебя многие считают сумасшедшим стариканом. И это мы ещё воевали на той стороне! Так что, если даже сам Тёмный Лорд предложит мне ценные сведения, когда я в них буду нуждаться, я выслушаю его. Он примирительно поднял руки раскрытыми ладонями вперёд. Вот они, нерушимые связи. Война и ненависть не властны над теми союзами, что заключаются в тёмной девичьей спальне за секретами или на балах. — И что же тебе сообщила Эржбет? — Они хотят, чтобы ты ушёл, Альбус. Оставил школу. Дамблдор провёл пятернёй по бороде. Примерно дважды в год типы вроде Люциуса Малфоя, помнящие его ещё по другую сторону баррикад в Первой Магической Войне, высказывали разной настойчивости пожелания, чтобы он оставил пост директора Хогвартса. К счастью, министерство пропускало это мимо ушей. Пока что… — Ну, это не новость, Дори. Судя по всему, Дори в своём лондонском доме пожала плечами. А её голова лишь сказала: — Ты должен что-то сделать, Альбус. Ты не должен дать им повод… и возможность. Если они заставят тебя уйти, Хогвартс погибнет. И Вероника тоже.

***

— Значит, это не паук? — с плохо скрываемым торжеством в десятый, наверное, раз уточнила Вероника. Они сидели в Большом Зале, где за гулом возбуждённых голосов нельзя было толком расслышать слова; Вероника специально заняла место между Роном и Гарри, чтобы оказаться подальше от братьев. Все обсуждали только одно: накануне вечером Дамблдор просто-напросто исчез, а сегодня все разговоры сводились к теориям о том, где он, и что теперь будет со школой и, главное, — с маглорожденными учениками. Половина Слизерина во главе с Малфоем вела себя так вызывающе, словно лично приложила к этому руку. Так что Гарри готовился к тому, что ему придётся сдерживать ярость подруги, но Веронику, казалось, всё это нисколько не занимало. Не так, во всяком случае, как путешествие Гарри и Рона в Запретный Лес. Утром она и Деймон со Стефаном уже побывали на ковре у Фаджа, где им учинили своего рода допрос, но и это, похоже, ничуть не испортило настроения Ви. А теперь, по словам Вероники, к Фаджу уже летел громовещатель от Дори, где она обещала ему устроить большие проблемы из-за того, что он беспричинно устроил допрос несовершеннолетним волшебникам. — Теперь-то чудовище разгуляется, — обречённо вздохнул Рон. Она не обратила на него никакого внимания. — Так, значит, не паук? Арагог так сказал? — Нет, Ви, не паук! — рявкнул Рон, которому при одном воспоминании об их безумной вылазке становилось дурно. А закрывая глаза, он всё ещё видел перед собой гигантские жвалы Хагридова любимца. — Паук или нет, а Хагрида забрали в Азкабан, а Дамблдор исчез! — Так, может, это змея? — не унималась Вероника, и Гарри наконец понял, к чему она клонит. — Как думаешь, Рон? Змея или паук, Рон? — Предпочитаю змей, — проворчал он. Она щёлкнула пальцами, указательный палец наставила на Гарри и выразительно подняла брови. Всё это можно было понять только одним образом: я же говорила. Однако, была это змея или нет, они всё равно не знали, где она, что она замышляет, чьи приказы исполняет и, главное, как её найти. — Жаль, что дневник украли, Гарри. Мы бы могли расспросить Реддла ещё о чём-то… уже зная, что вам рассказал Арагог. Подумайте, — Вероника приложила палец к виску. — Думайте, — и встала. — А я пока пойду и найду Оливера. Я обещала братьям перед ним извиниться. Порасспросив Стефана, она нашла Оливера в библиотеке — почему-то в отделе, где хранились никому не нужные геральдические тома, биографии волшебников и история магических родов. В руках у Оливера был внушительный том, который он очень внимательно читал. Она подошла к нему и заглянула через плечо; Оливер обернулся на звук шагов, легко улыбнулся и снова вернулся к чтению. Вероника без труда узнала эту красивую, обрамлённую в переплёт багровой кожи с золотым теснением, книгу. У них дома тоже хранилась такая, изданная в тот же год, в который родилась Вероника. Она хорошо знала, что это: список всех благородных и чистокровных волшебных фамилий с родословными древами от появления магии в Англии, переизданное и дополненное — в их случае — её именем и именами других детей, рождённых в тот год. Издавать их прекратили через несколько лет, когда закончилась Первая Магическая Война, ведь считалось, что именно подобные подобные условности и отмирающие традиции и поспособствовали появлению на сцене Волан-де-Морта с его кошмарными идеями и Пожирателей Смерти — а многие из них и принадлежали ко всем этим древним фамилиям. Происхождение теперь как будто ничего не значило, больше того, быть рождённым в благородном, древнем, уходящем корнями вглубь веков семействе теперь словно стало чем-то позорным, неправильным. Веронике это не нравилось, но она понимала, что должна держать своё мнение при себе; Дори однажды, когда она разоткровенничалась с нею, назвала это непопулярными суждениями и велела ей больше ни с кем не говорить на эту тему. Никому не следовало бы высказывать подобное мнение, а особенно Веронике Сальваторе. — Привет, — наконец неловко поздоровалась она. — Привет, — ответил ей Оливер, не глядя на неё. — Никогда бы не подумала, что это интересно читать. Есть только два варианта: либо ты знаешь свою родословную наизусть, либо вовсе не интересуешься ею. Но я никогда не видела, чтобы кто-то действительно читал эти книги. Теперь Оливер повернулся к ней всем телом. На губах его играла растерянная и грустная усмешка. — А я вот решил почитать. Освежить, так сказать… После твоих слов про парселтонг. — О! — Ви замотала головой, замахала руками. Она, в конце концов, пришла сюда извиниться, а не снова говорить об этом. — Нет-нет-нет! Я вовсе ничего такого не имела в виду! Я просто была зла, рассержена, и мне хотелось кого-то… кого-то… Ну, словом, я не должна была этого говорить, вот и всё. Всё так просто. Прости, Оливер. Он вздохнул, и Вероника видела, что книгу он не закрыл. А эта книга, то, что он там вычитал, его расстроили, и ей захотелось отнять у него книгу и выбросить, чтобы он вовсе о ней позабыл. Вот только мадам Пинс этого не одобрит. — Я думал о змееязычных волшебниках и том, почему бы я мог говорить на парселтонге. Мама и отец… они никогда не говорят об этом, но я нашёл. Гляди. Оливер положил книгу на стол, раскрытую на странице Салазара Слизерина. Потом перелистнул несколько страниц, туда, где были воткнуты между страницами какие-то клочки бумажки. Он всё водил и водил пальцем, а взгляд Вероники выхватывал то одну, то другую знакомые фамилии. На краткий миг она увидела даже собственное имя. Но, впрочем, она тоже вела свой род от Слизерина, так что удивляться не приходилось. — Вот. — Палец остановился на ячейке с надписью «Корделия Уайатт». — Это моя мать. — Выше две ячейки с «Мартином Уайаттом» и «Мелиссой Мракс» сплетались между собой витиеватой линией. — Это бабка. Гляди сюда. И он повёл пальцем в сторону — «Меропа Мракс» и «Том Реддл». Вероника напряглась, словно увидела старого знакомца в очень неожиданном месте. Но нет, это не может быть он: слишком рано. Но палец Оливера и не думал останавливаться, а следовал вниз, где две линии сливались в одной-единственной ячейке. «Том Нарволо Реддл». А ниже кто-то приписал пером — синие чернила высохли от времени, стали сизыми, но ещё читаемыми… Словно уточнял. Лорд Волан-де-Морт.