Заместитель

2 марта Сегодня я вернулся в замок. Доктор ван Хорн отпустил меня в полдень, и было счастьем наконец покинуть клинику. Хотя врачи там замечательные, еда хорошая, а медсестры по-матерински заботливы, но постоянная опека со стороны Михаэля, Моники, Фердинанда, Горана, Хайндрика, Фридриха и Алексея (да, и не будем забывать о самом большом немце) доводила до белого каления. Они навещали меня сменами. Первым утром приходил Конрад и оставался до половины одиннадцатого. Потом наступала очередь Горана или Хайндрика. В полпервого появлялся Михаэль (этот добрый парень тайно притаскивал с собой что-нибудь вкусненькое) и сидел со мной, пока в три часа его не вышвыривала Моника. Она кудахтала надо мной до шести вечера. Потом приходил ее шеф и Фердинанд; они с Моникой уходили в семь, а Конрад составлял мне компанию до десяти — в девять медсестра, Анке, буквально выпихивала его из палаты, за что я проникся к ней огромным уважением. Этим утром доктор выдал мне три типа таблеток и объяснил, как их принимать. Через две недели мне предстоял повторный осмотр. Было велено побольше отдыхать, гулять на свежем воздухе, поменьше читать, не нервничать и спать, сколько хочется — короче, превратиться в сурка! — Готов? — у дверей палаты стоял Горан. — Более чем! Давай уйдем, пока доктор не придумал для меня еще какое-нибудь обследование, — улыбнулся я. — А где твой намордник? — Я уже несколько раз извинялся перед тобой. Тебе знакомо такое понятие как «прощение»? — спросил я, чувствуя неловкость и даже некоторое раздражение из-за того, что он снова поднял эту тему. — Просто проверяю, с кем имею дело: с добрым Гунтрамом или его дьявольским близнецом, — фыркнул он, забавляясь тем, что я покраснел. — Вряд ли все было настолько ужасно. Ты преувеличиваешь, — перебил я его. — …который ухитрился меня покусать. — Мне ужасно неудобно. Понятия не имею, что на меня нашло. — Ты очень забавный, когда поешь песни «Аббы». — Что, правда??? — я окаменел от ужаса. Он заржал, чуть ли не сгибаясь пополам. А я-то поверил. Ладно, можно считать, что поквитались. — Конечно, нет. Ты уверен, что не хочешь поесть здесь? — Нет, нет, поехали. Я попрощался с Анке и Лизой. Замечательные женщины. * * * В замке нас встречал Фридрих, который явно был очень рад моему возвращению. Он даже приобнял меня — обычно он держался более сдержанно. — Мы очень волновались за тебя, Гунтрам. Герцог всю неделю не появлялся дома — ночевал в клинике или у себя в офисе. Это тронуло меня до глубины души. Никогда не думал, что Конрад способен на такое. Стало очень стыдно за все свои нелепые мысли о нем — об убийствах и мести. Да, он вел себя, как псих, когда выселил меня из квартиры и выгнал с работы, но, с другой стороны, он настолько влюблен, что бросил все, чтобы приехать и забрать меня обратно. Сердце сжалось от раскаяния — я был так несправедлив к нему! Мы пообедали втроем. В полупустом доме было непривычно тихо. Фридрих счел, что мне не подобает сидеть с ними в служебном помещении, но так не хотелось оставаться одному… В конце концов он согласился, но все равно посадил меня отдельно от слуг. Позже мы с Гораном пошли гулять, но всего на час. Остаток дня я провел в библиотеке, читая и делая карандашные наброски. Знаю, звучит тоскливо, но я порядком устал от прогулки. Должно быть, я задремал, потому что жадные поцелуи и нетерпеливые прикосновения Конрада застали меня врасплох. За окном уже стемнело. — Может, нам продолжить в спальне? — предложил я, отвечая ему с не меньшим пылом. Он резко замер и внимательно посмотрел на меня. — Похоже, что тебе стало лучше, котенок. Но увы. Врач сказал, что тебе не стоит усердствовать следующие две недели. — Так нечестно! — заныл я и попытался его поцеловать. — Я весь день хорошо себя вел: ел, что давали, гулял и сидел тихо, не причиняя беспокойства твоей прислуге. Ну давай, совсем чуть-чуть! — Ничто на свете не доставило бы мне большего удовольствия, но ты еще не совсем поправился. Кстати, у меня для тебя письмо от Долленберга. Он прислал его мне, так как не получил ответа от тебя и забеспокоился. Я рассказал ему о том, что произошло — надеюсь, ты не против. — Я совершенно о нем забыл. И почту не проверял. У вас с ним все нормально? — Сделай это завтра. Твой лэптоп в моей студии в башне. Доктор предупреждал, чтобы ты воздерживался от чтения и не нагружал свои мозги. И да — наше с Долленбергом дело закончилось удовлетворительно. Трансфер сделан, и твой друг, хотя он совсем юн, держится, как джентльмен. Конрад порылся в портфеле и отдал мне папку. — Попробуй он только вести себя как-то иначе — его дед собственноручно утопил бы его в пруду. Хорошо, отвечу ему завтра, — сказал я, откладывая папку. — Думаю, пора ужинать. Я попрошу Фридриха накрыть стол сейчас, чтобы мы пораньше пошли отдыхать. Конрад ушел, а я взял письмо и обнаружил, что оно написано по-английски. Видимо, из вежливости по отношению к Конраду. Была там и маленькая приписка, адресованная ему, в которой Пабло объяснял свое беспокойство моим молчанием. Дорогой Гунтрам, Я был очень взволнован известием о происшествии, случившемся с тобой в Буэнос-Айресе. Мы с женой молимся за твое скорейшее выздоровление. По правде говоря, я рад, что ты уехал из этого города. Пока здесь все спокойно, но трудно сказать, как долго продлится это затишье. Наш малыш решил познакомиться с нами раньше, чем мы ожидали — а именно вчера. Хуан Игнасио — здоровый симпатичный мальчик, очень похожий на свою маму. Когда почувствуешь себя лучше, черкни мне несколько строк, чтобы я знал, что пора начать забивать твою почту его фотографиями. Мой непутевый брат передает наилучшие пожелания и собирается написать тебе сам. С наилучшими пожеланиями, Пабло — У них родился ребенок. Как давно пришло письмо? — спросил я Конрада, когда он вернулся. — Долленберг говорил со мной два дня назад, а письмо написано вчера. Моника уже что-то послала в подарок ребенку. Женщины бросаются за покупками, лишь услышат слово «младенец»… — Спасибо. Это очень мило с твоей стороны, — я с благодарностью взглянул ему в глаза, едва не утонув в них. — Пустяки. Еще один немец, который будет работать на мою пенсию. Я рассмеялся и привстал, чтобы обнять его, на этот раз сильнее, чем обычно — словно желая снять напряжение последних недель. Коснулся его лица и тихо спросил: — Тебе было плохо, да? — Знавал я и лучшие дни, котенок, — пробормотал он, обнял крепче и прижал мою голову к груди своей большой ладонью. Горло сдавило раскаянием. — Я подозревал тебя в ужасных вещах. Мне так стыдно. — Это не ты. Это твое сотрясение мозга. Забудь все и думай о нашем будущем. — Я встал на цыпочки и поцеловал его. — Моника набрала брошюр из университетского центра профориентации и материалов по летним курсам в этом году. Так что можешь начинать их изучать. Не хмурься, ты прекрасно понимаешь, что пора начинать устраивать свою жизнь здесь. Но не торопись, ты еще недостаточно окреп, — строго сказал Конрад. — Но я даже не говорю по-немецки! — Большинство предметов преподаются на английском, к тому же язык можно быстро выучить. Почему бы тебе не позаниматься немецким и не взять несколько частных уроков живописи? — Это будет пустая трата денег! — Вовсе нет. У тебя исключительный художественный талант. Позор, что ты зарываешь его в землю. Пора тебе уже что-нибудь предпринимать в этом направлении. — Ты говоришь так только потому, что влюблен, но на самом деле так не думаешь. В ответ он громко фыркнул: — Просто поверь мне. — Ладно. Если ему некуда девать деньги, пусть. Убедится сам, когда от меня откажутся учителя. — Не дуйся. Ведешь себя, как ребенок. — Я еще целых шесть месяцев буду невыносимым тинэйджером*, — ехидно ответил я, а он тяжело вздохнул. — Надеюсь, что переживу эти полгода, а учеба в университете прочистит тебе мозги. За обедом я был любезно поставлен в известность, что Конрад берет выходные в четверг и пятницу, а в субботу вечером улетает в Пекин и Шанхай, провести встречу и проверить, как идут дела в шанхайском офисе. И если ничего непредвиденного не случится, то вернется во вторник ночью. — Не беспокойся, Моника уже нашла преподавательницу немецкого, которая будет приходить к тебе по утрам. Она тоже из Буэнос-Айреса. Моника прекрасно о ней отзывается. Я оторопел. Он уже успел раздобыть мне учительницу, хотя всего лишь пять минут назад советовал подумать о занятиях этим проклятым языком. — Я почему-то считал, что решение остается за мной, — мягко сказал я, с излишней силой терзая рыбу. — Да, конечно, ты можешь сам выбрать метод обучения — она оставляет это на твое усмотрение, — ответил Конрад, словно дело было решенное. А ведь это совсем не так! Какая жалость, что нельзя пульнуть в него фасолью с тарелки! Я хотел возразить, но не успел. — Гунтрам, прежде чем ты начнешь ругаться, вспомни, что в сентябре начинается семестр, и ты должен уметь поддержать хотя бы простой разговор с другими студентами. Даже если лекции читают на английском, тебе все равно надо как-то общаться со студентами и преподавателями. Не можешь же ты всю оставшуюся жизнь разговаривать по-английски с Фридрихом, — сказал он тоном учителя/отца/банкира. Даже если он был прав, и передо мной откроется возможность познакомиться с людьми своего возраста (неужели он обдумал мои слова о жизни в мавзолее?), все равно меня злило, что он беззастенчиво все решил за меня. — Ты мог бы, по крайней мере, спросить меня до того, как нанял преподавателя, — проговорил я, сделав ударение на слове «до». — Ее наняла Моника. Она сказала, что тебе понравится заниматься. Еще она дала мне брошюру о факультетах цюрихского университета и программу по экономике и финансам. Сначала тебе придется прослушать годовой вводный курс, затем два года подготовки к степени бакалавра и два года магистратуры. Моника будет очень признательна, если ты займешься этим на следующей неделе, а в выходные обсудишь свое решение со мной. Твои документы были поданы, и ты условно принят. В университете признали итоги международных тестов, но не захотели учитывать результаты из аргентинского университета. Радуйся, что тебе не надо сдавать вступительные экзамены. Я потерял дар речи и вытаращил глаза. — Гунтрам, это все для твоего же блага. Ты можешь спросить преподавателя обо всем, что тебе непонятно, и спокойно все обдумать без моего вмешательства. Если понадобится совет, поговори с Фердинандом. Иногда тебя нужно немного подтолкнуть в правильном направлении. Немного подтолкнуть? Это скорее похоже на пинок. — Я понимаю твою точку зрения, но... — Раз понимаешь, тогда не спорь, — резко оборвал он меня и бросил предупреждающий взгляд. Я замер. — Все делается ради твоей же пользы, в твоих интересах. Мы всего лишь избавили тебя от ненужной обременительной беготни по кабинетам. Ты пожелал изучать экономику, и я принял твое решение, хотя считаю его огромной ошибкой. Тебе больше подошла бы история искусств или что-то в этом роде, чтобы чувствовать себя комфортно. Твой характер никак не подходит для успешной карьеры банкира или трейдера. Только пойми меня правильно — я рад этому. Ты прирожденный оптимист, художник или даже врач. — Если ты сомневаешься в моем интеллекте, зачем вообще посылаешь в университет? — Я считаю тебя очень умным и талантливым, но в другой области. Вот скажи мне, ты смог бы выкинуть пару стариков из дома за то, что они не платят по закладной? Я не смог скрыть свое возмущение. — Ладно, возьмем менее драматический случай. Дашь ли ты кредит компании, продукция которой отравляет отходами огромную территорию, если это сулит тебе прибыль более 12% годовых? — Не все банкиры такие беспринципные. Возьми, к примеру, Гремин Банк** или ЮНИСЕФ***; там тоже нужны экономисты. — Они правильно работают с общественностью, это так.**** Гертруде нужна помощь с Фондом, и нам не помешает там экономист. Я все это говорю только для того, чтобы ты осознал, какого типа люди будут окружать тебя. Тот, кто выбирает это занятие, выходит на поле боя. Люди готовы убить за возможность стажироваться в моем банке. Среди нас нет святых. Если ты веришь, что любовь спасет мир, то ошибся с выбором факультета. Все хотят делать карьеру и занять определенное положение в обществе. Не смотри так подавленно. Твой отец сказал бы тебе то же самое. Я просто глядел в глубину его голубых глаз — и не видел там ни тени неискренности. — Давай, Maus, не впадай в уныние. У меня нет сомнений, что какую бы специальность ты ни выбрал для обучения, ты закончишь университет с отличием. Но, пожалуйста, даже не думай, что сможешь работать в моем банке. Я лишь хочу уберечь тебя от разочарований. Ты —редкой породы. — Большинство людей добры и порядочны. Просто ты — пессимист. — Нет, я — реалист. Был бы пессимистом, никогда бы не заговорил с тобой в Венеции. Ты был слишком хорош… Просто я дольше тебя живу на свете, — в его голосе проскользнула горечь. Я встал со своего места и пересел ему на колени. Он не возражал и позволил мне обнять его за шею и утешающе потереться лбом о ключицу. — Я люблю тебя, хотя ты даже клоуна в цирке вгонишь в тоску, — сказал я, целуя его в висок. — Так ты обдумаешь то, что я тебе сказал? — Конрад бульдожьей хваткой вцепился в эту тему. — Да, и ты примешь решение в пятницу вечером, — я хихикнул. — Кстати, мне что, теперь нужно заранее записываться на прием, если вдруг захочется с тобой поговорить? — Да, хорошо бы уведомлять за сорок восемь часов, — шутливо сказал он. — Давай пойдем в постель, прежде чем Фридрих вернется с десертом, — теперь уже я нетерпеливо покусывал его ухо. — Он должен убедиться, что ты принял свои лекарства. А потом пойдем, посмотрим кино или еще что-нибудь. — Дааа, еще что-нибудь… — протянул я, искушающее целуя его в шею. Он ощутимо шлепнул меня по заду. Эй, это не сексуально! — Хватит, котенок. Помнишь, что сказал доктор? Ничего такого следующие две недели, а потом посмотрим. — Это несправедливо! Как я протяну две недели с тобой в одной постели, если ничего нельзя? Тогда я переезжаю в другую комнату! — это был небольшой шантаж с моей стороны. — Боюсь, другую комнату сейчас переделывают. Тебе нужна студия, где ты сможешь хранить свои вещи, а отселять тебя в другую часть дома я не хочу. — Для моих вещей подошла бы и библиотека, — я очень удивился. — Нет. Тебе нужна собственная комната, а мне нужно спасти фамильный мейсенский фарфор от космических монстров. ------------ Примечания переводчика * Гунтраму пока еще девятнадцать лет (nineteen) ** Гремин Банк (Бангладеш) — микрофинансовая организация, кредитующая бедную часть населения. В 2006 году банк стал лауреатом Нобелевской премии мира. *** ЮНИСЕФ — детский фонд ООН. **** Возможно, Конрад намекает на отдельные случаи негативных последствий деятельности этих двух организаций.