Белый Демон

      — Итак, мой милый, ты обещал рассказать, чем тебя радует этот мир, — говорю Мари — он выходит из ванной комнаты, посвежевший и неизменно улыбающийся.       — Ты правда хочешь знать о моих незначительных радостях? — Мари останавливается перед зеркалом в большой раме и пятерней расчесывает волосы, небрежно перекидывая их с одной стороны на другую. — Как лучше — так или так? — он оборачивается ко мне.       — Сложный вопрос, — усмехаюсь. — Может вообще вот так? — дотрагиваюсь до его головы, и из темной его шевелюра превращается в блондинистую и укладывается на прямой пробор, подчеркивая остроскулый овал лица.       — Издеваешься, да? — смеется Мари.       — Немного, — киваю. Снова прикасаюсь к нему, и его волосы возвращаются к родному темному цвету, становятся чуть короче и острыми прядями закрывают лоб и виски.       — Ой, а мне так нравится! — восклицает Мари, взъерошивая прическу. — И в парикмахерскую ходить не надо!       — Ты обещал, — напоминаю.       — Секретов нет, — пожимает плечами Мари. — Первым делом, когда я просыпался утром, то заваривал слабый чай — крепкий нельзя было — и шел на балкон, — он тянет меня за собой. Мы выходим на свежий, еще прохладный в предрассветные часы воздух. Я протягиваю Мари горячий чай, исходящий белым паром. Смотрим на пока еще пустой двор с детской площадкой и заставленной автомобилями парковкой.       — И что дальше?       — А дальше я стоял и смотрел на медленно просыпающуюся улицу, — задумчиво говорит Мари. — На дворника, убирающего мусор, на людей, спешащих на работу, на школьников и студентов, не сильно торопящихся на учебу. Там вон, за углом, у них курилка, типа не видно, — хмыкает он. — Зимой одевался теплее, летом прямо так — в футболке и шортах выходил. Иногда выбирал какого-нибудь человека и придумывал ему историю: где он работает, чем занимается, с кем живет… И сам никуда не торопился. Пил остывающий чай и наблюдал за утренней суетой, пытаясь обнаружить различия.       — Какие? — интересуюсь. Замечаю выходящего из соседнего дома и сыто облизывающегося демона порочной зависимости. Он перебирает паучьими лапами, скалит пасть и зыркает алеющими глазищами по сторонам. Что-то я его в последнее время слишком часто вижу. Люди все охотнее поддаются этой слабости — алкоголь и наркотики упрощают жизнь, не оставляя права выбора. Зато ни о чем не надо думать. Мне не жалко жертв паука. Я их презираю, потому что не понимаю, как можно дар жизни променять на ее иллюзию. Прямиком ведущую в никуда.       Но Мари ничего не говорю. Вместо этого обнимаю моего мальчика со спины и кладу подбородок ему на плечо. Паук задирает голову и понимающе мне кивает, ухмыльнувшись. Иди уже куда шел.       — Какие различия? — переспрашивает Мари, чуть обернувшись ко мне. Он рефлекторно поднимает руку и гладит меня по щеке. — Ну, например, в том подъезде живет молодая женщина, ее зовут Таня, она рыжая, очень милая и всегда мне улыбается, замечая на балконе. У нее две маленькие дочки. И мне всегда интересно, во что она их оденет на этот раз. А девчушки такие потешные — как разноцветные птички… И все щебечут, щебечут: «Мама, мама! А что там? А почему это?»       — Любишь детей? — вдыхаю аромат чистой кожи Мари, который уже смешался со свежестью утра.       — Очень, — энергично кивает Мари. — Они такие непосредственные, открытые в своих чувствах и проявлениях эмоций. Всё на лицах написано. И их так легко удивить или порадовать. Мне нравится, что дети умеют принимать мир вокруг себя как чудо. Однажды я сидел в парке и наблюдал за малышом лет трех, который носился по аллее за подбрасываемым ветром желто-красным листиком клена. Столько восторга! Потом он его поймал и долго восхищенно разглядывал прожилки на просвет, сквозь лучи солнца. Мне кажется, с возрастом люди перестают обращать внимание на такие мелочи. Представить себе не могу, чтобы мой отец, к примеру, хотя бы просто вышел на прогулку в парке… Посидеть на скамейке перед прудом.       — Рутина, — бормочу.       — Да, это понятно, — соглашается Мари. — Но я бы не хотел терять возможность ценить мелочи. Хотя… — усмехается он грустно. — О чем я вообще говорю?       — А что потом ты делал? — отвлекаю его.       — Или ехал в больницу, или лежал под капельницей, — морщится Мари. — Но я эти часы терпел, отключая память. Они все для меня сливаются в одно мутное пятно. Как только я освобождался — торопился заняться своими делами. Если погода стояла плохая или я был слаб, то либо сидел какое-то время перед ноутбуком… Просматривал странички одноклассников и бывших приятелей со двора в социальных сетях. Я тогда почти ни с кем не общался, но так… Наблюдал, по крайней мере, со стороны за новостями в их жизни.       — Тебе кто-нибудь нравился в школе? — спрашиваю.       — М-м-м… — тянет Мари. — В смысле?       — Первая любовь? Увлеченность? — поясняю.       — Нет, — отрицательно качает он головой. — Если в этом плане — то нет. Не знаю, почему. Перед тем, как я заболел и оставил обучение, у нас в классе уже кипели бразильские страсти, — Мари улыбается. — Даже пацаны сплетничали, кто и с кем встречается, и успели ли они переспать, кто на кого посмотрел, кто, что и кому сказал… Меня это не волновало. Наверное, я тормоз!       — Не думаю, — тихо говорю, чуть отстраняясь от него и целуя в плечо.       Витторио, сердце Мари изначально предназначалось мне, ведь так? Ты оберегал его от любовных потрясений? В ответ — тишина, но я и так знаю, что прав.       — Что еще ты делал?       — Читал… Сказки, — улыбается Мари и осторожно высвобождается из моих объятий. — Пойдем, покажу тебе.       — Сказки? — забираю у него из рук кружку, и она исчезает в воздухе.       — Да, только сказки, — кивает Мари, утягивая меня в гостиную. Подходит к стеллажам с книгами, пахнущими пылью и старой бумагой. — Потому что в них всегда всё заканчивается хорошо и добро побеждает зло. Они меня спасали от окончательного погружения в депрессию. Отвлекали.       — Ты поэтому любишь слушать мои истории? — окидываю взглядом полки. Приличная библиотека, но только в первых двух рядах книги явно трогали.       — Да, думаю, да. Пока я читал сказки, то про себя верил в чудо. В то, что оно может случиться и со мной. Как видишь — не зря, — произносит Мари, касаясь пальцами корешков.       — И какие из них тебе нравятся больше всего?       — Истории про Муми-троллей, написанные Туве Янссон, — признается Мари. — Я перечитывал их много-много раз. Там есть один герой — Снусмумрик. Лучший друг Муми-тролля. Его я люблю больше остальных. Он будто и не сказочный персонаж вовсе! Каждое лето проводит в Муми-доле с друзьями, а осенью отправляется в дальние края. Один, и каждый раз Муми-тролль жутко по нему скучает, дожидаясь его возвращения и новых историй… И я тоже по нему скучал и завидовал его свободе. Он путешественник и искатель приключений, курит трубку и играет на губной гармошке. Ненавидит запрещающие таблички и сторожей. Живет в палатке, которую всегда носит в своем рюкзаке. Он внешне одиночка, но в душе привязан и к Муми-долу, и к своему другу. Не знаю, почему-то это меня всегда трогало до слез, — хмыкает Мари. — И жутко хотелось, чтобы однажды Снусмумрик отправился в дальние страны вместе с Муми-троллем. Но это невозможно. Потому что они разные. Один не может усидеть на месте, а второй — слишком любит свой дом.       — Ты сентиментален, — замечаю.       — Да, — не спорит Мари.       — И это прекрасно, — заканчиваю. — Это говорит о том, что ты впечатлителен, эмоционален и восприимчив к тонкому проявлению чувств.       — Возможно, — соглашается Мари.       — Что дальше?       — Ну… Каждый день я старался, даже если ненадолго, выйти на улицу — прогуляться. Если была хорошая погода — уходил до самого вечера. Часто сидел в парке, но это ты и так знаешь. Порой бродил бездумно по городу, разглядывая людей, запоминая их. А еще, если все-таки было холодно или дождливо, заходил в какой-нибудь крупный торговый центр, садился на лавочку и наблюдал за царящей там суетой. Я люблю находиться среди людей. Так боль отходит на второй план, на время забывается.       — Сегодня будет отличная погода, — бросаю. — Погуляем? Здесь, в твоем городе.       — Весь день? — глаза Мари загораются. — Ты и я?       — Почти, — киваю и преображаюсь в Лариона, юношу его возраста, с нахальной улыбкой, высокомерным взглядом и непослушными смоляными кудрями. И делаю это потому, что королевский паж — неутомимый шут и паяц — та часть, что последней держит оборону против всё сильнее накрывающих меня чувств к Мари. Существующая отдельно от меня. Лоренцо знал любовь, Ларион видел только похоть. И эта моя последняя надежда устоять на краю.       — Но… Почему? — Мари делает шаг назад.       — Потому что, мой милый… — я прикладываю палец к подбородку и завожу глаза к потолку. — Гулять в компании мужика, лет на пятнадцать тебя старше… Как-то не очень. Я больше подхожу тебе! Нам будет весело! — подмигиваю.       — Лара… — укоризненно бросает Мари. — Я…       — Что? Святой Лоренцо тебе нравится больше? — хмыкаю и подхожу к нему вплотную. — Но это тоже я, Мари. Не хочешь познакомиться ближе?       — Я… — бормочет он, вглядываясь в мои глаза. И твердо:       — Хорошо. Если ты этого хочешь.       — Отлично! — широко улыбаюсь. — Тогда собирайся, душа моя. Тебе помочь? — запускаю руки под его футболку, игриво прикусив губу.       — Не… не надо, — Мари деликатно убирает мои ладони.       — Ох ты ж, сама невинность! — смеюсь. — Не бойся, мой милый, я — беспардонный, наглый, испорченный, — говорю ему, почти касаясь его губ и постепенно понижая тон до проникновенного, соблазнительного. — Очаровательный. И эта моя часть еще свободна от тебя.       — Что? — Мари приподнимает удивленно брови, не сводя загипнотизированных глаз с моих губ.       — Лоренцо любит тебя, а я — нет.       — Любит? — переспрашивает Мари.       — Ох, отец мой сатана, а то не видно! — восклицаю, всплеснув руками. — Мари… — шепчу. — Давай поиграем, детка! Кто кого?       — Мне все равно, какой ты сейчас, — пожимает плечами Мари. — Хочешь повалять дурака… Давай! — он внезапно стремительно наклоняется ко мне, утягивая в страстный поцелуй, затем резко отстраняется и щелкает меня по носу с веселой улыбкой. — И не называй меня «деткой». Ты выглядишь моложе меня… Мой мальчик, — и уходит переодеваться. Я прислоняюсь к стене и криво усмехаюсь.       Иду, чуть опережая Мари, и во мне просыпаются присущие Лариону легкомыслие и кураж. Мари следует за мной чуть позади, засунув руки в карманы и насвистывая какой-то попсовенький мотивчик.       — Куда мы идем? — спрашивает он, догоняя меня.       — Какая разница? Разве не прикольно просто куда-то идти? — пожимаю плечами и кошусь на него. Мари снова одет неряшливо и крайне непрезентабельно. — Ты ужасно выглядишь, кстати!       — Тебя это волнует? — удивляется он с улыбкой.       — Да, — киваю. — Ты не смотришься рядом со мной.       — Смешной ты, — хмыкает Мари и ловит мою ладонь, сжимая горячими пальцами. — Лжец! Я знаю, что тебе плевать!       — Ах так? — резко останавливаюсь посреди центрального проспекта города, где в эти часы — непрекращающийся людской поток. Хватаю его за отвороты поношенной клетчатой рубашки, притягиваю к себе и вульгарно целую в губы на виду у ошарашенно огибающих нас людей. Мари приподнимает брови, но когда я его отпускаю с насмешливой издевкой в глазах, ожидая смущения, вдруг громко восклицает:       — Ладно, ладно! Ты выиграл этот спор! Сдаюсь! — и далее поднимается на ближайшее парадное крыльцо какого-то бутика и истошно кричит:       — Ку-ка-ре-ку! — при этом размахивая руками.       — Пацанва развлекается… — замечает какой-то прохожий, толкая в бок приятеля.       Мари же склоняет голову набок с улыбкой и спрашивает:       — Играем дальше?       — Играем! — соглашаюсь.       — Тогда ты — вода! — он пихает меня с силой и ныряет в толпу, убегая от меня. Я бросаюсь за ним, лавируя между людьми и не выпуская из обзора пеструю клетку его рубашки. Но никак не могу догнать. Применять демонические штучки не хочется. Так будет неинтересно. Мари иногда останавливается, кидает в мою сторону озорной взгляд и снова припускает, сверкая истертыми подошвами старых кед.       — Остановите его! — ору. — Этот урод мой кошелек украл!       Парня тут же прихватывают крепкие ручищи здорового бугая и слегка, приподнимая от земли, встряхивают:       — Поймал! — грозно возвещает мужик.       Мари испуганно смотрит на крепыша в спортивном костюме и со сбитыми костяшками на правой руке, потом оборачивается ко мне. Я ехидно улыбаюсь: ну, что ты будешь делать?       — Я… — Мари делает круглые глаза и жалобно стонет:       — Это вранье… — и даже пускает слезу. — Мы из одной школы. Он из богатеньких сыночков. Всегда меня бьет и унижает! Я ничего у него не брал! Клянусь вам!       Мужик смеривает взглядом несчастного Мари, осторожно ставит его на землю, потом переводит озлобленный взгляд на меня, морщится от моего блядского вида футболочки и кожаных штанов в обтяжку и бьет кулаком в ладонь:       — Терпеть не могу таких сраных ублюдков, как ты, — и надвигается на меня. Я отступаю на шаг назад, соображая, как бы мне выкрутиться.       Мари сотрясается от тихого смеха за спиной здоровяка, затем выскакивает, хватает меня за руку и кричит:       — Бежим, придурок!       Сжимаю его ладонь, и мы на всех парах несемся по проспекту, сворачиваем за угол в тихий двор и останавливаемся. Смотрим друг на друга, тяжело дыша. Мари смеется — я вслед за ним.       — За придурка ответишь! — толкаю его в плечо.       — Как? — он отвечает мне тем же.       — Так! — дотрагиваюсь до его одежды, которая сменяется на белую футболку с модным принтом и темные, ладно сидящие по его фигуре брюки.       — Нет, все-таки ты придурок, — замечает Мари, изумленно себя разглядывая. — Но с тобой и правда весело.       Мы дворами пробираемся к озеру, спускаемся к набережной, перемахиваем через ограждение и садимся возле воды. Кидаем камушки в воду, распугивая уток. Я показываю Мари, как из полых стеблей камыша сделать свистульку. Валяемся на примятой пожухлой траве. Иногда я склоняюсь над ним, провожу тонкими пальцами по его лицу, отчего Мари каждый раз вздрагивает и задерживает дыхание.       — Я был не прав. Тогда… Ты невероятно красивый, — бормочет Мари, впитывая жадно нюансы моей внешности.       — Да, — киваю. — И на эту внешность покупаются все. Но насколько я красив — настолько же и отвратителен.       — Не говори так, — пылко шепчет Мари, внезапно переворачиваясь и подминая меня под себя.       — Я другой… Я не Лоренцо, — усмехаюсь, обхватывая его ягодицы и прижимая к себе.       — И чем же вы отличаетесь? — он ласково целует меня в ямочку на подбородке. Какие нежности!       — Тем, что у меня нет памяти о былом, о любви, привязанности. Ты бы знал, как не любит такого меня Витторио, мой наставник!       — Почему? — Мари вновь застревает взглядом на моих губах. И его глаза темнеют.       — Потому что я могу сделать нечто пугающее — забрать сердце. Того, кто этого малодушно захочет. Поверь, нет худшего…       Мари не дает мне договорить — впивается в мои губы, проникая, лаская языком. Я прикрываю глаза, ощущая непонятное мне — закипающую ураганом злость. Кого ты целуешь, солнышко? Но при этом злорадствую: я чувствую, как невинный, непорочный Мари заводится, горит — его тело пробивает мелкой дрожью, в районе паха жаром пульсирует сумасшедшее возбуждение. Нет, Лоренцо он так не хотел. Мари, позабыв, что мы на виду у всех, скользит губами вдоль моих скул, кусает за шею, тяжело дышит, невольно стискивая мою ногу и чуть двигаясь, утопая в желании не отдаться, а взять. Его руки сжимают мои бока, всем весом он вдавливает меня в траву.       — Хочешь трахнуть меня прямо здесь? — хмыкаю, облизывая распухшие губы.       Мари некоторое время смотрит на меня недоуменным, затуманенным взором, медленно приходит в себя и растерянно произносит:       — Извини, — он выпускает меня из объятий, снова ложится рядом со мной на спину, запускает руки в волосы. — Не знаю, что на меня нашло. Я не хотел тебя обидеть.       — Пфф… — фыркаю. — Так уж и быть. Прощаю, — встаю с земли, отряхиваюсь и подаю ему руку:       — Пойдем.       Возвращаемся на набережную и прогулочным шагом двигаемся снова в сторону центра. Я делаю вид, что ничего не произошло, и развлекаю Мари тем, что рассказываю ему о тайных желаниях проходящих мимо людей, без затруднения читая их мысли. Наиболее любопытных экземпляров помечаю.       И всё чаще ловлю на себе задумчивые взгляды Мари.       — Что? — хмыкаю. — Нравлюсь?       — Да, — отвечает, чуть помедлив, Мари. И по его лицу пробегает тень.       — Даже больше, чем Лоренцо? — смотрю на него пристально.       Он молчит, отворачиваясь. А меня вдруг прошибает от внезапно нахлынувшей ревности, да так, что едва искры не сыплются из глаз. Стискиваю зубы в бешенстве.       Ларион… Та часть меня, которую я не могу контролировать. Он взбалмошный, капризный и на всех смотрит свысока, у него нет тормозов, острый на язык, непредсказуем в поступках и изворотлив до изысканности, когда дело доходит до соблазнения жертвы. И даже уступая, иногда… редко… выпуская жертву из своих цепких когтистых лапок, он делает это не потому, что проявляет благородство, которое может себе позволить Лоренцо. А исключительно для разнообразия. Чтобы было. Ларион не считается даже с Витторио, потому что никогда не был ангелом и не сближался с ним. Он — порождение Белого Демона, нелюбимая маска, за которой пустота — чернее южной ночи.       Меня раздражают страдания Лоренцо и его ожившие чувства. Я хочу показать его драгоценному сокровищу, как грязен и порочен любимый демон Мари.       Пока мы гуляем, я ловлю на себя взгляды и женщин, и мужчин. Моя внешность — вызывающа, моя женственная утонченность вкупе с наглым, бесстыдным, многообещающим взором агатовых глаз чаруют. От меня сходят с ума, теряя рассудок… Отдавая душу. Только бы обладать моим телом. В порыве страсти мне любят причинять физическую боль, изнывая от невозможности завоевать меня, подчинить. Я со смехом ее принимаю, позволяя бесчинствовать над этим прекрасным телом. Потому что причиненная боль вернется сторицей. В аду!       И сейчас я кое-что продемонстрирую Мари. Справишься с подобными откровениями, милый?       — Что это? — Мари озирается по сторонам. Я звоню в неприметную дверь старого, кажущегося заброшенным здания.       — Один клуб. Для своих, — хмыкаю.       — Кто? — раздается голос за дверью.       Я называю кодовое слово, и проход, как по мановению волшебной палочки, открыт. Темным, тускло освещенным коридором мы проходим в зал с сумеречным, приглушенным светом и обитыми красным бархатом стенами, на которых висят черно-белые порнографического содержания фотографии. Все пространство разделено условно на три части: две разграниченные зоны, но со свободным обзором из любой точки, и приватные кабинеты. По центру стоит круглая сцена с кроватью и шестом, где уже начинается эротическое шоу.       Мари непроизвольно хватает меня за руку, разглядывая публику, собравшуюся здесь. Очень разношерстную: мальчики и девочки в откровенных нарядах, стареющие папики и мамочки при деньгах.       — Кто эти люди? — тихо спрашивает меня Мари, пока мы присаживаемся за свободный столик.       — Просто люди. Таких много, — пожимаю плечами.       — За… зачем ты меня сюда привел?       — Полюбоваться пороками, — отвечаю. — А еще… чтобы ты убедился: я — мерзкое существо, и здесь завсегдатай. Жемчужина коллекции. Знаешь, где мы сидим? В зоне, где тело продается. За самую высокую ставку, которую предложат хостесс персонажи из вон той зоны, — тыкаю пальцем в папиков и мамочек. — Купить можно кого угодно! И творить с ним — тоже всё, что развратная фантазия захочет. Обрати внимание, как на меня смотрят.       Мари чуть приподнимет глаза, с неприкрытым отвращением встречая жадные похотливые взгляды, направленные в нашу сторону. Я откидываюсь на стуле, с презрением разглядывая парнишку.       — Лара… — шепчет Мари. — Пойдем отсюда.       — Нет, — качаю головой. — Ты все еще веришь, что я прекрасен и ничто не сможет тебя оттолкнуть от меня? Так смотри!       Поднимаю руку, развратно облизывая губы. Это означает, что аукцион за право оттрахать меня в приватном кабинете начался. Хостесс, молодая девушка в коротком пурпурном платье, кивает и проходит между столиков в зону «покупателей», собирая карточки с многочисленными ставками. Каждый хочет заполучить меня!       Мари вжимается в сиденье стула и смотрит прямо перед собой невидящим взором. Получи, Лоренцо! Удержишь любовь своего сокровища после такого удара под дых? Хостесс подходит ко мне и шепчет на ухо, что господин за пятым столиком ждет меня в привате. Замечательно, еще и душу получу бонусом!       — Не уходи! — вскрикивает Мари, хватая меня за локоть. — Лара, не делай этого!       — Почему же, душа моя? — ухмыляюсь. — Или ты хочешь понаблюдать? Хочешь увидеть, как меня отымеет этот любитель садо-мазо?       — Зачем? Зачем ты это делаешь? — он сжимает виски ладонями, на его глазах появляются ненаигранные слезы.       — Затем, что того прекрасного Белого Демона, которого ты нарисовал в своем воображении, не существует! Лоренцо — это мое прошлое. Настоящее — перед твоими глазами, — и направляюсь в кабинет.       — Лара! — Мари срывается за мной, обнимает со спины, удерживая. — Пожалуйста… Не надо.       — Уйди! — шиплю.       Охрана отдирает от меня Мари и под смешки публики выводит из зала. Я вижу сквозь стены, как его, сопротивляющегося и бьющегося в истерике, тащат по коридору и вышвыривают на улицу, напоследок как следует разукрасив физиономию. Ничего, Лоренцо исцелит! Мари, захлебываясь кровью, оседает на землю и закрывает лицо руками, сотрясаясь в рыданиях.       — Ты не понял… — срывается с его губ. — Ларион, ты не понял…       Он назвал меня по имени.       — Что я не понял? — в одно мгновение оказываюсь перед ним, подхватываю его за грудки и приподнимаю, встряхивая. — ЧТО? Я? НЕ ПОНЯЛ? — ору в бешенстве.       — Ты мне нравишься… Больше, чем Лоренцо, — бормочет Мари, поднимая голову с покрасневшими от слез глазами и размазанной по щекам кровью.       — Врешь!!!       — Нет, — выдыхает Мари. — Но я ведь предаю его, да? — он всхлипывает. — Я запутался… У меня такое ощущение, что я изменяю ему, но ведь он — это ты?       — Что ты несешь, идиот? — взрываюсь.       — Лара… Ларион… Прости меня. Но я… Мне кажется, что тебя никто и никогда не любил, да? Даже Витторио, твой наставник, да? Ты и есть настоящий изгой? Не Лоренцо.       Я отталкиваю его и поджимаю губы, искривив их в злой усмешке.       — А ты, благородный рыцарь, готов пожалеть меня, не так ли?       — Я не жалею тебя, — отвечает Мари и опускается на землю. Краем футболки он вытирает лицо, морщится от боли, сплевывает сгустки крови, смешанной со слюной. — Ты же видишь меня насквозь, когда хочешь. Так проверь… что я чувствую.       Сажусь перед ним на колени, беру за подбородок, больно его сжимая, и цежу:       — Проверю! И если это ложь…       Запускаю руку через грудную клетку к его быстро бьющемуся сердцу — Мари охает, бледнея, и почти теряет сознание. Я сжимаю пальцы, и меня ударяет мощным электрическим разрядом. Но я не могу разжать ладонь, оттолкнуть от себя Мари — не получается. Стремительным пламенеющим потоком меня заполняет до краев его чувство любви к Лариону. Невероятной силы и кристальной чистоты. Начинаю задыхаться, упираюсь лбом в его плечо, продолжая впитывать в себя его энергию.       Он. Любит. Меня.       Потому что я нуждаюсь в этом как никто. Потому что стал отвергнутым, расплачиваясь за чужой грех. Потому что тащу на своих плечах ношу, мне не предназначенную.       Лоренцо знал любовь и был любим. Даже сейчас Витторио считает его своим самым удивительным созданием. Меня же, мерзкую его часть, выполняющую всю грязную работу демона, избегает. Лариона только желали. Физически. Желали и вместе с тем ненавидели. Мари это знает.       — Я верну тебе… Лоренцо, — шепчу. — Верну.       — Нет, — Мари обнимает меня, прижимая к себе. — Не надо, пожалуйста. Ларион, прошу тебя, останься со мной.       Он беспорядочно целует меня, продолжая обнимать, несмотря на невыносимую телесную боль, что я ему сейчас причиняю.       Собравшись с силами, выдергиваю руку, встаю и, подхватив его в свои объятия, возвращаю нас домой, в пределы квартиры Мари. Укладываю его прямо на пол в коридоре. Некоторое время колдую над ним, возвращая ему забранные силы, устраняя последствия побоев. Долго всматриваюсь в его лицо и вновь обращаюсь в Лоренцо, которому нужно сказать несколько важных слов. На прощание.       Ибо крепость пала. Все замки сорваны. И лавина прорвала плотину. Мое сердце живет, снова одолеваемое сильнейшими чувствами, терзаемое беспощадными эмоциями. И все мое существо — в подчинении у Мари. Даже эгоистичный Ларион, впервые попавший в ловушку любви. Больше у меня нет другого облика. Я наконец-то един и теперь могу принять твердое решение.       Ты будешь жить, Мари.       Я не боюсь ледяной печати Ангела Смерти.       — Лоренцо… — осторожно обращается ко мне Мари, приподнимаясь на локтях.       — Зови меня, как и раньше, Лара, — тихо произношу.       — Лара… Я не знаю, что со мной происходит. Прости меня. Прости. Но Ларион… ты… по-настоящему сводишь меня с ума. Это чувство сильнее и страшнее того, что я испытывал к Лоренцо.       — Почему? — убираю с его лба прядь волос.       — Потому что… — он молчит, решаясь сказать то, что я уже прочитал в его мыслях. — Я не просто хочу быть рядом с ним… тобой. Я хочу его… тебя, — Мари чуть бледнеет. — Боже, я не понимаю, с кем говорю!       — Со мной, Мари, теперь просто со мной!       — Хорошо… Лара, я хочу, чтобы ты принадлежал только мне. И готов глотку перегрызть любому, кто дотронется до тебя. Я ревную, злюсь, я хочу обладать тобой полностью. Я пропал, да? Ты добился своего, да? — он сглатывает, сжимая ладонью грудь в области сердца. — Но здесь так больно, когда я думаю, что ты можешь быть еще с кем-то. И был.       — Мари, душа моя… Это и есть подлинная любовь, страстная, сложная, многоликая, лишенная логики. И ты не пропал. Теперь твоя душа засияла еще ярче, потому что ты увидел того, кому действительно требовалось твое внимание, твоя любовь, — я превращаюсь в Лариона. — И если ты хочешь меня — возьми. Я весь твой.       — Ларион! — глаза Мари освещает радость. — Мой! Ты мой! Ты не королевский паж, ты мой избалованный принц, — он улыбается.       Прищуриваю глаза, прикусив соблазнительно губу.       — М-м-м… Значит, ты готов меня баловать?       — Да, — кивает Мари, притягивая меня к себе и заставляя сесть к нему на колени. — Теперь моя очередь радовать тебя, — его руки скользят под мою футболку. — Скажи, чего ты хочешь, и я исполню любое твое желание.       — Даже такое? — наклоняюсь и шепчу ему на ухо с лукавым видом ужасающую пошлость.       Мари хохочет, шлепая меня по бокам.       — Ты неисправим, — он ловит мои губы, и я утопаю в горячем, откровенном поцелуе. — Пойдем, — шепчет любовь моя.