Следы в моих венах

      16 ноября 2014 года       — Она родилась в Миссисипи,       Ее папаша был копом, а мамаша хиппи...* — заводит Энтони Кидис из колонок. Я делаю погромче. Не потому что балдею от группы, а потому что мне хочется нарушить хоть чем-то гнетущую тишину, которая заполнила машину. И так бывает всегда. Краем глаза ловлю, как Энди поправляет наушники и щелкает по боковой клавише телефона, делая громче свою музыку. Радио, которое слушаю я, он игнорирует. Не пытаюсь узнать почему. Не хочется лишний раз его дергать.       В руках у Энди пустой бумажный стакан из-под кофе. Это единственное, что он может потреблять из человеческой еды, как говорит он сам. Исключая алкоголь и всевозможные наркотики. От них он расслабляется, тоже по его словам. Я не верю, но и не запрещаю. Думаю, что в его положении иногда хочется забыться. Лично мне бы, прокусывай я каждую неделю чью-то шею, точно хотелось бы.       Мы останавливаемся на одной из заправок, и пока я рассчитываюсь, чувствую, как Энди не сводит с меня взгляда. Он голоден, я это знаю. За год он научился держать себя в руках, но не сумел побороть инстинкты. И свои отнюдь не братские чувства ко мне.       Я старался не думать об этом, Энди не поднимал тему. Он просто спал рядом со мной, иногда он мог прижать меня к стене и уткнуться носом в шею, начиная глубоко дышать. Я старался не обращать на это внимание. Понимал, что ему нужно это, а я, вызвавшись помочь, не могу отказывать.       — Ты не можешь ездить со мной вечно, — говорит Энди, когда мы снова выезжаем на трассу.       Вдавливаю педаль газа в пол, двигатель взрывается рыком, а столбы на обочине начинают двигаться быстрее. Правил не нарушаю, но еду на пределе дозволенной скорости. Энди не впервые поднимает эту тему. Примерно раз в месяц он говорит об одном и том же, я отвечаю одно и то же. Мне кажется, что это уже ритуал.       — Мы все решили, — отвечаю, не глядя на него. Но чувствую, что он не сводит с меня взгляда. — Я понимаю твое беспокойство...       — Не понимаешь, Тед, — в его голосе звучит какая-то отличная от обыкновения эмоция. И это заставляет меня немного сбавить обороты, замедлить скорость и посмотреть на него. Сзади нас сигналит черный пикап, едва не въехавший нам в зад, но мне плевать — тон Энди беспокоит гораздо больше.       Энди смотрит на меня спокойно. Только по нездоровому блеску глаз, теням под ними, бледному лицу и впавшим скулам можно понять, насколько он голоден.       — Что ты имеешь в виду? — уточняю, съезжая в правый ряд, а после и вовсе на обочину. Когда машина полностью останавливается, спрашиваю еще раз: — Чего я не понимаю?       Энди отворачивается к окну, всем своим видом показывая, что продолжать разговор не хочет. Но и я не собираюсь вновь заминать разговор и делать вид, что ничего не слышал. Меня беспокоит его тон, я хочу быть готовым ко всему.       — Энди, мне нужно знать, — мой голос достаточно спокойный и ровный. Пытаюсь придать ему еще и твердость, но это выходит хуже.       — Ты все равно не сможешь понять, Тед. Если сейчас не понимаешь, то и не сможешь, — он одним рывком поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза. Внутри что-то неприятно ворочается — от легкого страха и нервозности.       — Что я не смогу понять?       Энди глубоко вздыхает. Вижу, как его грудь вздымается под толстовкой с названием любимой баскетбольной команды Энди: «Lakers». Я никогда не думал об этом, но почему-то именно сейчас мелькает мысль о том, что ему неплохо было бы сходить на их матч. Развеяться, расслабиться. Разумеется, сытым. Вряд ли ему повредит хоть какое-нибудь развлечение, кроме наркотического или алкогольного дурмана.       — Я хочу тебя, Тед, — выдыхает Энди, продолжая смотреть в мое лицо. — Хочу всего и полностью. Мне хочется оказаться с тобой в одной кровати, хочется заняться с тобой сексом, хочется вновь почувствовать твой пульс на языке и ощутить вкус твоей крови. И то, что ты постоянно рядом, — меня это заставляет...       — Тебя это заставляет держать себя в руках, — прерываю его. Прекрасно понимаю, что он скажет еще, но не хочу слышать ничего из того, что может касаться его чувств ко мне. Для меня это слишком. Вряд ли я когда-нибудь смогу принять подобный факт.       — Ты держишь себя в руках рядом со мной, — повторяю, отвечая на его упрямый взгляд своим, уверен, таким же. — Не будь меня рядом, вряд ли бы ты обходился без смертей столько времени. Тебе нужна помощь.       — Я могу обратиться к Винсенту.       — Не можешь. Он убийца и... — сказать «превращает людей в вампиров» не поворачивается язык, я так и не смирился, — заражает людей этой дрянью ради развлечения.       Энди долго смотрит на меня, я смотрю в ответ. Мы оба молчим, и тишина спустя несколько секунд становится крайне напряженной.       — Ты до сих пор так ничего и не понял, да?       Хмурюсь — мне действительно непонятно, про что именно он сейчас говорит.       — Ты рано или поздно умрешь. Из-за меня или от старости — неважно. Ты умрешь, а я так и останусь семнадцатилетним подростком.       — Глупости, — я закатываю глаза.       — Я не понимаю, почему ты до сих пор отрицаешь это, — Энди потирает указательными пальцами виски. — Ты видел, что я пью кровь людей, ты видел, что мне это необходимо. Ты видел, что на мне заживает любая царапина.       — Но оторванная рука не прирастет обратно к твоему телу, — напоминаю я. Винсент в свое время очень саркастично отнеся к моим словам о чесноке и осиновом коле, объясняя, что и человек не выживет, если его проткнуть осиновым колом. Он тогда сказал, что вампиры более стойкие, умеют заживлять небольшие ранения, но вовсе не являются бессмертными.       — И это вовсе не значит, что я не смогу жить без нее, — Энди передергивает плечами, потом вновь вставляет в уши наушники и включает музыку. Слышу басы даже со своего места. И понимаю, что разговор закончен тем, с чего и начинался.       Как, в общем-то, и всегда.        14 ноября 2013 года       Мы сидим в кабинете директора в глубоких креслах с высокой спинкой. Напротив нас стоит, опираясь на стол, детектив Кларкс. Он не сводит взгляда с Энди, я в свою очередь с него. Энди упрямо молчит, как мы и договаривались.       — Мистер Райс, вы последний, кто видел Колина Дугласа. Вы должны понимать, что мы должны задать вам вопросы.       Я хмурюсь и внимательно смотрю на Кларкса:       — Мой брат находится в списке подозреваемых?       — Не совсем, но...       Он не успевает договорить — я его вновь перебиваю:       — Он не будет говорить без адвоката. Ни одного слова. Если вы его подозреваете и наш разговор автоматически переходит в стадию допроса, то он не станет говорить без адвоката, — твердо смотрю на Кларкса. Его лицо мрачно и непроницаемо. — Вы разрешите позвонить отцу? — вскидываю брови и не отвожу взгляд. Кларкс открывает рот, но сказать ничего не успевает — встревает Энди:       — Я скажу. Не нужен адвокат, я ведь невиновен, Тед, — он смотрит сначала на меня, потом на Кларкса. — Мы с Колином хотели провести вечер вместе, пришли в его комнату, начали... Ну, понимаете, — Энди нервно теребит прядь волос, потом начинает тянуть себя за край рукава. Кларкс снова кивает. Я не могу прочитать по его лицу, как он ко всему этому относится. — А потом к нему кто-то пришел. Я был в ванне, не видел. И Колин сказал, чтобы я убирался...       Выходит вполне складно и вполне правдоподобно. Я пытаюсь выдохнуть с облегчением крайне незаметно, потому опускаю голову и смотрю в свои колени. Все равно становится не по себе. Накатывает осознание, что мы сейчас обманываем полицию. Еще через пару мгновений понимаю, что я скрываю убийство. Я — тот, кто никогда не имел проблем с законом. Я — тот, кто сейчас вполне осознанно идет на обман полиции.       Мы выходим из кабинета еще через полчаса. Кларкс заставляет повторять Энди его историю раз за разом, но он почти не меняется в повествовании и не путается. Все выглядит вполне естественно, и нас отпускают.       Молча идем по коридорам, пока наконец он шумно не выдыхает и говорит:       — Я не хотел его...       Я реагирую быстрее, чем он успевает договорить. Быстрее, чем успеваю подумать. Прижимаю его к стене, зажав рот ладонью и быстро качаю головой:       — Молчи, — шепчу и понимаю, что мой голос хрипит от напряжения. — Не говори об этом вслух. Не в стенах этой школы. Нас могут везде услышать.       Смотрю на него несколько секунд, прежде чем понимаю, что его зрачки расширены, а зубы царапают кожу моей ладони. Грудь под школьной рубашкой быстро поднимается и отпускается, выдавая его состояние с головой.       Быстро отдергиваю руку и делаю шаг назад, но Энди неожиданно хватает меня за запястье, одним рывком переворачивает и уже сам прижимает меня грудью к стене. Я чувствую его спиной — он стоит совсем рядом, я могу ощутить его дыхание у себя на шее. С ужасом осознаю, что не могу пошевелиться, а затем ощущаю губы Энди на своей коже. Они горячие и сухие, он касается ими меня едва-едва, но и от этого пробирает холод.       Мне не противно от подобных прикосновений — просто никак, совершенно. И все равно хочется его оттолкнуть. Поза слишком компрометирующая, не хватало, чтобы нас застали в ней. Стоим-то посреди коридора, удивительно, как еще никто не прошел мимо.       — Энди, — шепчу, — отпусти. Это не смешно.       — Я не смеюсь, — он тоже понижает голос. Его пальцы сильнее обхватывают мое запястье. — У тебя пульс участился, ты знаешь? Тебе страшно? — он говорит, но его губы все равно касаются моей шеи в движении. И от этого по всему телу разбегаются мурашки, заставляя меня содрогнуться.       Мне не страшно. Мне не по себе от того, что я полностью в его власти. От того, что я не могу сопротивляться. Но ровно до тех пор, пока он не отпускает мою руку, прекращая считать пульс.       Быстро разворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. Хочу смотреть со злостью, но получается как-то... жалко. Я почему-то уверен, что весь мой вид жалок, потому что Энди неожиданно усмехается, но как-то невесело, и быстро идет по коридору.       Я его не догоняю. Просто смотрю вслед и думаю, что, возможно, ввязался не в те игры, потому что не все правила мне по зубам.       17 ноября 2014 года       Матрас прогибается под весом Энди. Я не сплю, он знает об этом, но все равно ложится рядом. Мне хочется отодвинуться, но сил просто нет. Несколько часов назад мы посетили очередной бар в очередном захудалом городишке, где вообще ничего не происходит, кроме пятничного вечера, который все ждут как манну небесную только из-за того, что бармен Сэм поставит другую пластинку — с танцевальными хитами девяностых, когда в остальное время в баре играет заунывная попса того же времени.       Иногда кажется, что в таких городах жизнь остановилась. Они похожи друг на друга, словно сделаны в начале прошлого века по одному и тому же проекту, Наверное, так оно и было.       В этих городах было всего несколько улиц, один придорожный бар и небольшой мотель-клоповник со скрипучими кроватями, ржавой сантехникой и тухлой водой. Даже люди казались совершенно одинаковыми: тусклыми, серыми и безжизненными.       Раньше я думал, что такие есть только в мегаполисах, где все куда-то спешат, бегут, не разбирая, какой день недели, но оказалось, что и за их пределами можно найти тех, кто выращен в инкубаторах. Только в других. Безжизненность жителей мегаполиса и безжизненность провинциалов разительно отличаются...       Холодные пальцы Энди касаются моей шеи. Я вздрагиваю, отвлекаясь от своих мыслей. Но пока молчу, ожидая дальнейших действий. Все равно не смогу сопротивляться, если он захочет что-то сделать — Энди сильнее меня, быстрее и... сопротивляться ему бесполезно.       Я не волнуюсь сейчас за свою жизнь. Энди поел. Он не голоден. Значит, у него снова проснулись совершенно другие инстинкты. Те, которых я стараюсь избегать, и которые отрицаю в принципе, но принимаю в те моменты, когда ему это необходимо. Энди не перегибал палку, всегда действовал осторожно и переходил черту очень редко, балансировал на грани. Поэтому, наверное, я все еще мог оставаться рядом с ним, мог не думать о том, что он хочет делить со мной кровать далеко не в одетом состоянии.       Его пальцы скользят по моей шее чуть выше, вплетаются в волосы, а потом переходят на горло — туда, где тревожно бьется мой пульс.       — Ты боишься, — Энди не спрашивает.       — Я не боюсь, — я говорю тихо, но, кажется, ему и не нужен ответ.       — Боишься. Сам не хочешь это признавать, но боишься. Ты в ужасе от меня. Я это чувствую, даже не дотрагиваясь до тебя. Твое сердце всегда колотится так сильно, что у меня не остается сомнений.       Он осторожно переворачивает меня на спину и нависает надо мной крупным хищником. Чувствую его дыхание, вижу, как блестят в полутьме его глаза. И понимаю — он прав.       Мне страшно.       — Что ты собираешься делать?       — Я хочу показать тебе, что рядом со мной опасно находиться. Не только из-за того, что я питаюсь кровью, но еще и из-за того, что я влюблен в тебя, — он обхватывает мои запястья пальцами и вытягивает руки наверх, продолжая говорить. — Я хочу тебя каждую минуту. Еще больше хочу с тех пор, как стал вампиром, потому что могу чувствовать тебя. Твоя кровь, твой пульс... Тед, ты не представляешь, насколько ты вкусный. Насколько ты сладкий.       — Ты бредишь, — мой голос хрипит, потому что мне становится совсем не по себе. — Энди, ты меня пугаешь.       — Я знаю, — он касается моей шеи уже губами. Ведет ими вверх, оставляя влажную дорожку от языка. Она неприятно холодит кожу. Энди переплетает свои пальцы с моими, надавливая на руки сильнее, словно пытаясь показать, чтобы я не дергался — он все равно сильнее. Я и не пытаюсь. Все мое тело снова сковывает неясная мне сила, заставляющая неподвижно лежать и даже не думать о сопротивлении.       Он продолжает касаться моей шеи языком, вырисовывая на ней одному ему понятные узоры. Такое уже происходило, но почему-то именно в этот раз меня это пугает особенно сильно. Сейчас я понимаю, что все серьезно. Настолько серьезно, что Энди держит меня на краю жизни и смерти, одним лишь усилием воли не обрезая эту тонкую ниточку, что сейчас пульсирует на моей шее.       Неожиданно чувствую, как он распарывает кожу зубами. Ощущаю, как несколько капель крови стекает вниз, щекоча, но Энди подхватывает их языком, скользя вверх до небольшой ранки. Меня охватывает непонятое возбуждение пополам с наслаждением. Совершенно ненормальным наслаждением, которое я не должен испытывать в подобной ситуации.       И я ловлю себя на том, что удовольствие испытывает не обессиленное тело, а мой разум. И это настолько необычно, что лишает меня на какое-то время способности хоть как-то думать и держать мысли вместе: они рассыпаются цветным калейдоскопом по всей голове, никак не желая собраться обратно во что-то единое и цельное.       Энди продолжает медленно вспарывать мою кожу зубами. Мне даже не больно. Он не всасывает кровь, он собирает ее языком с кожи, и именно из-за этого, наверное, я еще не отключился, как бывало обычно с жертвами вампиров. И мне приятно... до невозможности приятно, так, что хочется просто оттолкнуть его подальше, потому что кажется — еще чуть-чуть, и я просто умру от наслаждения. Энди ложится поверх моего тела, накрывая собой почти полностью, и оглаживает мои руки, запястья, но эти движения кажутся машинальными — он полностью сосредоточен на моей шее.       Не знаю, сколько это длится. Мне кажется — вечность. Я изнемогаю от невыраженного желания чувствовать его язык еще и еще, но в то же время мне хочется закончить все это быстрее. Хочется умереть именно так. Проносится мысль, что, если Энди оторвется от меня хотя бы на секунду, — я точно умру.       Но этого не происходит.       Когда он наконец отстраняется от меня, я часто дышу и медленно начинаю ощущать свое тело и свою власть над ним. Мысли медленно возвращаются в прежне русло, и я вскакиваю на кровати, с ужасом глядя на Энди. Он стоит возле окна и раскуривает косяк с марихуаной.       Мы оба молчим. Я никак не могу привести себя и свои мысли в порядок, меня всего колотит. Хочется обхватить себя руками, залезть под одеяло и заснуть на несколько лет. Мне страшно, мне неловко от произошедшего. Мне непонятно.       — Уезжай, Тед, — говорит Энди, нарушая почти мертвую тишину — только какая-то ополоумевшая кошка кричит где-то на задворках мотеля. — Уезжай, или это будет повторяться каждую ночь.       — Что это было?       Он поворачивается — медленно, совершенно неспешно — и смотрит на меня с почти невидимой усмешкой.       — Это секс, Тед. То, что ты испытал, — люди обычно испытывают во время секса.        — А в Алабаме сидела за решеткой       Всего лишь за то, что не вписалась в обстановку,* — радио продолжало крутить одну и ту же песню. Я переключаю станцию и делаю громкость тише. Музыка отвлекает, хотя в голове нет ни одной мысли. Смотрю на дорогу совершенно безучастно, подпевая песне, которая уже замолкла в выключенном радиоприемнике.       Испытываю совершенно разные эмоции, но неожиданно понимаю, что главная из них — облегчение. И свобода. Я свободен.       Я еду домой. *Используется текст песни Red Hot Chili Peppers – Dani California, а также упоминается вокалист этой группы Энтони Кидис.