Династия. Цветы лучше пуль.

7 января.       Где-то на окраине города тихо скользят строем странные люди, переглядывающиеся и молча кивающие друг другу. Впереди всех идет высокий, статный молодой человек военной выправки. Его глаза твердо и непоколебимо горят в свете луны и снега. Остановившись у черного входа какого-то кабака, Отто фон Штирлиц, известный так же как Максим Максимович Исаев, учитель арифметики местной школы, отрывисто стучит шесть раз. Старая, полупрогнившая дверь с ржавыми засовами со скрипом приоткрывается и шепелявящий старушечий голос спрашивает:       - Хто там?       - Бабушка, не найдется ли огоньку? – вкрадчиво интересуется Штирлиц.       Дверь распахивается. На пороге, опираясь на деревянную тросточку, стоит седая старушка и улыбается беззубым ртом, жестом приглашая войти. Отряд заходит в полутемное помещение, пропахшее крысами и мхом. Забитые хламом полки, кучка лавочек в углу, одиноко стоящая керосиновая лампа. Помещение без окон, без малейшей щели наружу, не считая двух дверей. Одна из них послужила партизанам входом, а другая, со скрипучими петлями и ветхим косяком, ведет в дом. Идеальное убежище, которое не так давно стало штабом для протестующих.       Отто фон Штирлиц занимает своё, уже обычное место. Он окидывает присутствующих взглядом, чтобы убедиться, что никто не опоздал. «Четыре. Шесть. Где этот Пашка?! Ох, вот же он... Восемь. Все», - удовлетворенно думает Максим, слишком взволнованный предстоящим собранием. Перед Штирлицем восемь человек, восемь командиров. На каждом из них отряд молодых людей, жаждущих справедливости. Отто уже не видит в них тех неотесанных крестьян, которых раньше именовал «сборищем». Сейчас перед ним люди, экстерном освоившие чуть ли не весь курс военного училища. «Сколько с ними возни было. Как с детьми малым», - недовольно ворчит про себя Максим Максимович, но взгляд его невольно смягчается.       Исаев негромко кашляет, привлекая внимание что-то бурно обсуждающих партизан. Завладев их вниманием и сложив руки за спиной, Максим Максимович начинает шагать от стены до стены, размеренным, неторопливым шагом.       - Состояние отрядов, итоги разведки, боеприпасы и дальше по списку, – Штирлиц останавливается, резко разворачиваясь на пятках и в упор смотря в глаза взрослым мужчинам.       «Как же я умудрился стать их командиром?» - не в первый раз спрашивает себя Максим, нервно сжимающий и разжимающий пальцы за спиной. Люди оживляются. Первым на отчет вызывается Пашка Трифонов, тот самый которого Максим Максимович не досчитался в начале. Уверенно, с этой постоянной искоркой в глазах, которая не пропадает даже в мелких боях с прихвостнями царя, Пашка встает и, с серьезностью, которой, кстати, даже толики в нем не имеется, начинает свой доклад:       - Максим Максимович, положение наше не слишком приятное. Из трёх действующих отрядов два в полной боевой готовности. Третий истощился на половину, удар же тогда на них пришелся. Погибших вроде нет, слава Богу, а вот больных теперь хватает, – на последних словах его голос почти стихает, становится неуверенным, наступает молчание.       - Вроде или нет? - передергивает плечами Штирлиц, не довольный расплывчатыми сведениями.       - Нет, - тут же исправляется Пашка.       «Против восьми отрядов по десять-двенадцать человек выступает армия. Каждый провал, если гениальное решение… Ну же, Исаев, дерзай», - Максим нервничал все больше.       - Я это…вот что хочу предложить. Если...- Пашка неуверенно мнется под пустым, направленным в никуда, взглядом командира. - Если….       - В общем, слушаем сюда. Мы не будем выходить на открытый бой с армией царя, как предполагалось изначально, - Штирлиц поздно замечает неуверенную речь бойца, но все же продолжает. – Сейчас это уже бессмысленно и глупо. Наших людей недостаточно. Нам придется действовать незаметно.       Пашка, явно недовольный, что его прервали, опускает взгляд в пол. Успеет ещё слово своё воткнуть куда-нибудь. Конечно, толку от его предложений бывает мало, но стоящие иногда попадаются. «Редко, но метко», - смеется в усы один из командиров отрядов.       - Кстати, что там с молодым отрядом новеньких? – спрашивает Исаев.       - Да толку-то от них Максим Максимович? – фыркает кузнец. - Вон выпустили одного в разведку идти, и что в итоге? То ли напугался, то ли ещё чего с этой головой бестолковой приключилось, так он под амбаром не пойми зачем целый день у какой-то бабы просидел, перепугал её до полусмерти. А другой ещё хуже, сам же себя в руки этим мажорам царским и сдал. Вот просто вышел к ним и говорит: «Я – партизан. Врагу ни слова не скажу». Мазохист какой-то. Непутевая молодежь пошла, эх, непутевая!       Штирлиц еле сдержал смех. Второго он как-то встречал уже. Он все предлагал сдаться в добровольный плен, чтобы попытаться выяснить, что там, в царской обители, творится. Максим нашел идею бессмысленной, но, очевидно, бойца его категорическое «нет» не остановило.       - Трифонов. Что там за идея была? – Отто фон Штирлиц поворачивает голову к Пашке.       Пашка упорно молчит.       - Чего ты ломаешься, аки баба, – скалясь в насмешливой улыбке, кузнец толкает партизана в бок.       Пашка вздыхает и с видом великого мученика выкладывает свой план. Исаев удивленно вскидывает брови, поражаясь, что хоть кто-то здесь усвоил его уроки. Когда Трифонов заканчивает свою речь, остальные командиры одобрительно хлопают его по плечу. Штирлиц вносит в план несколько изменений.       - План всем понятен? Каждый знает положение своего отряда на местности?       - Так точно!!!       - Боеприпасы и прочее подготовлены?       - Так точно!!!       - Свободны. Не забудьте: выходим по одному с интервалом в пять минут.       Спустя полчаса штаб пустеет. Штирлиц, уходящий последним, на секунду застывает на пороге.       - Можно спросить у Вас кое-что?       Бабушка, вышедшая закрыть за ним дверь, кивает головой.       - Вы думаете, у нас получится все это? – Максим неуверенно мнется. Будто первоклассник перед учителем. – Я знаю, вы всегда слушаете, о чем мы говорим. Мы сможем свергнуть царя?       Бабушка хитро прищуривает глаза.       - Знаешь, почему ты так не уверен, сынка? Тебе не за что сражаться. Нетронутое у тебя сердце. От этого и не уверен ты. Месть не самая главная движущая сила, сынка, - шепелявит старушка, отряхивая плечо Максима.       - А что самая главная сила? – спрашивает Отто фон Штирлиц так, будто он маленький мальчик, стоящий перед бабушкой, опытной и многое пережившей.       - Будто не знаешь, - сипло смеется старушка. – Иди, сынка, иди. Сложный у тебя день завтра. Судьбоносный.       Исаев, успокоенный монотонным голосом старой женщины, выходит на улицу. Холодный воздух заполняет легкие, голова сразу проясняется. Максим отгоняет всё мысли прочь.

***

8 января.       Отряд тихо выходит на пустую, заснеженную улицу. Каждый их шаг твердый и непоколебимый, они почти бегут от предвкушения и желания быстрее воплотить в жизнь тот гениальный план, что придумал их лидер. Сам Отто фон Штирлиц напряжен до предела. Как бы не был Максим Исаев уверен в своем плане, в своих людях и в себе, он не мог не трепетать перед тем, что им предстоит сделать. Ему всего двадцать два года, многие из тех, кто стоит сейчас идет рядом, считают его совсем мальчишкой. Гениальным стратегом, но мальчишкой. Хоть он и успел доказать обратное, это его первое настолько крупное, рискованное и опасное дело.       Навстречу бунтовщикам из-за большого купеческого дома выходит такой же отряд. Молча, даже не кивая друг другу, они продолжают свой путь. В этот момент люди не сомневаются в своих силах. Общая сплоченность творит чудеса. Штирлиц чувствует волну патриотизма, захватывающую его людей. Он уверен, что нигде не просчитался, что именно сегодня все изменится. Они все уверены в этом.       Только один человек, знающий о том, что сегодня произойдет, боится и сомневается. Феденька случайно услышала о восстании утром на базаре. Двое мужчин разговаривали у прилавка с одним из торговцев. Федя засмотрелась на блестящий лисий мех и не могла понять, как же человек может так бездушно убивать животных ради их шкурки, ведь этот прекрасный рыжий цвет намного бы лучше смотрелся на живой лисице. «Да уж лучше бы лисицу показывали, да деньги за это брали», - в душе вздыхала Феденька. На её личике отражалась всемирная скорбь по всем убитым в мире зверькам.       - Дык сегодня же… Это... Восстание ихнее, - с трудом находя слова, говорил один мужчина своему товарищу.       - Ты это, потише, - Феденька заметила, как скосил на неё глаза купец, и поспешила быстрее под защиту Василисы, как раз ругающейся с одним из торговцев.       Святочная неделя была в самом разгаре. Каждый день девушки звали Федю погадать на суженного, но Феденька после того своего ряженного решила, что больше с зеркалами и духами играться не будет. Василиса и её муж Митька собрались в гости к соседям.       - Феденька, корову накорми, а то я не успела. А то ведь зажмотится, скотина такая, - наставляла Васька, накидывая на волосы свой любимый алый платок. – Мы ненадолго, не скучай.       Как только Василиса и Митя оказываются за порогом дома, Феденька идет в сарай, к рыжей корове Тыковке. Матрешка увязывается за хозяйкой, скорее всего думая, что ей перепадет немного молока. Федя ворчит на кошку, которая путается у неё под ногами и требовательно мурлычет. На это мурлыканье Феденька никак не реагирует, потому что все её мысли заняты одним человеком, Отто фон Штирлицем.       В последние пару дней девушка умудрилась впихнуть в него качества всех книжных героев, истории которых хоть раз попадались ей в руки. Усы, прежде седые, налились чернотой, глаза засверкали озорно и хитро. Прежний образ спокойного и рассудительного мужчины в летах вытеснил бойкий черноокий казачок средних лет. «Как же можно спокойно войну вести-то? - рассуждала Феденька. – Такую войну можно только с огоньком, с задором. Ведь все слышали, какие наглые и веселые эти партизаны. Значит, есть им у кого учиться. А у кого же еще учиться, как не у командира?»       То, что утром Федя слышала на базаре, не перестает волновать девушку. Одна картина ярче другой вспыхивает в воображении, то пугая, то заставляя ликовать. Феденька представляет, как бесстрашно сражается с самим царем Отто фон Штирлиц, как его бравые бойцы отбиваются от царской армии голыми руками. Самым удивительным было в воображении Феди то, что в сражении не пролилось ни капли крови, которой девушка боялась, поэтому даже в своих фантазиях она исключала любую возможность её проявления. Все в голове Феденьки складывалось героически и благородно, но без особых подробностей. Как на сцене, где при протыкании героя шпагой, актер просто прижимает её локтем к ребрам. Неправдоподобно, но девушка никогда не видела настоящего боя, поэтому и достоверно представить его не могла.       Федя, с хворостинкой в руках, прыгает по сараю, воинственно вскрикивая и атакуя то корову Тыковку, то стог сена. Кошка Матрешка скачет вокруг Феденьки, пытаясь лапой поймать пляшущий кончик хворостинки. Не на шутку развоевавшаяся девушка, стараясь не дать поймать любимице хворостинку, всем весом прыгает на стог сена, который вдруг издает вой раненого медведя.       Испуганно закричав, Федя скатывается со стога и забивается в денник к Тыковке. Матрешка, потрясенно шипя на шевелящееся сено, подрагивает хвостом и больше походит на большой, ощетинившийся шар шерсти на лапках, чем на обычную кошку.       - К-кто т-там?! – тонким, сиплым от испуга голоском вопрошает Феденька.       - Черт… Подай мне руку, пожалуйста, - Феде отчетливо видно, как из стога с трудом выбирается человек.       Он с раздражением отбрасывается охапку сена и девушка зажмуривается, увидев на нем капли крови. «Тише, тише, тише. Все хорошо, все нормально. Нужно помочь ему», - уговаривает себя Феденька, но не двигается с места.       - Ты кто? – голос у девушки заметно дрожит.       - Партизан, - зло шипит человек, осторожно усаживаясь на сене. – План провалился, спасаюсь бегством.       Феденька, услышав, что операция не сработала, не на шутку пугается. Забыв о своих страхах перед этим незнакомым мужчиной, она вскакивает и подходит ближе. Потыкав в него для верности хворостинкой и получив недоуменный взгляд, девушка успокоилась. В тусклом свете керосиновой лампы Федя замечает царапины на лице и руках бойца. Старая шинель изорвана. Хотя, может быть, что шинель и не была старой, но сегодняшние обстоятельства сделали её раритетом.       - Пожалуйста, не выдавай меня, - хриплым шепотом просит совсем молодой парень.       Феденька стоит на коленях перед сидящим человеком так близко, что чувствует его дыхание на своих растрепанных волосах. Заворожено глядя в васильковые глаза, напуганные, отчаянные, но все еще неукротимо горящие, девушка думает только об одном. Если операция провалилась, то что сейчас с Отто фон Штирлицем? Может быть ей удастся уговорить этого парня рассказать ей о народном герое?       - Как тебя зовут? – тихонечко, будто её может кто-то подслушать, спрашивает Феденька.       Боец недоверчиво прищуривается, словно проверяя, можно ли доверять ей. В сверкающих глазах отражаются всполохи борьбы с собой; осторожность и предприимчивость мешают доверять людям. Тем более таким миловидным особам, которые пугаются каждого шороха, а увидев пистолет или саблю, сразу выдадут всю информацию, включая даже самую мелкую.       - Максим, - негромко отзывается парень.       Феденьку такой ответ, похоже, не слишком устраивает. Она хмурит лоб и прищуривается так же, как боец секунду назад. Парень стискивает зубы, его ладонь непроизвольно тянется к рваной дыре в шинели. Федя догадывается, что именно там находится главная причина, по которой этот человек прячется здесь.       - Максим Исаев, - выдыхает партизан, лишенный всякого желания думать и опасаться.       Он слишком устал и ему слишком больно, чтобы беспокоится о собственной безопасности.       - Я Федя. Достоевская, - отвечает Феденька, аккуратно убирая косы назад.       Через пару минут перед ней уже стоит ведро с водой и валяется старая простыня. Перебинтовывая рану Максиму, девушка не решается спросить, что же там с Отто фон Штирлицем? Да и парень казался слишком молодым, чтобы сражаться бок о бок с народным героем. Интересно, как отреагирует Васька и Митя на гостя?