Заместитель

22 января Сегодня, во второй половине дня я приехал в Давос, на Всемирный экономический форум. Не то чтобы эти ребята жаждали услышать мои идеи, но у меня будет возможность провести несколько часов с Конрадом — он присутствует на нескольких встречах завтра и послезавтра. Этот небольшой городок, рай для банкиров и лыжников, расположен в самом сердце горной местности, и тут сейчас очень холодно — минус 10 по Цельсию! Я совершенно замерз, и это еще не стемнело! Надеюсь, что стены нашего отеля хорошо удерживают тепло. Приехал я с Хайндриком, но он сразу куда-то исчез, оставив меня в номере с наказом сидеть и ждать. В такую погоду я, конечно же, его послушался. Кроме того, всегда остается риск встретить на улице кого-нибудь из знакомых Конрада, кому захочется поболтать. Нет уж, спасибо. Сегодня утром мельком просмотрел краткий список участников — Конрад там не упоминался, что меня не удивило, — без имен мировых лидеров, и с тех пор меня слегка потряхивает. Программа форума предполагает участие в публичных обсуждениях, семинарах и закрытых встречах. К счастью, по словам Хайндрика, в этом году «обычных» демонстрантов в Давосе не будет. Похоже, это здесь самый жуткий ночной кошмар — отчищать яичную скорлупу и желток с поверхности дорогого автомобиля. Не говоря уже о том, что Хайндрику как-то пришлось выбросить в помойку отличное пальто, потому что какая-то девица вылила на него красную краску. Активисты сейчас все в Рио, на общественном форуме, организованном новым бразильским Президентом. И, тем не менее, город напоминает бункер, наводненный различными официальными и частными службами безопасности. Мы с Конрадом очень давно не виделись. После нашего последнего разговора он бесследно исчез на три недели. В его оправдание могу сказать, что он прислал мне одну или две эсэмэски и три раза звонил. В результате у меня появилось много свободного времени. По утрам я рисовал в галерее, расположенной с обратной стороны замка: там великолепное освещение и оттуда резкий запах красок не достигает чутких носов Жан-Жака и Фридриха. Когда тот первый раз увидел большой холст, который я притащил от Остерманна, то строго сказал: — Фламандские гобелены, висящие в этом доме с XVIII века, пережили две мировые войны и твою собаку, но не думаю, что они выдержат масляные краски. Поэтому я был отослан работать на верхний этаж новой части замка, которая изначально предназначалась для детей и привилегированной прислуги. Думаю, что став практически домоседом, я осчастливил Хайндрика, облегчив ему работу, а вот он чуть не устроил мне новый сердечный удар из-за своей идиотской привычки подкрадываться со спины. Как-то раз я сидел, рисовал, как вдруг он возник из ниоткуда, заставив меня подскочить. Нет, это не потому, что я так погрузился в работу — просто он совершенно бесшумно двигается и почему-то считает, что должен быть моей тенью. Однажды я обнаружил его в своей ванной комнате! А в целом он отличный парень. *** В семь вечера Хайндрик вернулся в номер, снятый для нас с Конрадом, и позвал меня ужинать в ресторан в компании Алексея и Горана. Конрад задерживался на встречах с другими «шишками» — их тут хватает. Алексей заключил меня в медвежьи объятья и пробормотал, что я выгляжу гораздо лучше. Горан… Горан улыбнулся в своей характерной вымороженной манере, и за весь вечер это был его единственный вклад в застольную беседу. Двумя часами позже меня в приказном порядке отправили спать, так как им надо было обсудить планы на завтра. Наступив на горло собственной гордости, я пожелал им доброй ночи и вернулся в номер. Если бы не их размеры и крутой нрав, я бы высказал им свое мнение. Никто не отправлял меня в постель с тех пор, как мне исполнилось… десять, я думаю! 25 января Те дни в Давосе были странными. В первую ночь Конрад объявился в спальне в час ночи. Я слышал, как он вошел в комнату, разделся, стараясь производить как можно меньше шума, забрался в постель и слегка приобнял меня. — Привет, — смущенно пробормотал я и повернулся, чтобы его поцеловать. Он жадно ответил, до боли стиснув меня в объятьях. — Не хотел тебя будить. Уже поздно. Спи, Maus, — прошептал он. — Я скучал. — Знаю. Я тоже. Поговорим завтра. Сейчас уже поздно, и мне надо немного поспать, потому что завтра будет напряженный день, — сказал он, целуя меня в лоб. Ладно, утром за завтраком. — Мне очень нужно побыть с тобой хотя бы несколько часов, подержать тебя в руках, — пробормотал он потерянно и устало. Я поцеловал его в шею: — Опять неприятности? — Некоторых рыбешек очень трудно поймать. — Ты в порядке? — Да, не беспокойся. Я уже подцепил их на крючок и жду финального рывка, но сначала мне надо их измотать. Давай спать, милый, потом поговорим. На следующее утро я надеялся выяснить, чем Конрад все это время занимался, но он полностью погрузился в свой лэптоп и сосредоточился на завтраке. Я несколько раз пытался привлечь его внимание, но безрезультатно. Он только мычал в ответ «ага» или «да», вообще не вникая в смысл слов: я спросил его, можно ли мне после учебы оставить себе пять миллионов из фонда, и он сказал «угу». Жаль, что у меня в тот момент не было при себе ноутбука или карандаша. Вскоре пришли Фердинанд и Михаэль, коротко поздоровались со мной и сразу принялись что-то обсуждать с Конрадом по-немецки. Если честно, мне все это быстро наскучило, и я погрузился в собственные мысли, пока Фердинанд не вернул меня к действительности. — Эй, Гунтрам, у меня есть для тебя спецпропуск на семинары. Ты должен туда сходить. Это редкая возможность. — Почему… Хорошо, спасибо, — озадаченно сказал я. — Отлично. Возьми с собой Хайндрика и будь осторожней — никаких разговоров с журналистами. Наслаждайся, — он потрепал меня по волосам. — Мы целый день будем заняты на встречах. Возможно, сможем вместе пообедать, но не особо рассчитывай на это. Лыжи тебе пока противопоказаны, так что иди на семинары, — велел мне Конрад, собирая бумаги в портфель. Он отдал документы Михаэлю и, взяв пальто, перекинул его через локоть. Они все вышли из номера, остался только Хайндрик, который уже знал, что меня надо доставить в место проведения конференции. По его словам, я должен: 1) никуда оттуда не уходить, не сообщив ему; 2) не есть всякую дрянь («ты прекрасно знаешь, что я имею в виду») и 3) не разговаривать с прессой: «они вечно высматривают какого-нибудь ненормального (спасибо за комплимент, Хайндрик!), чтобы выведать, что происходило за закрытыми дверями; возможно, им известно, что ты живешь с герцогом в одном номере». Об этом я не подумал… Но откуда журналисты знают, кто я? Проклятье, меня же заставили носить бейджик, на котором написано мое имя и «Линторфф Приватбанк» — никому не составит труда понять, из какой я песочницы. Утро прошло спокойно, я провел его, слушая обсуждения на семинарах. Там выступал Юнус, «банкир для бедных», рассказывал о своем опыте в Бангладеш.* В одиннадцать начался кофе-брейк, и я решил позволить себе чашечку — Хайндрика не было, и некому было следить за тем, чтобы я пил только чай, но я добавил молока, чтобы смягчить действие кофеина. Там присутствовали еще двое из «Линторфф Приватбанка», Петерсен и Коэн, но они общались с другими участниками. Поэтому я спокойно отдыхал в своем углу, наслаждаясь кофе. Через некоторое время ко мне подошел человек в обычном, не ручной работы, костюме и стал очень настойчиво меня разглядывать. Можно даже сказать — назойливо и невежливо. Я смотрел в другую сторону, игнорируя незнакомца, и пытался вспомнить, где его видел раньше. — Вы из команды Линторффа? — спросил он. — Да, — коротко ответил я, не желая быть втянутым в разговор. — Я — Тревор Джонс, «Independent Times Magazine», — представился он, протягивая руку. Я из вежливости ее пожал. — Гунтрам де Лиль. Зачем он тратит на меня время, если тут есть ребята из «Голдман Сакс», IBM, «Беркшир», «Номура»** и другие шишки? — Где сейчас герцог? Нацелился на какую-нибудь нищую страну, чтобы эксплуатировать население и отмывать свои денежки? — с самодовольной улыбкой спросил журналист. — Хорошего дня, сэр, — ответил я. Вот «повезло» сразу нарваться на радикального активиста. — Погоди, парень, ты выглядишь совсем молоденьким, словно школу еще не закончил. Мои источники сказали, что ты всего лишь его постельная грелка, так что против тебя я ничего не имею. Хочу спросить кое о чем. Кстати, я видел тебя в Париже, — он схватил меня за рукав. — Уберите руку, — я бросил на него холодный взгляд, и он отпустил меня. — Мне не о чем с вами разговаривать. — А как насчет Венеции? Уверен, что вся история целиком тебе неизвестна, — сказал он с насторожившей меня уверенностью. — Я не разговариваю с прессой, но если уж на то пошло, полиция не имеет ко мне претензий, я чист. Меня даже не было в то время в городе. — Да ладно, не будь таким наивным! Линторфф — первостатейный ублюдок. Он тебя обвел вокруг пальца! Неужели еще не понял?! — он неверяще хмыкнул. — Сэр, оставьте меня в покое, или я вызову службу безопасности, — рявкнул я. Это, конечно, не очень-то мужественно, но в такой обстановке врезать ему по носу было бы не совсем уместно. Но если он не отвалит, я так и сделаю! Расстроенный и с участившимся сердцебиением, я благоразумно решил присоединиться к Коэну, который разговаривал с представителями Pemex.*** Мексиканцы — это хорошо, даже если они купаются в нефти. — Привет, Гунтрам, — сказал он. — Привет. Можно, я сяду с вами? Не знаю, как отвязаться от прессы. — Ты обратился по адресу, — хихикнул Коэн. Я не отлипал от Коэна и Петерсена весь оставшийся день. Мы даже вместе пообедали в кафетерии. Вечером вернулись Конрад, Фердинанд и Михаэль, и я немного удивился тому, что они захотели ужинать в отеле. Думал, что они пойдут на очередную встречу. Ужин состоялся в номере. Двое официантов подали основное блюдо и исчезли, оставив нас одних. — Как прошел день? — фальшиво легким тоном начал допрос Фердинанд, вилкой рисуя узоры в тарелке. — Хорошо. Я слушал Юниса. Он интересно рассказывал. У них почти стопроцентная возвратность кредитов, — ответил я, прекрасно зная, что они ненавидят концепцию банков для бедных. — Ну… если ты не можешь вернуть сто долларов, не стоит и начинать этот бизнес. Посмотрим, что будет, когда начнется рецессия и все эти микропредприятия разорятся, — сухо усмехнулся Михаэль. — Возможно, они переживут ее легче, чем вы. Такие люди знают больше о стратегии выживания, чем многие известные экономисты, — сказал я, задетый его снисходительным тоном. Посмотрел бы я, как бы ты прокормил пятерых детей в большом городе меньше чем на два доллара в день. — Гунтрам, кредиты на сумму два с половиной миллиарда за десять лет — это ничто для банка. Хорошо только для продавца газет, — сказал Конрад. — Для них это существенно. У многих женщин, воспользовавшихся этими деньгами, теперь есть маленькие компании, позволяющие прокормить их детей. Или ты считаешь, что лучше раздавать еду и держать их в нищете? Это удовлетворит нашу совесть, но не их реальные потребности, — ответил я, немного разозлившись на него. — Осторожней, Конрад, в следующий раз Гунтрам заявит, что университеты принадлежат рабочему классу, — хихикнул Михаэль, вызвав смех у Конрада с Фердинандом. — Думаю, что для них существуют специальные стипендии, — рявкнул я. Великолепно, хозяева Вселенной еще и смеются над нами. — Гунтрам, знаешь, я тебя очень уважаю, но в банковском бизнесе вряд ли найдешь бескорыстных людей, — мягко сказал Фердинанд. — Не верь всему, что ты слышишь. — Вы не догадываетесь, насколько вы правы, — вежливо ответил я. — Почему? Что-то случилось? — с нажимом спросил Михаэль. Он знает? Похоже на то. Лучше им рассказать — все равно рано или поздно всё из меня вытрясут. — В перерыве ко мне подошел неприятный журналист. Я быстро отделался от него и оставшееся время провел с Коэном и Петерсоном. — Что он сказал? — обманчиво мягко спросил Конрад. — Не думаю, что ты хочешь это слышать. — Гунтрам, выкладывай! — гавкнул он на меня. Прощай, мягкость. — Мне уже пришлось принять таблетку от давления. Не хочу глотать еще, когда ты выйдешь из себя. — Давай, Гунтрам, вряд ли это так уж страшно, — подбодрил меня Фердинанд. Я посмотрел на них — все трое глядели на меня, как голодные волки. ОК, хотите — слушайте. — Для начала, я — новая постельная грелка Конрада, а он — ублюдок, эксплуатирующий бедные страны и в свободное время отмывающий деньги. Плюс к этому, я — наркоторговец из Венеции. Он хотел поговорить о тебе. — Когда ты собирался нам это рассказать? — низким тоном и очень вежливо спросил Конрад; обычно такой голос у него предвещал шторм. — Что рассказать? Я не стал с ним разговаривать. Я достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться. — Гунтрам, то, что журналист стал тебя оскорблять, серьезное нарушение безопасности и выглядит подозрительно. Журналисты, приезжающие в Давос, обычно хотят знать, какие ценные бумаги будут расти в следующем году, — очень серьезно сказал Михаэль. — Он сказал мне, что он журналист. Из «Independent Times», кажется. Зовут Тревор Джонс, и у него был бейджик с аккредитацией. — Тебе прекрасно известно, что это вопиющее нарушение правил безопасности! Не надо изображать невинного младенца! — заорал на меня Конрад. — Браво, Конрад. Сейчас ты кричишь на меня из-за того, на что я никак не могу повлиять. Это не я отвечаю за безопасность. В ТВОЕМ СОБСТВЕННОМ банке, очевидно, завелся «крот», а может даже не один. Этому журналисту было известно, кто я такой, в каких мы с тобой отношениях. Он в курсе того, что случилось в Венеции, и вот это он мог узнать только от твоих людей, потому что мое имя никогда не упоминалось в газетах или в официальном расследовании. Твои люди СВОБОДНО обсуждают твои постельные подвиги. Странно даже, что мое имя до сих пор не попало в рабочие документы Международного валютного фонда! Так что прежде чем кричать на меня, сначала разберись с прорехами в безопасности. Спокойной ночи, господа, — в бешенстве рявкнул я, встал и ушел в спальню, при этом ухитрившись не хлопнуть дверью, хотя очень хотелось. Я еще долго слышал их приглушенные голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Наконец они разошлись. Конрад вернулся на следующее утро, когда я складывал вещи. — Куда собираешься? — обезоруживающе мягко спросил он, развеивая мой гнев. Я-то ожидал, что он будет дуться на меня. — Домой. Рисовать и ждать начала семестра. Тут мне делать нечего, — твердо сказал я. — Мы же не будем делать из вчерашнего проблему, котенок? Я не хотел на тебя кричать. Ты был прав. У меня дыра в системе безопасности. Михаэль с этим разберется. — Хорошо. Увидимся в Цюрихе. Он схватил меня за талию и стал целовать, облизывая шею и ухо: — Гунтрам, пожалуйста, не уезжай! Останься со мной на некоторое время. Этот человек тебя больше не побеспокоит, его аккредитация аннулирована. Ты мне нужен здесь — у меня сейчас очень тяжелое время. — Конрад, я тоже приношу извинения за то, что кричал на тебя вчера, но сейчас мы оба не в настроении. Лучше будет побыть отдельно друг от друга, пока мы не остынем. Мое здоровье не настолько крепко, чтобы испытывать такие эмоциональные встряски. — Хорошо. Возвращайся в Цюрих, — сказал он и ушел, даже не оглянувшись. --------------------- Примечания переводчика * Мухаммад Юнус — бангладешский банкир, профессор экономики, лауреат Нобелевской премии мира 2006 года за усилия по созданию экономического и социального развития низов. Глава и основатель Grameen Bank (Википедия) ** «Голдман Сакс» — крупный инвестиционный банк США; «Беркшир» — Berkshire Hathaway, американская холдинговая компания; «Номура» — Nomura Holdings, Inc., японская финансовая холдинговая компания (Википедия) *** Petróleos Mexicanos (Pemex) — мексиканская государственная нефтегазовая и нефтехимическая компания. (Википедия)