Смутное время

3 ДБЯ, Центр Империи. Среди "пациентов" НИИ в последний год его существования числилась всего одна женщина. Ее личное дело было оформлено с такими вопиющими нарушениями, что сразу привлекло бы к себе внимание любого человека, привыкшего работать с документацией. В отличие от остальных, на женщину не было заведено подробного досье. Не было указано ни одного факта из биографии, не прилагались голографии и копии личных документов - даже ее имя было скрыто за порядковым номером, что составляло резкий контраст с делами других подопытных. "Объект 121" была единственной, чью личность тщательно скрывали. И неудивительно: информацию, что в ряды "пациентов" затесалась супруга главы ССБ, не стоило афишировать даже в закрытом учреждении. Судя по документам, она подвергалась длительной блокировке воспоминаний - процедуре, сейчас нередко применяющейся и считающейся относительно безопасной. Но двадцать лет назад технология еще не была толком отработана и врачам приходилось действовать методом проб и ошибок... а те, кто становятся объектами экспериментов, редко живут долго и счастливо. Вот и жизнь "Объекта 121" трагически оборвалась всего на тридцать шестом году - о чем знали, наверное, человек пять от силы. Большинство же хоть как-то заинтересованных лиц было свято убеждено, что Габриэлла Ориана-Айсард бросила семью и отбыла с Корусканта в неизвестном направлении. Безответственная и взбалмошная женщина, что здесь еще сказать? Исанн скользила взглядом по страницам истории наблюдения, порой по нескольку раз возвращаясь к одной и той же строчке. Не для того, чтобы уловить смысл мудреных медицинских терминов - их она понимала достаточно хорошо, чтобы не испытывать затруднений - но чтобы связать сухую краткую информацию с очередным туманным воспоминанием из детства. Она мало что помнила, на самом деле, - и теперь подозревала, что гибкая детская психика попросту заблокировала наиболее травмирующие воспоминания. От них остались лишь смутные образы, несущие с собой слабый отпечаток той боли и страха, что испытывала маленькая девчушка, наблюдая, как ее горячо любимая мать медленно сходит с ума. "...в связи с блокировкой участка памяти наблюдается возникновение ложных воспоминаний, которые носят сходную с настоящими, но многократно усиленную эмоциональную окраску. На этом фоне обостряется тревожность. Выявлены симптомы обсессивно-компульсивного расстройства: объект испытывает навязчивый страх за себя и малолетнюю дочь; периодически случаются приступы паники, за которыми следует период депрессии (от двух до трех дней). Отмечаются обсессивные импульсы: 28.05.969. предприняла попытку сбежать из дома, забрав с собой ребенка. При последовавшей за инцидентом беседе назвать причины этого поступка не смогла; испытывала сильное эмоциональное возбуждение..." И так - страница за страницей, на которых сухо и кратко расписывался последний месяц жизни Габриэллы Айсард. Провела она его, неуклонно приближаясь к помешательству. Исанн могла лишь догадываться, с чем были связаны заблокированные воспоминания - ясно лишь то, что они были травмирующими, эмоционально значимыми для ее матери. Пытаясь восстановить их, она все больше увязала в своих фантазиях - ужасных и искаженных, сводящих с ума своей реалистичностью и абсурдностью одновременно. Приступы становились настолько тяжелыми, что единственным спасением от них оказался мощный транквилизатор, на время превращающий женщину в апатичную куклу. Но препарат подавлял лишь внешние проявления эмоций - и те бушевали внутри, порождая новые страхи и мучительные противоречия, которыми она не могла даже поделиться... что приводило к необходимости применять транквилизатор гораздо чаще, чем планировалось изначально. До конца досье оставалось не менее пяти листов, когда необратимость вреда, нанесенного психике Габриэллы, стала очевидной. Для Исанн, но не для некого доктора Реджинальда Тивелла, который с завидным упорством уверял, что видит какие-то "перспективы для стабилизации". Что ж, смерть - тоже своего рода стабильность. "33.06.969. Полное разрушение нейронных связей в мозгу вследствие передозировки антипсихотического лекарственного средства TJH-57. С согласия ответственного лица проведена эвтаназия". Исанн смотрела на экран, меланхолично постукивая ногтем по столешнице. Ее мать умерла двадцать лет назад. Была убита, пусть и непреднамеренно, собственным мужем. Видимо, узнала что-то такое, чего ей знать было не положено, и оказалась достаточно глупа, чтобы сообщить об этом супругу. Лет десять назад подобные новости повергли бы Исанн в шок, несомненно. Но теперь... Когда-то давно, будучи маленькой девочкой, Исанн очень любила мать. Она помнила, с каким трепетом хваталась за комлинк в надежде услышать родной голос; как подлетала к двери, бесцеремонно отталкивая с дороги прислугу - ибо о каких манерах может идти речь, когда там, за порогом, наверняка стоит мама, одумавшаяся и соскучившаяся по любимой семье?! Но шли годы, а долгожданный голос так и не раздался из динамика. На пороге раз за разом оказывались чужие, совершенно безразличные девочке люди - в лучшем случае, бабушка с дедушкой, с которыми она никогда не была близка. От матери не было ни писем, ни открыток на праздники... и горе постепенно перерастало в смертельную обиду, сменившуюся в конечном итоге полным безразличием. Вот и сейчас Исанн не чувствовала ничего. От любви к матери, как и от нее самой, осталось лишь смутное, похожее на сон воспоминание. Сколько бы девушка ни прислушивалась к своим эмоциям, она не могла уловить даже слабейшего отголоска скорби или ужаса. Лишь промелькнула равнодушная, слегка презрительная мысль: "Вот идиотка". Это было выше ее сил - понять женщину, которая, имея все, чего только можно пожелать, спровоцировала мужа на подобные действия. Исанн много нелестного могла сказать об отце, но в том, что он всей душой любил жену, не сомневалась. Иначе не пытался бы удержать ее... точно таким же способом, каким она сама намеревалась удержать самого дорогого ей человека. Но у нее бы все получилось. Современные методы работы с сознанием куда совершеннее. А если бы и проявились побочные эффекты, она никогда бы не позволила Сельвину скатиться в пучину безумия. За шкирку бы оттуда вытащила. Приложила бы нечеловеческие усилия, но удержала! Ну вот, снова сослагательное наклонение. Сельвин мертв. Какое ей теперь дело до того, что могло бы быть? Ее отец сумел пережить потерю женщины, с которой счастливо прожил больше десяти лет. Значит, и она сможет оставить в прошлом мужчину, которого знала меньше двух месяцев. Нужно лишь немного времени. И много, очень много работы, за которой можно забыться. * * * Все время, что отец счел нужным потратить на изучение отчетов, Исанн простояла на ногах, так и не получив разрешения сесть. Ничего столь уж тяжелого для оперативницы, для которой поддержание физической формы - не просто докучливое требование жестких стандартов Разведки, но залог выживания. Это было скорее унизительно. Более чем прозрачный намек на то, что до прощения девушке еще очень далеко. Лицо Исанн чуть напряглось, губы едва заметно дернулись, выдавая ее раздражение. Сколько этот фарс будет продолжаться? Неделю? Месяц? Год? Сама виновата, конечно. Позволила себе открыться, будто обиженная девчонка, желающая, чтобы ее наконец-то поняли и пожалели. Вот теперь придется терпеть - изо дня в день, скрипя зубами и покорно опуская взгляд в ответ на очередное унижение. Не приведи Сила ей хоть немного оступиться на следующем задании: "показательная порка" с уничижительными уличениями в непрофессионализме и срывом нашивок с планки гарантирована. Арманд Айсард не терпел неповиновения. От своей дочери - в особенности. Директор, видимо, настроение Исанн уловил: отложил в сторону бумаги и смерил девушку суровым взглядом. - Кажется, ты чем-то недовольна. Исанн приподняла брови, изображая вежливое изумление. - Не понимаю, о чем ты, - произнесла она ровно, прекрасно зная, что отца ее ответ совершенно не волнует. - Хорошо, если так. Мне уже начало казаться, что ты вконец потеряла разум, раз неспособна оценить снисхождение, которое я к тебе проявляю. Не будь ты моей дочерью - пошла бы под трибунал за все, что натворила. Ты ведь понимаешь, какое наказание предполагают твои выходки, если их правильно интерпретировать? Нужды отвечать на риторические вопросы Исанн не видела, но подозревала, что ответа от нее все же потребуют. Отец явно входил во вкус, собираясь довести "воспитательную беседу" до логического завершения: полного осознания провинившимся "ребенком" своей ничтожности и великодушия родителя. - Да, отец. - Если ты у меня такая умница, то почему же я получил безобразную истерику вместо благодарности? Тебе все сошло с рук. Любой другой человек на моем месте вышвырнул бы тебя из Разведки и отправил с глаз долой - к примеру, замуж. Глупая и безответственная девица, неспособная контролировать себя, должна сидеть дома: заниматься хозяйством, рожать детей и ублажать мужа, раз ни на что большее неспособна. Тебе же было позволено продолжить службу даже без понижения в звании! "Конечно. Формального-то повода нет: предатель убит, восстание подавлено... а мои проступки бросают тень на всю нашу семью. Ты ведь в жизни не дашь хода подобной информации, папа". Выдержав паузу и не дождавшись от Исанн иной реакции, кроме еле заметного движения головы - девушка разминала затекшую шею - директор поднял папку с отчетами и выразительно потряс ею в воздухе: - Надеюсь, это хоть немного тебя отрезвило. Неприятно было смотреть на свою глупость со стороны, не правда ли? - Довольно неприятно, - холодно подтвердила Исанн, встречая взгляд отца. В его глазах читался гнев, вполне обычный для родителя, отчитывающего ребенка за серьезную провинность. Да только дети редко смотрят на родителей с такой яростью - холодной, затаившейся в глубине глаз, стягивающей кожу в ранние морщины. Идя к отцу, Исанн была твердо намерена не дать конфликту понестись по нарастающей. Пусть даже ради этого придется наступить на горло собственной гордости. Ее жизнь, ее будущее - в его руках, и в ближайшее время этого не изменить. Только идиот будет ввязываться в бой, который заведомо проиграет. Но если сейчас отец вновь примется сыпать соль на свежую рану... Девушка сделала короткий вдох. Пальцы крепко вцепились в папку с делом матери - невесть зачем распечатанным и машинально прихваченным с собой. Нет, второй раз она не поведется. - В следующий раз, дорогая моя, будешь думать, перед кем раздвигаешь ноги - и с какой целью. Думай ты тогда о задании, я бы и словом тебя не упрекнул. Исанн до боли стиснула челюсть. Пусть. Макнет ее лицом в грязь еще пару раз и, может быть, на этом успокоится. Ей еще жить с этим человеком и работать под его руководством. - Обижаешься? Не стоит. Лучше делай выводы из своих ошибок. - Стараюсь. Ценой неимоверных усилий Исанн удалось ответить почти ровно - лишь прокравшаяся в голос легкая хрипотца выдавала ее бешенство. - Плохо стараешься. Иначе реагировала бы спокойнее. Директор тяжело вздохнул, будто разговор очень сильно выматывал его. Неожиданно он поднялся из-за стола и подошел к Исанн. Протянув руку, взял ее за подбородок. Девушка хрипло выдохнула сквозь стиснутые зубы, когда пальцы отца больно впились ей в кожу. - Ты совершила ошибку, Исанн, но до сих пор не признала ее, - проговорил он с обманчивым спокойствием, пристально глядя в ее горящие гневом глаза. - Ты не единожды спасала от смерти своего ненаглядного террориста, и как он тебя отблагодарил? Этот маньяк едва не убил тебя, узнав, кто ты такая. Я же простил тебе предательство. Принял тебя, хотя имел все основания этого не делать. И ты еще смеешь возмущаться, дрянная девчонка? Короткий, почти неразличимый замах - и девушка вскрикивает от боли и неожиданности, прижимая ладонь к горящей от удара щеке. - Не думай, что этот инцидент исчерпан. Ты очень разочаровала меня, Исанн. Тебе придется очень постараться, чтобы реабилитироваться. Бросив на дочь презрительный взгляд, Арманд неторопливо прошел к столу. Опустившись в кресло, раздраженно махнул рукой в сторону двери. - Можешь идти. Я и так потратил на тебя слишком много рабочего времени. Исанн осторожно провела по лицу кончиками пальцев, ощущая, как пульсирует кровь под тонкой кожей - горячей настолько, что, казалось, вот-вот вспыхнет. Втянула воздух, своей прохладой обжигающий разгоряченные легкие. Подняла на отца взгляд - цепкий и убийственно спокойный. - Могу я задать вопрос? Тон - совершенно ровный, можно сказать, даже будничный... только прорезается в нем какая-то едва уловимая нота, придающая словам странную, не поддающуюся распознанию, но сильную эмоциональную окраску. - Тебе что-то неясно? Сердце пропустило удар. Грудь неприятно сжал застывший на долю секунды вдох. Она знала, что не должна этого говорить. С ее стороны этот выпад будет глупостью, которая может обернуться последствиями, болезненными настолько, что сегодняшнее унижение покажется сущей ерундой... ...но это была глупость, которую Исанн не могла не совершить. Не только у нее есть раны, в которые можно по рукоять загнать отравленный нож. - Да. Чем так провинилась моя мать, чтобы заслужить то, что ты с ней сделал? Наверное, она тоже очень разочаровала тебя. Исанн хищно улыбнулась, видя, как мертвенная бледность заливает лицо ее отца. Его взгляд остановился, уголок рта резко дернулся в сторону. - Что за бред ты несешь? - прохрипел он, сжимая ладонь в кулак. Вогнать нож в рану. И медленно провернуть, позволяя лезвию раздирать уже поврежденную плоть, причиняя невыносимые страдания... - Ну же, папа, - пропела девушка, подходя ближе. - В отличие от нее, у тебя с памятью все в полном порядке. Она положила папку на стол, будто невзначай позволяя ей распахнуться на последней странице. - Я постараюсь быть очень хорошей девочкой, - Исанн очаровательно улыбнулась, пододвигая документы чуть ближе и заглядывая отцу прямо в глаза. - Не хочу кончить так же, как и она. Еще секунда неразрывного зрительного контакта, позволяющего уловить отголоски чужой боли - застарелой и мучительной, словно гноящаяся, вечно воспаленная рана... боли, так похожей на ее собственную. "Больно, папа? Мне тоже". Исанн снова улыбнулась, но уже совсем другой улыбкой - отчасти злорадной, отчасти сочувственной... и в сотни раз более искренней. После чего развернулась на каблуках и вышла из кабинета, ни разу не обернувшись назад. Она поступила глупо и знала, что еще пожалеет об этом. Но никакие доводы разума не могли заглушить мрачного удовлетворения от мысли, что выпады отца не остались безответными. Пусть ненадолго, но он сам испытает муки, которым подвергал ее. * * * Только когда за дочерью закрылась дверь, Арманд сумел сбросить сковавший его ступор. Встряхнулся, помотал головой, окончательно прогоняя оцепенение. Его рот скривился в горькой ухмылке. Девчонка... вот же маленькая дрянь. И как только раскопала? Неужели целенаправленно? Напряженные пальцы скользнули по листам досье, машинально переворачивая их. Надо же, как давно было, а воспоминания все такие же яркие. И о том, как в ту роковую ночь жена билась у него в руках, крича и зовя на помощь, - уже безнадежно безумная, но все еще слишком дорогая ему... и о не подействовавшей дозе успокоительного... тогда подумал - промахнулся, выпрыснул лекарство мимо... а оказалось - просто следовало подождать. И двойная доза транквилизатора окончательно убила его Габриэллу. В буквальном смысле выжгла ей мозг, разрушив все нейронные связи. Слова дочери подействовали странно, словно выворачивая память наизнанку и заставляя самые болезненные картины прошлого встать перед глазами как наяву. Казалось, он до сих пор чувствует тонкое запястье жены в своей ладони. Ее кожа теплая, пульс исправно бьется... но в глазах, прежде таких живых, - пустота, которая уже никогда не заполнится. И он понимает, что считанные минуты остались до того, как с губ сорвутся, будто сами собой, роковые слова: "Проводите эвтаназию". Он откашлялся, прочищая пересохшее горло. Талантливая у него девочка, ничего не скажешь. И наглая. Задержись эта дрянь еще на пару секунд - и, пожалуй, пощечиной сегодняшнее рукоприкладство бы не ограничилось. В какой-то момент Арманд чувствовал, что готов схватить ее за волосы и несколько раз хорошенько приложить лицом о стол. Хорошо, что она вовремя сбежала. Слухи о том, что директор Айсард избивает дочь, да еще и на работе - из разряда крайне нежелательных. Арманд с неодобрением покачал головой, прокручивая в памяти только что состоявшийся разговор. Девица совсем от рук отбилась. Ее строптивость уже все рамки переходит. Но ничего, это лечится. Пройдет еще немного времени, и Исанн сама придет в норму... при некотором контроле с его стороны, разумеется. "Пора занять ее чем-нибудь. Работа отлично выбивает дурь из головы".