"16"
9 января 2015 г., 23:08
17 января
Это правда. Я убедился, что он действительно встает в шесть утра.
Было еще темно и очень холодно, когда я почувствовал рядом с собой шевеление.
— Поспи еще. У меня тренировка с Гораном до половины восьмого, а потом мы можем вместе позавтракать перед тем, как я уеду в офис, — успокаивающе шепнул мне Конрад, и я снова задремал.
В семь пятнадцать я услышал, как Фридрих накрывает завтрак в гостиной. В этом доме надо распрощаться с надеждой подольше спать по утрам. Решив, что дальше тянуть нет смысла, я поднялся с постели, умылся, достал домашнюю одежду. Надо заметить, под домашней одеждой здесь понимают не совсем то, к чему мы все привыкли. Забудьте про мешковатые штаны или безразмерные свитера. Серые шерстяные брюки, сорочка, галстук в полоску и бежевый пуловер. Хорошо, что хотя бы пиджак надевать не надо.
— Доброе утро, Фридрих.
— Доброе утро, Гунтрам. Герцог скоро придет переодеваться, и мне нужно приготовить ему костюм, — ответил он, быстро, но внимательно инспектируя мой внешний вид.
Конрад ворвался в комнату, как ураган, и я заметил на его бицепсе кровоточащую ранку.
— Что случилось?
— Ничего особенного — всего лишь результат моей собственной неуклюжести. У Горана всегда припасены какие-нибудь неприятные козыри в рукаве, — проворчал он, заворачивая в ванну.
— Фридрих, хоть вы-то понимаете, о чем идет речь? — расстроился я.
— Не обращай внимания — он злится на себя, а рана неопасная. В поединке Горан не связывает себя никакими правилами, действует исподтишка и весьма свиреп. Герцогу надо бы об этом все время помнить. Когда они сражаются, то бывают довольно жестоки, и мелкий порез — это сущая ерунда по сравнению с тем, что они могут друг другу устроить, — сообщил он так спокойно, словно не видел в этом ничего странного.
— Он сказал, что собирается потренироваться перед работой.
— Это тренировка вроде армейской. Он занимается так каждое утро, чтобы не утратить быстроты реакций, — объяснил мне Фридрих, торопясь вслед за Конрадом.
Через несколько минут Конрад, только что принявший душ, одетый в темный консервативный костюм, стремительно прошагал из ванны в комнату и сел за стол. Он что-то пролаял Фридриху по-немецки. Кажется, у кое-кого выдалось плохое утро.
— Ты сегодня останешься здесь с Фридрихом и Гораном. Я вернусь в семь вечера, — резко сказал он, довольно сильно схватив меня за подбородок и целуя далеко не ласково.
Я был на все утро отправлен на «отсидку» в библиотеку с бумагой, карандашами и книгами, и мне строго наказали не ввязываться в неприятности (????) Впрочем, сидеть в уютном тепле камина, в то время как снаружи все покрыто двадцатисантиметровым слоем снега, не так уж и плохо. Я пообедал с Фридрихом и Гораном, суперкиллером из Сербии. Оживленного общения не вышло, в основном из-за привычки Горана отвечать почти на любой вопрос одним словом. Пять слов в предложении — это его рекорд. Когда мы поели, Горан спросил, не хочу ли я сходить на конюшни и посмотреть щенков ротвейлера. Я согласился.
Мы прогулялись вокруг замка и пошли смотреть малышей, которых еще не отняли от матери. Полностью черные, за исключением светлых пятнышек над глазами, они оказались очень милыми.
— Мистер Павичевич, герцог рассказал мне о том, что вы для меня сделали в Венеции, и я хочу поблагодарить вас.
— Это часть моих обязанностей.
— Искренне сожалею, что вам пришлось рисковать из-за меня. Ведь эти люди — преступники.
— Не думай больше об этом. Все закончилось, — длинная пауза, он о чем-то размышлял. — Холодает. Лучше вернуться в замок.
Я снова отправился в библиотеку, на этот раз со Стендалем.
В семь часов объявился Конрад и сразу набросился на меня с жадными поцелуями.
— Давай поужинаем и пойдем в постель, — шепнул он, деликатно покусывая мочку острыми зубами. Я откинул голову, чтобы ему было удобнее, и он принялся зацеловывать ключицу, ловко расстегивая пуговицы на моей рубашке.
— Ну же, Гунтрам, пойдем в постель!
Я засмеялся: только Конрад делает подобные предложения в столь жесткой манере.
— Ты такой романтичный мужчина!
— Я предлагал сначала поужинать, — он изобразил обиду. — Но ты тянул, и время вышло. Мы сразу идем в постель.
— Ладно. Надеюсь, в твоей аристократической кухне есть микроволновка, — сказал я к его удовольствию.
Надо ли говорить, что мы заперлись в спальне и занялись любовью. Он сгорал от желания и хотел получить всё немедленно. Если его возвращение с работы будет таким каждый день, повар разучится делать суфле.
Двумя часами позже я, полумертвый, лежал головой на груди Конрада, наслаждаясь мягкими поглаживаниями спины и чувством умиротворения.
— Теперь ты успокоился? — спросил он.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Вчера ты очень нервничал по поводу приезда сюда. Почти орал на меня в самолете.
— Конрад, нам надо поговорить. Ты не можешь за две секунды перевернуть мою жизнь вверх дном. У меня дома есть свои дела.
— Я говорил, что нам обоим надо пойти на уступки ради нашего будущего.
— И твой вклад — это… — протянул я, начиная злиться из-за его холодной самоуверенности. Черт побери, мы говорим о моей жизни!
— Я постараюсь приходить домой в семь каждый день.
Потрясающе, Конрад. Хорошая шутка. Я бросил на него убийственный взгляд. Он невозмутимо смотрел на меня.
— Я не буду ходить по шлюхам, — добавил он.
Вот это да! Ну что тут скажешь… Я тронут до глубины души!
— Как я уже сказал, ты можешь продолжить образование здесь и работать под началом Гертруды, раз уж вы вчера так быстро нашли общий язык. Она отвечает за благотворительные проекты моего фонда, — закончил он таким тоном, словно это лучшее предложение, которое я когда-либо смогу получить.
Я вспомнил слова Фридриха и глубоко вздохнул, на самом деле испытывая острое желание ударить его подушкой по голове. Да, это плохая идея — драться с человеком, который тренируется до кровавых ран в то время, когда обычные люди пьют кофе и едят круассаны. Пора прибегнуть к дипломатии и логике.
— Надеюсь, ты сможешь понять мою точку зрения, Конрад. Мы с тобой знакомы всего две недели, и ты хочешь, чтобы я одним махом отказался от всего, что у меня есть и чем я дорожу. У меня работа, друзья, университет, люди, которым мне нравится помогать, и планы на будущее. Ты слишком много от меня требуешь, и я не уверен, что готов пойти на такие жертвы.
— У тебя низкооплачиваемая работа официанта, ты живешь в съемной квартире и ходишь в университет, которого даже нет в сотне лучших высших учебных заведений. О твоих друзьях я лучше помолчу. Единственное, что заслуживает внимания — это твоя работа с бедняками, — сказал он убийственно серьезно, уже почти готовый взорваться.
— Я не могу просто так взять и все бросить! Даже если — заметь, я сказал «если» — я приму твое предложение переехать к тебе, мне все равно надо уладить вопрос с арендой, уволиться с работы, забрать бумаги из школы, мои результаты из университета, другие документы и сделать тысячу других мелких, но важных вещей.
— Хорошо. Ты можешь съездить туда на неделю, чтобы привести дела в порядок, — уступил он мне. — На следующей неделе мне надо лететь в Лондон и Нью-Йорк. Ты можешь использовать это время на поездку домой.
— Мне нужен, по меньшей мере, месяц! Ты не представляешь, какая бюрократия в Аргентине.
Вот дерьмо! Неужели я косвенно согласился на его безумный план?! Я ненормальный!
— Десять дней. Не больше.
— Мы не акции тут покупаем, — сухо заметил я. Он и ухом не повел. — Ладно, думаю, что сумею управиться за три недели, — я сделал умоляющие глаза. Как там Фридрих говорил? «Апеллируй к его великодушию»?
— Пятнадцать дней, и это окончательно, Гунтрам. Не испытывай моего терпения. Ты уедешь вместе со мной в понедельник, двадцать первого, а четвертого февраля вернешься в Цюрих. Я скажу Монике, чтобы все подготовила, — сердито сказал он, поднялся с постели и стал одеваться.
Я еще некоторое время лежал, пытаясь осознать, что сейчас произошло. Я, словно пятилетний ребенок, получил «разрешение» вернуться домой на каких-то жалких пятнадцать дней, взамен же должен все бросить и уехать за двенадцать тысяч километров от всего, что знал и к чему привык.