Заместитель

16 января Пора назад, в реальность. Конрад вынужден вернуться к делам прежде, чем «мои люди осознают, что могут обходиться без меня, и выкинут меня прочь». На обратном пути в Цюрих мы поспорили, что мне делать дальше. То есть, он же должен работать и не сможет уделять мне много времени. Его день начинается в шесть и заканчивается в одиннадцать или в двенадцать! Мое предложение, что я воспользуюсь обратным билетом в Буэнос-Айрес и вернусь обратно через несколько месяцев — эй, у меня есть своя жизнь, знаете ли — полностью проигнорировали. Всё не так. Я должен ехать с ним в Цюрих и с сентября начать посещать университет, поскольку этот учебный год уже давно начался. Оставшееся до осени время я могу посвятить чему-нибудь полезному, вроде изучения немецкого (прости, что???) или занятий живописью (????), поскольку мне должно быть стыдно, что я не рисую профессионально (ты ударился головой??), или посещения подготовительных курсов в университете — большинство из них на английском языке (правда???). Когда дискуссия едва не перестала быть цивилизованной (мне полагалось сидеть тихо и внимать ему), Конраду в голову пришла идея, что мне надо пожить с ним в Цюрихе, и через неделю мы снова вернемся к этому вопросу. Мне не нужно волноваться по поводу даты вылета и следует спокойно принять решение. Я словно бился головой об толстенную стену его упрямства! Оставшееся время полета прошло в тишине, так как Конрад погрузился в отчеты, игнорируя нас всех. Я кипел от злости, но пытался этого не показывать в присутствии Моники и Фердинанда, которые летели вместе с нами на частном самолете, чтобы не теряя времени знакомить его с последними новостями. Нет нужды затевать шумную и вульгарную ссору на глазах у леди. Посадка прошла благополучно (Слава Богу! Я ненавижу посадки); нас ждали три черных автомобиля. Я хотел ехать с Моникой или с телохранителями, так как подозревал, что наша с Конрадом предыдущая беседа может повернуть к худшему. Он играл на своем поле и по своим правилам. — Я могу поехать с Моникой, чтобы не мешать тебе читать, — предложил я ему. В его глазах вспыхнул гнев, но он сдержался. Видимо, не хотел устраивать сцену перед своими подчиненными, которые уже собрались и ждали его. — Увидимся за ужином. Очень хорошо. Он не в духе, но зато теперь у меня есть время подготовить контратаку. Кого я обманываю?.. Мне повезет, если удастся построить линию защиты. Моника была более чем счастлива ехать со мной в одной машине — она сразу же забросала меня вопросами. Как прошло путешествие? Понравилась ли мне Флоренция? Хорошо ли мы провели время вдвоем? Затем она принялась рассказывать о замке, как он чудесен, что мне обязательно понравятся его вид и окружающая тишина; сообщила, что собрала несколько брошюр об университете, что он — один из лучших в мире (кто бы сомневался…), что мне не нужно волноваться по поводу языка, потому что большинство предметов читают по-английски, и я в два счета освою немецкий (я бы не был так уверен). Машины свернули с автобана на второстепенную дорогу, и мы некоторое время ехали через лес, пока впереди не показались большие ворота. Мы миновали их, деревья исчезли, и под шинами зашуршала гравийная дорожка. Здание было очень простым, но элегантным, без барочных излишеств. Башню справа использовали, как основу для увеличения площади замка за счет внутреннего двора, больше напоминавшего военное укрепление, чем пристанище знатного семейства. Все было покрыто снегом, придавшим строению таинственный вид, и, в отличие от других замков, этот был окружен густыми кустами и деревьями, создававшими атмосферу уюта. Мы оставили машины и прошли во двор через единственный арочный вход. Внутри, перед открытыми галереями и главной дверью, росло два очень старых дерева. Потом мне объяснили, что первоначально эта часть замка была возведена в XVI веке, и при перестройке в XX веке по возможности постарались сохранить ее без изменений. Стиль был скорее итальянский, чем немецкий. Формально замок купили у побочной ветви дома Меттернихов, но он и до этого был связан с семьей Линторффов. Хотя изначально Линторффы происходили из региона Мекленбург, после Тридцатилетней войны они перебрались южнее и занялись банковским бизнесом, а в XIX веке вернулись в Пруссию, чтобы финансировать развитие местной промышленности. Моника почувствовала, что должна посвятить меня в историю семьи Конрада. — Дом Линторффов хотя и имеет продолжительную историю, но слишком молод, чтобы считаться Uradel(1), то есть древним. Будучи католиками, в Тридцатилетней войне Линторффы оказались на стороне проигравших, но сумели начать всё заново в Италии, за свои заслуги во время войны удостоившись покровительства Папы Римского. Они осели в Венеции и там заложили основу своего банковского бизнеса. В известном смысле они, скорее, итальянцы или англичане, чем немцы, поэтому у них не было предубеждения против торговли или финансов, тогда как для остальной немецкой знати это было немыслимо. Линторффы не интересовались заключением кровных союзов и тому подобным. Так же, как и Лихтенштайны, они поняли, что от земельных владений больше хлопот, чем пользы, и сосредоточили свои усилия в финансах и промышленности. После поражения Наполеона и подъема Прусской империи, Линторффы вернулись в Германию, по большей части из-за их старинных, со времен Тевтонского ордена, связей с династией Гогенцоллернов. Линторффы ссужали Прусское государство деньгами под низкие проценты. Взамен они получили владения, но, будучи католиками, никогда не чувствовали себя уютно в протестантских землях, поэтому заключали браки в Австрии и Баварии. После Второй мировой войны земли в Мекленбурге были потеряны, и Линторффы окончательно перебрались в Вадуц и Цюрих, где находилась их штаб-квартира. При Конраде (она сказала это так, словно он, по меньшей мере, Карл Великий) к двум семейным банкам добавились очень прибыльные хедж-фонды, но это тебе уже известно. — Герцог — последний в семье? У него есть братья или сестры? — спросил я. — Его старший брат умер ребенком, и эта смерть так подействовала на герцогиню, что больше детей у них с отцом Его Светлости не было. Марианна фон Лихтенштайн в то время полностью отошла от активной жизни. Было решено, что в будущем герцогский титул перейдет к старшему сыну Альберта фон Линторффа, который приходится двоюродным братом Его Светлости и является главой итальянского отделения, если можно так выразиться, семейного бизнеса. Так что имя потеряно не будет, но прямая линия прервется. Что же касается состояния герцога, то бОльшая часть достанется Церкви, про судьбу остального мы не знаем. Герцог обдумывал возможность завести или усыновить детей, чтобы передать свое состояние, но до настоящего времени так и не определился. Я уверена, что теперь, когда у него есть ты, он наконец примет решение. Я?! Причем здесь я? Она ненормальная? Я мужчина, и общих детей мы не родим, а о моем усыновлении не может быть и речи. Это наследство — сомнительный подарок для любого, кто бы его ни получил. Мне жаль ребенка, на которого оно свалится. Во-вторых, похоже, что его прежние отношения были настоящим кошмаром, если он даже брак по расчету не смог заключить, как это делали его предки, чтобы иметь наследников. Внезапно я понял, что очень устал, да еще голова начала болеть. — Ты себя хорошо чувствуешь? — с искренним беспокойством спросила Моника. — Да, спасибо. Просто устал от перелета. Я нервничаю в самолетах, предпочитаю поезда или теплоходы. Она тепло улыбнулась. — Прекрасно тебя понимаю. Я тоже ненавижу перелеты и предпочитаю работать здесь. К счастью, обычно герцог позволяет мне оставаться дома. Хочешь, я провожу тебя в твою комнату — отдохнешь до ужина? — Было бы очень любезно с вашей стороны, мадам. Она отвела меня в главную спальню, где Фридрих уже возился с багажом. Личная зона Конрада состояла из нескольких соединенных между собой комнат в старой башне. Большая личная гостиная с гигантским камином, скупо обставленная старинной, словно из музея, мебелью, несколько картин и фамильных портретов. Из гостиной можно было попасть в его спальню, с видом на внутренний двор, большой кроватью и отдельной ванной комнатой и гардеробной, размером с мою аргентинскую квартиру. Другие двери вели из гостиной в маленькую гостевую спальню, студию и библиотеку. — Фридрих, не могли бы вы объяснить Гунтраму, как в этом доме все устроено? — сказала Моника тоном, не оставляющим места для возражений. — И дайте ему, пожалуйста, аспирин. - Клянусь, у женщин есть шестое чувство — они видят тебя насквозь. — Ужин в восемь. Будет Лендер — управляющий одним из хедж-фондов, с женой, а также президент Европейского банка реконструкции и развития, тоже с супругой. В общем, смокинги и скукотища, дорогой. Я посажу тебя рядом с женой Фердинанда, Гертрудой, так что тебе будет немного проще. Фридрих поможет тебе с одеждой, — с этими словами она исчезла, оставив меня на милость дворецкого. — Не хочешь ли выпить чаю, дитя? Ты выглядишь больным. — Да, спасибо. Я не привык к такой холодной погоде, — сказал я, садясь в кресло. — Тебе стоит отдохнуть перед ужином или принять теплую ванну. Это помогает. Он ушел, видимо, за чаем. Мне стало неуютно. Я больше не был уверен, что смогу ко всему этому привыкнуть. Это чересчур. Конрад опять вернулся к своей холодной, надменной манере поведения, и мне страшно хотелось сесть на первый же самолет и улететь домой. Я — простой парень, студент с посредственной работой и съемной квартирой и не из тех, кто привык носить смокинги и сидеть за одним столом с директорами и президентами. Фридрих вернулся и принес поднос с чайником и чашкой. Я налил себе чаю и проглотил таблетку. — Пожалуй, я объясню тебе всё завтра. Ты выглядишь уставшим. — Чудовищно болит голова, — я пожал плечами. — Вы не могли бы немного со мной посидеть? — Разумеется, сэр, — ответил он с улыбкой доброго дедушки. — Пожалуйста, не называйте меня «сэр». Я от этого нервничаю. Все зовут меня Гунтрамом или де Лилем. — Герцогу это не понравится. Он не любит нарушения субординации, а твое положение в этом доме близко к его собственному. — Я заметил, — вздохнул я. — Что если я буду звать тебя по имени, когда герцога нет поблизости? — предложил он. — Было бы здорово, — ответил я. Настроение немного улучшилось. Мы сидели за столом, я пил чай. — Хорошо, что его каникулы прошли так удачно. Герцог выглядит на десять лет моложе. Давно я его не видел таким жизнерадостным. Какой же он обычно, если это его «лучшие» дни? — Мы почти поссорились в самолете, — прошептал я. — Из-за чего? — спросил Фридрих, приподняв бровь. — Просто он решил, какой отныне будет моя жизнь, и забыл спросить, хочу ли я такой жизни, как у него, — кисло сказал я. Фридрих хихикнул. — У герцога всегда был тяжелый нрав. Ребенком он был невыносим. Он ничего не может с этим поделать, властность — часть его натуры. Он привык к безоговорочному подчинению. — Короче, испорченный щенок, — пробормотал я, все еще злясь на Конрада. — В известной мере да. Если он встречает сопротивление, его месть может приобрести эпический размах. Всегда помни, что споря с ним, ты ничего не добьешься. Ты должен пытаться найти компромисс; прямая атака на него — это самоубийство. Ты только еще больше разозлишь его. Поговори с ним снова, скажи ему, что ты хочешь, и апеллируй к благородной и рыцарской части его души, — посоветовал Фридрих, глядя мне прямо в глаза. — Не забывай, что больше всего на свете он ненавидит лживость, — добавил он, поднимаясь из кресла. — Отдохни немного в большой спальне, Гунтрам. Я разбужу тебя в половине седьмого. Я забрался под покрывало, сняв куртку и обувь. Вибрирующая в голове боль снизилась до легкой пульсации. * * * — Привет, Maus. Хорошо спалось? Фридрих сказал, что тебе нездоровится, — услышал я голос Конрада, целующего меня в щеку и шею. Я медленно сел на кровати, пытаясь стряхнуть сон. Голова уже почти не болела. Я заметил, что укрыт пледом, которого до этого не было, и что Конрад уже одет в двубортный смокинг и выглядит на миллион долларов, как сказали бы американцы. — О Боже, сколько времени? — Не божись, — последовал строгий выговор. — Сейчас почти семь, но тебе можно спуститься к четверти восьмого. — Извини. Я лучше потороплюсь, — автоматически сказал я, вскакивая с кровати, уже полностью проснувшись. — Хорошо, котенок. Мне еще надо сделать несколько телефонных звонков. Когда будешь готов, приходи в студию. Я принял душ и быстро надел синий костюм, приготовленный для меня Фридрихом. Думаю, мне было сделано послабление, учитывая юный возраст, — меня не заставили надевать неудобные вещи. Галстук-бабочка тоже не вызвала у меня больших проблем. Прежде чем постучать в полированную дверь, я замешкался, чтобы перевести дух. Конрад сидел, уткнувшись в свой коммуникатор. Он поднял глаза и жадно оглядел меня. — Жаль, что у нас осталось всего десять минут. Не думаю, что ты успеешь снова одеться за столь короткое время. — Конрад! — я шокированно засмеялся. Подойдя к нему, я коротко поцеловал его в висок. Он приобнял меня за талию. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не отпуская меня. — Ошеломленным, если честно. — Это — лишь дело времени: за неделю-другую ты привыкнешь. Сегодня всё относительно просто. Ральф и его жена — мои служащие, из-за Лендера тоже не стоит беспокоиться, Гертруда, жена Фердинанда — одна из моих двоюродных сестер, а Михаэля Делера ты знаешь. Ужин прошел не так плохо, как я боялся. Я имею в виду, там был Михаэль и Гертруда, высокая холодная блондинка сильно за сорок, которая, несмотря на свои аристократические манеры, оказалась очень веселой женщиной. Она закидала меня вопросами об аргентинской провинции и конном поло(2). Другие именитые гости игнорировали меня, и я был им за это благодарен. Михаэль рассказывал нам истории о своих приключениях в военном флоте и об одном особо запомнившемся ему во время морской блокады Ирака (3) в девяностых годах аргентинском адмирале. — Как-то раз его судно вело корабли через заминированный участок. В подобных случаях остальным кораблям предписывается следовать за ведущим судном по прямой линии, словно утятам за уткой. Аргентинский флагман делал резкие повороты, заставляя другие суда часто менять курс. Наш адмирал спросил у аргентинца, какого черта он это делает, и получил ответ «чтобы вы там не спали у руля». В тот день моего командующего офицера чуть не хватил удар, а я стал подумывать, не перевестись ли мне в аргентинский флот, — ухмыляясь, добавил он под наш с Гертрудой дружный смех. На другом конце стола было не так весело, судя по строгим лицами и формальному тону разговоров, ведущихся на немецком. Я заметил, что Конрад несколько раз бросал в мою сторону быстрые взгляды. — Михаэль, ты обязательно должен рассказать историю твоей миссии в токийский Кабукичо! (4) — воодушевленно сказала Гертруда. — Это была опасная и героическая операция по вызволению оттуда моих людей, но, боюсь, что твой муж и герцог меня придушат, если я ее расскажу. Гунтраму еще нет двадцати одного года, — хихикнул он. — Да уж. Иногда мне кажется, что у Фердинанда вообще не было детства. Он всегда такой серьезный, да и мой кузен не лучше. Надо заметить, каникулы определенно пошли ему на пользу, он не выглядит таким напряженным, как до этого. Сейчас он напоминает мне те времена, когда нам было по двадцать. Затем все общество переместилось в гостиную, чтобы выпить кофе. Я выбрал местечко на софе в самом темном углу, потому что Михаэль присоединился к гостям, беседующим по-немецки, а дамы с удовольствием заговорили о следующем сезоне в Байройте (5) и прошлогоднем Венском бале. Темы совершенно не мои, поэтому я держал рот закрытым, слушая, как они из вежливости чирикают по-английски. В одиннадцать все решили, что пора закругляться, и разъехались по домам. Мы с Конрадом вместе отправились в спальню, и я получил один-единственный поцелуй и приказ «а сейчас спи, у тебя вид, словно вот-вот заболеешь». ----------------------- Примечание переводчика: (1) Uradel (по-немецки: "древняя знать" или "первобытная знать"), относится к старейшей знати, в отличие от дворянства, приобретенного через грамоты и т.п. Слово Uradel применяется для обозначения тех рыцарских семей североевропейской знати, чье дворянское звание приобретено до начала XV века. (2) В конном поло используется специальный тип лошадей — «поло пони». Лидером в разведении поло пони является Аргентина. (3) Между первой и второй войной в Персидском заливе многонациональные морские силы (по мандату ООН) осуществляли блокаду Ирака. Эти действия назывались «эмбарго» и «воспрещение морских сообщений». (4) Кабукичо — знаменитый токийский район развлечений. (5) В Байройте, Бавария, проводится ежегодный летний фестиваль, на котором исполняются произведения Вагнера.