Белый Демон

      — Ты прав. Тебя больше нет — бессмертного существа, объединившегося в себе верх и низ. Но есть Ларион, обычный парень, которого в своей памяти просил оставить Мари. Теперь ты человек, Лара. Со своей историей жизни. Ты получил то, что хотел. Вот твой второй шанс.       Я резко открываю глаза. Снова этот сон: расплывчатое лицо в сиянии яркого света и знакомый голос. Кто это? Почему мне это снится каждую ночь подряд?       Не знаю, не знаю.       Полный бред.       Смотрю на скучный потолок больничной палаты и тяжело вздыхаю.       Я вообще ничего не знаю. Весь мой мир пока ограничивается пределами реабилитационного центра и его двором с зацветающими яблонями. Вот уже третий месяц — кажется так — я пытаюсь вспомнить, кто я, кем были мои родители, где жил, учился, может, работал, были ли у меня друзья, любимая девушка, еще какие-то родственники.       И ровным счетом ничего не помню. Знаю только то, что прописано в паспорте: Ларион Иванов, 20 лет. И то, что мне сообщили врачи: после страшной автокатастрофы, в ходе которой нашу машину сплющило вдвое, я остался один. Родители погибли сразу, меня привезли в тяжелом состоянии — была серьезная черепно-мозговая травма, из-за которой я лишился памяти. Амнезия.       Причем я абсолютно дееспособен, моя голова забита накопленными за мою пока еще не длинную жизнь знаниями: школьная программа, прочитанные книги, просмотренные фильмы, лекции в университете. Но никаких эмоционально-ассоциативных воспоминаний: люди, места, события… Пусто. Ноль. В медицинской терминологии такой вид амнезии носит определение — «диссоциированная»: забываются факты из личной жизни, но сохраняется память на универсальные знания.       Мой лечащий врач говорит, что это — следствие психической травмы. И если мое физическое состояние почти пришло в норму, то избавлюсь ли я от такого повреждения — неизвестно. Человеческий мозг — по-прежнему на 90% загадка для ученых, и трудно дать ответ, почему у меня сохранились все механические навыки, есть чистые безэмоциональные представления о мире, но стерто все, что так или иначе связано с людьми и привязанностью к ним.       Я не переживаю из-за смерти родных — трудно горевать о людях, чьи лица тебе незнакомы. Которых не знаешь и поэтому ничего к ним не чувствуешь.       Меня навещает престарелая женщина, говорит, что она моя бабушка, приносит фотоальбомы и рассказывает мне о моем детстве, юности. Я слушаю ее, но мне кажется, что она делится со мной чьей-то чужой историей. Ничто из рассказанного не царапает, не вызывает никаких ассоциаций, не пробуждает отголоски прошлого. И я никак не могу сопоставить изнеженного вида мальчика-инженю со смоляными кудрями до плеч и капризно поджатыми пухлыми губами на фото с собой.       Мне кажется, я другой, а тот тип меня откровенно раздражает!       Бабушка говорит, что в Питер я с родителями переехал всего пару лет назад, до этого мы жили в маленьком городке на побережье Балтийского моря. Но когда я окончил школу — осенью — мы переехали на родину мамы. У папы неплохо шел бизнес, и он решил перенести центральный офис в город, чьи масштабы позволяли развернуться более глобально. Уже здесь я поступил в университет, на экономический факультет, как того требовал отец, и вроде как еще работал официантом в каком-то ночном клубе.       Если верить рассказам бабушки, я был не самым идеальным сыном, так как часто сбегал из дома, водил странные знакомства и ночевал черт знает где. Еще в родном городе после окончания школы я ушел аж на несколько месяцев. Жил у какого-то приятеля. И не из-за проблем в семье, ну, может, частично — родители всегда были заняты семейным бизнесом и не успевали следить за мной, а потому что нрав у меня такой. Как выразилась бабушка — мятежный и беспокойный.       — Словно кот приблудный, который все никак не может найти свой дом, — вот ее слова, которые она произнесла с грустной улыбкой на прорезанном морщинами лице. Смерть дочери и зятя ее подкосили, но она держится. Ради меня. Я должен быть ей благодарен за заботу, но у меня не получается. Она для меня сторонний человек, который зачем-то делится со мной воспоминаниями СВОЕГО прошлого.       Только одно меня тревожит. Этот навязчивый сон и отчетливое лицо человека, который также часто является мне во сне. Темноволосый остроскулый парень с раскосыми глазами и доброй улыбкой с чуднЫм именем Мари. Да, я даже знаю, как его зовут, что доказывает — он реален. Нашел у себя в телефоне фотографию с ним, где мы сидим в обнимку на берегу моря. Судя по ракурсу изображения, это селфи, которое сделал я. Есть его адрес и номер мобильного, но я не решаюсь позвонить. Понятия не имею, что скажу ему. И кем он был для меня? Может, у него я жил те несколько месяцев перед отъездом? Но вообще, телефон — не то. Думаю, я должен найти его. Как только смогу выйти из реабилитационного центра.       Бабушка его не знает, говорит, что, вероятно, это кто-то из приятелей, оставшихся в моем родном городе. Но для меня он — единственная зацепка. Почему-то его лицо я помню. И даже чувствую неясные отголоски чувств, вызываемые им, но затрудняюсь их как-то обозначить.       Я должен его найти, просто обязан, потому что существование в состоянии вакуума — так я себя сейчас ощущаю — утомляет. Внезапно остаться человеком без прошлого… У меня каждый раз жутко болит голова, что неимоверно выводит из себя, когда я напрягаю память и обнаруживаю там пустоту. Только это лицо.       Мари.       Кто ты? И кто я для тебя?       С легкой дорожной сумкой через плечо спускаюсь с трапа самолета. Вдыхаю прохладный влажный воздух с солеными нотками морского бриза.       Бабушка, конечно, не хотела меня отпускать, но спорить со мной бесполезно — видимо, я всегда поступаю как вздумается. Тем более, мой лечащий врач подтвердил, что поездка в родной город, где прошли мои детство и юность, будет полезной. Возможно, именно здесь я что-то смогу вспомнить. Иногда даже крохотная деталь, вроде случайного запаха, вкуса блюда или внезапно увиденного здания могут запустить механизм восстановления памяти. К тому же, я не беспомощен, как малое дитя. Рефлексией и депрессией из-за произошедшего не страдаю, настроен решительно. Подозреваю, что и до автокатастрофы я мало, что ценил и к чему-то был привязан, поэтому легко принимаю текущее положение вещей. Возможно, по сути я и правда приблудный кошак, у которого девять жизней, но меня не пугает неизвестность. Мне теперь всё незнакомо, так какая разница, где именно искать себя?       Всё лучше, чем отгороженная территория реабилитационного центра. И если ни черта не вспомню — да и хрен бы с ним. Начну всё сначала. Тоже прикольно.       Городок оказался вполне себя миленьким: с портом, пахнущим рыбой, старыми немецкими зданиями, перемежающимися с советскими пошарпанными хрущевками в витиеватых кварталах, и новыми активно застраиваемыми спальными районами. Много торговых центров и офисных зданий, главная площадь сияет куполами Храма напротив унылого серого здания мэрии. Компактное местечко, которое можно объехать целиком часа за два на авто. Что я и сделал, заставив таксиста прокатить меня с ветерком за солидный гонорар. Денег на счетах родителей оказалось достаточно для того, чтобы какое-то время не думать о будущем. А там разберусь.       Шлепаю в сторону набережной озера и присаживаюсь на скамейку возле парка. Соображаю, где мне искать Мари. Согласно карте на экране смартфона он живет где-то неподалеку.       С неба падают первые капли дождя. Ежусь, поведя плечами. Блин, июнь же. Здесь бывает солнце?       Останавливаюсь взглядом на детально проработанном памятнике, установленном по центру небольшой площадки с цветочными клумбами. Это красивый мужчина с правильными чертами лица, в длинном плаще, стоящий на коленях и покорно опустивший голову с ниспадающими на плечи волосами. Вчитываюсь в табличку: «Белый демон». Пфф, что за странный выбор? Обычно в таких местах устанавливают изваяния великих писателей, поэтов или композиторов. Читаю дальше: «Автор работы неизвестен. Скульптура была дарована администрации города анонимно». А, ну тогда понятно: кто от дареного коня отказываться будет? Впрочем, памятник выполнен мастерски — я глаз не могу оторвать от страдальческого выражения лица демона, на котором в то же время просвечивает едва уловимая улыбка. Он словно живой — настолько все его черты и поза реалистичны.       С трудом отвожу от него взгляд, чувствуя, как по коже пробегаются мурашки. Брр, жуть! Что-то есть пугающее в этой скульптуре. Точно демон.       — Эй, Мари! — слышу звонкий голос и вздрагиваю. Оборачиваюсь. По набережной идут два парня: один из них — смазливый блондин с нежным овалом лица и смешным вздернутым носом, покрытым веснушками, в строгом деловом костюме, который серьезности его виду мало добавляет: он выглядит как хорошенькая фарфоровая куколка, которой по ошибке надели не тот наряд. Второй… Я сглатываю. Тот, кого я ищу. И вживую он выглядит несколько иначе, чем на фото. Невысокий темноволосый юноша моего возраста в обычной свободной футболке, потертых синих джинсах и черных кедах, с рюкзаком на одном плече. Его трудно назвать красивым — слишком сложное сочетание черт: прямые жесткие волосы, по косой падающие на лоб, раскосые миндалевидные глаза цвета горького шоколада с черными ресницами, сильно выделяющиеся на лице — словно их кто-то специально черным маркером обвел, прямой нос, тонкие губы, подбородок с едва заметной ямочкой и высокие, резкие скулы. Определенно есть нечто восточное, азиатское.       Но мне он кажется совершенством. Странное ощущение. С чего бы мне так думать о парне? Но бег моего сердца учащается — нас точно что-то связывает. Что-то очень важное и глубокое, так как я начинаю заметно нервничать. Даже ладони вспотели.       — Может, все-таки к нам на ужин? — доносятся до меня слова светловолосого парня. — Костик обещал сегодня роллы заказать.       — Илюш, я бы с удовольствием, правда. Но устал, как собака, — морщится Мари. — Еле вырвался сегодня из проектного отдела. Замучили меня ваши. Если бы не ты — до ночи бы там сидел. Опять.       — Ну, с твоим-то вычислительным даром! У нас заказов в два раза больше стало! — хмыкает Илья. — Радуйся, что хотя бы сессия позади. И скоро отпуск. Нас ждет Португалия! — он широко улыбается.       — Да, — Мари мечтательно замолкает, но потом тяжело вздыхает:       — Блин, опять я с вами третьим лишним.       — Ну чего ты ерунду несешь? — возмущается Илья. — Ты нам не мешаешь.       — Ага, вы меня иногда бесите, — смеется Мари, хлопая приятеля по плечу. — Ладно, давай, до завтра. Косте — привет!       Илья пожимает Мари ладонь, еще раз вскидывает руку на прощание и, торопливо доставая телефон из кармана, сворачивает в другую сторону.       — Под ноги смотри! — бросает вслед Мари, усмехаясь.       — Иди ты… — доносится из-за поворота.       Мари качает головой и продолжает свой путь по набережной в сторону дома. Я решаю, что пора перейти от роли стороннего наблюдателя в главные действующие лица.       — Мари! — окликаю его, вставая со скамейки.       Мари замирает на месте, внезапно бледнеет и, взъерошив волосы, продолжает смотреть прямо перед собой.       — Нет… Ерунда… — бормочет он. — Опять показалось.       — Мари! — настойчиво повторяю я и подхожу к нему.       Он резко оборачивается ко мне, судорожно хватает воздух ртом и тихо выдыхает:       — Лара? — вглядывается недоверчиво в мое лицо. — Лара, это правда ты?       — Вроде как, — пожимаю плечами.       — Боже… Лара! — Мари хватает меня за плечи, его лицо озаряется счастливой улыбкой, и в следующее мгновение он крепко обнимает меня, стискивая до хруста в костях.       — Э-э-э, дружище… — хриплю. — Полегче!       — Извини, извини. Просто безумно рад тебя видеть… Здесь, — Мари отстраняется и снова вглядывается в меня, задержав правую руку на моем плече. — Какими судь… — но не договаривает, замечая шрам, пробороздивший уродливым следом мое лицо от середины лба до щеки. — Что это? — он гладит большим пальцем мою шею, кивая на последствия аварии. Я дергаю подбородком — какой-то уж слишком интимный жест. Мари отдергивает ладонь.       — Это? Это то, почему я здесь, — отвечаю. — В общем, поясню сразу: пять месяцев назад я попал в автокатастрофу, мои родители разбились насмерть, я выжил, но ни хрена не помню. У меня, типа, амнезия.       — Ты… ты… шутишь? — хлопает глазами Мари.       — Думаешь, такими вещами шутят? — приподнимаю удивленно бровь. — Нет, дружище, я вполне серьезен. Тебя я тоже не помню. Точнее, не так. Ты — единственный, чье лицо я помню, но почему — понятия не имею. Вот приехал… Пообщаться. Может, хоть что-то в памяти прояснится.       — Я… я соболезную тебе, — произносит Мари — с его лица исчезает улыбка. Он как-то сразу весь ссутулился и поник.       — Так что? Поможешь? — спрашиваю, пристально глядя на него. И чего мы так расстроились? Проникся трагичностью ситуации?       — Конечно, — спохватившись, кивает Мари. — Где ты остановился?       — Пока нигде, — закидываю на плечо дорожную сумку. — У тебя можно?       — Конечно. Тем более, до отъезда в Питер мы и так жили вместе. Почти полгода.       — В смысле вместе жили? — кошусь на него с недоумением.       — Эм… — Мари внезапно смущается, чуть краснея. — В смысле… Ты… Мм-мм… Жил у меня. Потому что…       — То есть, это я к тебе сбежал от родителей? — уточняю, вспомнив о своем предположении.       — Ты не сбегал. Ты просто… — Мари трет переносицу. — Может, пойдем домой? И там уже поговорим.       — Пошли. У тебя найдется, чем перекусить? Жрать хочу с дороги неимоверно.       — Сообразим что-нибудь, — бросает Мари и добавляет, чуть помедлив:       — Тебе идут короткие волосы.       — Вынужденная смена имиджа, — фыркаю.       — Мне нравится. Ты изменился немного, — замечает Мари, — внешне. Одежда другая. Но так, кажется, даже лучше, — неуверенно заканчивает он.       Разглядываю себя. Одежда — как одежда: поло и джинсы. Еще б помнить, каким я был «до». Судя по фото, одевался я ужасно — какие-то пошлые футболки и штанишки, да и вообще выглядел, как блядь на охоте. Морщусь. И хорошо, что мне обрезали волосы — с ними я был похож на какого-то гермафродита: то ли девочка, то ли мальчик. Или… Мари я нравился таким? Зачем ему нужен был такой приятель? Вот я бы сегодняшний себя того послал на хер и еще, вероятно, по роже дал для проформы.       — Эй… Что за отношения нас связывали? — задаю вопрос не в лоб, а в глаз, что называется. Мари останавливается, снова трет переносицу и тихо отвечает:       — Мы… мы дружили. Просто дружили.       — Ясно. Дружили. Хорошо, — с облегчением выдыхаю. Ознакомившись с собственными фотографиями и выслушав рассказы бабушки, сопоставив кое-что между собой и прислушавшись к своему телу, я честно говоря грешным делом начал подумывать, а все ли у меня в порядке было с головой? Потому что, как бы сказать, Мари на той фотке непонятным образом волновал мое либидо. То есть, когда я смотрел на других мужчин — ни о чем таком не думал, но стоило мне взглянуть на него…       Сейчас я тоже теряюсь в ощущениях. Меня к нему тянет. Еще его парфюм волнует воображение. Блять, я придурок. О чем я думаю? Жизнь на куски развалилась, а меня беспокоит только собственный член. Может, вообще не стоит копаться в прошлом? Боюсь, меня немногое обрадует, если я что-то вспомню.       — Кто был этот блондинчик? — интересуюсь, меняя тему.       — Мой хороший и близкий друг. Илья. Мы работаем вместе.       — Гей? — уточняю, зацепив упоминание какого-то Костика, с которым Илюшенька, похоже, живет вместе. Ага, я догадливый!       Мари откашливается и резко тормозит. С укоризной смотрит на меня, затем, недовольно качнув головой, произносит:       — Это грубо, Лара.       — Но я прав? — допытываюсь.       — Какая разница, а? — вдруг вспыхивает Мари. — Они с Костей — замечательные люди, очень добрые и порядочные. И, между прочим, ты сам решил с ними познакомиться в клубе. После чего мы и начали общаться, правда, ты к тому времени уже уехал. И они, кстати, очень помогли мне и поддержали, когда ты… — он делает паузу, — исчез, оборвав все связи.       — Я… — растерянно хлопаю глазами. — Почему я так поступил?       — Откуда я знаю, — хмурится Мари.       — Ты на меня злишься из-за этого?       — Нет, — качает головой Мари. — Ты очень многое сделал для меня. Пускай всего, полгода, но я был очень счастлив. С тобой, — он замолкает, опять чуть покраснев.       Его откровенность смущает и меня. Я отвожу взгляд в сторону и спотыкаюсь. Решаю разрядить обстановку.       — Хэй, Мари, — зову. — А чего у тебя такое имя дурацкое?       — Это прозвище, — спокойно отвечает он. — Мне его бабушка дала. Настоящее имя — Марк. Но меня так с детства никто не зовет. Все привыкли к «Мари», да и я тоже.       — Лара и Мари… Убиться тазиком. Хорошее сочетание, — фыркаю от смеха.       — Ты то же самое сказал при нашей первой встрече, — задумчиво произносит Мари, дергает меня за локоть и указывает направление. Мы сворачиваем во дворы и подходим к старой пятиэтажке, на фоне которой первым делом натыкаешься глазами на мусорные баки.       — Как мы познакомились? — продолжаю допрос.       — Давай сядем ужинать и поговорим. Ты задашь все свои вопросы, — останавливает меня Мари.       От квартиры Мари я не в восторге: она вроде большая — три просторные комнаты и светлая кухня, но какая-то захламленная и пахнущая старой мебелью. Поймав мой взгляд, Мари объясняет:       — Это бабушкина. Я все никак не решусь сделать ремонт после ее смерти. Не могу понять, что из вещей оставить, а что выкинуть. А теперь времени на это не хватает.       — Где ты учишься? — кидаю на пол сумку и снимаю мокасины.       — Там, куда ты мне и посоветовал поступить — на факультете прикладной математики, — отвечает Мари.       — Я посоветовал? — удивляюсь.       — Да, как и согласиться на работу в строительной компании Ильи.       — Понятно, — тяну. — Чего еще я тебе насоветовал?       — Верить в будущее, — помолчав, произносит Мари голосом, от которого у меня сжалось сердце. Кажется, я причинил ему сильную боль.       За ужином, приготовленным на скорую руку — простой яичницей с колбасой и бутербродами, Мари рассказывает историю нашего знакомства, пока я жую и свободной рукой листаю совместные фото на его телефоне.       В укромном месте в тени деревьев, куда не пробивается свет, на качелях сидит одинокий паренек. Ему только-только исполнилось восемнадцать. Он выглядит очень странно: голова повязана цветастым женским платком, полосатая красно-белая рубашка на пару размеров больше, чем положено и висит на нем мешком, серые бесформенные джинсы с дырами, образовавшимися от длительной носки, подкатаны до колена, обнажая тощие икры, а еще — стоптанные кеды, у одного из которых отклеивается подошва. Вокруг шеи намотан шарф, несмотря на то, что на улице тепло. Он болезненно худ, и его бледная кожа отдает серым, землистым оттенком.       Юноша с живым блеском в глазах наблюдает за гуляющими в парке, но те, если и замечают его, то смотрят в ответ настороженно и с недоумением, очевидно принимая его за сумасшедшего.       И только один человек разглядывает его с любопытством и неподдельным интересом. Развязного вида парень с шикарными кудрями до плеч в обтягивающей короткой майке, узких черных джинсах-скинни и высоких тяжеловесных ботинках на шнуровке. Его руки обмотаны разноцветными фенечками, на груди болтается кулон на цепочке в виде буквы Л. У него неправдоподобно привлекательная внешность — всего как будто чересчур: пропорциональное худое тело со стройными девичьими ногами, слишком большие агатовые глаза, кажущиеся наивными, но при ближайшем рассмотрении — в них адским пламенем веселятся бесенята, выразительные брови, идеальный нос, большой рот с полными и вызывающе соблазнительными губами, узкое лицо. Он производит впечатление капризного избалованного мальчишки, который привык получать все, что захочет, одним взмахом руки. От него веет излишней сексуальностью, порочностью, что привлекает к нему взоры не только женщин, но и мужчин.       Но он их не замечает, привыкнув к подобному интересу. Все его внимание сосредоточено на болезненного вида пареньке. Наконец на что-то решается и вальяжной бесшумной походкой, как кот, двигается в сторону незнакомца.       — Привет! — бросает длинноволосый, склонив голову набок. — Меня зовут Ларион… Лара.       — Лара? — парень с платком на голове поднимает глаза, рассматривает нахального типа и широко улыбается. — Хм, привет. Я — Мари.       — Лара и Мари… Убиться тазиком. Хорошее сочетание! — хохотнув, замечает длинноволосый. — Ты серьезно?       — Да, вполне. Это мое прозвище. А так, я — Марк.       — Марк — это скучно, — фыркает Ларион, подпирая перекладину качелей. — Чего один скучаешь?       — Я всегда один, — пожимает плечами Мари.       — Тоска зеленая. Где твои друзья?       — У меня нет друзей, — произносит Мари, чуть качнувшись.       — Вообще-то, у меня их тоже не особенно много, — поразмыслив, выдает Ларион. — Точнее, ни одного. Не хочешь прогуляться? Тут как-то тухло.       — Я бы с удовольствием, но мне надо домой.       — Домой? Еще даже не вечер. Погода отличная. Чего ты в четырех стенах забыл?       — Мне надо лекарства принять, — тихо объясняет Мари.       — Ты болен? — интересуется Лара. — Вообще, да, выглядишь хреново.       — Я умираю, — просто отвечает Мари. — Лейкемия. Пару месяцев, наверное, осталось. Так что, я не самая подходящая компания, — виновато заканчивает он.       — Пара месяцев? — Ларион прищуривает глаза, приняв последнюю фразу, как нечто абсолютно обыденное. — А ты разве не должен лежать в больнице или что-то в этом роде? Химиотерапия, плачущие родственники и все такое.       Мари изумленно приподнимает брови. Его, кажется, выбивает из колеи реакция нового знакомого: ни грамма сострадания — чистое любопытство.       — Плакать некому — у меня только отец, но у него есть новая семья, а от лечения я отказался. Не хочу больше, — вздыхает Мари. — Устал от боли. Просто хочу дожить, как получится.       — Резонно, — соглашается Ларион. — У меня предложение: идем к тебе, ты принимаешь свои волшебные таблетки, и мы идем гулять. А можем зависнуть у тебя — позырить фильм. М? Или родокам помешаем?       — Я один живу, — растерянно произносит Мари.       — Отлично. Тогда идем!       — Лара… — длинноволосый оборачивается. — Я не понимаю… Правда. Зачем тебе тратить на меня время? Тебе заняться нечем?       — Не-а, нечем. А ты прикольный. Да еще целая драма. Вау просто! — Ларион округляет глаза и взмахивает руками.       — Ты нормальный вообще? — осторожно спрашивает Мари, поднимаясь с качелей. На мгновение замирает, схватившись за перекладину.       — Как тебе сказать… Временами не очень, — улыбается без насмешки Лара. — Но что есть нормальность? Тебе нужны мои слезы и сочувствие? Думаю, веселая компания — более интересное предложение, — он подхватывает Мари за талию, предлагая опереться на локоть. Тот благодарно кивает.       — Наверное, ты прав, — бормочет задумчиво Мари. — Я еще не встречал таких, как ты. Обычно меня или игнорируют, или лживо соболезнуют, чтобы вскоре побыстрее исчезнуть с горизонта.       — Вот видишь! — восклицает Ларион. — Не бойся, я не исчезну. У меня полно свободного времени.       Они медленно идут по набережной в сторону дома Мари, который бледнеет с каждым шагом.       — Тебе плохо? — встревоженно спрашивает Ларион.       — Голова кружится, — шепчет парнишка. — Загулялся немного.       — Держись, — Лара перекидывает руку Мари себе на шею, а сам обнимает его крепче. — Идем! Вон тот дом, да? Какой этаж, квартира?       Но перед подъездом у Мари носом идет кровь, и он теряет сознание. Ларион, качнув головой, вздыхает, подхватывает нового приятеля на руки, демонстрируя неожиданную силу для такого хрупкого тела. Поднимается вместе со своей ношей на второй этаж, опускается на колени, укладывая Мари на поверхность лестничной площадки, ищет в кармане его джинсов ключи. Отпирает дверь и, снова поднимая на руки Мари, вносит его в квартиру, проходит в спальню и укладывает на кровать. Без паники и суеты вызывает «скорую» и присаживается рядом. Внимательно разглядывает лицо Мари, ведет ладонью по щеке и стаскивает с его головы платок. Проводит тонкими пальцами по лысой голове с едва пробивающимися темными волосами.       Врач «скорой» находит на прикроватной тумбочке нужные лекарства, делает укол и предлагает увезти юношу в больницу. Лара отрицательно качает головой. В этот же момент в себя приходит Мари и убеждает оставить его дома, мол, к нему и так через день приходит медсестра, он под наблюдением, всё в порядке.       — Тем более, у него есть я! — возвещает Лара. — Я за ним ухаживаю.       Мари замирает взглядом на Ларионе и бормочет:       — Да, да, он присматривает за мной.       Когда врач с медбратом уходят, Ларион падает на кровать рядом с Мари и вдруг заявляет:       — Слушай, а может, я пока поживу у тебя?       — Поживи, — соглашается Мари.       — Вот так мы познакомились, — заканчивает Мари, пока я сижу напротив него с открытым ртом и недонесенной до рта вилкой с болтающимся на ней куском яичницы.       — Но ты не умер! — делаю нелепое уточнение.       — Нет, — Мари смеется. — Не умер. Честно говоря, я не знаю, что произошло. Некоторые врачи считают, что был поставлен ошибочный диагноз, и когда меня перестали травить химиотерапией — я пошел на поправку. Другие убеждены, что это чудесное излечение. Такое, говорят, случается… Крайне редко, но бывает. Я же склоняюсь к тому, что была допущена ошибка в диагностировании. Кто-то перестраховался. Но факт остается фактом: сейчас я полностью здоров. До сих пор нахожусь под наблюдением врачей, обо мне пишут научные диссертации, выискивая причины моего выздоровления. Я мало вникаю в суть — просто счастлив, что могу жить дальше и строить планы. Но этого бы не произошло, если бы ты тогда не заставил меня поверить в будущее. Что оно у меня может быть.       — Как это? — откладываю вилку в сторону. Есть перехотелось.       — Ты… — Мари снова смеется, и от звука его голоса у меня теплеет на душе. Я снова думаю о том, что он — само совершенство, — просто игнорировал мою болезнь. «Мари, у тебя не так много времени — нафиг тебе эти диеты и режим дня?» — говорил ты, отбирая у меня шприц с лекарством. Ты был самой ужасной сиделкой на свете! Но в итоге, думаю, ты меня спас. Я прекратил травить свой организм благодаря твоей настырности, — он ерошит волосы и ласково смотрит на меня, отчего я поспешно утыкаюсь взглядом в тарелку. — С утра вытаскивал на улицу, и мы шлялись по городу весь день. Заставлял меня есть всё, что мне было запрещено. У нас не было денег, чтобы отправиться в путешествие, но ты придумал забавное развлечение: спрашивал, где бы я хотел побывать, находил подходящие картинки и в фотошопе вставлял туда нас. У меня на телефоне есть все эти фейковые фото. Мы придумывали истории, что могло бы с нами произойти в нашем путешествии. Мы постоянно знакомились с разными людьми, часто валяли дурака, разыгрывая дурацкие спектакли. И с каждым днем я чувствовал себя лучше и лучше. Рядом с тобой я реально забыл, что болен! Мы провели сумасшедшее лето вдвоем. Самое лучшее в моей жизни! Ты мечтал о том, что когда-нибудь мы действительно поедем в настоящее путешествие по миру. Ты настоял на том, чтобы я все-таки забрал аттестат об окончании школы и подал документы в университет, хотя бы на заочку. Время шло. Наступила осень. В октябре ты потащил меня в ночной клуб, где со своей неподражаемой нахальностью буквально заставил Костика и Илью принять нас в свою компанию. Вынудил меня пойти на собеседование. Ты всё время так гордился тем, что у меня есть замечательный математический дар. И не позволял мне говорить о смерти. Но я уже тогда поверил тебе, что не умру.       — И что было потом? — тихо спрашиваю, предчувствуя ответ.       — Твои родители решили переехать жить в Питер. Ты не хотел уезжать — собирался остаться здесь. Со мной. Но твой отец… Ты меня-то заставил пойти учиться, а сам провалил вступительные экзамены. К тому же почти полгода жил у меня, почти не появляясь дома. А если появлялся, то потом возвращался ко мне взвинченный и злой. У тебя не ладились отношения с ними, — Мари некоторое время молчит. — В общем, твой отец в очень жесткой форме настоял на том, чтобы ты поехал с ними. Мол, или в армию пойдешь, или едешь в Питер, где уже всё улажено с учебой. Мы решили, что тебе лучше поехать. Ведь есть скайп, телефон… Потом вернешься, когда всё уляжется. Переведешься сюда учиться. Но ты уехал и пропал. Прислал мне лишь одну смску, где написал, что… — Мари трет лицо руками.       — Что я написал? — требую ответа.       — Лара… Мы не просто дружили, — Мари вскидывает голову и внимательно на меня смотрит. — Извини. Я понимаю, что это сейчас будет тебе как обухом по голове, но согласись — такая патетика в обычных дружеских отношениях кажется странной.       — О чем ты? — и в этот момент натыкаюсь на фото, которые все еще автоматом продолжаю время от времени листать на телефоне Мари. Фото, где мы с ним целуемся. И опять его сделал я, одним глазом хитро косясь в камеру. — Мы… что? — разворачиваю мобильный экраном к Мари, а у самого в глазах темнеет, но по крайне мере это объясняет происхождение моих смутных эмоций по отношению к нему.       — Ты уже жил у меня пару недель, — начинает новый рассказ Мари. — И однажды вечером пришел ко мне в спальню и забрался в кровать. Ты постоянно так делал. Утром, едва продрав глаза, в одних трусах шлепал ко мне и заваливался рядом. Жался ко мне, как кот, разве, что не мурлыкал… Хм, тебе нравилось обниматься, — он нежно улыбается, углубляясь в воспоминания. — А вечером перед сном до последнего торчал в моей комнате. И вот тогда ты спросил…       — Мари, ты когда-нибудь целовался? — Ларион закидывает ногу на ногу и подкладывает руки под голову.       — Да. Но давно, — отвечает Мари. Он лежит, прикрыв глаза. — Не до того было.       — Хочешь я тебе поцелую? — Лара переворачивается на бок и подпирает щеку рукой, разглядывая профиль приятеля.       — Зачем? — спрашивает Мари, оборачиваясь и открывая глаза.       — Просто так, — улыбается Ларион. — Это приятно.       — Целуй, — хмыкает Мари.       Лара придвигается ближе к Мари, склоняется над ним и с интересом экспериментатора изучает его лицо, очерчивает указательным пальцем его скулы, цепляет нижнюю губу и чуть оттягивает ее вниз. И затем, едва касаясь, целует, прикрывая глаза. Замирает, ожидая реакции. Мари не двигается, прислушиваясь к своим ощущениям. Внимательно смотрит на трепещущие ресницы Лары, сбивается с ровного дыхания и, обхватив лицо приятеля, притягивая его к себе, отвечает на поцелуй. Ларион с облегчением выдыхает и, теряя сдержанность, увлекает Мари в затяжную, мучительно сладкую игру, где каждый из них проверяет границы допустимого.       И вот уже Ларион жадно исследует губами лицо Мари, его шею, спускается к ключицам, оттягивая ворот футболки — его руки гуляют по подрагивающему от внезапно сильного и острого возбуждения телу. И в отличие от растерянного Мари, который, кажется, перестает понимать суть происходящего, Лара выглядит уверенным и точно знающим, что делать.       — Лара… — шепчет, задыхаясь, Мари. — Что ты… Зачем?       — Я хочу тебя, — жарко бормочет Ларион, пряча соблазнительную улыбку победителя. — И ты тоже, — он бесстыдно скользит рукой вдоль живота Мари и запускает ее под резинку спортивных штанов. — Какие проблемы?       — Лара… Я… я не могу.       — Можешь, — Ларион приподнимается над Мари. — Ты стесняешься? Не хочешь, чтобы это был я?       — Я… У меня никогда ничего такого не было, — смущенно проговаривает Мари.       — Не беспокойся, — хмыкает Лара. — Моей испорченности с лихвой хватит на двоих, — и он решительно стягивает с Мари футболку, вслед за этим припадая к его груди в жадных поцелуях, с каким-то остервенением оставляя на бледной коже мгновенно краснеющие отметины. — Я уже с кем только не трахался, Мари, — добавляет Ларион.       — Не надо… Не говори о других, — с болью в голосе произносит Мари, отстраняя от себя Лару.       — Я тебе противен? — кривит в нахальной усмешке губы Ларион.       — Нет. Думаю, я люблю тебя. Поэтому… Не говори о других. Будь только моим, — просит Мари и проводит всей ладонью по щеке Лары, нежно закладывая выпавшие пряди смоляных волос ему за ухо.       — Любишь? — фыркает Ларион с коротким смешком. — Меня никто не любит. Таких, как я, не любят. Посмотри на меня, Мари! Это всего лишь смазливое лицо и красивое тело. Которое все хотят поиметь. У меня хватает мозгов, чтобы это понимать.       — Дурак ты, — Мари светло улыбается, снова притягивает к себе Лару и крепко обнимает, зарываясь лицом в его волосы, вдыхая с наслаждением аромат его кожи. На лице Лариона отражается сложная гамма противоречивых чувств — он поджимает губы, пытаясь совладать с собой. И ответно сжимает Мари, словно пытаясь укрыть его собой.       — Мари… — Лара на секунду замолкает, а потом упрямо произносит, поморщившись:       — Мне просто скучно. Я тебя не люблю.       — Я знаю, — тихо смеется Мари, заглядывая в глаза Лариона. — Это неважно.       — Идиот… — качает головой Лара и жадно целует Мари. — Какой же ты идиот! — он нетерпеливо стягивает с Мари штаны, раздевается сам. И истерично лаская подрагивающими от переизбытка эмоций пальцами, не разрешая Мари больше произнести ни слова, отдается сам, заставляя стонать его на всю спальню.       — Смотри, Мари, смотри, — бормочет в бешенстве Ларион, ритмично двигаясь и царапая его грудь. — Мне нравится это. И мне все равно, кто меня будет трахать.       — С этого момента это буду я, — Мари с силой переворачивает под себя Лару. — Только я, — он упирается лбом в грудь Лариона. — Если тебе все равно… Значит, это буду я.       Лара прикрывает глаза и счастливо улыбается.       Я сижу, вцепившись пальцами в край стола — оцепенев от услышанного. Мне хочется крикнуть Мари, что он все это придумал, но мое тело подсказывает мне, что это правда. Боже, да кем же я был до аварии? Малолетней шлюхой? Надеюсь, хоть за деньги папикам не продавался?       — Мы… мы… — заикаюсь, чувствуя, как мои щеки полыхают огнем. — Значит, мы за-занимались… сексом? Ты и я?       — Лара… Всё это в прошлом, тебе не о чем переживать, — передергивает плечами Мари. — Я не знаю, что ты на самом деле чувствовал ко мне. Может, для тебя это действительно было игрой, спасением от скуки. Честно, не знаю. До того, как ты уехал и прислал ту смс, я был уверен, что всё взаимно, так как я очень сильно любил тебя. До умопомрачения. Ты был моей первой настоящей любовью. Человеком, который избавил меня от одиночества и превратил жизнь в праздник. Где-то в глубине души я даже верил, что это именно ты вылечил меня. Но сейчас… Это уже не имеет значения.       — Что я тебе написал?       — «Забудь меня. Живи дальше». И всё. Я звонил тебе, писал. Но ты не отвечал.       — Прости, — бормочу, не зная, что еще сказать.       — Тебе не за что извиняться. Думаю, у тебя началась новая жизнь, и мне в ней уже не было места. А может, ты действительно меня не любил. Правда, не знаю. Не бери в голову. Это было три года назад. Я уже успокоился. В любом случае, я тебе благодарен за то время, что ты был со мной. Это от души, — Мари встает из-за стола и собирает тарелки, стараясь не смотреть на меня. Я кручу в руках его телефон, где все еще открыта фотография с поцелуем. На душе паршиво, и беспокойно ноет в области груди.       — Может, мне стоит заселиться в гостиницу? — спрашиваю.       — Зачем? — удивляется Мари, оборачиваясь. — Можешь жить у меня, сколько пожелаешь. Как бы там ни было, двери моего дома всегда открыты для тебя, — он тепло улыбается. — Я так понимаю, у тебя пока туго с планами на будущее. В общем, если тебе нужен друг — он у тебя есть.       — Спасибо, — киваю, откладывая в сторону его мобильный. — Можно я пойду в комнату? Мне надо подумать. Переварить услышанное.       — Давай я тебе расстелю — ложись, отдыхай. Чувствуй себя, как дома. Я завтра с утра на работу убегаю. Запасные ключи оставлю в коридоре на комоде. Насчет еды что-нибудь сам сообразишь? — деловито говорит Мари.       — Да, конечно, — и тоже встаю из-за стола.       Перед сном Мари заглядывает в гостиную, где на самом деле оказалось очень уютно, и произносит:       — Лара, я тут подумал… Ты можешь сделать неправильные выводы о том, кем ты был. Так вот… Тогда я не поверил ни одному твоему слову, потому что пока мы были вместе, ты всегда смотрел только на меня. Думаю, встречая не тех людей, ты просто немного запутался. Но ты хороший, очень хороший, Лара. Спокойной ночи, — Мари задумчиво смотрит на меня, кивает своим мыслям и уходит спать.       — Спокойной, — бросаю ему вслед и зарываюсь носом в подушку. Ну и что мне теперь делать со всем этим багажом прошлого? Может, стоит вернуться в Питер? Вычеркнуть всё, забыть, не вспоминая, и начать жизнь заново?       И к черту этого Мари.