Смутное время

Дни перед приемом, посвященным скорой свадьбе принца, стали кошмаром для всех обитателей дворца поголовно. Благодаря предстоящему торжеству работой были завалены все, начиная от мелких вспомогательных служб и заканчивая королевской гвардией; о рабах же и вовсе говорить не приходилось: если бы не дроиды, которым поручались самые тяжелые задачи, у невольников едва ли осталось бы время на еду и сон. Нелегко приходилось и самому Адану. Табит Рессевен, похоже, задался целью за несколько дней вложить в его голову все знания, на освоение которых у настоящего принца была целая жизнь. К уже привычным истории, юриспруденции и этикету добавились танцы (не имевшие ничего общего с рутанскими и даже имперскими), фехтование (в котором Адан, привыкший в бою полагаться на штурмовую винтовку, бластер и армейский нож, не видел никакого смысла), древнеситский язык (мудреная тарабарщина, в которой путались сами дромунд-кааские лингвисты) и основы местной культуры (без сомнения, великой и самобытной, но подчас пугающей). Не говоря уже о том, что генерал Вайон, глава секретной службы, не уставал снабжать принца все новыми сведениями о власть имущих Дромунд-Кааса, большая часть которых, само собой, была замешана в интригах разной степени сложности и вредоносности. Сельвин Вельн смеялся над "тяготами" королевской жизни. Как может политическая возня выматывать сильнее, чем руководство восстанием и сражения, где малейшая ошибка или нелепая случайность может унести сотни жизней, включая твою собственную? Адану Рессевену пришлось понять: еще как может. И цена ошибки здесь столь же высока, как на поле боя. Если не выше. На фоне всех этих забот предстоящая свадьба как-то забылась, затерялась в самом конце списка под названием "нужно было сделать жизнь назад". Только вечером накануне прибытия невесты Адан начал осознавать, что всего два дня осталось до того, как он женится на незнакомой женщине. Наверное, ему следовало испытывать хоть что-то. Но голография будущей супруги не вызывала ни малейшего эмоционального отклика. Прекрасна, с этим не поспоришь. Конечно, красота у нее необычная, но в сравнении с теми же тви'лекками Илима Ра'Верте выглядела не так уж экзотично. Потрясающе богата и родовита. Весьма неглупа и блестяще образована, если верить досье. Адану было все равно. Пожалуй, лишь красота нареченной его немного обрадовала: супружеский долг не превратится в пытку, спасибо и на том. Он подлил в рюмку еще немного бренди. Как странно: тысячи лет изоляции, сотни лет непрерывных войн с Республикой, а этот напиток гонят в столице древней ситской Империи по тому же рецепту, что и на Кореллии или Рутане. Вот он – культурный обмен в действии. Наверное, ему не следовало поддаваться старым привычкам: настоящий принц Адан бренди на дух не переносил. Но местные, кажется, даже в производстве алкоголя не знали полумер: среди традиционных напитков числились или легкие ("женские", на вкус Адана) напитки вроде риама, или ядреное пойло, глоток которого способен свалить с ног гаммореанца. Сумасшедший, чужой мир, где все привычное, кроме бренди, вывернуто наизнанку. Сельвин понемногу учился жить в нем, но душу он навсегда оставил на Рутане. Там его родина. Там покоятся кости его предков. Там его традиции, там его жизнь. Там лежит в какой-то братской могиле его отец, похороненный без почестей и уважения, как последний бандит. Там осталась его мать, лишившаяся мужа, сына и резона жить дальше. А он здесь. Носит чужое имя, учится править чужым народом и готовится жениться на чужой женщине. Сельвин залпом осушил рюмку и тут же наполнил ее снова. Почти с ненавистью взглянул в надменное лицо будущей жены, неодобрительно взирающей на него своими желтыми глазами. Она не нужна ему. Она нужна Адану, чтобы удержаться на престоле государства, до которого ему нет дела. Она нужна мертвецу, чтобы тому сподручнее было изображать живого. У Сельвина была бестолковая и страшная жизнь, но она хотя бы принадлежала ему. У Сельвина была любовь, которая не могла закончиться хорошо, но это была его любовь. Это была его женщина. Женщина, которую он до сих пор видит по ночам – то в кошмарах, то в совсем иных снах, обнаженной в его постели или держащей на руках его сына. Сына, которого у Адана никогда не будет. У него вообще не будет ничего "своего". Никогда. "Мертвец, – билось в хмельной голове. – Мертвец, мертвец". Сельвин знал, что завтра утром все пройдет. Затеряется в бесконечных делах и бешеном потоке новой информации, в которой он обязан будет разобраться. Он вновь станет называть себя именем Адана и заживет его жизнью, словно так и должно быть. Но сегодня он проклинал судьбу за то, что не погиб на борту того корабля. Кто знает: быть может, древние легенды Рутана оказались правдивы, и следующая жизнь для него все-таки наступила. Вот только Исанн в ней не оказалось. Ведь она жива. А Сельвин Вельн умер, но даже это дело не смог довести до конца. * * * Время близилось к полуночи, однако Табит Рессевен не спешил готовиться ко сну. Иногда он поглядывал на часы и неодобрительно качал головой: невестка заставляла себя ждать и была опасно близка к тому, чтобы прогневать будущего свекра. Семейство Ра'Верте прибыло во дворец около часа назад, однако пышную встречу решено было отложить вплоть до завтрашнего бала: младшим детям требовалось отдохнуть с дороги, а обеим дамам – хорошенько выспаться и привести себя в вид, подобающий невесте и будущей теще наследника престола. Однако Табит ясно выразился, что Илиму он желает видеть сегодня же, в течение часа. Час почти прошел. Но девица, очевидно, решила, что ей теперь позволено относиться к требованиям короля без должного внимания... Стук в дверь раздался ровно в полночь, минута в минуту по истечении отпущенного Илиме времени. Табит не смог сдержать усмешки: вечно эта девочка ходит по самой грани – приличий, чужого терпения, а порой, если верны некоторые донесения о ней, и закона. Она всегда ему нравилась, хотя, по-хорошему, лорду Аравелу следовало пороть любимую доченьку хоть немного чаще, чем никогда. "Теперь ее норов – забота моего наследника. Посмотрим, как они справятся друг с другом". Илима вошла в кабинет в сопровождении командора Велхаара, смиренно склонив голову и глядя в пол, как подобает хорошей девочке. Все-то она делала безукоризненно: прошла в кабинет ровно на шаг, чтобы не стоять в дверном проеме и в то же время не приблизиться к повелителю без разрешения; поклонилась достаточно глубоко, чтобы продемонстрировать должное почтение, но не слишком низко – раболепие и самоуничижение не к лицу леди ее статуса. Начальник гвардии возвышался над ней горой мышц и алых доспехов, однако Илима вполне убедительно делала вид, что его общество нисколько ее не смущает. "А ведь смущает, дорогая моя, еще как смущает: обычно гвардейцев приглашают на аудиенции с юными леди лишь в том случае, когда по окончании аудиенции юную леди ждет палач". – Подойди, дорогая. И присядь. Девушка пересекла кабинет и расположилась в кресле перед рабочим столом так непринужденно, будто не перед повелителем предстала, а пришла на ужин к любимому дедушке. Велхаар безмолвной тенью следовал за ней, похожий в равной мере на верного телохранителя и палача. – Вижу, ты не слишком торопилась ко мне, – Табит покачал головой с мягким укором. – Я, милая моя, уже успел отвыкнуть от того, что к моим указаниям относятся так вольно. – Смиренно прошу прощения, если я оскорбила вас, повелитель, – Илима склонила голову, качнув крупными золотыми серьгами. Табиту не раз приходило на ум, что дамы носят такие с одной целью: отучиться от резких движений, из-за которых украшение легко может оторвать мочки ушей. – Мне казалось недопустимым предстать перед вами, не приведя себя в подобающий вид. "Смиренно? Девочка, да ты даже не знаешь, что это слово означает". – Илима, – Табит тепло улыбнулся, – девушке такой красоты я готов простить если не все, то очень многое. Разве незначительное опоздание – более страшный проступок, чем переговоры с мятежником? Вот сейчас Илима напряглась. "А как у нее все-таки горят глаза, когда она пугается или злится... хороша, очень хороша". – Повелитель, вам хорошо известно, что я никогда не предавала вас. Терас до последнего надеялся на союз с моей семьей и только поэтому лояльно относился к нашим друзьям и родне. Лишь благодаря переговорам и лживым обещаниям мне удавалось держать на Саринте агентурную сеть... которая, смею полагать, все же внесла некоторый вклад в вашу блистательную победу. Девушка казалась невозмутимой. Почти. Только бросила быстрый взгляд на Велхаара и одернула подол платья, почти касавшийся тяжелого гвардейского сапога. – Если бы я сомневался в твоей верности, тебя привезли бы в столицу совершенно иным образом и с иными целями. Но когда мне только донесли о твоих переговорах с Терасом, которые ты вела втайне и от меня, и от своего отца, я чуть было не подумал о тебе... плохо. – Повелитель, я... Табит вскинул ладонь вверх, и девушка осеклась на полуслове. – Не надо оправдываться, не надо. Сведения, которые ты мне предоставляла, оказались очень ценными, и я уже давно перестал подозревать тебя в чем-либо. Но если у тебя впредь возникнут... скажем так, спорные идеи, будь добра поставить в известность меня и супруга. Мы ведь не хотим недоразумений в семье, не так ли? Илима хитро улыбнулась и склонила голову. Ее желтые глаза задорно прищурились. – Само собой, ваше величество. У меня не будет тайн от его высочества... во всяком случае, тайн, о которых не знали бы вы. Ровно те же слова Илима произнесла десять лет назад, накануне своей несостоявшейся свадьбы. В тот день Табит заставил невестку пообещать, что все свои инициативы и планы она будет обсуждать с ним. Адана этим уговором по умолчанию оставляли не у дел: ни у отца, ни у будущей жены не было никаких иллюзий насчет его способности править. Больно было так думать о сыне. Больно сознавать, что чужеземец куда лучше годится на роль наследника престола, чем настоящий Адан. Порой Табиту казалось, что он ненавидит Сельвина – неразумной, слепой ненавистью отца, позволившего чужому человеку построить жизнь на костях собственного ребенка. – Запомни, Илима: упаси Сила тебя недооценить Адана теперь, – произнес он, пересиливая себя. – Мальчика, которого ты знала, больше нет. Космос изменил его до неузнаваемости. Не вздумай плести интриги за его спиной, если желаешь быть полновластной королевой. Обмана мой сын не потерпит... как не потерпел бы я. Илима стойко выдержала его взгляд. И лишь несколько мгновений спустя склонила голову, выражая почтение и готовность следовать воле повелителя. – Я понимаю, ваше величество. Кажется, и впрямь понимала. Илима была умной девушкой. Слишком умной, чтобы не заметить вполне очевидных вещей. У нее как минимум были подозрения. И подозрения эти крепли с каждым словом Табита. Что ж, он и не собирался ее обманывать. – Ты встретишь принца совсем не таким, каким ожидала. Быть может, у тебя даже сложится впечатление, что под личиной Адана скрывается другой человек. Уверяю тебя, это впечатление ложное. Ты не должна сомневаться в своем супруге. Никаких сомнений, Илима... ни от тебя, ни от кого бы то ни было еще. Понимаешь меня, дорогая? Командор Велхаар немного, буквально на полшага приблизился к Илиме. Будто бы невзначай бросил на нее тяжелый взгляд с высоты своего немалого роста и вновь безучастно уставился в стену. Табит хорошо знал, какой священный ужас наводит на аристократов начальник королевской гвардии. Простолюдин, обласканный милостью повелителя. Человек, фанатично преданный благодетелю и не знающий жалости к тем, кто всегда смотрел на него свысока. Многие другие, оказавшись на месте Илимы, принялись бы нервно заламывать руки, озираться по сторонам и обливаться холодным потом. Но Илима была выточена из более крепкого материала. – Значит, – задумчиво протянула она, подчеркнуто игнорируя командора, – мне следует помочь принцу вновь адоптироваться к жизни на Дромунд-Каасе? Как я понимаю, годы странствий не только закаляют характер, но и... скажем так, выбивают из привычной колеи. Она посмотрела Табиту в глаза, хитро прищурившись. Король ответил ей одобрительной усмешкой. – Умная девочка. В очередной раз Табит убедился, что не прогадал с выбором невестки. Илима сделает из Сельвина короля, даже если он сам передумает становиться им.