Вкус музыки и смерти

Ludovico Einaudi — Love Is A Mystery — Ты совершенно сошел с ума, братец, — Майкрофт уже не стеснялся выражений, потому что спор, тянущийся не первый час, совершенно вымотал его и лишил остатков терпения. — Господи, инспектор, хотя бы вы объясните моему гениальному недоумку-брату, что он задумал форменный идиотизм! — Шерлок, как это ни странно, но я вынужден согласиться. Ты понимаешь, что он будет знать, где ты живешь, он сможет войти к тебе в любое время. И я сейчас, простите, Майкрофт, имею в виду даже не Джона Уотсона, а Джеймса Мориарти и его наемников. — Никто из вас его совершенно не понимает! Господи, Майкрофт, неужели даже ты своим исключительным умом не можешь понять, что мне нечего бояться?! Да это же просто гениальное решение! — Ты сошел с ума, Шерлок. Твое гениальное решение пахнет самоубийством. — Зачем ты поручил мне это дело, если считаешь меня настолько тупым?! — презрительно выплюнул Холмс-младший. — Сам не знаю! — Майкрофт потер высокий лоб ладонью и поднялся с кресла. — Хорошо, если ты принял решение, я вынужден принять свое. Я соглашусь на эту авантюру только при условии того, что в квартире установят камеры. — Хорошо, — это слово Шерлок практически прошипел, — но не в спальне. — Да неужели? И чем же вызвано твое желание? — Это моя личная жизнь, Майкрофт. Я имею право пригласить к себе кого-то и не собираюсь устраивать представление перед твоими камерами. — Прекрасно! Надеюсь, что Джону Уотсону понравится рисунок натяжного потолка! — Черт возьми, ты невыносим! — Шерлок резко поднялся с другого кресла и вышел на кухню. — Камеры установят завтра в два часа. Всего доброго, инспектор Лестрейд. С видом оскорбленного благочестия Майкрофт Холмс вышел из квартиры «Б» и спустился вниз к машине. — Шерлок, послушай, я знаю, что у вас с братом напряженные отношения, но сейчас ты очень рискуешь. Твое увлечение… это плохо кончится. — Ничего даже не начнется, инспектор, если бы вы лучше разбирались в людях, вы бы это поняли. Я уже потерпел одно фиаско и не планирую повторять этот не слишком заманчивый опыт. Я уже сказал: риск минимален. — Как знаешь, но на правах друга я решительно заявляю, что это сумасшествие. Позвони, когда будут новости. Шерлок досадливо поморщился. Он проводил взглядом Грега, выходящего из дверей, а затем стремительно бросился к окну. В пылу ссоры с Майкрофтом он чуть не забыл о возмутительной слежке. Он открыл окно и крикнул уже садящемуся в машину брату: — Майкрофт! — Холмс-старший обернулся. — И прекрати следить за мной! Я узнал его — маркёр из «Диогена»! Ты превзошел самого себя, это низко даже для политика! — с этими словами, несмотря на сделавшееся еще более мрачным лицо его собеседника, он опустил раму и вернулся в кресло у камина. Как причудливо любит переплетаться реальность. Сотканная из сотен нитей, ведущих от одного человека к другому, она создает свой невидимый узор, который подобно паутине оплетает каждого из нас. Судьба ли это, случайность или цепь последовательных событий, но все приводит нас к тому месту, где мы становимся собою. Шерлок Холмс был раздражен. Он понимал, что это дело не будет легким. Несмотря на все прошлые заслуги, он впервые точно знал, что дело это потребует весь его потенциал. Но найдя идеального соперника, он также встретил свою болевую точку. И не только свою. Джон Уотсон оказался камнем преткновения между ним и Мориарти, затмив интересы страны. Если бы только на его месте был другой! Шерлок не знал, радоваться ли ему такой удивительной встрече, такому повороту Фортуны, или же сетовать на создавшееся положение. Никто другой не смог бы привлечь его так, как это получилось у ни о чем не подозревающего Джона. Будь на его месте кто угодно, Шерлок бы давно выпытал все тайны, в одной ему присущей хищной, дерзкой манере, сметая на своем пути любые преграды. Но к Джону он не мог так отнестись. Друг заслуживал нежности, чуткости и понимания, которые хоть раньше и не жаловали Холмса своим частым присутствием в его мыслях, теперь обосновались в них прочно и подтачивали деятельную натуру. Одно лишь успокаивало Шерлока, что Джеймс Мориарти тоже любит его. И если до сих пор он не сделал ему ничего дурного (а Шерлок был уверен, что об их небольшом приключении Мориарти знает), то любовь эта — искренняя. Пособничество Джона он решительно отрицал. Эти синие глаза не могли лгать, не могли скрывать в своей небесной чистоте бесстыдство и злобу. Господи, Майкрофт прав, он совершенно увяз в своих чувствах к нему. Вечер обнажает наши мысли, ночь же умеет приносить в них покой. Черное полотно тончайшего шелка опустилось на окна, даря забытье и успокоение каждому измученному сердцу. Но ночь коварна: тихо посмеиваясь, она лишила Джона сна, вырывая из его головы запретные образы, и более он не смог оставаться в заманчивых объятиях Морфея. Он наблюдал, как гаснут звезды, как затем темный предрассветный час светлеет, проводя солнечной кистью по небосводу, оставляя размытые акварельные мазки величайшего в мире художника — природы. Красота эта не могла успокоить его, но дарила какое-то щемящее чувство надежды. Ведь после ночи всегда наступает рассвет. Джон не мог выбросить из головы обнажающие его тайную страсть образы. Слишком яркие, они поминутно вспыхивали, заставляя его отчаянно закрывать глаза и ненавидеть себя. «Я извращенное чудовище», — думал Джон, притворяясь спящим, пока Джеймс покидал теплую постель. — «Я даже не в силах взглянуть ему в глаза. Так бесстыдно желать другого, да еще и своего друга. Господи боже, я безнадежен. Шерлок не заслужил к себе такого отношения! Только не он. Да и Джеймс… несмотря на то, что было между нами в последнее время, я не имею права поступать с ним так. Но отрицать и дальше, что я влюблен в Шерлока Холмса, больше не могу. С самой первой встречи, завороженный им, я подходил к нему все ближе и открывался так, словно знал его тысячу лет. Моя музыка рассказала об этом быстрее, чем мысль промелькнула в голове. Джеймс ничего не придумывал, он оказался проницательнее, чем я». «А я люблю запутанные истории», — приоткрыв глаз, мурлыкнул внутренний предатель. — «Так веселее жить, чем в тихом болоте взаимного быта». «Заткнись!» — простонал Джон и поспешил встать, как только Джим вышел из спальни. День начинался просто отвратительно. Мало того, что он не выспался и чувствовал себя последним ублюдком на планете, так еще и погода решила пошутить. Неожиданно упавшая температура подморозила улицы, превратив их в каток. И хотя в новостях говорили, что к обеду погода вновь придет в норму, ледяная корка грозила стать серьезным препятствием для того, кто не хочет опоздать на работу. На репетицию Джону хотелось, в общем-то, мало. Он бы с удовольствием ворчливо закрылся в гостиной и весь день играл, стараясь избавиться от навязчивых воспоминаний, но понимал, что не может позволить себе ни единого дня промедления. С ужасом вглядываясь в будущее, где уже в конце следующего месяца ему нужно было уезжать на гастроли, Джон понимал, что у него нет времени ни на внезапно нахлынувшие чувства к Шерлоку, ни на самобичевание по этому поводу. Лучшее, что он мог сделать, это взять себя в руки и окунуться с головой в творчество. «Ох, в который раз за последние три недели ты повторяешь эти слова, Джонни? Это скоро лозунгом на футболке можно будет писать!» — предатель не собирался покидать его в такую трудную минуту, предпочитая топить корабль, на котором плыл. Город стоял в пробках, метро было переполнено. Холодная погода к прогулкам не располагала, и Джон, который опасался заболеть (только этого не хватало до полного счастья!), был вынужден стоять в пробке вместе со всеми, мучительно оттягивая момент встречи с другом, которого предал сегодня ночью. «Ой, ну брось драматизировать, Джонни!» — решил вдруг подбодрить его внутренний голос. — «Подумаешь «предал»! Это ж только сон! До рукоблудства дело не дошло!» «Черт бы тебя побрал!» — Джон покраснел и закатил глаза. — «Откуда в моей голове постоянно эти идиотские мысли! Поверить не могу, что мое подсознание еще хуже, чем я уже о нем думаю!» Предатель обиженно заворочался и затих. В медленном потоке машин, в этом подобии движения Джону хотелось бы оставаться подольше, но кэбмен, человек бывалый, хорошо знал объездные пути и, пусть не быстро, но довольно легко доставил мужчину к нужному дому. Уотсон расплатился и вышел, попутно думая, насколько будет отвратительно второй раз подряд нарушить запрет и покурить прямо у дверей. Решив, однако, что правонарушений с него уже довольно, он справился с искушением и вошел в холл. В студии одиноко маячила фигура Кристофера Митчелла. — Привет, Джон! — он махнул рукой другу и соратнику. — Я к вам с проверкой, так сказать! Хочу посмотреть, как двигаются дела. Есть, чем порадовать? — Да, я утвердил программу на гастроли и хочу, чтобы ты взглянул. На новую программу есть пока три композиции. — Маловато. Но ведь у тебя были наработки, которые ты собирался использовать? — Да. Но. — Что еще за «но»? — Слушай, мы тут с Шерлоком подумали… — Подумали с кем? Ты в своем уме, Джон? При чем тут Шерлок? — Слушай, я понимаю, что это странно выглядит, но мы хорошо сработались. У него отличное чутье и я… предложил ему плотнее поработать над программой. Это пойдет нам всем на пользу! — Господи… а все моя жена! «Давай съездим к родителям! Мы же так давно у них не были». Черт, зачем я только ее послушал! Хорошо, и что же вы понапридумывали с Шерлоком? — Мы решили не использовать старые наработки. Мы пришли к выводу, что… надо сделать абсолютно новую программу. В идеальном ключе соприкосновения. — Это конец. Джон! У тебя три композиции… В зал, перешучиваясь, вошли Мэтт и Денни. — Привет, Кристофер! — ребята поздоровались и принялись раздеваться, выпутываясь из шарфов и жилеток, которые надели, чтобы спастись от холода. — Привет, — Митчелл хмуро поприветствовал музыкантов и, взяв Джона за локоть, оттащил того в дальний угол. — У тебя всего три композиции, а времени осталось катастрофически мало! Ты забыл о контракте с BBC? Ты хочешь развалить все дело! Вспомни, сколько труда было положено, чтобы оркестр стал таким, какой он сейчас! — Кристофер, — Джон говорил спокойно и ровно, — я все прекрасно помню. Не думай, что я стал ценить твое мнение меньше, не думай, что я забыл, скольким обязан тебе, но… использовать то, что у меня уже есть, мы сможем всегда. А вот сделать что-то поистине волнующее, невероятное мы можем только сейчас. Не ты ли согласился на то, чтобы Шерлок Холмс вошел в наш коллектив? Ты был инициатором нашего знакомства. И вот его результат — если у нас все получится, мы перевернем этот затхлый мирок и всколыхнем лучшие залы мира. Я в это верю. А ты? — Джон улыбнулся, хлопнул друга по плечу и отправился к роялю, чтобы помочь своим музыкантам настроиться. Митчелл нахмурился, но уступил. Он отошел ко входу и уселся на свой любимый жесткий стул, нахохлившись, как филин. Когда мимо него прошел Холмс в черном пальто, под которым для надежности нес скрипичный футляр, опасаясь холода, он недобро сверкнул ему в спину взглядом и посмурнел еще сильнее. Шерлок же, отогревая скрипку, не мог понять, почему Джон избегает встречаться с ним взглядом и снова нервничает. Списав это на вероятный разговор с Кристофером, который, вполне возможно, мог быть не в курсе предложения Джона о сотрудничестве, он решил не торопить события и просто спокойно работать. Репетиция началась с готовых композиций, где Шерлок старался блеснуть перед агентом оркестра техникой игры и разработанной совместно с Джоном гармонией произведений. Он старался соблюдать органичность как никогда аккуратно, чем заслужил мягкую улыбку Уотсона и даже одобрительный взгляд Митчелла. Музыка связывала воедино каждого из сидящих здесь, только она была полноправной хозяйкой этого зала. Все разногласия, какие бы они ни были, заглушались ее мягким голосом и прикосновением невидимой ладони. Кристофер прослушал почти всю программу до перерыва, объявленного Джоном, и решил: пусть все идет своим чередом. — Джон, — он отозвал Уотсона, натягивая куртку, — я поехал, у меня сегодня еще куча дел. Оставляю все на тебя. И, знаешь… то, что я слышал… я просто хочу сказать, что верю тебе. Если ты считаешь, что так правильно, то пусть так и будет. — Спасибо, Крис. Я знал, что ты поймешь, — Джон тепло улыбнулся. — И я давно привык к твоим эмоциональным реакциям. — Знаешь, что… — Знаю, не переживай, — Джон рассмеялся. — Крис, все будет в лучшем виде, обещаю. — Нет, я тебя с подтяжками съем. — Боже, это было всего один раз, ясно? — А Патрик их до сих пор вспоминает! Кристофер шутливо толкнул друга и вышел, укутываясь плотнее шарфом. Курить в такую погоду на крыше было если не самоубийством, то точно не вызывало у Джона никаких положительных эмоций, а уж чтобы остаться с Шерлоком наедине после того, что он видел ночью во сне, не могло быть и речи. Правда, оставалась еще репетиция в четыре часа, но об этом Джон малодушно предпочитал не задумываться, словно не он перечитывал смс с адресом по пути на работу. Холмс вопросительно посмотрел на Джона, но тот с улыбкой покачал головой и показал на окно. Тогда Шерлок взял свое пальто и парку друга и вновь поманил его, ухмыляясь самым наглым образом. — Традицию нарушать нельзя, — довольно громко сказал он, протягивая зеленую с пушистым воротником куртку. — Вот черт! Решил же не мерзнуть! — Джон натянуто улыбнулся, но поплелся к выходу под крик Денни о нарушителях. Мужчины поднялись по ступеням. Уотсон молчал, слушая их гулкие шаги, отражающиеся от стен. Дверь на крышу подморозило, и друзья с трудом выбрались на продуваемое ветром пространство. Урна была сбита нещадными порывами, поэтому, прежде чем закурить, пришлось ее поправить. Шерлок молчал и поглядывал на Джона с удивлением. После первой затяжки лицо Уотсона слегка расслабилось, и Холмс мгновенно атаковал его вопросом: — Кристофер так сильно против моего участия в программе? Джон удивленно поднял взгляд на друга и улыбнулся. — Нет, он согласился, особенно после того, как ты вел себя на репетиции, гениальная паинька. — Я старался, — самодовольно улыбнулся Шерлок, вызывая у собеседника приступ смеха. — Черт бы тебя побрал! Вытащил на холод, так хоть покурить дай спокойно! — А я здесь при чем? Это же твои слова были! — Поспорь еще со мной. — А что? — Партитуры. — Не актуально. — Ну и ладно. Ну и холодина! Что случилось с погодой? — Джон, я, разумеется, понимаю, что творческие люди иногда выпадают из реальности, но если ты не заметил, то на улице зима. Январь даже еще не закончился! — А между тем, ровно через месяц нам выступать в Ливерпуле. — Мы сможем, Джон. — Я не сомневаюсь. — Тебя что-то тревожит? — Холмс прищурил глаза, глядя на слегка потерянного друга. — Не то чтобы… впрочем, да. Время, Шерлок, оно меня очень волнует. Его у нас так мало, что я с трудом не впадаю в панику, учитывая количество проектов, в которых я увяз. Я не могу подвести вас, не могу подвести Энди, но при этом чувствую, что не справляюсь! Или только боюсь не справиться. — Я понимаю, Джон, на тебе много ответственности. Но ты ведь знаешь, что можешь положиться на меня? Только скажи. — Спасибо, Шерлок, — Джон опустил глаза. — Это взаимно. Что-то в этих словах заставило Холмса вздрогнуть, но мгновение промелькнуло и затерялось в красных потухающих искорках от затушенной сигареты. — Пойдем, пора нам обратно. Еще простудиться не хватало. Сегодня Джон решил не касаться новых мелодий; он вернулся к программе гастролей и загонял своих подопечных особенно сложными композициями, пока они сами не взмолились о пощаде. Отпуская их, Уотсон наставлял следить за здоровьем, особенно Денни, который вечно бегал нараспашку. Шерлок надеялся перед уходом переговорить с другом: должен же он знать, в конце концов, куда он придет через пару часов, но внезапный телефонный звонок, от которого Джон побледнел, нарушил его планы. Впрочем, ему самому уже приходили сообщения от брата, который лично приехал следить за установкой камер. Решив обязательно выяснить, что произошло, Шерлок ушел.  — Подожди, я не понимаю, что они сказали? — Джон не заметил, как все разошлись: неожиданный звонок Криса выбил из его головы все мысли чудовищной новостью. — Они отказываются принимать оркестр. Сказали, что не собираются работать с наркоманом, — голос Митчелла в трубке был убитым. — Это я виноват, все хотел вытащить из тебя как можно больше гениальности, а сам сморозил такую глупость! Послушай, Джон, еще не поздно, давай я договорюсь, отправим его в любой другой коллектив! — Крис, Шерлок не котенок, чтобы передавать его из рук в руки! — Но из-за него мы можем все потерять! — Отставить панику. Я все решу. — Джон, только прошу, не сделай себе хуже. — Я перезвоню. Джон сбросил вызов и несколько раз глубоко вздохнул. По крови гулял адреналин, а перед глазами разворачивалось самое настоящее поле боевых действий. «Эхо-Арена» — одна из лучших площадок в стране. Если зал откажется принять их, то оркестр попадет в «черный список» выступающих. Конечно, можно уехать в Германию, во Францию или в Италию, на худой конец, можно улететь в Америку, но Джон не хотел сдаваться. Вот уж нет! Найдя в списке контактов номер импресарио в ливерпульском зале, он прочистил горло и нажал на кнопку звонка. — Слушаю, — раздалось в трубке через несколько гудков. — Доброго дня, мистер Крайб, это Джон Уотсон. — Мистер Уотсон? Но мы все сообщили… — О, да, моему агенту. Я в курсе. Я не согласен. — Вот как? — насмешливый голос на том конце провода заставил Уотсона поморщиться. — И что же вы можете предложить? — Имя Энди Годдара вам о чем-нибудь говорит? — Разумеется, — голос окрасился настороженными, хитрыми нотками, словно почуяв запах наживы. — Так вот, я пишу музыку для его сериала, который выходит весной. Предлагаю взаимную рекламу. BBC повсюду раструбит, что именно на концерте у вас мы представим ролик и композицию из сериала. Мы со своей стороны предоставим эксклюзивное интервью, фотосессию и обязуемся больше нигде не исполнять эту композицию до выхода сериала. — И вы уверены, что у вас это получится? — Если да, то концерт в силе? — Хорошо, но ответ мне нужен сегодня. И чем скорее, тем лучше. — Я перезвоню. Джон сбросил звонок и тут же принялся искать номер Энди. — Привет, дружище! — Уотсон сильно нервничал: несмотря на свою дружбу с Годдаром, он не был уверен, что его авантюра ему удастся, но другого выхода у него не было. — Джон! Рад слышать, как твои дела? — Дела отлично, Энди. Послушай, я хочу на следующей неделе показать тебе одну композицию. — Вот это да! Отлично, будет очень кстати! Мы как раз думали пустить небольшой ролик! — Да у нас с тобой мысли сходятся, — как можно более добродушно рассмеялся Джон. — Я тут хотел тебе одну авантюру предложить, взаимовыгодную. — Вещай. — Если тебе понравится музыка, то можно было бы сделать ролик и прокрутить его на нашем концерте в Ливерпуле двадцать седьмого февраля. Представь: наша музыка, зал, красивый видеоряд… — Идея — супер! А взамен что хочешь? — Взамен хочу рекламу по BBC о том, что на нашем концерте будет показан ваш ролик, и так далее, — Джон весь внутренне сжался. — Да о чем речь, отличный план. «Эхо-Арена» опять бунтуют, да? У нас был с ними какой-то конфликт пару лет назад, они до рекламы жадные. Не парься, друг, это отличный пиар, я все устрою. — Спасибо, Энди, ты прямо спас мою шкуру. — Да было бы за что благодарить! По поводу музыки, на следующей неделе давай ориентировочно во вторник? Я к тебе или ты ко мне? — Да без разницы. — Понял, тогда секретарь уточнит завтра. — Отлично, Энди. Спасибо еще раз. — Не за что, до встречи, Джон! — Пока. Джон выдохнул и встряхнул головой. Он не верил своей удаче, сердце бешено колотилось в груди. Он постарался успокоиться и набрал еще раз номер ливерпульского импресарио. — Слушаю, — раздался напряженный голос Крайба. — Я все уладил. Будет и реклама, и ролик, и композиция, соответственно. Можете связаться с агентством Энди Годдара. — Что же… мистер Уотсон, люблю людей с деловой хваткой. — Что есть, то есть, — Джон пустил немного стали в свой голос. — Поверьте, Шерлок Холмс — это самая небольшая неприятность, которая может с вами случиться. Если хоть что-то пойдет не так, или против моего оркестра будет предпринята хоть одна подлость, я не успокоюсь до тех пор, пока не вытрясу с вас и вашего начальства все до последнего пенни. Я понятно изъясняюсь? — Вполне. — Отлично, — Джон мгновенно перестроил голос, еще больше сбивая собеседника с толку. — Тогда с нетерпением жду встречи. — Взаимно, — Крайб отвечал уже не так уверенно, как прежде. — Всего доброго, мистер Уотсон. — И вам, — благодушно выдохнул Джон и отключился, почти падая на стул от эмоций. Он позволил себе немного успокоиться, переварить последние семь минут своей жизни, почувствовать, как близко он был к краху, с чувством проматерить Крайба и благословить небо за Энди Годдара. Почувствовав силы, наконец, позвонить Крису, он набрал его номер. — Крис, я все уладил. — Боже, Джон, но как? Уотсон бодро, стараясь не показывать, как сложно ему дались эти разговоры, передал Кристоферу смысл. — Потрясающе, Джон! Прямо не верится, что все утряслось… только скажи мне, ты действительно собираешься показать Энди мелодию? — Ну, не думаю, что у меня есть выбор. — Но… она ведь написана? — Лучше не думай об этом, Крис. — Оо… — Митчелл застонал в трубку. — Пойми меня правильно, я крайне рад, что нам удалось избежать отмены концерта, но тебе нужно написать за несколько дней шедевр, способный угодить вкусу одного из лучших режиссеров Англии. — Ну, я все еще гений. — На это и надежда. Попрощавшись, Джон отложил телефон и решил потратить свой обед на хотя бы призрачную наметку будущей композиции. Он помнил их разговоры с Энди, обсуждение той музыки, в которую бы он хотел облечь свой фильм, помнил, какую гармонию тот желал услышать… но в голове была совершеннейшая черная дыра. Промаявшись с полчаса, перебирая клавиши то в одной тональности, то в другой, Джон понял, что это просто бред. Решив уже хотя бы выяснить, сколько понадобится времени, чтобы добраться до Бейкер-стрит, он открыл навигатор и с удивлением обнаружил, что место это совсем рядом. Проверив заодно и погоду, которая ни капли не изменилась, Уотсон решил, что прогулка, возможно, благотворно на него подействует. Так как путь его пролегал через парк, то обедать он решил там же. Смельчаков, не побоявшихся суровой для Лондона погоды в минус три градуса, оказалось немного. В парке было тихо, иней на деревьях превратил его в сказочный сад Снежной королевы, под ногами — ледяной каток, присыпанный реагентом. Джон, у которого в запасе было около часа, решил, что, несмотря на холод, идея прогуляться была самой правильной. Такая красота кругом не могла не вдохновить. Причудливые узоры льда, искрящиеся ветки в лучах неяркого солнца и яркие грудки малиновок — идиллическая картинка даже для чопорного английского парка. Джон хотел было купить что-то по пути, но ни одной палатки, разумеется, не было, а руки у него замерзли бы в один момент, попытайся он снять перчатки. Не очень вдохновленный перспективой остаться голодным, Джон решил слегка прибавить шаг, чтобы зайти в паб на Сассекс-плейс, откуда до Бейкер-стрит оставалось меньше десяти минут. В паб он забегал уже с радостным предвкушением оказаться в тепле. Почти все места были заняты, что совершенно не удивило Уотсона. Привыкшие к мягкому климату лондонцы переносили минусовые температуры с трудом. Взяв себе большой сэндвич (горячее ждать Джон побоялся, учитывая количество посетителей) и пинту стаута (решив, что рабочий день у него, все-таки, официально закончен), он уселся на скамью недалеко от шумной компании молодых людей и с удовольствием начал отогреваться. Вообще пиво Джон любил, особенно темное и густое, с приятной горчинкой, оседающей на языке. Вот только Джеймс любил больше вино; в ресторанах, куда они ходили, пиво подавали редко, а пабы не любил Джим. С ребятами из оркестра маэстро пил редко — только на корпоративах, хотя и знал, что те не только по кафе ходят. Так вот и получалось, что пинту хорошего пива он выпивал только с Крисом, да и то весьма редко. Просидев в пабе до без четверти четырех, Джон собрался с духом и вышел на холод. После тепла улица казалась еще холоднее, поэтому, когда мимо замелькали дома с приближенными к нужному номерами, он благословил Шерлока, назначившего встречу недалеко от студии. Дом номер двести двадцать один находился рядом с небольшим кафе «Speedy's». Пара ступенек крыльца, темно-зеленая дверь с колотушкой и медным номером — все выглядело эффектно. Поздно сообразив, что находится в жилом квартале, Уотсон понял, что вот-вот окажется в доме у Шерлока. «Цветы забыл», — хитро прищурился внутренний предатель и поскорее спрятался от гнева хозяина. Постучав в дверь, Джон почувствовал, что внутри ворочается беспокойство, мерзкое ощущение легкой паники. Винить себя в этом он не мог: ночью он видит сны о друге, а сейчас стучится в его дверь, чтобы остаться с предметом собственных желаний наедине. «Большинство бы посчитало такую перспективу весьма заманчивой», — продолжал науськивать внутренний голос. «Я — не все», — жестко ответил самому себе Джон под аккомпанемент открывающейся двери. — Здравствуйте, — на пороге показалась немолодая женщина в сиреневом платье, накрашенная и ухоженная. — Вы, должно быть, к Шерлоку? Он меня предупредил, входите скорее, ужасно холодно. Джон поздоровался и протиснулся в узкую прихожую. — Я миссис Хадсон, домоправительница, — женщина доброжелательно улыбалась и Джон ответил ей тем же. — Очень приятно. Джон Уотсон, мы с Шерлоком работаем вместе. — Не скромничайте, Джон, кто же вас не знает! Боже, вы совсем замерзли! Вряд ли Шерлок напоит вас чаем, поэтому вы ему передайте, что я сейчас принесу. Вообще-то, я не домработница, но Шерлок — сущее недоразумение во всем, что касается кухни. Поднимайтесь наверх, он живет в квартире «Б». — Спасибо, миссис Хадсон, — Джон не смог сдержать еще одной яркой улыбки, чем, кажется, совершенно покорил домоправительницу — не домработницу. Поднявшись по ступеням, он поднял руку, чтобы постучать в дверь. — Открыто, Джон, — раздался бархатный рокот Шерлока. — Слышал, как я иду по лестнице? — спросил Уотсон, входя в просторную, но ужасно захламленную гостиную. Чего здесь только не было: на стене висел череп буйвола с наушниками, на столе в груде бумаг стоял ноутбук, у камина — два кресла (совершенно разные) и коробки с бумагами, на диване — ворох нот и скрипка, у окна — пюпитр, а на каминной полке — человеческий череп. — Конечно, мы каждый день ходим курить на крышу, проходя четыре пролета: я выучил не только ритм твоих шагов, но и то, как ты наступаешь, переносишь вес тела, как устаешь на четвертом пролете… — Ладно, ладно! — Джон шутливо вскинул руки. — Я сдаюсь, мистер Совершенство. Слушай, у тебя потрясающе! — Мой брат утверждает, что это отвратительный бардак. — Вот уж нет! Это творческий бардак! Здесь вообще дух… мастерской! — Рад, что ты оценил. Раздевайся, миссис Хадсон скоро принесет чай, и когда ты отогреешься, я покажу тебе студию, она наверху. — Целая студия? — И весьма неплохая. — А как ты узнал, что миссис Хадсон принесет чай? — вдруг спросил Джон, до которого только что дошло, что это он должен был передать новость. — Просто миссис Хадсон совершенно уверена, что без ее чуткой женской руки я не способен даже чай заварить, — усмехаясь, объяснил Холмс, усаживаясь в широкое кожаное кресло и жестом предлагая Джону сесть напротив. — И хотя в основе этого лежит лишь ее собственное убеждение, я не слишком спешу его развеять. — Ты ужасен, — смеясь, сказал Уотсон. — Ох, Джон, как скучна была бы жизнь, если бы в ней не было таких обаятельных, гениальных засранцев, как я. — А главное — скромных! — Ты все схватываешь на лету. Пока Джон отогревался и осматривал гостиную, Шерлок подумал, что звонок хотя и беспокоил его до сих пор (нервные движения, непроизвольно хмурится, слегка напряжены мышцы), но особого вреда не принес. Он не знал, как лучше подступиться к этому вопросу, а потому счел за лучшее спросить прямо. — Когда я уходил, ты был сам не свой. Просто я слышал звонок и подумал, вдруг что-то случилось, даже думал написать тебе, что можем перенести встречу. — О, нет, все хорошо, я уже все уладил. Просто «Эхо-Арена» сильно жадные до рекламы и денег. Они хотели прикрыть концерт, видно поймав на крючок какую-то рыбку интереснее, но я сумел все повернуть в нашу пользу, — Джон не хотел врать, но говорить до конца о реальной причине отказа ливерпульского зала Шерлоку не хотел. — И чем же тебе обернется это «в нашу пользу»? — спросил Холмс, чувствуя, как Джон что-то не договаривает. — Ох… мне придется в ближайшие три-четыре дня написать гениальную композицию, которая придется по вкусу одному из лучших режиссеров Англии. Ну и нам надо будет подготовить ее за месяц, записать и сыграть на концерте, где под нее покажут ролик сериала. — И все? — Да. Сущие пустяки. — Ну и как? Есть уже шедевр? — Ага, держи карман шире. Тут отворилась дверь и миссис Хадсон внесла поднос с чаем и печеньем. — Ну вот, дорогие, теперь вам будет теплее! И работаться должно легче! — Спасибо, миссис Хадсон, — поблагодарил Джон. — Благодарю, что бы я только без вас делал! — Шерлок взял в руки тонкую фарфоровую чашку. — Вот уж я и сама не знаю! — весело ответила домоправительница и вышла, прикрыв за собой дверь. — Ну вот, теперь нам никто не помешает, — от этих слов Холмса Уотсона почти бросило в жар, так что он даже подумал, уж не успел ли он простыть, пока гулял. — Самое время подняться в студию. — Отличная мысль. Шерлок (по-прежнему одетый в костюм) пошел первым, Джон держался за ним. Они поднялись по лестнице в комнату, которая, вероятно, должна была служить второй спальней, но за ненадобностью была превращена в личную студию. Вот здесь царил почти идеальный порядок. Подшивка музыкальных газет и партитуры устроились на стеллаже в углу, несколько пюпитров были аккуратно расставлены вдоль стены, недалеко от них примостились гитары: две электро и одна классическая, рядом расположилась электроскрипка и звуковой пульт, подключенный к ноутбуку, стойки для микрофонов, стулья и… — Стейнвей, — благоговейно пробормотал Джон, глядя на черный рояль. Он не был новым, какой стоял у них с Джеймсом в Камдене, это был инструмент начала века, с шероховатостями и потертостями, каждая из которых могла бы рассказать свою удивительную историю, но он излучал ту же неповторимую ауру превосходства. Это был инструмент наивысшего класса, перед которым свою изящную головку не склонила бы, пожалуй, только скрипка великого Гварнери. — Невероятно! — У тебя ведь тоже Стейнвей? — Да, но… у нас новый инструмент, две тысячи восьмого. Он прекрасен, я не спорю, но это… — Классика, история, да. Не могу отказать себе в удовольствии наблюдать за твоим восторгом! — Шерлок открыто улыбался, глядя, как Джон медленно подходит к роялю и аккуратно опускает свою ладонь на черную крышку, как приподнимает ее, оглядывая струны и, наконец, садится на табурет. В кармане пиджака у Шерлока завибрировал телефон. — Черт! — вырвалось у него, когда на экране высветилось имя брата. — Джон, я на секунду. Шерлок вышел, прикрыв за собой дверь, а Уотсон остался один на один с наваждением. Снова Стейнвей? Так не бывает. Что это: провидение или насмешка? Нет, нельзя поддаваться этой обманчивой схожести! Джон, который совершенно не удивился ни виду гостиной, сразу же почуяв в ней дух Шерлока Холмса, ни виду студии, в которой был порядок, присущий рабочему настроению друга, почувствовал еще одну непозволительную, совершенно неожиданную и ужасающую эмоцию — ощущение дома. Он был здесь, как на своем месте, подходил сюда идеально, как забытая мастером деталь. Он помнил, что когда приходил к Джеймсу, хоть и чувствовал, что приходится к месту, но никогда не ощущал себя настолько правильно. Здесь же, в этой темноватой комнате, где не было ни антикварных подсвечников, ни дорогой отделки, он приходился так изумительно правильно, что страх забирался под кожу от этой несвоевременной мысли. Чтобы как-то справиться с ненужными мыслями, Джон решил опробовать инструмент. Он поднял крышку и несмело сыграл несколько пассажей — тихих, почти невесомых. Он не слышал, как открылась дверь, когда он, поддавшись порыву, углубил аккорд, не почувствовал, как Шерлок подошел вплотную и наклонился. Он лишь увидел, как бледные ладони накрывают его руки. — Прекрасно, но попробуй подняться на два тона, — нарушитель личного пространства нежно передвинул пальцы Уотсона, выстраивая их в нужном положении. — Слышишь? Звучит гораздо мягче. — Да, — Джон непроизвольно повернулся на голос и тут же утонул в зеленом взгляде, уже даже не в силах бояться столь откровенного желания в них и близости этих изумительных губ. Шерлок лишь немного потянулся вперед и, не встретив никакого сопротивления, поцеловал друга. Он не хотел напирать, но Уотсон и сам не заметил, как обхватил Холмса за шею и впился в его рот в безнадежной и отчаянной мольбе. Прошло несколько ярких секунд, закруживших мужчин в водовороте взаимной страсти, прежде чем Джон сумел совладать с разумом и оторваться от Шерлока. — Боже, — он вскочил, закрывая лицо руками. — Шерлок, господи, прости! — Нет, Джон… — Холмс чувствовал небывалую горечь и боль от этого разорванного секундного счастья. — Это я начал… — Шерлок, ради нашего же с тобой блага… мы не должны. Мне так жаль, что я… Я не должен был. — И я тоже. — Я невероятно ценю тебя, но между нами может быть только дружба. — Да. Я понимаю, — Шерлоку удалось справиться с голосом. — Мне тоже очень жаль, ума не приложу, что на меня нашло. — Да… эм, вернемся к мозговому штурму? — Конечно, Джон. Телефон Шерлока снова завибрировал, и на экране показалось сообщение от Грегори Лестрейда.

«Это так ты решил не повторять не слишком заманчивый опыт фиаско? Гений».

Diminutio — (диминуция, итал.) — пропорциональное уменьшение ритмических длительностей по отношению к (прежде звучавшему или нотированному в качестве модели) мелодическому оригиналу.