Белый Демон

      О нет, мой милый, это ты не мое сердце слышишь, это удары твоего, бешено трепыхающегося сердечка отдаются легкой вибрацией в моей груди через твои хилые пальчики.       Провожу рукой по его щеке.       Упрямый, да? Стойкий?       Ох, душа моя… Думаешь, я буду и дальше причинять тебе боль? Ошибаешься. Ты ее не страшишься, правда? Что значат дополнительные физические мучения вдобавок к тем, что ты испытываешь постоянно, на протяжении агонией тянущихся трех лет?       Капля в океане.       Я ложусь сверху на Мари, кладу голову ему на грудь и крепко сжимаю в своих объятиях, прикрывая глаза. И вижу его минуты слабости, которые раз за разом делали его сильнее…       …истошный крик, когда тонкая игла пронзала тело, пробивая позвоночник, чтобы дать убедительные доказательства того, что шансов на выживание нет.       …слезы бессилия, когда в поисках утомленной вены на руке медсестра в пятый раз попадала не туда.       …внезапные тошнота, головокружение, идущая носом кровь и как следствие — падение с лестницы. Поврежденная, долго не срастающаяся кость ступни.       …дрожащее тело, адаптирующееся заново к жизни без иммунитета после химиотерапии, и томительно тянущиеся дни с несбиваемой высокой температурой.       Много… Очень много боли.       Нет, тебя этим не испугаешь. Тебя вообще ничем не испугаешь. Потому что тебе нечего терять. Все люди, которые тебе были дороги, мертвы, а тесную связь с отцом ты утратил в тот день, когда он привел в дом другую женщину. За себя ты не беспокоишься — поздно уже. И даже ценность своей души не осознаешь, потому что для тебя она пустой звук.       Ты сосредоточен на страданиях своего тела.       И ни разу в жизни не испытывал настоящих мук влюбленной души, когда чувствуешь каждое ее движение, каждый порыв. Когда от одной улыбки любимого человека можно воспарить к небесам и услышать тихую мелодию чистого, концентрированного счастья, и в то же время от неправильно понятых, в ссоре брошенных слов раненной птицей обрушиться на самое глубокое дно и, погрузившись в темноту, стоя на коленях, умолять о том, чтобы повернуть время вспять. Когда за одно прикосновение готов отдать вселенную. И даже свою душу. В эти мгновения она живет, радуясь и страдая — только на пике противоположных эмоций ты можешь увидеть ее, как на ладони.       Ты добр, мой Мари, невинен, всепрощающ, отзывчив, мягок. Физическая боль вопреки всему сделала тебя стойким к наносному, поверхностному. Короткий срок твоего пребывания на земле научил тебя видеть только хорошее — на дурное у тебя нет времени. Каждая минута, прожитая без вытягивающей жилы болезни, испортившей главное — твою кровь, заставляет тебя наслаждаться жизнью.       Ты не знал любви.       Так что ты можешь знать о подлинной боли, вызванной не физическим, а рожденной духовными страданиями? Когда готов пожертвовать всем, лишь бы спасти любимого человека. Любимую женщину и… Свое дитя. Но уже не в силах этого сделать. И…       Упираюсь лбом в грудь Мари, сжимая его бока.       У меня нет чувств. И я знаю, почему… Если бы они остались — я бы уничтожил этот мир. Выжег его. За то, что они сделали с Белль, Луизой. Нет добра и нет зла. Всё — лишь угол зрения. И благие намерения порой оборачиваются худшей несправедливостью. Жестокость, проявляемая высшими силами во благо равновесия и баланса, иногда страшнее адовых мук.       Я не просто падший ангел — я восставший, воспротивившийся.       Я хотел всего однажды прожить одну человеческую жизнь рядом с той, что затмила собой небо. Эгоистично желал обычного человеческого счастья. Для себя. Я не имел права и понес наказание. Но почему Белль и Луиза пострадали? Нельзя было их трогать, нельзя.       Мой Мари, ты не терял тех, кого душа не желает терять, ты не выцарапывал острыми когтями из груди сердце, утопая в кроваво-огненных слезах, не горел в безумии воспаленного горем мозга.       У тебя не отнимали то, без чего не остается ничего святого.       Я не смог вырвать сердце из груди… Поэтому мстил. Прошелся чумой по Европе, накрыл цунами Японию, выжег пожарищем африканские земли, взорвал вулканом и утопил в огненной лаве Мексику. Пока Витторио не прекратил это сумасшествие, забрав мою боль, остановив мое сердце навсегда.       Он спас этот мир.       Наверное, спас меня.       Он пожертвовал своей любовью ко мне, зная, что теперь я не могу его даже ненавидеть. Он оплакивал меня, глядя на то, как я меняю сущность мятежного ангела на бесчувственного демона.       Только память держит меня.       Прошли столетия… Всё в прошлом — отгоревшее, ушедшее. Но я еще помню, что может сделать любовь не только с человеком, но и с ангелом. Она сильнее рая или ада. Вне всех рамок и условностей. Она берет свое, не признавая пленных.       Ты говоришь, тебе не нужны иллюзии? Но как ты различишь истину и обман? Если никогда не любил.       Милый Мари, попробуй воспротивиться этому чувству. Ты хочешь получить меня — ты получишь. И это будет самая сладкая ложь в твоей жизни. Потому что невозможно обладать тем, кто больше не умеет любить. Ты отдашь мне свою душу, только бы не разрывать нашу связь и после смерти.       Я спрячу тебя, укрою от всех. Сделаю то, что не смог сделать для Белль и Луизы. И может быть тогда вечность перестанет казаться такой томительно скучной. И может быть тогда в моей пустоте появится хоть что-то важное, что немного заполнит ее.       — Витторио… — зову наставника, продолжая обнимать свое сокровище.       — Да, мой друг? — слышу знакомый мягкий голос и чувствую осторожное прикосновение к волосам.       — Зачем ты отдал его мне? — спрашиваю, не глядя на ангела, все еще упираясь лбом в грудь Мари.       — Ты знаешь сам, — отвечает Витторио.       — Неужели ты готов пожертвовать такой душой? — отрываюсь от юноши и поднимаю голову, красными воспаленным глазами взглянув на наставника. Ангел присаживается рядом со мной.       — Я не жертвую им, — произносит тихо Витторио. — Я пытаюсь спасти тебя.       — Зачем, Витторио, зачем?       — Однажды я предал тебя, не удержав на краю пропасти. Однажды, не удержав тебя, я не смог воспротивиться решению Высшего Суда. Однажды я, не воспротивившись, потерял самое дорогое, что у меня было — тебя. Лара, я продолжаю заниматься работой куратора, потому что хотя бы так чувствую свою небесполезность. Без тебя я тоже только существую, — он молчит. — Но когда родился Мари… Взошло солнце. Наше солнце.       — О чем ты говоришь? Витторио, о чем ты говоришь?! Я заберу его право на рай, — говорю, рассматривая лицо юноши, все еще пребывающего без сознания.       — Попробуй, — улыбнулся ангел. — Я читаю твои мысли и знаю, что ты задумал. Но Лара… Не думаешь ли ты, что чистое сияние солнца может развеять непроглядную тьму даже в твоей душе?       — Нет, — качаю головой. — Он просто человек.       — Мари — не просто человек.       Смотрю на него вопросительно.       — Большего я тебе не скажу, — произносит Витторио. — Признай, что рядом с ним ты оживаешь.       — Что? — насмешливо хмыкаю, глядя недоверчиво на наставника.       — Лара… Не будь слеп. Азарт, интерес, злость… Он уже пробудил в тебе ряд пока еще слабых, но эмоций.       Молчу, снова разглядывая лицо Мари. Болезненно бледное, утомленное, беспокойное даже в бессознательном состоянии.       — Почему он? — последний вопрос.       — А почему Белль?       — Не вспоминай ее, — угасаю взором.       — Лара, от прошлого тебе никуда не деться. В нем — ключ к твоему будущему. И не ищи ответы на те вопросы, которые их не имеют. Почему ты и я? Ответишь?       — Я понял, понял тебя, — отмахиваюсь. Иногда Витторио говорит абсолютно очевидные вещи, которые только всё усложняют.       — Лара… — наставник наклоняется ко мне, требуя посмотреть в его ясные голубые глаза. — Я любил тебя, когда ты был ангелом, но еще больше я полюбил тебя, когда ты стал демоном. Мы по-прежнему нужны друг другу. И, пожалуйста, что бы ни случилось — помни, я больше никогда не предам тебя.       — Я верю, — тихо отвечаю. Витторио прикасается губами к моему лбу, оставляя теплый след, и исчезает.       Мой Мари.       Мы продолжим, но всё будет иначе. Я знаю, как тебя получить.       Для задуманного мне мешает одежда. Я освобождаю Мари от нее. Беззащитный, обнаженный — он весь передо мной. С изъянами, созданными не природой — болезнью. Я подарю ему подзабытое ощущение легкости бытия.       Медленно, по очереди касаюсь губами пальцев его ног, и от каждого поцелуя тоненькие нити живительной силы опутывают его ступни, лодыжки, икры. Целую в область солнечного сплетения, и его тело наливается мощью, крупнеет, возвращаясь к размерам восемнадцатилетнего юноши, а не чахлого подростка лет двенадцати. Дотрагиваюсь до ключиц, и его плечи распрямляются, кости крепнут, на руках появляется легкий рельеф естественных мышц. Провожу ладонями по его голове, и на лоб падают непослушные прямые пряди черных, цвета вороньего крыла волос. Убираю их за уши и целую в прикрытые веки. И цвет его лица выравнивается, смуглеет, на щеках появляется воздушный здоровый румянец.       Почти готово.       Приникаю к его губам и высасываю отвратительную дрянь, текущую по его венам. Сплевываю. Из его приоткрытого рта показывает жало мерзкая змея из недр костного мозга Мари, которая сопротивляется мне, пытается ужалить. Я со злой усмешкой вытаскиваю ее, освобождая его тело не от всей болезни, но от ее существенной части. От всей не могу — в битве с Ангелом Смерти я проиграю. Он сильнее всех. Змея извивается в моих руках, но я безжалостно разрываю ее пополам, и она рассыпается ошметками мусора.       Я продлеваю жизнь Мари.       Провожу еще раз ладонями вдоль всего его тела, залечивая, очищая, выправляя. И в последнюю очередь дую в его пупок, возвращая ему мужскую силу, избавляя от немощи. Попробуешь победить плотское, а, Мари?       Любуюсь делом своих рук. Ангелы и демоны не различают физической привлекательности — только внутреннюю. Поэтому для меня он с самого начала прекрасен. Но я знаю, что теперь и по человеческим меркам он выделяется особой красотой: не по канону общепринятых стандартов, а индивидуальной, оригинальной. Той самой, распознав которую, не сможешь глаз отвести. Той самой, которая разрушит все стандарты, приспособив их под себя. И теперь я точно вижу, что он очень похож на Тай Као, китайского императора. Когда-нибудь я ему расскажу про него. Как и множество других историй.       Отношу его в мгновенно наполнившуюся водой ванну и осторожно кладу в нежной температуры воду — надо смыть с него остатки внешних проявлений болезни. Придерживая его, одним взмахом руки освобождаюсь от одежды сам. Опускаюсь в ванну, укладывая его спиной себе на грудь, обнимаю. Через воду моя энергия точнее проникнет в каждую клеточку его тела.       Вдыхаю аромат Мари. От его чарующего запаха, соприкосновения наших тел неожиданно расслабляюсь сам. Удары его сердца отзываются во мне: они мерные, лишенные беспокойства, и от их верного ритма моя сущность наполняется безмятежным умиротворением. Мне впервые за несколько столетий хорошо.       — Мари, — шепчу ему. — Мари… Очнись.       Он открывает глаза и растерянно смотрит прямо перед собой.       — Где я?       — У себя дома, — отвечаю, целуя его за ухом, отчего по всему его телу пробегает трепетная дрожь.       — Лара… — бормочет юноша, вжимаясь в меня и откидывая голову мне на плечо. — Что со мной?       — С тобой всё в порядке. Теперь с тобой всё в полном порядке, — усмехаюсь, ласково пробегаясь пальцами по его ребрам. Мари издает едва различимый стон. Я заставляю его обернуться, нахожу его губы. Мари отвечает на поцелуй робко, неуверенно.       — Кто тебя целовал до меня? — спрашиваю, проведя носом по его щеке.       — Никто, — выдыхает Мари. И помолчав:       — Ты снова будешь меня мучить?       — Нет, — шепчу, невесомо касаясь его шеи. — Так я тебя не добьюсь. Ты хочешь, чтобы я полюбил тебя… Я сделаю это.       — Почему?       — Мои цели неизменны — я хочу забрать после смерти твою душу.       — Но у тебя так мало времени, — с безнадежной тоской в голосе произносит Мари.       — Я подарил его нам. Прислушайся к себе, Мари.       Он замирает, затем с удивлением разглядывает свое тело, вздергивает руку и дотрагивается до головы, судорожно ощупывая пряди густых волос.       — Я здоров? — спрашивает он, оборачиваясь ко мне всем корпусом.       — Нет, я не могу забрать тебя у Смерти, но я значительно оттянул ее приход.       — Лара… Почему ты сейчас другой? — Мари, ничуть не смущаясь нашей наготы, так как его память не хранит воспоминаний о телесной близости, пересаживается ко мне лицом, расплескав часть воды. Я притягиваю его к себе ближе, и он без страха садится на мои бедра и обнимает меня ногами за талию.       — Я могу быть любым, — говорю ему, обхватывая ладонью его шею. — Причиняющим боль или доставляющим удовольствие, злым или добрым, жестоким или нежным.       — А какой ты настоящий? — спрашивает Мари, вглядываясь в мои глаза.       — Настоящего меня нет. Уже давно, — отвечаю честно.       — Но как же ты меня полюбишь? — допытывается он.       — Я попытаюсь вспомнить, — обещаю ему, зная, что это ложь. С этого момента я создаю мир волшебной иллюзии. Для него.       — Лара… — Мари наклоняется ко мне. — Поцелуй меня еще раз.       — Да, мой хороший. Обязательно, — его губы на этот раз более податливы, он доверчиво впускает мой язык, позволяя ласкать, играть. Отвечает жадно, неумело, но с неподдельной страстью. Я чувствую, как по его телу растекается медовыми струями возбуждение. Но… В нем нет похотливости. Это не телесная отдача, это реакция его ускорившего бег сердца.       — Ты хочешь большего? — спрашиваю его сквозь поцелуй.       — Нет, — бормочет юноша. — Мне достаточно этого. Мне нравится, как ты меня целуешь.       — Мари, я сделаю для тебя всё, что хочешь, — дотрагиваюсь рукой до низа его живота.       — Нет. Сначала я хочу почувствовать твою любовь.       — Хорошо, — убираю руку и снова целую его. И мне это действительно приятно — я питаюсь его эмоциями. И их хватает на нас двоих. Ни с кем еще такого у меня не было. Неужели он солнце, призванное рассеять затяжную тьму?       — Тебе нужно поспать, — помогаю ему вылезти из ванной. Мари некоторое время разглядывает свое отражение в зеркале.       — Я и забыл, каким был до болезни, — бормочет он, снова ощупывая свои волосы. — Спасибо тебе.       — Твоя искренность грозит мне безнадежностью, — улыбаюсь, заворачивая его в полотенце.       — Лара… Пожалуйста, будь со мной таким всё время, — просит Мари, прижимаясь ко мне.       — Буду. А теперь — спать. Твоему телу нужно отдохнуть. Слишком много потрясений за один день, — усмехаюсь.       — Ты останешься со мной?       — Я не просто останусь… Я избавлю тебя от кошмаров, — обещаю. Все последние дни Мари терзают пугающие сновидения, в которых он раз за разом умирает в муках или блуждает по темному лабиринту запутанных коридоров. Оттого мало спит.       Пока Мари одевается и забирается под одеяло, я провожу рукой над нами, и его потолок превращается в звездное небо.       — Красиво… — шепчет восторженно юноша.       — Спи, Мари. Спи, душа моя, — оборачиваюсь котом и устраиваюсь у него на груди, свернувшись калачиком. Так его не одолеет ни один кошмар. Он гладит меня по шерсти и закрывает глаза.