Заместитель

Мы приехали в замок к трем. Телохранитель распахнул дверь для Конрада, и тот, как всегда, элегантно выбрался из салона. Я остался сидеть, все еще сомневаясь, правильно ли поступаю. Конрад пошел в дом, оставив бедного телохранителя в растерянности. — Должен ли я отвезти вас обратно в Цюрих, сэр? — уточнил громила. — Нет, все в порядке. Пусть босс немного подёргается, — ответил я. Телохранитель весело хмыкнул: — Хайндрик прав. Несмотря на хрупкую внешность, характер у вас имеется. Я — Сорен Ларсен. Приятно познакомиться с вами, сэр. Теперь рассмеялся я. — Мистер Делер за спиной называет меня Dachs (барсуком). А недавно меня сравнили еще и с соболем. Приятно познакомиться, Ларсен. — Думаю, вам пора, сэр, иначе герцог пришлет кавалерию. — Да уж, Фридрих может быть очень настойчивым и более неприятным, чем Его Светлость, — улыбнулся я, вспомнив старого австрийца. Я вылез из машины и направился к двери, где уже стоял Фридрих, изумленно глядя на меня, словно увидел выходца с того света. — Мой дорогой мальчик! — он бросился ко мне и, забыв протокол, крепко обнял. — Я так волновался, когда герцогиня отослала тебя. Почему ты не поговорил со мной? Меня она тоже уволила, но я поехал в Цюрих, чтобы переждать до возвращения герцога. Тебе следовало бы поступить так же. — Она сказала, что это он уволил меня, потому что я бесполезен. Так или иначе, не будем больше это обсуждать — о мертвых либо хорошо, либо ничего, — ответил я, вспомнив наставления Горана. — Ты не прочел записку герцога, которую я тебе дал? — спросил Фридрих, глядя мне в глаза. — Он писал её две недели назад, во время вспышки вины. Вы сами сказали, что я уже не могу рассчитывать на его поддержку. Мы поссорились тем вечером. Сильно поссорились. И я сделал единственное, что можно было сделать в той ситуации — ушел. — Благоразумие никогда не было твоей сильной стороной, Гунтрам, — сказал Конрад с лестницы. — Пойдем к детям. Фридрих, Гунтрам останется на ночь в моей комнате. Сделай соответствующие приготовления. Старик ошарашенно уставился на меня, ища в моем лице подтверждения. Я глубоко вздохнул и стал подниматься по ступеням. Конрад стоял наверху, с очень серьезным лицом. Дождавшись меня, он развернулся и пошел к детской, но на полпути внезапно остановился и снова посмотрел на меня. — Я не хотел сделать тебе больно, Гунтрам. Каждое слово в моем письме — правда. Я не знаю, что Стефания могла тебе сказать, но я никогда не собирался отстранять тебя от воспитания детей — лишь передал финансовые полномочия Фердинанду, потому что тебе, с твоим сердцем, было бы трудно заниматься этим. На твое имя открыт счет с суммой, достаточной для того, чтобы ты смог материально поддерживать детей в случае моей смерти, — объяснял Конрад. — Из-за твоего равнодушного отказа я в тот вечер потерял самообладание. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Гунтрам? — Не знаю. Я хочу увидеть детей. — Как пожелаешь, — он постучал в дверь и открыл ее для меня. Клаус и Карл рисовали темперными красками, устроив вокруг себя ужасный беспорядок. Рядом с ними сидела высокая женщина, видимо, няня. Клаус первым поднял голову и, увидев меня, вскрикнул. Он выскочил из-за стола, опрокинул стакан с водой на няню, и бросился мне в объятья. Мопси басовито гавкнула и потрусила ко мне. — Гунтрам, ты вернулся! Прости, я никогда не буду больше так делать! — заплакал Клаус, вцепившись в меня ручонками. Я крепко обнял его, прижал к себе и стал успокаивать, слегка покачивая, как делал это, когда он был совсем маленьким. — Клаус, маленький, не плачь. Я никуда не собираюсь уходить. Просто я заболел, и мне надо было отдохнуть. — Она сказала, что ты нас больше не любишь и заболел из-за нас, — как всегда, очень серьезно сообщил нам Карл, не двинувшись с места и даже не отложив кисточку. Сказав это, он снова занялся своим рисунком, больше не обращая на меня внимания. — Нет, Карл, что ты! Я был болен за много лет до того, как вы с Клаусом родились. Иногда мое сердце не хочет работать, как положено, и тогда мне нужно отдохнуть. Вы тут совершенно ни при чем. Я люблю вас больше жизни и ужасно скучал по вам, — сказал я, гладя Клауса по макушке. — Я кое-что вам послал по почте, не знаю, дошло оно или нет… — Книжку! Папа читал нам ее каждый вечер! — воскликнул Клаус. — Она для меня или для Карла? — Для обоих, и будьте благодарны, что получили ее, — вмешался Конрад до того, как я успел что-нибудь сказать. — Мисс Майерс, должно быть, вы хотите переодеться. — Да, мой герцог, — кивнула няня и исчезла за дверью. — Теперь Гунтрам вернулся и сделает для вас другие книжки. Он снова будет с вами играть. — Я не хочу, чтобы он опять ушел, — твердо сказал Карл, упрямо не слезая со стула. — Он не уйдет. Папа проследит за этим, — пообещал Конрад, и у меня мурашки побежали по спине от его уверенного тона. — Давай, Карл, поздоровайся с Гунтрамом. Он хочет и тебя поцеловать. Карл нерешительно подошел ко мне, бросив взгляд на отца, чтобы оценить, правда это или нет. Он встал напротив меня, сидящего на полу в обнимку с Клаусом. Я как можно мягче спросил: — Можно тебя поцеловать, Карл? — Ты не сердишься на нас? — Я никогда не сержусь на вас. Иди сюда, Карл, дай тебя обнять, — просяще сказал я. — Я не хотел вас обижать, простите, что не успел попрощаться. Он подошёл поближе, снова посмотрел на отца, но, в конце концов, обнял меня и поцеловал в щеку. Я притянул его ближе, поцеловал в лоб и почувствовал легкий толчок локтем в ребро: Клаус надулся, ревнуя, что его брату уделяют так много внимания. Они всегда соревновались за мое внимание. Я взъерошил Клаусу волосы и улыбнулся ему. — Ты останешься с нами навсегда? — спросил он меня. — Так долго, как захочет ваш отец, — осторожно ответил я. — Папа любит Гунтрама и больше никуда его не отпустит, — твердо сказал Конрад, встал на колени и обнял сразу и детей, и меня. От неожиданности я даже не нашелся, что сказать, и не дал ему заслуженный пинок, когда он осторожно поцеловал меня в щеку. — Он останется с вами до ужина. Не мучайте его, ведите себя хорошо. Детишки в восторге захихикали — папа поцеловал Гунтрама! Я не знал, как быть. Конрад поднялся и пошел к двери. Место, которого коснулись его губы, горело огнём. — Ужин в девять, Гунтрам. У тебя достаточно времени уложить этих двух в постель. После семи тебя подменит мисс Майер. — Что вы рисовали? — не очень успешно пытаясь восстановить самообладание, спросил я, когда Конрад ушел. — Ты красный, как помидор. У тебя температура? — спросил Клаус. — Нет, нет, я просто немного запыхался. Это всё погода. Здесь более влажно, чем в Испании, — солгал я. — Что такое Испания? — незамедлительно поинтересовался Карл. — Место, куда можно поехать. Очень солнечное, и там живут дружелюбные люди. Я отдыхал там. — Тебе надо было поехать с нами и с папой на Зюльт. Там было солнечно. А в другом месте, в городе, мокро, и шел дождь. Мы несколько раз ходили в парк. Там белки! — восторженно сообщил мне Клаус. — Они светились! — Клаус, белки с этой планеты не светятся. Просто у некоторых на спине серебристая шерстка. — Нарисуешь мне белочку? — спросил он, состроив жалобные глаза. — Нет, сейчас мы пойдем гулять в сад. Вам нужно погреться на солнышке и спустить пар. Иначе я не смогу уложить вас спать вовремя, — сказал я, испытывая острое déja vu. Перед сном с ними всегда приходилось воевать, особенно когда у Конрада или Стефании были гости. Я отвел их в сад, где они принялись гоняться друг за другом. Мопси бешено лаяла и путалась у них под ногами, заставляя спотыкаться. У этой собаки нет чувства самосохранения. Рано или поздно один из мальчишек ее раздавит. Я заметил, что телохранитель, Сорен Ларсен, всё время держался рядом. Могу вообразить официальную причину: охрана детей. Новая няня, мисс Майерс (Каролина, немка, 35 лет) пришла в пять, чтобы забрать детей пить чай. Они не хотели уходить, опасаясь, что я опять исчезну, и мы пришли к компромиссу: они будут пить чай в саду со мной. Клаус и Карл сидели за столом с серьезными мордахами и вели себя относительно неплохо — не дрались из-за кекса и не кормили собаку под столом. — Мистер де Лиль, вы не представляете, как нам необходима ваша помощь, — устало вздохнула няня. — Они очень милые дети. Послушные. Может, иногда плачут и ломают что-нибудь во время игры, но, думаю, это нормально для четырехлеток, — засмеялся я. — Я — третья по счету няня с июня, работаю тут всего две недели и в понедельник собиралась уволиться. Они никогда не слушаются и все время дерутся. От их отца никакой помощи — он только ругает их, не заботясь выяснить, почему они это сделали. В вашем присутствии они — совсем другие дети. Сегодня они впервые сели рисовать, и только потому, что им пообещали, что вы приедете, если они будут себя хорошо вести. — Я и понятия не имел, что все настолько печально, — пробормотал я, чувствуя себя очень плохо при мысли, через что им пришлось пройти. — Обычно Клаус затевает сыр-бор, а Карл подхватывает, но он не лучше брата. Он бывает невероятно упрямым. Они постоянно ссорятся между собой или с прислугой, — закончила она. — Эти недели они находились в психологическом напряжении. Думаю, герцогиня обвинила их в том, что я заболел, а ведь они с младенчества привыкли к моему присутствию. У меня случилось обострение болезни, и я не успел ни попрощаться с ними, ни что-нибудь объяснить. — Я не была с ней знакома, но здешний персонал ее не одобрял. Ужасно умереть такой молодой. Неделю назад приезжала их бабушка, предлагала позаботиться о них, но герцог выставил ее отсюда. У Его Светлости суровый нрав. — Вы не представляете, насколько, — улыбнулся я. — Он говорил вам что-нибудь о ваших обязанностях? — Мистер Элзэcсер сказал, что для меня ничего не изменилось, а вы — наставник и будете наблюдать за моей работой, сэр. Я по-прежнему занимаюсь повседневными задачами — мытьем, одеванием, кормлением. В семь я начинаю сражение: пока надеваешь пижаму на одного, другой уже успевает раздеться и сбежать. Хорошо, что сейчас лето, — весело сказала она. — Возможно, сегодня будет полегче, — ответил я, вспоминая эту привычку Клауса и Карла сопротивляться при переодевании. Разумеется, после второго захода я становился с ними строже, и они прекращали безобразничать. Но в случае с няней они наверняка не успокаивались, пока не доводили бедную женщину до предела. Каков отец, такие и сыновья. К половине седьмого немного похолодало, и я решил, что пора заводить детей в дом. Они сегодня достаточно накричались и набегались. Клаус попросился на руки, но тут вмешался Ларсен и строго сказал, что мне не следует этого делать из-за больного сердца. — Извините, сэр, но это прямой приказ герцога. Они достаточно взрослые, чтобы ходить самостоятельно. Я взял мальчиков за руки, и мы пошли в дом. В детской мы начали строить дом. Между Карлом и Клаусом разгорелся спор по поводу цвета крыши, а потом о том, сделать ли одну из комнат гостиной или конюшней. В итоге они мирно договорились, что у лошадей может быть телевизор и диван. Слушая их, я с трудом сдерживал смех. В комнату вошел Фридрих и объявил, что мне не полагается ни купать их, ни переодевать. Это тяжело, а мне лучше отдохнуть перед ужином. Этим займется мисс Майерс. Я поднялся с корточек и повернулся к нему: — Фридрих, я хорошо себя чувствую, а основной источник моего беспокойства находится вовсе не в этой комнате. — Согласен, Гунтрам, именно поэтому ты должен дать ей делать свою работу. Герцог однозначно высказался по поводу твоего положения в этом доме: ты не прислуга, а часть его семьи, — торжественно объявил мне старик. — Ты можешь остаться и проверить, как она справляется, но сам не должен ничего делать. — Спасибо, Фридрих, — коротко ответил я, отпуская его кивком. К восьми детей вымыли, переодели в пижамы, и они без проблем поужинали. Потом легли в постели и попросили меня им почитать. Я согласился, и когда, закончив, поцеловал их на ночь, Карл начал плакать. — Не уходи, Гунтрам, пожалуйста. Останься. — Мне нужно поужинать с вашим отцом. Я и завтра буду здесь. — В прошлый раз ты сказал то же самое! — захныкал Карл. — У тебя нет комнаты. Ее заняла мисс Майерс! — выкрикнул Клаус. Я нервно сглотнул. — В этом доме огромное количество комнат. Я найду, где переночевать, а если нет, то приду к вам. Договорились? — А где твои вещи? У тебя с собой нет чемодана, — Карла просто так не одурачишь. — Карл, я не таскаю с собой чемодан весь день. Он был в машине. Фридрих, должно быть, распорядился отнести его в одну из спален, и он мне скажет, куда. Кроме того, когда я уезжал, то большую часть вещей оставил здесь. Наверное, их куда-то убрали, — попытался я его успокоить. — Она сожгла все твои картины, Гунтрам. Только у папы осталась одна с нами всеми. — Всеми нами, Клаус. Не переживай, всё равно они мне не удались. Мы вместе нарисуем новые, красивые. — Папа очень рассердился на нее, гораздо сильнее, чем на нас, когда мы пролили чернила на его бумажки. — Да, я помню этот случай. Конрад плохо подумал и оставил важные документы в пределах досягаемости детей, почему-то считая, что они к ним не притронутся. Он тогда накричал на них, и они больше никогда не прикасались ни к одной его бумаге, но и он научился убирать документы в стол, запретив детям лазить туда. — Они громко кричали друг на друга перед тем, как она уехала. Она не вернется? — Не думаю, милый, — осторожно ответил я. Возможно, Конрад ничего им не сказал. — Теперь спите, а утром мы вместе позавтракаем. — Обещаешь? — Обещаю. Мне пора, ваш отец не любит, когда его заставляют ждать. Спокойной ночи. Я еще раз их поцеловал и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. В коридоре меня поджидал Фридрих. — Поторопись, Гунтрам. Его Светлость назначил ужин на девять, а уже без четверти. Я сложил твои вещи в шкаф в твоей прежней комнате. В башне, — сказал он. — Сегодня неформальный стиль. Надевать галстук не требуется. — Не думаю, что у меня получится, Фридрих, — сказал я, все больше и больше нервничая. — Гунтрам, дитя, сделай это ради маленьких принцев. Я уже давно не слышал, чтобы они смеялись. Ты же добрый мальчик, ты не должен винить герцога за то, что случилось с твоим отцом. Он не отвечает за это. Вопрос решили до того, как он успел вмешаться. Таковы наши правила, дитя. Я всегда желал тебе добра, как и герцог. Прошу тебя, мой мальчик, больше не ссорься с ним. — Он сегодня уже продемонстрировал мне свою доброту. Я либо сплю с ним, либо ухожу навсегда. Он сказал, что я должен вернуться к обязанностям Консорта. Но из этого ничего не получится. — Ты уже не можешь уйти. Дети тебя видели. Герцог больше не обидит тебя, он только хочет получить второй шанс. Он очень жалеет о том, что женился на этой женщине. — Стефания никогда не была для меня проблемой. Проблема — в его лжи и в том, как он поступил с моей семьей. Я любил его больше всего на свете, а он предал меня. Прости, мне надо переодеться, чтобы приготовиться к фарсу. Я пошел в комнаты Конрада. Дверь в его студию была закрыта. На меня навалились воспоминания о том, что там случилось в последний раз. В спальне при виде большой кровати на четырех массивных ножках накатила тошнота. Все мои вещи снова были разложены так, как я их оставил — словно я никогда и не съезжал из этой комнаты. Я развернулся и пошел в ванную, чтобы сменить рубашку и пиджак. Переоделся, умыл лицо и руки. Лишь одна мысль вертелась в голове: я не смогу. Это слишком. Меня мутило от страха. Я причесался и переоделся. Пришлось ненадолго прислониться к стене и глубоко вздохнуть, чтобы немного прийти в себя и успокоиться. Я достал из пиджака коробочку с таблетками и принял одну на вечер. Было десять минут десятого, когда я добрался до столовой и обнаружил, что она пуста. Не мог же он рассердиться из-за такой малости. Я опоздал всего на десять минут! Еб*ть! Ох, опять это слово. Нет, я не озабоченный — с Константином у меня было более чем достаточно секса. Ладно, не такой уж это был невероятный секс, но не настолько плохой, чтобы заставить меня захотеть трахнуться с этим психом Линторффом! Да, он умеет трахаться… Дерьмо! Один единственный поцелуй и легкое прикосновение к спине, и вот уже я пускаю на него слюни и забыл о его предательстве! Я — больной, больной на всю голову. Нет, я не больной и не сумасшедший. Я не позволял ему прикасаться к себе два года, не дрогну и впредь, пусть сколько угодно смотрит на меня несчастными глазами, я не уступлю. Опять я думаю о сексе с ним — а всё потому, что он снова контролирует ситуацию, говорит мне, что делать, и предусмотрительно снял с меня ответственность за принятие решения. Я могу трахаться с ним, а потом лгать себе, что он заставил меня, или что это ради детей. Еще неизвестно, кто из нас больший лицемер. Проклятье! Как хорошо он меня знает! Он отнял у меня все возможности, так что у меня нет другого выбора, чем сдаться ему, делать то, что он хочет, и не чувствовать никакой вины, потому что я ни на что не могу повлиять. Хуже всего то, что это работает. В глубине души я до сих пор люблю этого ублюдка. Он — сущий дьявол. — Гунтрам, герцог приносит извинения, но он не сможет присоединиться к тебе за ужином. Он на встрече с мистером фон Кляйстом. В Брюсселе возникли проблемы с «Леман Бразерс». Он сказал, чтобы ты поел и шел спать. — Спасибо, Фридрих, — поблагодарил я и сел на свое старое место, справа от герцога. Поужинав, я поднялся проверить крепко спящих детей, а потом пошел было в свою комнату, но вспомнил, что мне полагается спать у Конрада. …Я пишу всё это в блокноте, найденном в моем старом столе. Он ничего не перекладывал с тех пор, как мы порвали отношения в 2006 году. Все мои ящики в том же состоянии, как я их оставил, когда уехал к Фердинанду. Возможно, я просто тяну время, чтобы не идти спать. Я не хочу. — Гунтрам, разве я не велел тебе лечь сразу после ужина? — обругал меня появившийся на пороге Конрад. — Уже час ночи. Бросай все и иди спать. — Минуту, пожалуйста, — прошептал я. Мне стало еще хуже. Он здесь. — Не застывай. Я тоже хочу спать. Не волнуйся, я тебя и пальцем не трону, — устало сказал он. — Ты так напряжен, что это будет скорее мучением, чем удовольствием. Слова уже были готовы сорваться у меня с языка, но он ушел в спальню, оставив меня одного. Я тянул добрые десять минут, прежде чем отправился за ним. Он уже был в постели, что-то писал и на меня не глядел. С трепетом приблизившись к кровати, я обнаружил под левой подушкой свою пижаму и с недоверием уставился на нее. — Ты забыл, что с ней делать? — проворчал он. Я снял пиджак, уткнувшись глазами в пол, и начал расстегивать рубашку. Пальцы совершенно не слушались — настолько я нервничал. — Гунтрам, стриптиз — явно не твой конек. Иди в ванную и переоденься там, пока у тебя не случился новый приступ! Я послушался. Когда я вернулся в спальню, я не мог не заметить, что он отложил документы в сторону и заинтересованно смотрит на меня. Очень заинтересованно. Он похлопал ладонью по моей стороне кровати и поднял брови, заставив меня покраснеть то ли от смущения, то ли от злости. Выберите сами, потому что я не знаю. — Иди сюда. Я не кусаюсь, — шепнул он мне. Чем ближе я подходил к кровати, тем сильнее билось у меня сердце. Он откинул одеяло, и я запрыгнул на постель, вырвал у него одеяло из рук и до подбородка в него замотался. Увидев, что он наклоняется надо мной, я зажмурился, но это был всего лишь целомудренный поцелуй в лоб. — Спи спокойно, Maus… если сможешь, — усмехнулся он. Похоже, мои терзания его только развеселили. Он повернулся на другой бок и выключил свет. Я с большим трудом удержался от того, чтобы не выпалить: «Ты собираешься что-нибудь делать, ублюдок?» Вместо этого я презрительно хмыкнул и отвернулся. Сон упорно не шел ко мне. Ублюдок же спал всю ночь напролет, крепко, как ребенок, и ему совершенно не мешало то, что я всё время ворочался с боку на бок.