Заместитель

2 марта После Давоса ничего особенного не происходило. Правда. В феврале начался второй семестр в университете, и моими постоянными спутниками стали макроэкономика, статистика и бухгалтерский учет. Как и осенью, приходилось много читать, писать и делать домашние задания. К счастью, со мной всё еще Корина, с которой мы продолжаем вместе заниматься в послеобеденное время. Хайндрик стал моей тенью. Он отвозит меня по утрам на лекции и проверяет (да-да, проверяет!), вошел ли я внутрь учебного здания, — ну да, я же только и делаю, что прогуливаю занятия, курю и пьянствую! — и ждет меня. Господи! Он бывает хуже Конрада… Представьте себе, отбирает у меня чеки из университетского кафе, чтобы убедиться, что я правильно питаюсь! В пять он тащит меня домой, и я либо занимаюсь, либо рисую до девяти-десяти с перерывом на ужин, а потом Фридрих отправляет меня в постель. Одна только Мопси не командует мной, а спит, славная девочка. Конрада не было весь февраль, он приезжал только один раз, на выходные, и мы еще не отошли от последней ссоры. Он коротко поцеловал меня, когда приехал, вернее сказать, клюнул, и заперся в своей студии. Не выходил оттуда даже на обед и на чай, так что я всю субботу рисовал в другой части дома. Я закончил одну картину, с собаками, и перешел к следующей, с детьми, читающими книгу, которую начал еще в ноябре. Да, я знаю… Дети и собаки… Скоро начну рисовать клоунов и птичек! Я совершенно погрузился в работу, сосредоточившись на маленькой девочке, держащей на коленях книгу, в то время как ее братья пытаются читать, заглядывая через ее плечо. Там был еще двухлетний малыш, сидящий рядом с ней, поглощенный разглядыванием своих рук, как это любят делать маленькие дети. Я видел их в Буэнос-Айресе, в парке, и сделал тогда несколько скетчей. Невероятно, но наброски не пропали, а прибыли в Цюрих вместе со всеми остальными вещами. Кто-то неожиданно схватил меня сзади, и я дернулся, испортив то, над чем работал. Конрад. — Извини, не хотел тебя напугать, — впрочем, похоже, он не сильно жалел об этом. — Ничего страшного. Можно подчистить, — коротко ответил я, ища тряпку, чтобы попытаться удалить лишнюю краску. — Они прелестны, такие живые и невинные. Кто они? — Понятия не имею. Какие-то бедняги, которых я видел в Буэнос-Айресе, в парке напротив Музея Искусств — розовый такой, помнишь? — Смутно. Это для выставки? — Да. Дети и собаки всегда хорошо продаются, — я встал на цыпочки, чтобы поцеловать его, но он отвернулся. — Всё еще сердишься? Ты знаешь, что мне было лучше уехать. — Я не сержусь. Разочарован — более точное слово. — В то утро со мной обошлись, как с идиотом. Потом меня оскорбил журналист, и в довершение всего ты стал орать на меня за «умолчание», словно я — маленький ребенок. А еще тебя не было дома целый месяц. И после этого всего ты говоришь, что «разочарован» мною? — Я разочарован тем, что ты не остался со мной, хотя я просил. Этого следовало ожидать. Он считает, что я его бросил. — Конрад, мне совсем не хотелось уезжать. Я тоже хотел побыть с тобой, но мы оба устали и были раздражены. Ничем хорошим это не закончилось бы. Зачем портить наши отношения бесконечными бессмысленными спорами? — Ты мне нужен, — почти жалобно сказал он. Обняв его за талию, я прижался к нему, пряча лицо на его груди и не отпуская. Он замер, не шевелясь. Потянувшись, я нежно поцеловал его в щеку и прошептал: — А ты — мне. Он вздохнул и обнял меня в ответ; в его поцелуе было больше страсти, чем в моем. — Не пойти ли нам в спальню? — невинно предложил я. — Есть еще кое-что, о чем я хотел с тобой поговорить, — строго сказал Конрад. — Пойдем ко мне в кабинет. Проклятье! Кажется, это серьезно. Я стал вспоминать свои грехи. Он попросил меня сесть на стул рядом с его письменным столом, и я серьезно занервничал. Обычно он так себя не ведет. Вопросы, связанные с деньгами или с учебой, мы раньше вполне нормально обсуждали в библиотеке. Я постарался успокоиться и взять себя в руки. — Я хотел бы объяснить, почему последний инцидент так сильно меня задел, и надеюсь, ты меня поймешь. — Конрад, ты не можешь контролировать каждое мое движение. Я без проблем отделался от того человека и больше никогда не дам ему к себе приблизиться. — Тот человек — один из лидеров демонстрантов в Париже. — Я сделал огромное усилие, чтобы подавить удивленный возглас. — Оскорбление предназначалось мне, это часть игры. Многие завидуют моему положению, и на свете хватает сумасшедших. То, что он грубо отыгрался на тебе — человеке, не имеющем отношения к моему бизнесу, заставляет меня думать, что мы имеем дело с психопатом. Я усилю твою охрану. И не возражай. Приказ уже отдан, и все будет делаться аккуратно, чтобы не отвлекать тебя от привычных занятий. — Но, Конрад, Хайндрик более чем успешно справляется со своей работой. — Он согласился. А теперь второй вопрос, более личный. После твоего скоропалительного отъезда из Давоса у меня создалось впечатление, что ты сбегаешь при малейшем признаке проблем между нами. — Конрад, вспомни историю наших отношений! Даже ты сам признаешь, что иногда срываешься! — Мне известно, что у меня тяжелый характер, но я хочу, чтобы ты был со мной «и в радости, и в горе». Я планирую очень важный шаг в моей жизни, но без тебя я этого сделать не могу. Мне стало стыдно за собственное малодушие. По сути, я дезертировал. — Извини, что подвел тебя. Как-то не подумал тогда, — прошептал я. — С моей стороны тоже не очень-то умно кричать на тебя. Так вот что я хочу сказать. Мне сорок пять, и я не становлюсь моложе. Я больше не могу откладывать создание семьи. — Создание семьи? — как идиот переспросил я. — Производство потомков. Детей. — Ты планируешь усыновление? — должно быть, мой новый вопрос прозвучал еще глупее. Я не хочу никого усыновлять! Мне всего двадцать! Я чуть не умер от нервного потрясения, когда пришлось нянчиться с Хуаном Игнасио, а он такой славный парнишка! — Нет, никаких усыновлений. Мое окружение не признает усыновленных детей моими преемниками. Я хочу иметь детей с тобой, — твердо сказал он. Ты что, обкурился?! Мы оба самцы высокоразвитого вида Homo sapiens, а не плоские черви!!!* — Конрад. Единственный способ, каким можно завести детей, — это с помощью женщины. Тебе нужно жениться, а ты не хочешь — если, конечно, твое мнение не изменилось с того разговора в Париже, — сказал я, с ужасом подозревая, что он уже это сделал и собирается положить конец нашим отношениям. — НЕТ! Не желаю жениться ни на одной из них! Я думал о суррогатной матери, чтобы выносить детей, а растить их мы будем сами. В США эта система законодательно отлажена, я буду защищен от возможных исков со стороны доноров или суррогатной матери. Мне сейчас сорок пять, а когда им исполнится двадцать, мне будет шестьдесят пять — слишком много, чтобы хорошо понимать молодых. Иногда я даже тебя не понимаю… Я лишился дара речи. Вернее сказать, был совершенно оглушен. Я сам еще недавно был тинэйджером и понятия не имею, как обращаться с маленькими детьми. И вот он так запросто заявляет, что хочет «заказать» несколько. Он употреблял множественное число — «растить их», а не «его». — Это для меня огромный шаг, — заикаясь, сказал я, чувствуя головокружение. — Что я должен, по твоему мнению, с ними делать? Я же ничего не знаю о детях! — Гунтрам, я же не собираюсь запирать тебя одного в детской с сосками и пеленками — мы наймем квалифицированную няню. Кроме того, тебе нужно закончить образование, а это еще четыре года. Ты нужен мне, чтобы поддерживать спокойствие и любовь в нашей семье. Дети тянутся к тебе. А со мной одним, боюсь, им будет тяжело — я слишком строг. Им нужно, чтобы о них заботился кто-то спокойный и мягкий. — Конрад, мы оба мужчины. Какую семью мы можем им дать? — По моему собственному опыту, устойчивых отношений без ссор и ненависти больше чем достаточно. Детям требуется стабильность и любовь, — убежденно сказал он. — Юридически их отцом буду я, потому что здешние законы не позволяют указать в документах нас обоих, но я назначу тебя официальным опекуном и исполнителем завещания на тот случай, если со мной что-нибудь случится. На самом деле они будут наши общие. — Мне двадцать! — возразил я, уцепившись за этот аргумент, потому что его доводы с каждой минутой казались мне все более и более привлекательными. — Знаю. Думаю, это произойдет в марте-апреле 2004 года. — Всего лишь через год! — Достаточно времени, чтобы морально подготовиться. — Что, если я не хочу? — Ты хочешь. Я увидел это в твоих глазах, когда заговорил о детях. Это правда, но я не сдамся без боя. — Не уверен, что смогу взять на себя такую ответственность. Я еще слишком молод. — Я тоже думаю, что ты еще молод, и хотел подождать еще, но последние события заставили меня принять решение сейчас. Дети будут нуждаться в моей защите так долго, как долго я смогу ее им дать. Для нас настали беспокойные времена, котенок. Ты слишком сильно меня любишь, чтобы отказать в исполнении моего величайшего желания. — Я не знаю, что сказать, — пробормотал я. Он поднялся со стула, подошел ко мне и встал на колени, взяв мои руки в свои. — Пожалуйста, Гунтрам. И я больше не смог сопротивляться. — Как ты собираешься это делать? — Я выбрал трех женщин в качестве биологических матерей и одну как суррогатную. Все они умны, образованы и хорошо выглядят. Они уже дали свое согласие, и дети будут целиком мои. Исключена любая возможность, что они когда-нибудь смогут отобрать их у нас. Малыши родятся в Штатах, и через две недели их привезут сюда. — Дети? — Имплантировано может быть только три эмбриона. Надеюсь, что мы получим всех трех. — Трех?! — Нам будут помогать две няни. Не все из них выживут в процессе. — Конрад, ты знаешь, что я не могу тебе отказать. Это твое право как мужчины иметь детей, но я не чувствую в себе уверенности, что смогу стать отцом и отвечать за них. У меня практически не было семьи. Мой собственный отец навещал меня раз в месяц. Мне не от кого было научиться. — Милый, не существует универсального рецепта, как быть родителем. Люди учатся в процессе. Кроме того, всегда есть телевизор на тот случай, если они станут невыносимы. — Ты не посмеешь засорять им мозги зомбиящиком! — рассерженно воскликнул я, заставив Конрада рассмеяться. Нам придется не раз серьезно поговорить, прежде чем я на что-нибудь соглашусь, если таковы его представления о воспитании! Что дальше, сладости и картофельные чипсы?! ---------------------------- * Плоские черви являются гермафродитами.