Вкус музыки и смерти

Ludovico Einaudi — Le onde Вечерний воздух остудил пылающие щеки Джона, и он вдруг остановился и замер на полушаге, глядя в ледяную рябь канала. Холодные волны стремительно неслись мимо каменной набережной и исчезали в мельтешении отражений и блеска ночных огней. Это были краски и мазки, словно вышедшие из-под руки Ван Гога или Мунка, растекшиеся с великих полотен импрессионистов. И кто-то говорил, что не видит в этом природы? Но вот она, как никогда яркая и живая. Это зрелище заворожило Уотсона и дало ему время отдышаться и успокоиться. Едва его пульс пришел в норму, он словно бы вынырнул из этих прекрасных волн, огляделся и почувствовал стыд, что неизменно следует за вспышками гнева. В самом деле, что за нелепый повод для ссоры! Но почему-то он больше не смог терпеть: если бы это не случилось сейчас, то наверняка произошло бы позже. Впрочем, он хотя бы не закончил это все грандиозным скандалом, пусть и сбегать тоже не лучший выход. Этот дешевый прием он всегда терпеть не мог, но оказалось, что это довольно действенно, когда голове требуется холодный воздух, чтобы вытравить из нее всю дурь. Джон прислонился к ограждению на набережной и снова заглянул в разноцветную рябь. От черной воды с россыпью драгоценного света шел затхлый запах холодной тины, а ему хотелось почуять свежесть морского бриза. Уотсон досадливо отвернулся и пошел прочь. Ему очень нужен был друг. Друзья невероятно спасают нас в самых разных ситуациях, даже когда нам кажется, что никто не сможет помочь, именно они находят правильные слова, чтобы поддержать нас. Удивительная вещь дружба, возможно, даже более удивительная, чем любовь, хотя и ей есть место здесь. У дружбы голос кларнета и запах миндального печенья… как в детстве. В метро он ехал в толчее возвращающегося домой офисного планктона, жалея, что не решился так далеко идти пешком и что не взял кэб. Впрочем, стоять в пробке было бы ничем не лучше, разве что там на него никто бы не наваливался сзади и не отдавливал бы ноги. Джон отчаянно не думал о том, что произошло сейчас у него с Джеймсом, хотя его мысли опасливыми рыбками кружились вокруг этого бушующего водоворота невысказанных слов и незаживших обид. А еще был Шерлок. Джон больше не мог скидывать со счетов то, что ему нравился этот мужчина, что он желал бы его, если бы не был связан отношениями с другим, но еще Джон знал, что не может позволить себе стать изменником и предателем. Нет, этого не будет. Он взрослый человек и сумеет удержать себя в руках. Район, где он жил до встречи с Джеймсом, выглядел как обычно запущенным. Вечером здесь было довольно опасно, но Джон не был бы собой, если бы признал, что опасность даже в простой драке манила его сюда не меньше, чем возможность поговорить со старым другом. Он зашел в ближайший цветочный магазин у метро и купил букет цветов, прежде чем отправиться к миссис Тернер. Парикмахерская работала допоздна, а женщина трудилась почти без выходных. Она всегда говорила, что дома ее убивают старость и память, потому работала во все смены, что могла. А еще убирала здание, чтобы как можно дольше оттянуть возможность попасть домой и остаться наедине с самой собой. И все же света в этой прекрасной старушке было столько, что, хоть она и раздавала его всем и каждому, он сиял в ней, словно рождественская гирлянда, привлекая к ней людей. Джон ценил не только ее доброту, но и острый ум, мудрость, опыт и самое главное — умение выслушать. Здание ни капли не изменилось с его последнего визита. Он должен был признать, что теперь приезжает довольно редко, а его волосы перепоручили какому-то именитому стилисту, но все же он не забывал о друге. Миссис Тернер это тоже знала, особенно когда долг за ее квартиру неожиданно исчез. Джон толкнул старую дверь, и она ответила звоном колокольчика. Администратор, ярко накрашенная девушка, едва оторвавшись от смартфона в руках, окинула его взглядом, полным презрения ко всем, кто задевает этот несчастный звонок, и вновь уткнулась в экран телефона. — Джон! — воскликнула миссис Тернер, увидев в зеркале посетителя. — Как неожиданно, дорогой! — Я не вовремя? — улыбнулся и спросил Уотсон. — О, ну что ты! Конечно, нет. Я освобожусь минут через десять. — Тогда я подожду у служебного входа? — Хорошо, — миссис Тернер ни на секунду не отвлеклась от стрижки даже во время разговора. Джон вышел и обошел здание, оказавшись у небольшого крыльца, освещаемого неяркой лампой. Он закурил и облокотился на хлипкие перила, выдыхая в прохладный воздух горьковатый дым собственного разочарования. Уотсон надеялся, что никогда больше не потеряется в себе и в своей жизни. Он до ужаса не любил эту потерю контроля, словно компас вдруг менял все направления местами, а он снова оказывался в океане на маленьком судне посреди шторма, который вот-вот сметет его с лица Земли. Но сколько бы он ни выныривал из бушующих волн, рано или поздно они снова накрывали его суденышко. Джон не сомневался, что однажды этот шторм его все-таки утопит. — А вот и я, — миссис Тернер выскользнула из двери, кутаясь в шаль. — Ох, опять ты куришь, Джон, — она покачала головой. — Простите, миссис Тернер. — Что тебя привело, дорогой? Рассказывай, я же вижу, что у тебя на душе тяжко. — Это вам, — Джон протянул букет. — Я пришел посоветоваться. — Спасибо, давно мне не дарили цветов. У вас с Джеймсом неладно, да? — Да, сам не знаю, что происходит. — О, дорогой, это всегда бывает. — Да! Но что делать дальше? Он изменяет мне, он обращается со мной… дурно. Я начинаю думать об утешении. Все так запуталось, что я не могу разобраться… — И, конечно, не можешь писать. — Да, с трудом, — Джон опустил голову. — Знаешь, не буду говорить ничего о твоем Джеймсе, хотя он далеко не такой уж божий одуванчик, каким ты хотел его видеть. Но вы не единственные, мой дорогой. Весь мир таков. Люди любят друг друга, но мы все такие разные, что когда не совпадаем гранями с другими, то раним их. Или ранят нас. Как бы сильно вы ни любили друг друга, как бы вы ни старались себя ограничить, но вы лишь выращиваете в себе новые грани. Люди меняются, но всем им нужно только одно — уверенность. Когда ты четко знаешь, что ты любишь, и тебя любят в ответ — никакие грани не страшны, а все ссоры может решить поцелуй. Но если уверенность в чувствах хоть немного пошатнулась — мир будто бы падает в бездну. Вот и подумай: можешь ли ты решить все ваши беды поцелуем? И если нет, то в ком ты не уверен? В нем или в себе? — В нас. — Никогда не забывай слушать свое сердце, Джон, оно знает то, что нам нужно, лучше, чем друзья, психотерапевты и умные книжки. Жизнь не проста, но ее нужно прожить в согласии с ним. Что оно говорит тебе? — Только одно — играй. — Тогда играй, мой мальчик, твори! Забудь обо всем, что тревожит тебя, пусть жизнь сама вынесет тебя на нужный берег. И если это твой человек, то он все еще будет рядом с тобой. А если нет… что ж, на другом берегу тоже живут люди. — Я не могу поймать настрой. Я пишу, но музыка изменилась, она дается тяжело, каждая нота словно прорывается через меня. — Если душа закрыта, то как же ей выйти? — Я не понимаю, как мне быть. — Ты изменился — твоя музыка изменилась. Ты не признаешь этого, закрываешься от себя, вот музыке и тяжело. Что если взглянуть на самого себя без утайки? Однажды все равно придется, так почему бы не сейчас? Джон слегка нахмурился, но затем улыбнулся и обнял женщину. Господи, кто бы только знал, как он был благодарен ей за то, что она смогла найти для него нужные слова. Миссис Тернер трепала его по голове и тихо смеялась. — Все мужчины остаются мальчишками до конца своих дней. Кого бы вы ни любили: мужчин или женщин, но вы всегда делаете одни и те же ошибки. Впрочем, весь мир таков, как я уже сказала. А теперь я пойду, Джон, у меня скоро клиент. Я верю в тебя, хорошо? — Спасибо, миссис Тернер. — Я очень рада, что ты пришел, Джон. Женщина еще раз улыбнулась и ушла, а Уотсон понял одно — прежде чем делать поспешные выводы, не стоит ли сделать все, что в твоих силах, чтобы не потерять? Уйти, захлопнуть дверь, сжечь все мосты можно в любую минуту. Сказать обидные слова или сделать больно — тоже. Но вернуться, попытаться понять или простить можно только здесь и сейчас. «Какая прелесть, — мурлыкнул неожиданно проснувшийся внутренний предатель, — у меня прямо зубы сводит от всей этой чепухи с групповых занятий с психотерапевтом. Понять, простить… это, конечно, да, но что ты будешь делать с самим собой и своим желанием? Кажется, это именно тебя передергивает от одной мысли о постели с Джеймсом, или я не прав? О, нет, Джонни, так просто не будет». «Что ж, я знаю, что нужно делать: мне нужен рояль и я сам. И то, и другое у меня есть. Даже если будет непросто — я готов». Ночью студия, где репетировали «Nos musica», разумеется, не работала. Но охрана, да и сам владелец здания давно бросили бороться с одним джазовым гитаристом и одним руководителем оркестра, которые умудрялись оставаться здесь до самого утра ради новых шедевров. Впрочем, пока их шедевры приносили деньги, а значит и плату за помещение, им было позволено почти все. За исключением курения. Джон не знал, где его телефон: он то ли потерял его, пока сбегал из дома, то ли оставил в гостиной, зато ключи были на месте, так что вернуться домой он сможет даже за полночь. До студии Джон ехал в кэбе. Светящийся водоворот улиц проплывал мимо него новыми картинами, город нашептывал несколько нот, которые Джон никак не мог уловить и только больше хмурился. Выйдя из такси, Уотсон позвонил в двери. — Мистер Уотсон? Очередная ночная репетиция? — беззлобно спросил охранник. — Привет, Тэд. Не могу дома работать. Пустишь на пару часов? — Хоть до утра. Джон проскользнул внутрь и тут же направился в полутемную студию. Он включил одну лампу в самом дальнем углу зала и сел за рояль, едва сбросив куртку на пол. Тишина наполнялась предвкушением. Джон не знал, как именно ему заглянуть в себя; он мог бы долго сидеть и вести диалог с подсознанием, с которым и соглашался-то не всегда, но кто знает, действительно ли это правильный метод? Но он говорил на языке музыки лучше, чем на всех остальных языках, которые знал. Он мог рассказать в нескольких тактах о том, что творится у него на душе, но не знал, сумеет ли сейчас. Его ладони замерли над клавишами. Джон закрыл глаза и решил: пусть образы сами находят его, пусть река несет его к берегу. И она действительно наполнила его голову темной водой, в которой широкими мазками плавали светящиеся пятна, превращающиеся в вечное непостоянство от ряби волн. Он покачнулся и почувствовал эти волны, потянулся к ним, позволил их ледяным объятьям забрать себя и унести. С его пальцев сорвался глубокий перелив, и река хлынула вокруг, разливаясь в этой мелодии. Это был полный, глубокий поток, в котором Джон, ухватившись за него, увидел Джеймса. Его водопад раньше был светлым и чистым, но сейчас во тьме его взгляда Джон чувствовал горечь и запах тины, затхлость, которая не давала ему в полной мере отпустить эту музыку к вершинам чистоты и гармонии. Ведь волны не должны быть такими! Нет, не река, а море! Зеленые волны, пусть даже холодные, сбивающие на своем пути все и вся, но чистые и искренние. Если бы кто-то мог видеть музыку, то он бы увидел, как среди Лондона взметнулись зеленые волны прозрачной и прекрасной мелодии, затихающей под пальцами гениального маэстро. «Это не Джеймс», — подумал Джон. — «Это Шерлок. Джеймс — река, но не море, и когда я почувствовал, что мне тесно во тьме, то увидел его глаза, его зеленое пламя. Если я должен быть честен, то я признаю. Моя музыка говорит о них обоих, как и я сам. Пусть будет так. Я дам Джеймсу и себе последнюю попытку, если она не сработает — я уйду. А там — будь что будет». Джон думал об этом, пока из-под его пальцев рвалась черная река, превращающаяся в море, тьма, в которой неожиданно зажигались звезды. Не фонари среди ряби волн, а целое небо светящегося млечного пути. Он так и играл один среди ночи, пока не выдохся, раздав самому себе все ответы на все вопросы до конца, чувствуя небывалое облегчение. Он покинул студию в четверть двенадцатого, простился с охранником, поймал кэб и всю дорогу думал только над тем, как начать разговор с Джимом и как тот должен быть зол на него сейчас. Машина притормозила возле дома с бордовой дверью, в окнах еще горел свет, и Джон, глубоко вздохнув, зашел внутрь. — Ты вернулся! — Джим показался с кухни, на одном плече у него было полотенце. Он поспешно вытер руки и бросился к любовнику. — А я вот… решил приготовить что-нибудь, — Мориарти смущенно улыбался. — А я играл в студии… Эм, я хотел… — Да, я тоже, — Джеймс выдохнул и потянулся к куртке Джона. — Раздевайся скорее. Джон не знал до конца, рад ли он тому, что Джим так легко отпустил их ссору, или нет. Но сам он, улыбаясь и стараясь быть как можно более милым, чувствовал, что ненавидит себя за малодушие. На поздний ужин было рагу, которое Джим научился готовить в одном из своих путешествий. Они оба не пили вина, зато с удовольствием выпили кофе, даже посмотрели начало какого-то фильма со странным названием. Спать отправились вместе, отчаянно придавая всему вид нормальности, словно это было возможно, будто маскируя следы крови под рисунок на рубашке. Джон позволил себя обнять, но сон не шел к нему. Он лежал в теплых руках Джеймса и слышал в своей голове ту мелодию, которую назвал «Волны». Он чувствовал, как зеленое море в его голове разбивается о скалы в переливах и почти ощущал соль на своих губах и морской ветер, приносящий запах песка, пока в шуме машин за их окном раздавался отзвук прилива. Утро наступило неожиданно быстро. Словно Джон и не ложился вовсе, а только задремал, убаюканный мягким покачиванием. Но вставать все равно пришлось — на сегодня были большие планы. Впрочем, прохлаждаться вообще времени не было. Чуть больше месяца осталось до гастролей, им нужно успеть до конца ввести Шерлока в старые композиции, решить, какой новой вещью заманивать людей на концерт в апреле, до которого оставался месяц после гастролей. Это не говоря о том, что Джону нужно еще представить композиции для сериала BBC. Дел невпроворот, а он разлегся. Быстрый душ, и Уотсон почти почувствовал силы в себе, хотя для полного счастья не хватало завтрака. Джеймс сегодня решил составить ему компанию за трапезой, что удивило, обрадовало и раздосадовало одновременно. — Какие планы на сегодня? — спросил Мориарти, не отрываясь от блинчиков. — Сначала репетиция со всеми, а затем мозговой штурм с Шерлоком, — Джон решил, что лгать он точно не будет. — Вот как? — тон Джима мгновенно изменился, словно он внезапно наткнулся на острый перец посреди земляничного варенья. — Успеешь к ужину? — Постараюсь, а ты? — Разумеется. Как всегда. Если буду задерживаться — отпишусь. Хорошего дня, мне пора. — И тебе удачного дня, — Джон чувствовал, как тяжело дается Джеймсу это даже видимое спокойствие, но скрывать свою жизнь от него не желал. Либо да, либо нет — все просто. Мориарти вылетел из дома почти как Джон накануне вечером, сел в машину и достал телефон из кармана серебристого пиджака. Игры закончились, пора было прощаться с Шерлоком Холмсом. Это уже было исключительно личным делом. Джеймс был уверен, что доказать его причастность к финансовым махинациям или убийствам будет невозможно, каким бы умом ни обладали Холмс и все отделение МИ-6, он прекрасно знал то, что сумел построить. Но противник решил пойти другим путем и начать с его личной жизни, в которой безошибочно определил самое уязвимое место. Конечно, его план имел свои недостатки, но что поделать, нельзя выиграть партию не пожертвовав фигурой-другой. Впрочем, Джеймса бесило не только то, что Шерлок так легко вклинился в его жизнь и его дела, а скорее то, как быстро он занял его место. Раньше Джон часами мог разговаривать о своей музыке — теперь для этого требовался Холмс. Раньше Джон спешил к нему, а теперь они проводили время с этим гением скрипки. Раньше Джеймс был первым, кто слышал новые композиции — теперь он бы не удивился, если бы Джон сказал, что советуется с Холмсом. Быть кому-то нужным, необходимым, быть связанным с чьей-то судьбой оказалось невероятно приятно, вот только прощаться с этим местом было слишком больно. С Себастьяном он никогда этого не чувствовал, они не предъявляли этих прав на жизни друг друга, но четко понимали, что если и могут кому-то довериться, то только человеку напротив. Впрочем, это касалось работы, бизнеса, определенных темных делишек, но никогда — их личных пристрастий, какого-то душевного тепла. Все эти вещи подарил ему именно Джон, а теперь их отбирали, словно до этого он их получил по ошибке. Джим с бешеной скоростью набирал смс всю дорогу до офиса. Так что когда он вошел в эту стеклянную тюрьму с хромированным блеском хай-тека, то знал — в его кабинете сидят все нужные лица его нового театрального представления. И не дай им Бог не быть там. Не останавливаясь и ни на кого не глядя, Мориарти хмуро прошествовал по огромному холлу к лифту, который уже вызвала для него охрана, влетел в едва открывшиеся двери и почти ударил по кнопке нужного этажа. Почему-то каждый раз, когда они ссорились с Джоном, или Джеймс чувствовал угрозу их отношениям, это место не нравилось ему больше, чем обычно. Сегодня не стало исключением — он с ужасом вспоминал отвратительный кабинет, а главное — огромное окно в пол, откуда открывался вид на сумрачный, утонувший в тучах Лондон. — Мистер Мориарти, вас ожидают… — попытался доложить помощник, едва лифт открылся, довезя своего пассажира до рабочего места. — Знаю, — отрывисто бросил он и, влетев в кабинет, с грохотом захлопнул дверь, оставив Брауна в недоумении и раздражении. За длинным столом, предшествующим столу Джеймса, собралось шесть человек. Это были совершенно разного вида мужчины. Несмотря на то, что каждый был в костюме, нельзя было заподозрить в них людей одного сорта. Джим с грохотом отбросил куда-то в сторону ужасного дивана свой дипломат и сел в кожаное кресло, расстегивая пиджак. — Надеюсь, что каждый из вас понимает, почему мы сейчас собрались здесь? — спросил он, обводя негодующим взглядом каждого из собравшихся. Ни один не издал ни звука, а Мориарти продолжил. — Каждый из вас ответственен за какую-нибудь оплошность — назовем это пока мягко — которая привела на наш след МИ-6 и Шерлока Холмса. Я принял решение покончить с этой заразой, возомнившей себя гениальным шпионом и детективом, разработал план и сейчас поделюсь им с вами, мои отсталые друзья. Каждому в этом чудесном, идеальном представлении отведена своя роль. Вы меня поняли? На этот раз я все же хочу услышать ответ! — в голосе Джеймса, разъяренного утром одной единственной фразой Джона, послышались отчетливые истеричные нотки. — Да, мистер Мориарти, — нестройно и довольно опасливо ответили мужчины, которым было известно, что Джеймса стоит бояться, особенно, когда он пребывал в состоянии по типу нынешнего. — Отлично, — Джим нажал кнопку соединения с секретарем. — Браун, принесите нам кофе и шоколадного печенья. Итак, как вы понимаете, я созвал вас, чтобы решить одну задачу: как нам убить Шерлока Холмса. — Мистер Мориарти, — обратился к нему один из мужчин: широкоплечий, высокий, со шрамом поперек левой щеки, — не вы ли говорили, что мы не можем убить Шерлока Холмса, пока он находится поблизости от… мистера Уотсона? — Как это здорово, мистер Липман, что вы вспомнили об этом, — воскликнул Джеймс и картинно взмахнул руками, — это очень важно для моего плана, потому что первая его часть состоит именно в том, чтобы Холмс убрался от Джона куда подальше. — Его не запугать, — недоверчиво проговорил интеллигентного вида господин в очках, поглаживая седеющие волосы на виске. — О, мы не будем его запугивать, мы сделаем так, чтобы Джон сам выгнал его. — Но разве мы не пытались? — На этот раз мы не станем церемониться. — При всем уважении, мистер Мориарти, я все еще не понимаю, что именно вы задумали. — Мы разрушим жизнь Джона до основания. Мы лишим его возможности выступать, места репетиций, душевного равновесия. Мы должны вытащить на свет Божий все самые грязные тайны участников оркестра, особенно, мы должны залезть в прошлое Холмса и его семьи. Подкуп, шантаж — действуйте как угодно, но ни один зал не должен принять оркестр, пока в нем находится Шерлок Холмс. Пусть Джону делают самые непристойные предложения, пусть перед ним захлопывают двери, пусть пишут ужасающие статьи! Взломайте сайт, в конце концов! Найдите любые средства воздействия, чтобы гениальность не спасла его. Пусть его привлекут к выплате неустоек, пусть откажут в студии. За ним должны следить неустанно: все передвижения, звонки, прослушка голосовой почты, соцсети. Но самое главное — он должен понимать, что все происходит из-за Холмса. А как только он избавится от него, не выдержав разрушения своего детища, мы аккуратно уберем этого любителя частного сыска, а Джон отправится в Австрию, где я лично верну ему утраченную репутацию. — Но если мистер Уотсон узнает… — Если он хотя бы заподозрит в этом мою руку, то каждому из вас я отрублю лично по одной, — Джеймс отпил кофе, который только что поставил перед ним побелевший от злости Браун, и улыбнулся самым милым образом. Пока Джеймс Мориарти рассказывал во всех подробностях свой план, ничего не подозревающий Джон приближался к студии в отличном, как ни странно, настроении. Он был абсолютно уверен, что Джим к вечеру непременно отойдет, что эта ревность не может длиться вечно, что он действительно смог справиться с собственными противоречиями, а заодно предвкушал репетицию с Шерлоком вечером. «Это тебя больше всего заботит, как я посмотрю», — усмехнулся внутренний предатель и заворочался в только успокоившемся подсознании Уотсона, подбрасывая тому образы каждой встречи наедине с Шерлоком в прошлом. — «Ты уверен, что до музыки вам будет дело?». Джон привычно выругался и остановился покурить недалеко от входа. Его не отпускал привкус и запах морской соли, его по-прежнему с головой накрывали прохладные зеленоватые волны, что ласкали его тело во сне, и он точно знал, что эти сны, эта музыка, этот вкус — неслучайны. Уотсон медленно вдыхал горьковатый дым в надежде перебить этот стойкий морской вкус во рту и смотрел на серое небо, все еще затянутое тучами. Погода по-прежнему не менялась, и чувствовался в этом какой-то ужасающий День Сурка. Время медленно уплывало вместе с витиеватыми колечками дыма, покуда Джон, наконец, не зашел в собственное царство музыки. У него было много планов, и он сам не знал, как же ему успеть все выполнить. Поэтому он разделил день на части, поставив в каждой по цели, как часто делал в армии для порядка. Едва войдя в студию, он не позволил себе ни долгих разговоров, ни разглядывания пристально направленного на него взгляда — Джон сразу же влился в работу, прыгая в ее русло с разбега. — Не захлебнитесь в собственном таланте, мистер Литовски! — кричал он, пока в первой части они разыгрывались двумя композициями из старой программы. — Или вы забыли ноты партитуры и разучились читать? Я вам сейчас их назову, но тогда заканчивать репетицию вам придется за той дверью. — Я просто хотел Шерлоку помочь! — возмущался Денни, который был в очередной раз чересчур весел. Его хулиганство не то чтобы раздражало Уотсона, но иногда заставляло показывать крутой нрав, скрывавшийся за мягкостью голубых глаз. — Еще раз ему так поможете, и я вас за скрипку поставлю, только потом не обижайтесь! Джон выкладывался как никогда, не делая перерывов и не позволяя никому из своих подопечных вырываться из ритма. Шерлок при этом слегка улыбался и всячески помогал. Он был почти безупречен в этот раз — словно бы они с Джоном оказались на одной исключительно верной волне. Эта мысль пробудила в Уотсоне воспоминания, и зеленые глаза, неотрывно следящие за ним, не способствовали тому, чтобы забыть о необъятном море, прорывающемся в его голове гармонией холодных пенных гребней. — Дома играть так, чтобы у вас все соседи и домашние животные знали наизусть, всем ясно? — Да, мистер Тиран, — ворчливо отзывался Денни, растирая собственные предплечья. — Все отдыхают, а Литовски раздает вот эти партитуры. — Вот черт! Джон усмехнулся и поманил Шерлока. Вдвоем они вышли из зала и направились на крышу. — Сегодня все в силе? — спросил Джон после первой затяжки, с удовольствием рассматривая, как изящные, бледные пальцы сжимают золотистый фильтр. — Да. Я полностью свободен, — Шерлок вспомнил свой разговор с Майкрофтом накануне этого дня о неожиданном предложении Джона и нахмурился. «— Неужели ты не понимаешь, — кричал в трубку Холмс-старший, — никто в здравом уме в этом гадюшнике не предложит поделиться славой! Это точно доказывает, что Джон если и не помогает убивать, то в курсе всех дел своего дружка! Неужели ты так ослеп от своих чувств, братец? — Осторожней на поворотах, Майкрофт! — рявкнул Шерлок. — Между прочим, это в интересах Джона. Это все равно его оркестр и его имя будет главным, он лишь предлагает мне официально потрудиться на него. Не вижу в этом ничего подозрительного. — О, ну разумеется. Ты будешь защищать его до самого конца, да? Пока не получишь от него пулю. Я предупредил тебя, Шерлок. Музыка, какой бы жанр мы ни избрали, всегда смешана с обманом и грязью. — Только не здесь. — Что же, когда я окажусь прав, я надеюсь, что будет еще не слишком поздно. Мне жаль только, что я уже не могу вывести тебя из игры. Все зашло слишком далеко. Думай, что ты делаешь. — Только этим и занимаюсь! — Незаметно, — бросил Майкрофт и отключился». — Что будем делать? — с интересом спросил Холмс. — У меня есть кое-что, что я бы хотел тебе показать, к тому же мы могли бы обсудить твою композицию и пару последних. Я думаю записать название всех, что мы уже разучили, те, которые мы будем играть на гастролях, и те, что войдут в новую программу. Еще хотелось бы услышать, как ты видишь эти композиции. — Ого, — Шерлок широко улыбнулся. — Планы грандиозные! — Это точно. — Домой можно не собираться? — Шутник. Кстати, если не против, могли бы пообедать сегодня вместе, а потом вернуться в студию. — Отличная мысль, — согласился Шерлок и почувствовал, как сердце затрепетало от надежды и от подозрений, посеянных, как бы он это ни отрицал, вчерашними словами брата. — Ты ведь слышал всю нашу программу? — хитро спросил Джон. — Купил все, что было в iTunes, — хмыкнул скрипач. — О, я стал богаче? Спасибо, друг, — Уотсон похлопал Шерлока по плечу и увел вниз, чтобы начать новый бой во имя красоты и гармонии семи нот. Они играли «Начало» и щемящую «После дождя», которая поразила всех без исключения в прошлый раз. Шерлок переживал, что она снова пойдет тяжело и будет причиной новой грусти для Джона, поэтому он старался еще больше: он соревновался с Беном, он поддерживал Джесс, он вносил свет в боль черно-белых клавиш, словно проводил рукой по золотистым волосам, забирая заботы. И видя это, слыша эту невероятную чуткость скрипки, остальные вдруг расслабились и отпустили свои творческие души для небольшого путешествия вглубь собственной тоски. Мелодия расцвела, стала еще прекрасней в своей почти невесомой болезненной чистоте: холодной и острой. Она рассыпалась каплями и переливами, забираясь, как ветер, во все потаенные уголки души, чтобы добраться до сердца и уколоть прикосновением ледяной ладони. Это была скорбь, которую только скрипка могла сдержать и успокоить. Шерлок же, который не мог не думать о Джоне и этой странной музыке, в которой ему досталась удивительная на его взгляд роль, возвращался мыслями к брату, уверенному в виновности его друга и к тому осознанию, что он заплутал в семи нотах и одной душе мистера Уотсона. Когда стрелка часов давно забежала за обеденное время, Джон, наконец-то, сдался и отпустил оркестр по домам с напутствием «играть, пока пальцы не откажутся работать». Сам он, взмокший и довольный до безобразия, начал собираться, чтобы пообедать. Денни ворчал, Мэтт ухмылялся, Джесс мило беседовала с Беном, с которым все чаще теперь уходила домой, остальные разбредались после напряженной репетиции. Тед, Джулс и Роб были последними, кто покинул студию, а Шерлок, накинув пальто, наблюдал, как Джон заканчивает свой разговор с Кристофером, подозрительно где-то пропадавшим в последние несколько дней, и одновременно пытается влезть в рукав своей парки. Он усмехнулся, думая, что Джон выглядит ужасно комично, но невероятно мило, поэтому Холмс, который вообще редко находил что-то милым, подошел и помог другу. Уотсон от неожиданности запнулся и покачнулся, но Шерлок, еще удерживающий воротник, легко предотвратил любую возможность оступиться, и будь он проклят, если щеки маэстро не подернулись румянцем, чуть заметным на загорелой коже и оттого еще сильнее притягивающим взгляд. — Хм, спасибо, Шерлок, — Джон действительно смутился и с трудом довольно сбивчиво закончил разговор с Кристофером. — Не за что, — Холмс, сама невозмутимость, натягивал перчатки. — Где обедаем? За углом? — Да, наверное. — Знаешь, Джон, выше по улице от Уигмор-холла есть кафе «Fratelli». Там отличная итальянская кухня. — Не возражаю, — Джон улыбнулся. — Кэб или прогуляемся? — Предлагаю прогуляться, а обратно можно и на такси. Небольшой перерыв нам бы не помешал. — Хорошо, тогда пошли. Мужчины вышли из здания, предупредив охрану, что вернутся максимум через полтора часа. Этот район Лондона отличался прекрасной архитектурой в лучших традициях города. Классические английские дома начала века, мощеные улицы — все было чинно, благородно и дорого. Гулять по такому Лондону — одно удовольствие, хотя и Шерлок, и Джон прекрасно знали и изнанку этих улиц с грязными обшарпанными домами и пабами, где можно было запросто расстаться с жизнью. Идти рядом оказалось легко, им даже не приходилось приноравливаться друг к другу, а Джон, который Джеймса на прогулку по городу вытащить вообще не мог с тех самых пор, как они стали жить вместе, получал истинное удовольствие. Шерлок знал все переходы и улочки в округе, как свои пять пальцев, а потому дорога от студии до ресторанчика заняла не более пятнадцати минут. За это время друзья успели обсудить репетицию, старую программу и предпочтения в итальянской кухне. Погода стала мягче, и прояснившееся бледное небо пусть и не было голубым, но уже посветлело и не закрывалось грозовыми тучами. Холмс чувствовал, что Джона даже эта мелочь радует и расслабляет. Следы на его руках совсем сошли, а к пальцам давно вернулась былая легкость. Правда, во взгляде еще сквозила необъяснимая стыдливая печаль, особенно когда маэстро играл сегодня «После дождя», но сейчас в его улыбке и мягком покате плеч напряжения не чувствовалось, за что Шерлок был благодарен моменту. Кафе «Fratelli» было уютным небольшим заведением на углу дома сто восемь по Уигмор-стрит. В хорошую погоду здесь наверняка выносились столики на французский манер, а по вечерам играла живая музыка. Заведение поначалу даже напомнило Джону «Адажио» и заставило нахмуриться, но ощущение это пропало, едва он оказался внутри. Никакой пошлости: только уют, добродушные лица и фотографии римских улочек вперемежку с лондонскими. Светлый дизайн отличался мягкостью линий и простотой отделки, а темные детали, такие как диваны и барная стойка, оттеняли классический бежевый цвет, подчеркивая достоинства архитектуры. — Здравствуйте, — раздался приятный голос администратора. Он проводил мужчин к столику у окна. — Сейчас вам принесут меню, мистер Холмс. На горизонте появился полный высокий мужчина в униформе шеф-повара. Он с легкостью лавировал между столиками, хотя даже официанты проходили там с осторожностью. — Мистер Холмс, рад видеть снова! Вас так давно не было, я подумал было, что вы уехали. — Сеньор Сонелли, — Холмс тепло улыбнулся и похлопал мужчину по спине. — Я тоже рад вас видеть. Никуда не уехал, просто был занят. Познакомьтесь, это Джон Уотсон, он пианист и композитор. Мы работаем вместе. — Приятно познакомиться, мистер Уотсон. Милли, обед за счет заведения за третий столик. Приятного аппетита, мистер Холмс, приятно было познакомиться, мистер Уотсон, — сеньор уже собирался удалиться, но обернулся, взглянув на Джона, — Кстати, у тебя прекрасный вкус, Шерлок. — Прости за это, — смеясь проговорил Холмс. — Он отличный парень, только немного непредсказуемый. Когда-то я помог ему спасти это место. Он стал жертвой финансовых махинаций своего партнера. — Все просто отлично, Шерлок, не переживай, — Джона искренне повеселила вся сцена, но это «хороший вкус» никак не хотело выходить из его головы. — Я рад, что ты показал мне это место. — Советую попробовать пряный суп с пастой, кстати. — Что же, не премину. Дальше разговор завязался вокруг кулинарных изысков, которые могло предложить кафе, и описания того дела, над которым работал Шерлок, когда встретился с сеньором Сонелли. Джон поминутно восхищался не то выбором блюд, не то потрясающими способностями Шерлока, и, пожалуй, не только владелец ресторанчика принимал этих двоих за пару. Обед прошел незаметно и удивительно тепло. Неяркое солнце, что светило в окно, способствовало разговору не хуже, чем прекрасная еда и отличный кофе. — Буду рад видеть вас снова в любое время, господа, — мистер Сонелли по итальянской традиции расцеловал любимого клиента и проводил до дверей. Мужчины выскользнули из кафе на прохладную улицу. Закурив, они не спеша поймали кэб и с удовольствием проехались до студии, снова беседуя о музыке. — Там, кстати, отличная коллекция итальянского вина. Как-нибудь стоит поужинать, — легко бросил Шерлок, когда они вошли в зал и принялись раздеваться и греть руки. — Поверь, у него есть, что попробовать, даже в таком искушенном городе, как Лондон. — Верю, даже более того — совершенно уверен, что так и есть, — Джон улыбнулся и сел на табурет. — Обязательно сходим туда поужинать, но сейчас нам есть, что обсудить. — Совершенно верно. Итак… — У нас есть три композиции для новой программы. Еще одна — твоя. Еще у меня есть три незаконченные вещи — так, наброски, которые стоило бы просмотреть… — Уверен? А мне кажется, что ты хочешь показать мне очередную удивительную вещь, которую ты написал. С учетом того, что ты не просто пишешь музыку, а думаешь ею, твои прошлые наработки мы могли бы использовать только в крайнем случае. Ведь все, что рождается у тебя сейчас, так или иначе связано, а единый строй программы не менее важен, чем гармония каждой мелодии. — Черт возьми, Шерлок, ты абсолютно прав. — И… что у тебя? — Даже не дашь мне договорить? — Только название. — «Волны», — Джон усмехнулся и развернулся к роялю, чувствуя на себе взгляд тех глаз, которые вытащили его из черной затхлой реки и подарили море вчерашним вечером. Его руки не дали Холмсу опомниться, тут же опустившись на клавиши и выводя глубокие переливы. Сначала показалось, что это вновь что-то темное и печальное. Шерлок физически ощущал в мелодии тяжесть взгляда, который он видел лишь однажды. Но музыка находилась в постоянном движении, она светлела и светлела, пока не вырвалась и не заполнила собой весь зал. И казалось, что она отражается от стен, чтобы снова вернуться, колышется в пространстве, действительно напоминая волны. Бесконечность приливов и отливов, вечность в бессмертной красоте и чистоте каждой ноты. Мелодия стихла, подчиняясь пальцам пианиста, а шум моря остался, словно мужчины оказались в огромной раковине. Джон молчал и нервничал, ожидая, что скажет Шерлок, а тот молчал, боясь сказать хоть слово. — Знаешь, — наконец нарушил молчание Холмс, — хорошо, что к тебе вернулся твой свет. Это было прекрасно. — Только скрипки здесь нет, к сожалению, — Джон все-таки повернулся. — Я каждый концерт играю одну мелодию один, как думаешь… это может стать она? — Если ты не придумаешь ничего гениальнее, то да, — Шерлок улыбнулся. — Почему ты так переживаешь? — Не знаю, я как-то все время думаю, что написал полную хрень, и боюсь показывать ее людям. Это не лечится. — Патологическая скромность, — расхохотался Холмс. — Не говори глупостей, Джон, ты и сам прекрасно знаешь, что вещь удивительная. И да, ты прав, ей не нужны другие инструменты. Это твое море. Джон вздрогнул и в ответ только нервно улыбнулся. До вечера они разбирали партитуры и составили список композиций на гастроли. Шерлок, уже знавший все мелодии, предложил действительно выигрышные для всех, так что даже Джону было нечего добавить. Они думали над каждой нотой, создавая из одних шедевров другие. Друзья предвкушали, как попробуют это все завтра, обсуждали модные тенденции и искали свои неповторимые решения. Время тянулось незаметно, пока совсем не стемнело. Напоследок Джон попросил Шерлока сыграть ту мелодию, что так его поразила, чтобы он мог лучше запомнить гармонию и создать для нее аранжировку. Холмс легко вскинул скрипку, ловя восхищение во взгляде Уотсона, и принялся играть острое совершенство беспокойных переливов. Он как раз дошел до пика, поразив своего слушателя в очередной раз, когда от двери вдруг донесся громкий удар. Мужчины резко обернулись, но увидели только убегающую фигуру. Шерлок, не думая, сунул скрипку в руки Джону, который едва смог ее удержать, и бросился следом. Мужчина бежал быстро, скрипя кроссовками по каменному полу. Охранник отсутствовал на месте, так что никем не задержанный неизвестный выскочил из дверей и унесся влево, теряясь в толпе прохожих. — Черт! — выругался Шерлок и зашел обратно. — Где охранник? — обеспокоенно спросил Джон. — Не знаю. Где скрипка? — В футляр положил, не беспокойся. — Хорошо, прости. — Нет, все отлично, для музыканта его инструмент самое важное. Она в порядке. Кажется, он сдвинул стул. Не похож на профессионала, да? — Как знать, — Шерлок задумался, пытаясь вспомнить все, что видел, пока бежал за странным гостем. «Кроссовки дорогие — модный бренд, отменное здоровье, раз бегает настолько быстро. Джинсы и толстовка тоже не из дешевых, значит, хорошо зарабатывает. Правда, одежда не совсем для слежки. Дилетант? Что ему вообще могло понадобиться? Журналист? Стоп, на правом рукаве, белый след, характерно размазанный… мел. Ну, конечно! На кроссовках тоже есть следы, но джинсы чистые. Не стройка. Теперь лицо: я видел только правую щеку. Что это? Под капюшоном… шрам? Нет, родимое пятно. У кого я видел родимое пятно на правой щеке? И при чем тут мел? Мел… я играл в бильярд, клуб «Диоген», маркёр. Ну, конечно! Черт бы его побрал, моего дорогого братца!» Джона тем временем тоже одолевали мысли. «Как интересно, — вещал внутренний предатель, — ты говоришь, что останешься допоздна на работе вместе с Шерлоком Холмсом, и тут же появляется неизвестный преследователь, который следит за вами и срывается с места, едва поняв, что выдал себя. Не кажется ли тебе, что эти факты несколько связаны? Джим мог подослать любого из своей фирмы, кто попадется под руку, особенно в приступе ревности. Он тебе не доверяет! Это отвратительно! А ведь сам…» — на этом месте Джон мысленно заткнул себя, а в слух сказал: — Журналист. — Журналист, — одновременно с ним сказал Холмс, не раскрывая своих выводов. — Это плохо. Нельзя, чтобы они раструбили до концертов о новой программе. Это убьет половину ожидания, а если это какие-нибудь «The Sun» (кому еще придет в голову следить?), то они и запись сделать могут. Выложат на свой поганый сайт и наша песенка спета! Надо нам быть осторожнее. — А вот и охранник, — Шерлок заметил выходящего из подсобного помещения мужчину. — Майкл, — Джон подошел ближе. — Ты бледный… — Ох, мне что-то нехорошо. Я заказал ужин с час назад, его привезли минут двадцать спустя, а еще через двадцать минут меня так прихватило, что я даже двери блокировать не успел, пришлось срочно спасаться. А что случилось, Джон? Тут кто-то был? — Не переживай, мы его быстро прогнали. Журналюга пытался что-нибудь разнюхать. — Вот черт! — Не бойся, мы никому не скажем, Майкл. Но ты лучше не пользуйся пока городским номером, сдается мне, он на прослушке, — Шерлок подошел к телефону и выдернул у того кабель. — Скажи заискрил, и пусть пока никто с него не звонит. И поменяй ресторан, курьера, скорее всего, подкупили, чтобы подсыпать тебе слабительного. — Вот же проклятые уроды! — Согласен, — Джон нервно потер лоб, на котором образовались три ясные морщины. — Знаешь что, Джон, надо нам на вечер уходить куда-то в другое место, понадежнее. — Еще одна аренда? Ох, Шерлок, даже и не знаю. Надо, но я боюсь, что не потяну. — Надо подумать, давай отложим это до завтра. Возможно, я смогу помочь. — Хорошо, — Джон тяжело вздохнул. — Думаю, на сегодня закончим? — Да. Майкл, поймай нам пару такси. Лучше сейчас не ходить пешком. Мужчины вернулись в зал и надели верхнюю одежду. Холмс уложил инструмент, а Джон для пущей надежности забрал свои записи, а партитуры запер на ключ. Выйдя на улицу, оба закурили, несмотря на запрет и камеры наблюдения. По крови гулял адреналин, но ни одному, ни другому было не до веселья — слежка им не нравилась. Наконец, две черные машины остановились возле входа и, попрощавшись, друзья разъехались. На дорогах процветали пробки, и Джон мог беспрепятственно подумать о том, что произошло. Он совершенно не сомневался, что именно Джеймс нанял этого горе-сыщика. В голове не укладывалось, как такое могло с ними случиться, но сомнений у Джона не было! Хотелось прийти домой и, прижав к стенке, выпытать все ответы, но, к сожалению, такой способ грозил скорее немедленным расставанием, нежели решением проблемы. Джон не мог отрицать, что волнуется Джеймс не совсем беспочвенно, а коль совесть нечиста, то и предъявлять другим нечего! «Ох, Джон, ты всегда находишь удивительно глупые отговорки, чтобы не замечать очевидного», — внутренний предатель от усталости доказывать собственную правоту, кажется, даже сарказм растерял. Такси тяжело пробивалось по лондонским улицам, но прибыло все же так, что Джон даже успел к ужину. Он открыл дверь и оказался в звуках Эллы Фитцджеральд и запахах восхитительного ростбифа, который Китти, скорее всего, только достала из духовки. — Джон, — раздался мягкий голос Джеймса, — вот и ты! Прямо к ужину. Давай я тебе помогу, — он отставил бокал и помог любовнику снять парку. — Как дела на работе? Как репетиция с Шерлоком? — Отлично, спасибо, — Джон решил ничего не рассказывать, довольно уже лицемерия. Они и так делали вид, что оба не знают, что произошло в студии меньше часа назад. — Какое вино ты выбрал сегодня к мясу? — полюбопытствовал он, чтобы перевести разговор. — Это испанское, попробуй, — Джим протянул бокал. — Я как раз только открыл, чтобы попробовать. — Хм, терпкое, думаю, к мясу самое то. — Прекрасно, — Мориарти подошел вплотную к Джону, обнял его за талию и поцеловал в уголок губ. — Ты делаешь успехи. — У меня отличный учитель, — Уотсон улыбнулся и отстранился. — Пойду умоюсь и сменю рубашку. — Жду в столовой, — Джеймс проводил мужчину взглядом и сделал глоток. Молчание Джона красноречиво доказывало, что тот догадался, чей человек следил в студии и теперь дуется. Но у Джима были свои планы на все полученные сведения от своего осведомителя, и он был совсем не прочь поиграть в эту лицемерную молчанку. Молодой маркёр из клуба «Диоген» часто нуждался в деньгах и подкупить его оказалось легко. Оставалось только надеяться, что он выполнил все указания верно и Холмс узнал его, чтобы понять, как обошел его Мориарти. Что будет с парнем, Джеймса совершенно не интересовало. Ужин прошел в постоянно утихающем разговоре, который не спасало даже довольно крепкое вино. Джон старательно избегал опасных тем, а Джеймс наоборот, будто нарочно, провоцировал его. Когда Китти убрала со стола, мужчины еще посидели, а потом разбрелись каждый в свою часть дома. Мориарти заперся в кабинете, а Уотсон — в гостиной, где долго разбирал свои записи и переписывал на чистый лист. Уже почти собравшись в постель, он получил смс.

«Я все решил. Завтра, после репетиции, Бейкер-стрит, 221 «б». В 16:00. Я после репетиции отъеду, а потом буду ждать там. ШХ».

«Это недалеко от студии», — подумал Джон. — «Интересно, что это за место?». «Ох, не все ли равно?» — спросил предатель, зевая и потягиваясь внутри. — «Просто смирись с тем, что ты рад этому смс, этому месту, репетициям с Холмсом, самому Холмсу и так далее, и тому подобное. И, разумеется, скажи себе, что все это ради музыки. Особенно, повторяй это себе, когда ложишься в одну постель с Джеймсом. Должно помочь». «Чертов засранец», — Джон был опять не в ладах с внутренним голосом. После теплого душа он первым лег в постель, не дождавшись Джима. Тот, бывало, засиживался за полночь, проверяя документы, так что если он еще не вышел из кабинета, ждать было бесполезно. Джона это, впрочем, устраивало. От пережитых потрясений он устал, но сон к нему не шел. Зато шли воспоминания, и они были далеки от Джеймса, его слежки и обидной ревности. Уотсону вспоминалось их с Шерлоком приключение во благо государства. Джон улыбался, вспоминая, какой адреналин путешествовал в нем, каким живым он себя чувствовал… и как не хватает ему снова этих невероятных ощущений. Он знал тогда, что поступал правильно, действительно во имя добра и справедливости. По крайне мере, Холмс внушал именно такие эмоции. А сейчас в нем еще оставались отголоски дурного адреналина, смешанного с отвратительным ограничением свободы и его собственного «я». Последним, что видел под закрытыми веками Джон, когда проваливался в сон, было смеющееся лицо Шерлока, удирающего вместе с ним под звуки выстрелов. «Мягкие губы накрывали его рот властно, но осторожно, словно пробуя, иногда почти отстраняясь и невесомо переплетаясь дыханием, чтобы затем еще сильнее впиться поцелуем. По спине сильным движением проводили чужие ладони, вызывая волну мурашек и вырывая полустоны прямо в восхитительный, целующий его рот. Эти губы и запах были смутно знакомыми, но он никак не мог их узнать. «Надо посмотреть», — сказал себе Джон. Скользнув ресницами по чужой коже, он почувствовал, как поцелуй разрывается, и, распахнув глаза, столкнулся с зеленым острым взглядом. — О, Джон! — страстно прошептал Шерлок Холмс, прижимаясь к его лбу». Уотсон резко проснулся и сел на постели, сбрасывая со своей груди руку Джеймса. Он тяжело дышал и не мог поверить в то, что только что произошло. — Что случилось, милый? — сонно пробормотал Джим. — Ничего, — Джон потер лицо, прогоняя наваждение, — это просто сон. Просто сон. «Ты себя уговариваешь или его?» — спросил внутренний предатель, и в голосе его чувствовалось неприкрытое торжество. Impetuoso [импэтуо́зо] — бурно, горячо, порывисто, страстно, стремительно