Заместитель

29 декабря Завтрак, вопреки моим пессимистическим ожиданиям, оказался очень неплох. Может быть, и не изысканный, но зато обильный — для меня это сейчас важно, очень важно. Я с удовольствием жевал тост, когда в помещение ворвался Марчелло, хозяин хостела: — А, вот ты где! Твой аргентинский приятель оставил сообщение. Вы должны встретиться сегодня в десять утра на площади Сан-Марко. Он нашел тебе классную девушку! И вовсе не обязательно подмигивать — до меня уже дошло. Может, я немного торможу, но не умственно отсталый. Боги туризма ненавидят меня. Если я не появлюсь там, Фефо до конца своих дней будет жаловаться, что я его бросил в чужой стране… бедный малютка! Тост показался мне черствым и невкусным. Я утешился мыслью, что Сан-Марко — большая площадь, и там бродит множество народу. У меня есть шанс ускользнуть от Линторффа и встретиться с Фефо. Возможно, я не так истолковал вчерашнее. Было темно, он выпил вина, я замерз, я не знаком со здешними обычаями, и, наконец, кто в здравом уме мною заинтересуется? Такой богач, как он, вряд ли посмотрит дважды на бедняка вроде меня. У меня нет ни культуры, ни стиля, ни денег. И шансов тоже нет… Что? Я точно безумен. Рассуждаю, как женщина. Линторфф — мужчина! Должно быть, здесь какая-то бяка в водопроводной воде… Донельзя недовольный собою, я схватил куртку и рюкзак. Если немец снова начнет ко мне подъезжать, то получит, решил я твердо. «Тебе же понравилось, не?» — сказал мой внутренний голос. Разве ему не полагается наставлять меня на путь истинный? Я несся по улицам. Продавцы, разбегайтесь — этот турист в плохом настроении, и у него нет ни гроша. Пробежав по мосту Риальто, даже не взглянув на множество стеклянных изделий, хаотически нагроможденных тут и там, я нашел указатель и свернул по направлению к Сан-Марко. Разумеется, на площади было полно народу и бандитских голубей, терроризирующих беззащитных туристов. Фефо мог бы назначить место встречи и поточнее. От толчеи у меня моментально разболелась голова. Кто-то ущипнул меня сзади. Да, именно — за задницу! Разъяренный, я повернулся, чтобы врезать извращенцу. — А ты тормоз... Спорю, я успел бы сделать это два раза. — Федерико, ты засранец! — Ой-ой… Встряхнись и не ной — я тут не для того, чтобы с тобой нянчиться, малыш, — поддел меня мой лучший друг. Нашел время насмехаться. Да уж, момент был точно неподходящий: боковым зрением я заметил одного очень высокого немца в темном пальто. Он наверняка слышал, как мой друг-идиот говорил что-то вроде «Да не бесись ты так. Знаю, тебе нужен сильный мужчина». Не помню дословно, потому что я сильно разозлился. Великолепно: даже японские туристы понимают английский, и они, кажется, не прочь получить новые доказательства падения нравов западной цивилизации. Кто знает, может, они нас еще и сфотографировали, чтобы показать дома! Я покосился в сторону: не надо быть гением, чтобы понять, что вышеупомянутый немец рассержен, но в своей манере — сдержанно и спокойно, и более опасен, чем я даже в самом отвратительном настроении… На лице не отражалось никаких эмоций, но глаза выдавали его. Полагаю, он вовсе не желал быть втянутым в дешевый фарс, как и я. — Ты не мог бы заткнуться? Меня тошнит от твоего кривлянья! — заорал я на Фефо. Он замолчал, и я на секунду поверил, что меня наконец услышали. — Похоже, ты встал не с той ноги. — Он пожал плечами. — В любом случае, я пришел сказать, что между нами все кончено, милый, — в этот раз он хихикнул. — Я впечатлен — твои шутки с каждым днем все остроумнее, — сказал я холодно. — Точно, не с той ноги встал. Так или иначе, сегодня вечером я иду на вечеринку с девушками, и Новый год мы встретим в Риме. Тебе туда нельзя, это для лиц старше двадцати одного года. Это для взрослых людей. Я был в ярости. Он опять бросает меня. Pendejo*. — Не волнуйся. Ты всегда можешь найти кого-нибудь постарше присмотреть за тобой, кого-нибудь, кто будет более чем счастлив таскаться с тобой по мавзолеям. По правде говоря, у нас с тобой слишком разные интересы, чтобы путешествовать вместе, — сказал Федерико, на этот раз абсолютно серьезно. Что он сказал? Я надеялся, что это не то, что я подумал. Во мне стала подниматься холодная ярость — не та, что заставляет тебя орать, а та, от которой ты готов, улыбаясь, выпустить врагу кишки. — Я не волнуюсь. Надеюсь, мне не придется вытаскивать твою задницу из кутузки. Лично я собираюсь следовать первоначальному плану. Когда эти шлюхи бросят тебя, можешь ко мне присоединиться, — сказал я, развернулся, подхватил рюкзак и, не дожидаясь ответа, побежал прочь, мимо застывшего на месте Линторффа. Опустошенный, я сел на скамью в противоположном углу площади. На этот раз голуби почему-то не приставали ко мне, возможно, потому что я почти пнул одного из них. Пылая гневом, я не сразу заметил, что кто-то сел рядом. — Это тяжело, когда понимаешь, что друзья не оправдывают твоих ожиданий. — Никогда не думал, что он может мне такое сказать. Мы иногда ссорились, понятное дело, но я не понимаю, почему он так со мной обошёлся, — медленно проговорил я. — В школе мы были лучшими друзьями. Я прикрывал его столько раз, что не сосчитать. — Ты уверен, что он на самом деле был твоим другом? Одиночество часто заставляет принимать желаемое за действительное. Я ошеломленно уставился на него. Одной единственной фразой этот человек выразил суть, мой самый большой страх. Никогда не мог похвастаться умением с легкостью заводить друзей. У меня нет настоящих врагов, но, с другой стороны, мой единственный друг считает меня недоразвитым и никогда не упускает случая напомнить мне, как я жалок. Где-то в глубине души я знал, что дружбой с Федерико, скорее всего, обязан тому, что делал за него домашнюю работу, а не реальной привязанности. — Я немало видел таких, как он. Молодой, богатый наглец, ожидающий, что весь мир прогнется под него. Без моральных устоев. — Он, несомненно, богатый, но обвинять его в аморальности — это уже как-то чересчур. — Возможно, тебе стоит пересмотреть свои взгляды на то, кто заслуживает твоей преданности. Уважение и доверие необходимо в любых отношениях, будь то бизнес, дружба или любовь. Прости, что говорю это, но ты слишком много позволяешь панибратства своему другу, — сказал он едко. — Боюсь, я вас совсем не понимаю: разве друзьям не полагается вести себя свободно? Нам же по двадцать — мы любим посмеяться друг над другом, ходим на рок-концерты и дурачимся. — Позволь не согласиться. Даже если вы друг другу доверяете, это не значит, что один должен постоянно шпынять другого. Это разрушает дружбу — один постепенно начинает привыкать, что другой не более, чем объект для шуток. Даже если его речь и звучала старомодно, он был прав. Фефо никогда не воспринимал меня серьезно, может быть, из-за возраста. Я мрачно глядел на освещенную солнцем мостовую площади, на слепящие глаза купола храма и молчал. — Однако ссоры между молодыми людьми не такие затяжные как между людьми постарше — вроде меня. Молодые легче прощают… Если я не ошибаюсь, у нас с тобой были планы на это утро, хотя нас так бесцеремонно прервали. Он сказал «планы», а не «свидание», отметил я, утешая себя этой мыслью. Перспектива просидеть целый день, обижаясь на весь мир, или хуже того, слоняться по улицам, как заблудившийся щенок, меня не привлекала. Да, я чувствовал себя брошенным, а Линторфф производил впечатление разумного человека, и было бы странно его в чем-то подозревать. Вряд ли есть смысл отказываться, особенно учитывая: во-первых, его привычку пропускать мимо ушей всё, что идет в разрез с его желаниями, во-вторых, его способность настоять на своем, в-третьих, мне всё равно нечем заняться. Я поднялся, решив согласиться. — Хорошо, тогда пойдемте. Он направился в сторону собора, я еле успевал за ним — приходилось чуть ли не бежать. Пройдя мимо остановки речного такси, он остановился у пристани отеля «Даниэли». Там нас поджидала лодка, а точнее, маленькая яхта — я не разбираюсь в них, — с тремя пассажирами на борту. Двое из них явно были охранниками, третий, наверное, рулевой. Линторфф легко спрыгнул с причала в яхту, я же засомневался — неужели он всегда путешествует со свитой? — Гунтрам, давай, — повелительно сказал он. Я только приготовился прыгнуть, как он с легкостью поднял меня и переставил на палубу, кивком указав, где я должен сесть (и, видимо, молчать). Как и следовало ожидать, он устроился рядом со мной на корме. Город остался позади. Я наслаждался красотой лагуны. Это было восхитительно! Мы равнодушно миновали Мурано, облепленный водными трамвайчиками, полными людей, желающих посетить ремесленные мастерские. Чириканье мобильного телефона отвлекло меня от мечтаний. Один из громил быстро достал его из кармана пальто и ответил на немецком, глядя в это время на Конрада. Знаком он предложил своему боссу взять трубку. — Никаких звонков сегодня, — последовал холодный ответ. Он выразительно поднял бровь, показывая, что не хочет, чтобы ему мешали. — Entschuldigung. Zürich**. Я заметил, что Конрад недоволен. Он взял телефон и спустился в кубрик. Двое громадных парней подошли ко мне и уселись с двух сторон от меня. Не напрягайтесь вы так, ребята, я не собираюсь красть корабельный флаг! Оба смотрели на меня с выражением лица, которому бы позавидовал средневековый палач. Стиснутый между ними так, что едва мог дышать, я понял, что больше не выдержу этого молчания и взглядов. — Вы не в зоопарке, ребята. — Разве? Одну обезьянку я здесь вижу, — сказал амбал номер один. Это что — образчик немецкого чувства юмора? — Не волнуйся, мальчик, — фыркнул амбал номер два. — Мы всего лишь хотели немного с тобой развлечься. — Я смотрю, вы, девочки, уже успели посплетничать между собой, — я разозлился из-за упоминания своей идиотской ошибки. Оба амбала рассмеялись. — Ты мне должен, — сказал первый амбал второму. — Я был прав — пацан умеет держать удар, хоть и мелковат. Как маленький Dachs. — Кто виноват, что вы переусердствовали со стероидами и вымахали в таких громил! — рявкнул я. Разве вам не полагается держаться скромно и незаметно, как профессиональным убийцам? — Мы не собирались тебя оскорблять, просто проверяли. Как Dachs будет по-английски? Барсук? Они все зубастые и больно кусаются. И в руки не даются. Я?! Кусаюсь?! Да ладно! Ты ошибаешься, парень. Но я тебе этого не скажу, раз вы меня за это зауважали. — Этим утром Хайндрик сказал нам, что ты выглядишь, как невинное дитя с этой своей сиротской историей, но я возразил, что герцог не стал бы тратить время на безвольную куклу, а тем более, влюбляться. Мы поспорили, кто окажется прав, и я выиграл, — объяснил мне с довольной улыбкой на широкой физиономии амбал номер два. — Я не обязан что-либо вам двоим объяснять или докладывать свою биографию. Мне все равно, верите ли вы мне или нет, — разозлился я. — И вообще, непонятно, почему вы так мною интересуетесь, если ваша обязанность — охранять герцога. — Вот именно. На минуту я расстроился, что придется расставаться с десяткой из-за того, что история оказалась правдой, но, к счастью, у тебя все-таки есть характер. — Вы что, правда меня проверяли?! Вы в своем уме? — Герцог — богатый и влиятельный человек. Мы не можем допустить, чтобы какой-то сопляк, появившийся буквально из ниоткуда, ворвался в его жизнь и превратил ее в хаос, — вмешался амбал номер один. — Да не удивляйся ты так. Это стандартная процедура. Радуйся, что твои слова подтвердились. Герцогу бы не понравилось, если он узнал, что ты ему солгал, — сухо добавил он. Я вытаращил глаза, но они оставались невозмутимыми. — Вы делаете из мухи слона. Герцог собирается показать мне церковь и больше ничего. Вам по должностной инструкции полагается быть такими параноиками? — Мы всего лишь следуем приказу. Приказу?! От Большого Босса? Звучит неутешительно. Значит, это он распорядился проверить меня? Зачем ему это понадобилось? Насколько я понимаю, мы просто посмотрим на мозаики, потом он вернется в свой банк, а я уеду в Рим. Я был немного расстроен тем, что эти гориллы приняли меня за искателя приключений, который пытается заловить их драгоценного босса. Пипец! Если они так думают, это означает, что их босс действительно играет в другой лиге! Я изумленно посмотрел на них. — Всё не так, как вы думаете! — выпалил я неразборчивой скороговоркой. Оба самодовольно улыбнулись. Монстр номер два бросил быстрый взгляд на каюту, кашлянул и сказал: — Вообще-то, ты не его тип. С другой стороны, его прежние пассии не задерживались больше чем на одну ночь, тем более их не приглашали на ужин и не устраивали им экскурсионный тур, поэтому я могу и ошибаться. Я отвернулся, не в силах больше слушать эту чушь. Может, блеск воды и колыханье тростника на ветру меня отвлечет… — Всё в порядке? — Я подскочил от неожиданности, услышав его глубокий голос. — Прошу прощения, что бросил тебя, но мои ягнята немного подраспустились в мое отсутствие, — пояснил он с самодовольной улыбкой. Почему мне кажется, что сегодня у него в меню седло барашка? — Все нормально — просто задумался. Линторфф пристально посмотрел на меня, и было видно, что он мне не поверил, однако ж не стал допытываться, и я был ему за это благодарен. Кажется, я хожу по тонкому льду… Хотел бы я иметь опыт Федерико в романтических отношениях — потому что один несчастный поцелуй с его кузиной здесь мне не поможет. Ему пришлось тронуть меня за плечо, чтобы вернуть к действительности. Я извинился за то, что отвлекся, и послушно потрусил за ним по пустынной дороге к церкви. Как и в музее Коррера, здесь его тоже ждал кто-то из администрации, чтобы поприветствовать. Вполне ожидаемо он оказался одним из попечителей. Два варианта: либо он обожает Венецию, либо у него куча денег. Я и вообразить не мог того, что здесь увижу. Мозаики изображали Сошествие Господа в Ад, Воскрешенье мертвых и Страшный суд в очень яркой и завораживающей манере. Я, разинув рот, глазел на картины и потерял счет времени, восхищаясь фигурами, тому, как они светятся и выглядят так, словно вот-вот оживут. Кажется, Линторфф что-то мне говорил, но я не слушал его. Я был буквально оглушен красотой. — Сейчас почти час дня, — сказал он, осторожно потянув меня за рукав. — Уже? Простите, я не осознавал, сколько прошло времени. Мы вышли из храма в уютном молчании. Он что-то сказал про пообедать в какой-то там «Локанде», и я пробормотал, что согласен. Спокойствие, которое сошло на меня в церкви, рассеялось, я начал нервничать. Мы перешли мостик над ручьем, поросшим ивами и камышом, в котором квакали лягушки. — Спасибо за приятную компанию. — И вам спасибо, — прошептал я, чувствуя, что тревожные звоночки внутри трезвонят все громче. — Не хочешь провести этот вечер у меня дома? О-па! Прямо к делу, без околичностей. И как предполагается его «проводить» — поужинать или покувыркаться в постели? Пора расставить точки над i, или меня хватит удар. Сердце уже так бухает в груди, что даже больно. К сожалению, он принял мое молчание за смущение. — Гунтрам, я буду о тебе заботиться и не сделаю ничего такого, что могло бы быть тебе неприятно. Ты для меня очень много значишь, — сказал он, сокращая расстояние между нами. Черт. Мне следовало бы реагировать побыстрее, но я отвлекся, пытаясь унять сердцебиение. — Я не интересуюсь мужчинами, — выпалил я, покраснев как помидор, и уставился себе под ноги. Дипломат из меня, конечно, тот еще! — Я знаю. Странный ответ. Разве тебе не полагается сейчас ругаться или хотя бы расстроиться из-за того, что тебя отшили прямо посреди дороги? Я поднял глаза и поймал его потемневший взгляд, для чего мне пришлось запрокинуть голову. Он взял мое лицо в свои огромные ладони; я попытался высвободиться, но это было бесполезно — он держал меня крепко. — Понимаю, что для такого молодого человека, как ты, это нечто непривычное. Я почти предвидел твой отказ и готов подождать разумное время, но ты должен стать моим любовником. Я обеспечу тебя всем необходимым, буду о тебе заботиться и следить за твоей безопасностью до тех пор, пока ты будешь оказывать мне уважение и вести себя сообразно своему статусу. Как я уже говорил, ты — самое большое чудо, что я встречал за многие годы. Ты должен быть моим, и я всеми силами буду этого добиваться. Кому нужны мыльные оперы, когда Конрад фон Линторфф делает любовное признание?! Господи, да это скорее похоже на контракт! Нет, я далеко не романтик, но всё же почувствовал некоторое разочарование: первый раз в жизни мне объясняются в любви, а впечатление такое, будто нас окружает толпа юристов, следящих за каждым моим жестом. Как неловко. Он глыбой нависал надо мной, стискивая мое лицо в своих ладонях. Я попытался оттолкнуть его, но он не сдвинулся ни на дюйм. — Я не гей и не планирую им становиться, — хрипло заявил я. Этого должно быть достаточно. Мне нехорошо, и срочно надо чего-нибудь выпить. Нет, этого оказалось недостаточно. Он одарил меня голодным оценивающим взглядом и бросился на меня, как бешеный волк-альфа. Я не успел даже отскочить, как он с легкостью одной рукой поймал меня за талию, а второй схватил за подбородок. Его губы с такой силой атаковали мои, что я не смог вовремя увернуться. Он целовал меня, не обращая внимания на моё возмущенное мычание. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса — как другой мужчина целует меня, но не мог не сравнивать его грубую решительность со своим прошлым опытом поцелуев. Им я был обязан миленькой блондиночке из школы для девочек; мы оба страшно нервничали, и дело закончилось несколькими нерешительными поцелуями и осторожными прикосновениями. Она мне больше не звонила, и по мнению Фефо, я показал себя полным идиотом, не раскрутив ее на большее. Сейчас все было совсем иначе. Он целовал меня со звериным собственническим азартом, все больше завладевая моим телом. Я приоткрыл рот, чтобы глотнуть воздуха, и он, воспользовавшись этим, просунул язык мне в рот, не оставив свободного пространства. На этом мое сопротивление было окончательно сломлено. Я сдался. И поцеловал его в ответ. Он удивился, но его замешательство продолжалось не дольше секунды — он засосал мои губы еще сильнее, чем до этого. Меня охватил восторг, незнакомая вспышка тепла пронзила все тело. Нехватка воздуха заставила нас разъединиться, и я обиженно застонал, мгновенно соскучившись по его губам. Он снова поцеловал меня — на этот раз в щеку, а потом принялся покрывать мою шею нежными невесомыми поцелуями. Ноги у меня подкашивались, и мне пришлось крепче схватиться за него, чтобы не упасть. Его губы скользили по моей шее, язык игриво ласкал кожу. Линторфф куснул меня в изгиб шеи, не оставляя следов, и также внезапно, как набросился вначале, отпустил меня. Больше не чувствуя его, я всхлипнул, как брошенный ребенок, и пошатнулся. Либо остров раскачивается, как лодка, либо у меня кружится голова. Линторфф поддержал меня за руку, обеспокоенно всматриваясь в мое лицо. Я попытался восстановить самообладание, но без особого успеха, зачем-то озираясь по сторонам, как безумный. И снова его ладони взяли в плен мое лицо, его пальцы гладили мои виски, словно он хотел меня успокоить. Я непроизвольно потянулся навстречу его уютным прикосновениям, чувствуя незнакомую мне доселе защищенность. Слезы подступили к глазам. Резкий звонок мобильного телефона вернул нас к действительности. Он недовольно рыкнул и отпустил меня, прошипел в трубку «что?» и отошел. Действительность ударила меня наотмашь: я только что целовался с мужчиной, мало того, это показалось мне самым приятным и возбуждающим опытом во всей моей жизни. Мной овладела паника. От вида его мощной фигуры, удаляющейся к другой стороне моста, меня затошнило. Я взглянул на часы. Туристический катер отходит через пять минут. Решиться сбежать от него тоже было непросто. Уж поверьте. Я услышал его голос, кричащий «Гунтрам!», но не остановился. Мне надо было убраться отсюда как можно быстрее и дальше, до того, как моя грудь взорвется от странного будоражащего ощущения. Я увидел катер, и рядом с ним парочку похожих, как близнецы, горилл-охранников. Собравшись с духом, я пошел прямо к ним. Младший попытался остановить меня, но я рявкнул на него «отвали» — я не знал, что так умею — и он меня пропустил. Катер стоял в конце пирса, и я бросился со всех ног, чтобы успеть прежде, чем матрос отдаст швартовы. «В Мурано», — предупредил он. “Va bene”*** — ответил я, не задумываясь, куда мы плывем и правильно ли звучит мой итальянский. Я брякнулся на сиденье, чувствуя себя как никогда уставшим, с болью, безжалостно терзающей голову. Проклятье! Кажется, я забыл свой рюкзак на яхте Конрада. _____ * Pendejo — засранец, мудак (исп.) ** Прошу прощения. Цюрих (нем). *** Va bene - Хорошо (ит.)