Смутное время

На следующий день Алиссия давно не была в столице. Ей едва исполнилось десять, когда лорд Терас поднял мятеж, и с тех пор ее отец предпочитал держаться подальше от короля Табита, справедливо полагая, что свояку изменника не стоит лишний раз попадаться на глаза повелителю и его секретной службе. При других обстоятельствах поездка в Астэр стала бы для девушки настоящим праздником: целых восемь лет она безвылазно сидела в своем затерянном среди джунглей поместье, лишь изредка выезжая в ближайший город или на Изумрудный берег, и могла лишь завистливо вздыхать, листая в ГолоСети светскую хронику. Алиссия считала, что жизнь проходит мимо нее, и втайне молилась о скорой победе лорда Тераса: не столько из родственных чувств, которых к супругу малознакомой тетушки не питала, сколько из по-девичьи наивного желания вырваться наконец из глуши. Астэр отличался от маленького города-крепости Бартаса, как сам Бартас – от окружавших его рыбных ферм и лесоповалов. Столица была самым большим городом из всех, что выстояли после республиканских бомбардировок и последовавших за ними катаклизмов: она раскинулась на много километров вдоль океанского побережья и концентрическими кругами районов-крепостей вгрызалась вглубь материка, а ее пригороды уверенно отвоевывали территорию у джунглей. Алиссию никогда особенно не интересовала Империя ситхов и прошлое Дромунд-Кааса, но, глядя на величественные небоскребы Астэра, его широкие многоярусные улицы и грандиозные монументы на площадях, девушка невольно задумывалась: каким же был стертый с лица земли и ушедший под воду Каас-Сити, если во времена Империи Астэр считался второсортным городком? На протяжении многих лет Алиссия мечтала попасть сюда. А теперь отдала бы все, лишь бы вернуться домой. Она всхлипнула и прижалась лбом к окну. Там, внизу, бушевал океан. Кажется, надвигался шторм: волны становились все выше и рокотали все громче, небо было темное и низкое, а на горизонте уже пылали зарницы. "А ведь дверь на балкон не заперта, – подумала Алиссия меланхолично. – Всего-то и нужно взобраться на парапет и шагнуть вперед. И все..." Она немного потешила себя мыслями о самоубийстве, прекрасно понимая, что никогда на него не пойдет. Совесть не позволила бы так поступить с родными: ведь король пощадил их в обмен на старшую дочь семейства и наверняка сочтет потерю "подарка" за оскорбление. Да и смерть все-таки пугала Алиссию куда больше рабства. "Некоторые отдали бы все, лишь бы оказаться на моем месте. Когда король Табит был молод, благородные девушки добровольно жертвовали свободой, чтобы стать его наложницами. Отцы отдавали в рабство дочерей не для того, чтобы спасти семью, а просто так, подольститься... в этом нет ничего страшного. Ничего", – мысленно повторяла Алиссия все, что ей говорили родные и подруги, но легче от этого не становилось. Нисколько. За спиной послышались шаги. Девушка чуть вздрогнула, когда ей на плечи легли крепкие мужские ладони. – Пора, дочка. Отец чуть ли не силой заставил ее развернуться, но обнял так бережно, будто Алиссия была хрустальной статуэткой. На статуэтку она и была похожа в своем прекрасном белом платье, тяжелых дорогих украшениях, со сложной прической на голове. Наверное, никогда в жизни она не выглядела так великолепно, как сейчас. Наложница принца должна быть прекрасна. Всегда. Это – одна из важнейших ее обязанностей, наравне с... другими. Алиссия, воспитанная в строгости и целомудрии, краснела при одной мысли об этом. Наверное, столичным девушкам она будет казаться глупой деревенщиной. А принц... даже думать страшно. Как он, привыкший немедленно получать все, что пожелает, отнесется к ее неопытности и стеснительности? Что, если он разозлится, приняв ее страх за непослушание? Алиссия боялась, боялась до дрожи в коленях и тошноты. Оставалось только надеяться, что она не потеряет сознание прямо во время приема. – Папа, – тихонько всхлипнула она, – зачем это все? Почему нас не могли просто оставить в покое? Лорд Адреас тяжело вздохнул и отвел взгляд. С недавних пор он вообще избегал смотреть Алиссии в глаза, особенно когда убеждал ее в том, что все будет хорошо. – Из нашей семьи делают пример, девочка. Повелитель желает показать, что он милостив к раскаявшимся слугам, которые знают свое место. А кто подойдет для этого лучше, чем близкие родственники мятежника? Его голос, обычно такой звучный и уверенный, звучал глухо. Лицо, неизменно мягкое и благодушное, кривила гримаса горечи и отвращения к самому себе. – Прости меня, Лисси. Если бы я вовремя отрекся от Веалины и ее проклятого муженька, мне никогда бы не пришлось так поступать с тобой. Если бы я только знал, чем все закончится... Алиссия крепче прильнула к отцу и, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Вольность, осуждавшаяся всеми неписанными правилами приличия, но какое значение это имело сегодня? – Я не виню тебя, папа, – прошептала девушка уже не в первый раз. – Это лучше того, что случилось с тетушкой и ее семьей. Считай, что я... выхожу замуж. Это ведь почти одно и то же, да? Нет, не одно и то же. Совсем. И они оба это хорошо понимали. Но сейчас было время говорить правильные слова. Лить обезболивающее на рану. Лорд Адреас вымучил улыбку. Нежно погладил дочь по щеке, так пристально всматриваясь в ее лицо, будто хотел запомнить его как можно лучше, до последней черточки. – Да, милая. Почти. А теперь пойдем. Прием скоро начнется. Алиссия не знала, как в тот момент у нее не разорвалось сердце. Но каким-то чудом она сумела улыбнуться в ответ и покинуть комнату твердой, даже грациозной походкой. Похоже, у нее это неплохо получается – улыбаться, молчать и делать вид, что все в порядке. Может быть, она даже сумеет пережить сегодняшний вечер, не накликав на себя гнев господина в первые же часы знакомства. * * * Адан не привык к пышным приемам. Он бережно хранил в памяти счастливые годы, проведенные при дядином дворе, однако со временем эти воспоминания поблекли, стали восприниматься как что-то далекое и бывшее будто бы не с ним. Повседневной действительностью Сельвина Вельна стали полевые лагеря и кровавые стычки с имперцами, так что лоск и манеры пришлось засунуть в самый дальний угол сознания и извлекать строго по необходимости. Он до сих пор чувствовал себя не очень комфортно в роскошном мундире – слишком уж привык к свободным рубахам и камуфляжным курткам; с изысканными столовыми приборами обращался хоть и умело, но порой лишь в последний момент останавливал себя от того, чтобы отправить в рот кусок мяса прямо с ножа. Даже попав на собрание рутанского высшего света, он чувствовал бы себя чужим. Высший свет Дромунд-Кааса был хуже стократ. Адан стоял за спинкой трона, хмуро рассматривая разодетую знать, и кожей чувствовал устремленные на него взгляды. К пристальному вниманию он был привычен, однако сегодня все было несколько не так, как прежде. Раньше ему требовалось подавить публику, заставить ее проникнуться уважением и таким страхом, чтобы сама мысль о неповиновении казалась самоубийственной. Это для него было не внове: человек, неспособный обломать норов (порой – вместе с конечностями) самому заносчивому гордецу или отпетому отморозку, не продержался бы во главе восстания и пары месяцев. Но сегодня Адану предстояло играть "своего". Человека, впитавшего обычаи, этикет и манеры местной аристократии с молоком матери. Несвоевременный жест, неуклюжая фраза, неуместное молчание – любая мелочь могла разрушить образ, над созданием которого они с Табитом так долго работали. Прием грозил стать испытанием потяжелее, чем война с Терасом. Окончания торжественной речи короля Адан дожидался примерно с тем же чувством, что обычно испытывал перед боем. Табит держался безупречно, как и всегда. Статен, силен, властен – он будто сошел со страниц учебника, живописующего великих королей прошлого. Если бы Адан не видел своими глазами, как мучает его названого отца неизлечимая болезнь, он мог бы подумать, что у повелителя Дромунд-Кааса достанет сил еще как минимум на полсотни лет правления. – Борьба за власть – бич нашей цивилизации от зари времен, – раскатисто гремел его голос. – Именно она, а не Республика, привела к краху Империю ситхов – государство, величественнее которого галактика не видела ни до, ни после. Когда-то наши войска победным маршем шагали по улицам Корусканта, и обрюзгшие сенаторы тряслись от ужаса перед могуществом Империи. Ныне же имя ее проклято и забыто, а блистательный Дромунд-Каас превратился в жалкую тень самого себя. Наши предки чудом пережили геноцид и разрушительные природные катаклизмы, но не сумели выучить жестокий урок, преподнесенный историей. Распри в правящей семье, междоусобные войны аристократии, военные перевороты и восстания рабов преследовали нас на протяжении тысяч лет, все глубже утягивая Дромунд-Каас в пучину дикости и нищеты. Взойдя на престол, мой великий прадед положил этому конец. Династия Рессевен принесла этому миру больше двухсот лет стабильности и процветания, не виданного со времен Империи. И я желаю, чтобы каждый, от благородного лорда до последнего раба, усвоил раз и навсегда: любого, кто пожелает снова ввергнуть нашу родину во мрак смутных времен, постигнет судьба Тераса Рессевена. Ни древность рода, ни богатство, ни былые заслуги не спасут мятежника от заслуженной кары. Адан ощутил волну страха, прокатившуюся по рядам аристократов. Немного нашлось смельчаков, сумевших сохранить спокойствие: большинство отводило глаза или выдавало волнение неловким движением, жестом или парой слов, сказанных тихим шепотом. Табит умел повергнуть в ужас, лишь слегка изменив тон голоса, и, как подозревал Адан, немалую роль здесь играла мощь старика в Силе – почти осязаемая физически с тех пор, как принц научился распознавать ее. Табит выждал несколько мгновений, позволяя присутствующим как следует проникнуться его словами и той недосказанной угрозой, которую каждый определил сам для себя в меру мнительности и тяжести своих проступков. Когда король вновь заговорил, его взгляд смягчился, и голос зазвучал совсем иначе – миролюбиво, почти с теплотой. – Но как измена достойна наказания, так и верность заслуживает награды. Сегодня я рад приветствовать в этом зале всех, кто остался верен долгу и не запятнал честь предательством. Будьте уверены: преданность каждого из вас будет оценена и вознаграждена по достоинству. Он обвел взглядом ряды лордов и леди, будто не мог определиться, кому из них следовало уделить внимание в первую очередь. Хотя Адан, как и многие другие, прекрасно знал, чье имя назовут первым. – Лорд Аравел Ра'Верте. Подойдите. Этот человек выступил из толпы уверенно, без спешки и суеты. Рядом с ним мгновенно образовалось свободное пространство, будто другие аристократы боялись случайно оказаться на пути у того, кого повелитель назвал первым в числе своих фаворитов. Говоря откровенно, человеком его было трудно назвать. Очень рослый, он примерно на полголовы возвышался над другими мужчинами и был так широк в плечах, что даже Адан показался бы на его фоне худосочным парнишкой. У гиганта была темно-красная кожа, ярко-желтые раскосые глаза, а на лбу и подбородке выступали костяные наросты. На высоких острых скулах и тонкой переносице виднелись золотые украшения, придававшие ему еще более свирепый, почти дикий вид. Лорд Аравел куда уместнее смотрелся бы в громоздких старинных доспехах и с мечом в руке, чем в богатом мундире. Он молча преклонил колено перед троном, однако смирения в этой церемониальной позе не было ни капли – лишь достоинство и четко отмеренная доля почтения. – Друг мой. На протяжении многих лет вы служили мне верой и правдой, ни разу не подведя и не дав повода усомниться в вас. В награду за вашу преданность и несомненную компетентность, а также в знак высочайшего доверия я назначаю вас главой Сферы закона и правосудия взамен лорда Красса. Кроме того, я счастлив объявить о скорой свадьбе моего единственного сына, Адана Рессевена, и вашей старшей дочери, Илимы Ра'Верте. Этот брак должен был состояться больше десяти лет назад, и я не вижу причин оттягивать его заключение сейчас. А теперь встаньте и займите место подле моего трона, как подобает члену Темного Совета и родственнику короля. – Это огромная честь для меня и всей нашей семьи, повелитель, – произнес Аравел, прежде чем подняться с колен. – Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие. Зал почтительно молчал – аплодисменты здесь были не в почете. Аристократы льстиво улыбались, но за многими улыбками крылся страх, а то и неприкрытая ненависть: возвышение и без того могущественного семейства Ра'Верте радовало далеко не всех. Родные Аравела, обнаружить которых в толпе теперь было нетрудно, восприняли новость сдержанно, будто ничего другого и не ждали: даже двое мальчуганов лет десяти с важным видом стояли рядом с матерью и старшей сестрой, старательно подражая грозному отцу. В какой-то момент Адан встретился взглядом с будущей невестой и едва не вздрогнул: холодный интерес дознавателя, с которым она смотрела на него, гордая осанка, густые черные волосы и даже поворот головы на миг сложились в образ совсем иной женщины. "Нет, – подумал Адан. – Ничего общего". И все же ему нестерпимо хотелось потрясти головой, отгоняя наваждение, таким стойким оно оказалось. Со стороны, наверное, можно было подумать, что принц и его невеста не в силах оторвать глаз друг от друга. Адан же, с трудом избавившись от первой ассоциации, решил, что Илима больше всего похожа на крупную и голодную хищницу семейства кошачьих. И ничего привлекательного в этом не видел. Исанн, в отличие от нее, хотя бы пыталась скрыть свою истинную сущность. Прием продолжался. Табит по одному вызывал отличившихся аристократов, чтобы скупо выразить признательность словами и куда более щедро – должностями, предприятиями, землями или деньгами. Не требовалось большого ума, чтобы понять: большая часть этих даров была сперва отобрана у предыдущих обладателей, выбравших не ту сторону. Но о них не было сказано и слова: проигравшие получили свое несколькими днями ранее, а сегодняшний праздник был посвящен победителям. Разве что за одним исключением. – Лорд Адреас Треан. Подойдите. Имя разнеслось по залу сотнями едких шепотков. Адану хотелось скривиться от омерзения: Сила полнилась злорадством и падальщическим предвкушением чужой беды. Гадкое ощущение, точно масляная пленка пристала к коже. Толпа вновь расступилась, но совсем не так, как перед лордом Аравелом – с почтением, граничащим с раболепием. Дорогу Адреасу – невысокому худощавому мужчине самой заурядной внешности, – освобождали с демонстративным презрением, словно опала была заразной болезнью, передающейся воздушно-капельным путем. Адреас, надо отдать ему должное, неплохо держал лицо: проходя через зал, он будто не замечал направленных на него взглядов и не слышал шепотков за спиной. Опустившись на колено перед королем, он поспешил склонить голову – значительно ниже, чем было положено по этикету. Адреас боялся и оттого чувствовал себя еще более униженным. Многие аристократы, большая часть которых в той или иной мере владела Силой, наверняка упивались его слабостью, но Адан не испытывал к этому человеку ничего, кроме сочувствия. "Он не сделал ничего, чтобы заслужить это. И уж тем более его дочь не заслужила рабский ошейник". Но Табит, для которого справедливость давно превратилась в одно из многих слов для торжественных речей, считал иначе. – Лорд Адреас, – произнес он после долгого молчания. – Родной брат изменницы Веалины. Лорд, отказавший королевским войскам в помощи и содействии. Тайный сторонник мятежника Тераса, вне всяких сомнений. Многие здесь недоумевают, почему вы стоите в этом зале, а не были повешены вместе с сестрой. Табит сделал паузу, и "многие" поспешили подтвердить его слова недовольным ропотом. Семейство Треан, жавшееся у дальней от трона стены, походило на загнанных стаей хищников нерфов: само собой, никто из аристократов не опустился до оскорблений и насмешек, но их ядовитые шепотки и кинжально-острые взгляды больно ранили двух женщин и пару ребятишек, оставшихся без защиты главы семейства. С каждой минутой этот фарс становился Адану все омерзительнее: Табиту следовало бы покончить с этим поскорее, а не устраивать шоу из унижения и без того униженной семьи. Но нет: даже помилование король обращал в акцию устрашения – только на сей раз "кнут" находился в руках высшего общества, готового без капли жалости растерзать оступившихся. – Я могу понять это возмущение: и за меньшее мне доводилось лишать званий, титулов, а порой и жизней. Но нельзя отрицать, что вы так и не присоединились к мятежу, несмотря на привлекательную перспективу стать братом королевы. Вы не помогали Терасу ни словом, ни делом, хотя он неоднократно пытался убедить, подкупить и запугать вас. И потому я, веря в вашу добропорядочность и не желая проливать больше крови, чем необходимо, принял решение помиловать вас и вашу семью. Вам будет позволено сохранить титул, земли и все имущество, которым вы владеете. Если же вы когда-либо обманете мое доверие снова, ваш род заплатит полную цену предательства, вне зависимости от обстоятельств. Надеюсь, вы хорошо поняли меня? – Да, повелитель, – деревянным голосом отозвался Адреас. – Благодарю вас. На большую милость я не смел и надеяться. Позволено ли мне будет преподнести дар правящей семье в знак моей бесконечной признательности? Даже со стороны было заметно, что слова даются мужчине с трудом. На миг самообладание изменило ему, и он крепко стиснул кулаки. На другом конце зала его супруга порывисто сжала хрупкую ладонь старшей дочери, но это могли заметить лишь те, кто стоял рядом. – Я позволяю вам это, – сказал Табит холодно. – Говорите, лорд Адреас. – Сознавая всю тяжесть своей вины, я не могу принять эту милость, не отблагодарив вас должным образом, повелитель. Посему я прошу вас принять в дар жизнь, тело и душу моей старшей дочери, Алиссии – как знак моего раскаяния и гарант верности. Адреас был смертельно бледен. Адан мог только представить, что чувствовал этот человек, и поражался его стойкости: лишь болезненный цвет лица и одеревеневший, неживой голос выдавали его состояние. Когда Табит безразлично кивнул и скупым официальным жестом позволил ему встать, лорд слегка пошатнулся – и вряд ли только потому, что мышцы затекли от неудобной позы. А через зал уже шла, склонив голову, его дочь. Девушка не просто приковывала к себе взгляды: знать буквально пожирала глазами ее тонкую фигурку в белом струящемся платье. Нельзя сказать, что Алиссия Треан затмевала собой всех остальных дам: яркая и экзотичная, блистающая своей дикарской, хищной красотой Илима Ра'Верте не оставила бы ей и шанса на внимание мужчин, встань они рядом. Но если будущая королева пробуждала самые низменные желания и была способна разбудить похоть в самом ортодоксальном джедае, то Алиссия походила на нежный цветок, о котором требовалось бережно заботиться и ни в коем случае не трогать руками – разве что очень деликатно. Золотистые, чуть волнистые волосы, светлая чистая кожа и огромные голубые глаза придавали ей сходство с декоративной фарфоровой куколкой, которых вручную делали на Альдераане. Когда она подошла к трону и опустилась на колени – на оба, в отличие от отца и фаворитов короля, – Адан увидел, что личико у нее почти детское, и обильный макияж скорее подчеркивал это, чем скрывал. "Восемнадцать лет. Ей исполнилось восемнадцать пару недель назад", – подумал принц немного ошарашено. Когда-то он считал, что в этом возрасте девушкам самое время выходить замуж – сейчас же чувствовал себя немногим лучше выродков, совращающих маленьких девочек. Она же совсем ребенок! Причем ребенок, напуганный до полусмерти и готовый разрыдаться в любой момент. – Вы преподнесли нам достойный дар, лорд Адреас, – как сквозь толщу воды донесся до Адана голос короля. – Алиссия прелестна и хорошо воспитана. Из такой девушки выйдет наложница, достойная стать свадебным подарком для наследника престола... если только мой сын пожелает принять ее. Адан едва не пропустил эту фразу мимо ушей: его вниманием безраздельно завладела Алиссия. Хотелось увести ее отсюда как можно скорее и надежно укрыть от злых глаз двора – девочка была едва жива от страха, ей не место здесь, на виду у этих хищников. Он даже не сразу вспомнил положенные слова. – Я с радостью приму этот дар, лорд Адреас, – сказал Адан привычным твердым и властным голосом, от которого бедняжка Алиссия вздрогнула и сжалась, будто ожидая удара. – Преподнеся мне такое чудо, вы искупили большую часть своих прегрешений. Он бы не удивился, если бы Алиссия потеряла сознание, так бледна и испугана она была. Однако девушка даже не отреагировала, когда родной отец закрепил на ее шее рабский ошейник и с поклоном передал Адану пульт управления. Убирая приборчик в карман мундира, принц уже четко знал, что никогда им не воспользуется. Он не мог представить себе проступок, за который ему захотелось бы наказать эту девочку крайне болезненным электрическим разрядом. Адреасу наконец было позволено удалиться. Алиссии же было велено встать позади Адана, что она и исполнила с большим энтузиазмом, практически спрятавшись за его спиной. Официальная часть приема близилась к концу, а вместе с ней – относительное спокойствие Адана. Очень скоро ему предстояло "непринужденное" общение с гостями и невестой, и еще неизвестно, по какому из этих минных полей окажется тяжелее пройти. "Но первым делом – отослать в мои покои Алиссию. Ей-то терпеть общество этих пауков вовсе не обязательно".