Вкус музыки и смерти

Ludovico Einaudi — Experience Тишину, которая зависла прямо над кулинарными шедеврами Китти, можно было не просто резать ножом, из нее, как изо льда, можно было делать скульптуры и строить замки. Ледяное бешенство Джеймса и ледяное спокойствие Шерлока столкнулись в вихре искренней ненависти и грозили уничтожить столовую. Среди фальшивой безмятежности слышался только редкий стук приборов о тарелки. Ни Джим, ни тем более Шерлок к еде даже не притронулись. Впрочем, Джону кусок тоже грозил стать поперек горла. Внутренний предатель уверял, что вечер великолепен и не хватает разве что драки в завершение. — Как там кокаин на черном рынке, мистер Холмс? Говорят, скоро подорожает? — Джеймс мило улыбнулся. — Боюсь, что не смогу ответить на этот вопрос. Но разве вы не знаете? Вы же финансист! Посмотрите котировки рынка! — Шерлок шутливо отсалютовал бокалом. — Надеюсь, ваша игра не настолько ужасна, как чувство юмора. — А вот Джон говорит, что я гений, — Шерлок понимал, что буквально дразнит палкой спящего льва, но остановиться не мог. В его душе бушевала огнем ревность, но на лице застыла маска доброжелательности. — Джон, к сожалению, слишком любит человечество. Даже самых ужасных его представителей. — Очень вероятно. — Прекратите, Майк может подумать, что вы всерьез, — попытался разрядить ситуацию Джон. «Какая милая беседа. Я бы на твоем месте убрал подальше столовые ножи… и вилки», — внутренний предатель, как всегда, был настроен оптимистично. — Предлагаю тост: давайте выпьем за успех, это относится к каждому из нас, — Джон поднял бокал, надеясь, что его поддержит хотя бы кто-то из присутствующих. — Отлично сказано, дорогой, — присоединился Мориарти, — я так надеюсь, что мне будет сопутствовать удача. Мужчины за столом выпили. Майк Стэмфорд в очередной раз задумался о том, что именно он здесь делает. Вся эта встреча походила на несмешную американскую комедию, однако если бы его здесь не было, по его скромному мнению, этот фильм давно получил бы рейтинг «18+» за жестокость. Почему именно его подопечный и мистер Мориарти так откровенно невзлюбили друг друга, он не знал, и знать, в принципе, не хотел. Джон знал, что это будет нелегко. Он готовил себя к этому весь день, но сейчас, по какой-то неведомой причине, он слышал чистую скрипку и темную виолончель. Они переплетались в этих взглядах, создавая беспокойный водоворот. Он знал, что это лишь его больное воображение, но не мог остановить бег мыслей. В его голове скрипка взрывалась тонкими, едва достижимыми нотами, но виолончель ворчливо затягивала на дно. — Я всегда поражался тому, как некоторые люди умеют падать, — продолжил Мориарти. — Такое впечатление, что все в их жизни происходило ради этого единого мига падения в бездну. Я смотрю на вас, мистер Холмс, и мне кажется, что, не встреть вы Джона, вы бы уже упали. — Как ни странно, но это так. Мне нечего возразить, — Шерлок пожал плечами и сделал глоток вина. — Я вообще редко ошибаюсь, — Джеймс прищурился. — Эта черта присуща нам обоим. Вам не кажется это забавным? — Холмс усмехнулся. — К сожалению, нет. Кстати, как ваша совместная с Джоном работа над новой программой? Вы так много проводите времени вместе, так сблизились… — Дружба весьма непредсказуема. В какой-то мере это тоже любовь. Так уж вышло, что мы с Джоном оказались почти родственными душами. Но, думаю, вам это знакомо? — Никогда не ощущал ничего близкого. — Вот как? — Джона я люблю гораздо более страстно. А дружба никогда не была моей сильной стороной. Ты либо готов ради человека на все, либо он тебе не нужен. — Вы опасный максималист. — Я совершенно точно опасен. — Что определяет опасность, мистер Мориарти? При большом желании любого человека можно назвать опасным. Даже любовь бывает таковой, не говоря уже о ненависти. Каждый день миллионы людей проносят в себе опасные страсти, которым подчиняются. Опасность — не более чем слово, не более чем человеческая черта. — Весьма смелые умозаключения. Думаете, что я похож на большинство? — Все мы в том или ином случае схожи с большинством. Однако, посмотрите на Джона. Вот сидит перед нами человек, которого точно можно описать как простого обывателя. Джон порядочен, добр, он умеет и любит работать, он похож на этакого доброго литературного героя. Но и он бывает опасен. И даже не тогда, когда вспоминает военное прошлое, а когда садится за свой рояль и показывает, что весь мир в мгновение ока может оказаться на коленях перед ним. Его музыка настолько опасна, что любой услышавший ее навсегда затеряется в звучании его нот. — Вы так страстно говорите о нем. — Я тоже несчастный, павший ниц, как и вы. — Прекрасно, — Мориарти практически выплюнул это слово. — Прошу прощения, — Шерлок поднялся, — мне стоит отлучиться в уборную. Кстати, где она у вас? — Направо, вторая дверь, — Джон ответил как можно беззаботнее, понимая, что друг именно сейчас направится в кабинет Джима. В груди у него нарастало дремлющее весь вечер беспокойство, а точнее — самый обыкновенный страх. Он боялся того, что Джеймс все поймет, боялся последствий, но главное — он боялся за Шерлока. Несмотря на то, что все это было его идеей. — Спасибо, Джон. Уже у дверей Шерлок мельком обернулся на Джона. Весь вечер его не отпускало ужасное чувство несправедливости. Он попытался ободрить его хотя бы легкой улыбкой, но понял, что и сам не может не нервничать. Он практически ненавидел себя за то, каким мукам подвергал того, кто заменил ему на сегодняшний день семью, музыку и самого себя, кто стал буквально солнцем его и луной. С тяжелым сердцем он обернулся к двери в кабинет, о которой Уотсон рассказал ему заранее. Кабинет был не заперт. Сам этот факт был странно неправильным, но Шерлок, пребывая в охотничьем азарте, который вдруг вспыхнул внутри него, щекоча ноздри, предпочел не заметить его. Он ведь ненадолго. На пару минут. Приглушенный свет освещал длинный стеллаж с книгами, тяжелый письменный стол явно работы начала XX века, и небольшой камин. Холмс ступал по мягкому ковру, который заглушал звуки его шагов. На столе были разложены документы, несколько папок лежали в накопителе для бумаг. Шерлок жадно принялся перелистывать страницы, однако на первый взгляд, — а даже этого было достаточно его стремительному уму, — не заметил ничего подозрительного. Часть документов касались неких вкладов, еще часть — финансового состояния недавно присоединившейся к холдингу компании, остальные и вовсе относились к кадровым назначениям. С правой стороны стола располагалось несколько ящиков: в верхнем Шерлок нашел канцелярские принадлежности, в среднем — еще бумаги, последний был закрыт. Холмс достал несколько папок, на которых ничто не указывало на принадлежность к «Мориарти-Групп», но, едва раскрыв одну из них, застыл. С нескольких десятков фотографий на него смотрел Джон. На некоторых из них он очень плохо выглядел: старая куртка, невыспавшийся и усталый вид, поношенные джинсы. На одной из фотографий какой-то странный ресторан — «Адажио». Шерлок пролистал несколько страниц, но картина не изменилась — за Джоном явно следили, и даже количество лет Холмс не смог бы назвать точно. Следили давно. — Кажется, вы нашли мой небольшой секрет, мистер Холмс? Разве мама не говорила вам, что рыться в чужом столе — моветон? — Как и следить за чужой жизнью, мистер Мориарти, — Шерлок резко разогнулся и посмотрел на приоткрытую дверь, в которой стоял хозяин кабинета. Джеймс мгновение, будто раздумывая, замешкался на пороге, но затем плотно прикрыл дверь, и в руке его отчетливо показался пистолет. — Я слежу лишь за тем, что принадлежит мне. — Рабство давно отменено на территории Британии, разве я что-то упустил на уроках истории? — Что вы здесь делаете? — миг, и от доброжелательного, хоть и ехидного тона Мориарти не осталось и следа. — Что вы вынюхиваете, мистер Холмс? — Всего лишь хочу упрятать вас за решетку, приблизительно, на пятьдесят лет. Не думайте, что все ваши делишки остались незамеченными. Я знаю все. — Знать мало, вам придется их еще и доказать, — Джеймс плотоядно улыбнулся, — а сделать это будет довольно непросто с того-то света. — О, не глупите, Джеймс, разве вы позволите себе выстрел прямо сейчас? Или вы держите меня за непроходимого идиота? Это большое упущение с вашей стороны. — Будь моя воля, я бы уже нажал на курок. — Как жаль — упущенные возможности. Но к чему такие нервы? — Вряд ли вы сможете понять меня, мистер Холмс. Я в принципе нервничаю, когда вижу вас. Но это не означает, что я боюсь вас. Мне просто совершенно неприятно понимать, что рядом с Джоном находится нечто вроде вас. Хватит этой светской беседы, — голос Джеймса стал опасно угрожающим, — мне все равно, что за игру вы затеяли, я знаю, кто стоит за вами, и чего вы хотите, но вам не победить. Не поверите, но я абсолютно чист. Мои юристы это неоднократно подтверждали. Вы в любом случае проиграете, но я не откажусь от маленького удовольствия стереть вас с лица земли, и никто, слышите, даже ваш брат, не убережет вас от этого. — Боюсь, что если вы причините мне вред, — Шерлок усмехнулся, — то вам предстоит встретиться с гневом моего старшего братца, а это абсолютно точно не приведет ни к чему хорошему. — Вред? Ну что вы, — Джеймс рассмеялся. — Я тебе просто сердце выжгу. — Мое сердце вам дорого обойдется, Джеймс, — Шерлок развернулся и покинул кабинет. Холмс как можно спокойнее вернулся в столовую, сел на свое место и посмотрел на бледного Джона, который не мог скрыть своего страха, даже продолжая непринужденный разговор с Майком. Джон точно знал, зачем Джеймс вышел из комнаты, и ожидал если не худшего, то, по крайней мере, чего-то поистине ужасного. — Майк, думаю, что нам стоит отказаться от десерта. Уже поздно. Не пора ли домой? — Что? Конечно, Шерлок, если ты так считаешь… — Как, вы уже уходите? — Мориарти также вернулся в столовую. — А мне только начал нравиться наш с вами разговор, — он одним глотком допил вино и усмехнулся. — Отличный был вечер, благодарю за визит, джентльмены. — Что ж, я провожу вас, — Джон встал и вышел вслед за гостями. В коридоре услужливая Китти появилась, словно из воздуха, уже с пальто Майка и Шерлока. Пока Стэмфорд расхваливал ее блюда и шумно одевался, Шерлок наклонился к Джону и прошептал: «Ничего не нашел, извини, поговорим утром». Он очень надеялся, что утро это настанет. И для него, и для Джона. Едва дверь за гостями закрылась, Уотсон вдруг остро ощутил, что остался один на один с Джеймсом, который сейчас находился не в лучшем расположении духа. У него появилось спонтанное желание помолиться, чтобы Джеймс не знал о визите Шерлока в его кабинет. Мориарти сидел за столом, с которого Китти начала убирать посуду, и допивал бутылку вина. — Что же, Джон, ты должен быть счастлив, этот ужасный вечер состоялся. — Тебе следовало быть повежливее. — А тебе не следовало приглашать в наш дом этого… Холмса. — Господи, Джим, твоя ревность уже перешла все границы! Может быть, мне и вовсе никуда не выходить, ни с кем не общаться? — Может быть, стоило бы! Вспомнил бы, что раньше нам хватало друг друга! — Да неужели! — Джона вдруг захлестнула невиданная ярость. Перед глазами встали фотографии Джима с тем мальчиком, кажется, Тимом. — И это мне говорит человек, который постоянно пропадал на работе в последние полгода, который забыл, что такое ужинать и ночевать дома?! — Работа лишь работа, — Джеймс вдруг стал серьезным, — но ничего в этой жизни для меня не имеет большего смысла, чем ты. — О! И даже наркотики, которые разрушили все, что между нами еще оставалось? — Не смей, — голос Мориарти опасно понизился. Даже тягучие гласные ушли из речи, оставив острые, отрывистые слова, способные только ранить свою жертву. — Что, прости? Я не расслышал. Не сметь? Не сметь что? Говорить тебе правду? — Я сделал тебя! — прокричал Джеймс и вскочил. Он взялся за край белой скатерти и скинул ее на пол с остатками посуды. — Спасибо, Китти, увидимся утром. — Проговорил он и медленно направился к Джону. — Я сделал тебя, Джон. До встречи со мной ты был раздавлен, ты не писал, не знал, что такое жизнь, погряз в своем прошлом и перебивался грошами. Что было бы с тобой, если бы мы не встретились? — Если бы ты не подстроил нашу встречу, ты хочешь сказать? — в воздухе отчетливо пахло грозой. Джон знал, что в словах Джима есть доля правды, но вот лжи в них было на порядок больше. — Если бы ты сам не уничтожил мою жизнь, м? — Вспомни, — Джеймс вдруг остановился в шаге от Уотсона, протянул к нему руку и взглянул с мольбой в глазах, — вспомни, почему ты начал писать. Ты не писал так долго, но ведь именно чувства ко мне тебя изменили, неужели ты сможешь забыть об этом только из-за того, что произошло? — Нет, Джеймс, — Джон почувствовал руку Джима на своей щеке, — но я не смогу забыть того, что ты сделал со мной, свой стыд, свой страх, взгляды других людей и то, как я не мог пересилить себя играть, как застыл вновь в своей собственной клетке. — Я не отпускаю тебя, Джон. Никогда не отпущу, — прикосновение исчезло. — Мне жаль, но тебе придется меня простить. — А если я не смогу? — Значит, я сделаю это за тебя, — Джеймс резко развернулся и вышел из столовой. Джон устало сел на стул и посмотрел на разбитую посуду. Ему не стоило кричать, не стоило показывать свои чувства, он должен был помнить, ради чего он здесь, помнить все то, о чем говорил брат Шерлока. Но он не мог. Боль еще сдавливала его сердце. Еще напоминала о том, что его жизнь — тщательно выверенный план Джеймса. Он сам буквально не знал, кто он на самом деле. Его ориентиры сбились, и радар вдруг перестал показывать правильные направления, а Полярная звезда потухла. Он застрял в море чужих грехов и собственных ошибок. Ему нестерпимо хотелось уйти, позорно сбежать практически с поля боя, но он не мог себе этого позволить, а потому принял решение, которое всегда помогало справиться со штормом в душе, — сел за рояль. Без света, который Джон выключил, усаживаясь за инструмент, комната превратилась в сверкающий водоворот огней. Сквозь окно просачивался свет проезжающих машин, соседних домов, отблески канала и вывесок, смешиваясь в ночной коктейль бессонницы и потерянного времени. В его жизни все раздвоилось. Если раньше Джону казалось, что достаточно просто сделать правильный выбор, то теперь он понимал, что эта двойная жизнь настигла его не просто так. Он действительно запутался в этом раздвоении собственной личности: одна из них тосковала по Шерлоку, который уже, вероятно, добрался до Бейкер-стрит, а другая с тоской вспоминала тот самый «Водопад», которым Джеймс казался при первой встрече. Искренний, чистый, сметающий на своем пути все преграды, очищающий его жизнь. Любил ли он его в действительности, или все это было лишь следствием игры, которую затеял Джим? Джон вдруг вспомнил его последние слова: «Я сделаю это за тебя». Неужели он считает, что у Джона не останется выбора? Он способен на такую жестокость? «Ох, милый, а разве кто-нибудь не способен на жестокость ради тех, кого любит?» — внутренний предатель у него был точно без комплексов. «Заткнись», — сегодня Джон не был настроен на общение даже с самим собой. Тьма накрыла его, и даже огни не спасали. Он почувствовал, как его пальцы касаются клавиш, и услышал печальные аккорды. Их двое, и они пришли в его жизнь не случайно. Джеймс — по собственной прихоти, Шерлок — по воле случая, но они оба изменили его. Он находился где-то посередине, между сверкающими каплями звуков и темными отблесками виолончели, которая снова играла лишь в его воображении. Мир замер, ночь затихла, и весь дом словно погрузился в стазис, в котором тикали часы его собственной жизни. Полутона, в которых он увяз, пока играл, отливали тьмой его прошлого, но свет, который рвался из его измученной души, еще давал надежду. И этим светом, единственным, кто стал ему нужен, оказался Шерлок. Тот самый Шерлок, который пришел в его жизнь как ураган, ворвался и оставил лишь выжженное поле, потому что нельзя тащить за собой багаж из прожитых лет, потому что обиды — лишь слова, потому что все прикосновения забываются, когда поцелуями их смывает тот, без кого ты больше не можешь дышать. И в его музыку ворвалась скрипка, все выше и выше уводящая ноты за собой. Между ней и виолончелью будто вспыхнул незримый бой за главенство в одной партии с роялем. Все это так ярко отражало не только прошедший вечер, но и все последние недели Джона, что он на мгновение остановился, затих, а потом вновь принялся играть, вырывая из сердца страхи и боль, позволяя себе вдохнуть полной грудью и ощутить на языке вкус анисового ликера, приносящего освобождение. Джон остался ночевать рядом с роялем на тахте, укрывшись тонким пледом, но зато умиротворенным. Утро, правда, наступило слишком быстро, и Уотсон, вставая, подумал, что с удовольствием проспал бы еще несколько часов, а лучше дней. Однако репетицию он отменить не мог. Точнее, мог, конечно, но Крис убил бы его взглядом на месте, а в дальнейшие планы Джона это не входило. Завтрак он решил съесть уже по пути на работу, куда ужасно опаздывал, а еще стоило зайти в ксероксный центр и размножить ноты — переписывать партии у него не было времени. Газета, утренний кофе, сэндвич с тунцом, метро — все промелькнуло как в водовороте под аккомпанемент вчерашней композиции, которую он теперь слышал в шорохе машин, стуке шагов и шелестении ветра. Уже на подходе к студии Джон вдруг заметил, что ни разу за это утро не вспомнил о Джеймсе. — Всем привет. Простите за мое опоздание, — Джон буквально вбежал в репетиционный зал. — У нас совершенно нет ни на что времени, поэтому давайте прогоним быстро программу для эдинбургского концерта, а потом я вам кое-что покажу. — Джон, — Денни выглядел еще ехиднее, чем всегда, — а вот что ты говорил нам про опоздания? — Я, дорогой Денни, говорил, что это недопустимо, однако, начальство не опаздывает — оно задерживается. И вообще, за все время существования нашего коллектива — это третий раз, когда я опаздываю. Тогда как ты делаешь это практически на регулярной основе. И да, сними, пожалуйста, куртку, вешалка вон там, и доставай уже кларнет. Я видел, как ты подходил к зданию минутой раньше, чем я. Когда смех затих и все расселись по своим местам, Джон поймал взгляд Шерлока и улыбнулся. «Переживает», — подумал Уотсон. — «Милота-то какая», — внутренний предатель зевнул, показывая, что четырехчасовой сон не сказывается благоприятно на его и без того сложном характере. — В Эдинбурге мы не дадим зрителю шанса передохнуть ни секунды. Я выбрал для этого концерта все самые эмоциональные наши композиции. Мы существенно поменяем их порядок, чтобы внести эффект новизны в ощущения от концерта. Кроме того, заканчивать будем «Запахом дождя». Я уверен, что это сработает. А теперь, пожалуйста, давайте начнем с «Понедельника». Джон будто не хотел останавливаться, чтобы взглянуть на себя. Его мысли бежали быстрее нот, он перескакивал с одной композиции на другую, не замечал, как кричит или, наоборот, смеется. Он будто боялся, что если остановится хоть на секунду, замрет в этом океане звуков, то задохнется и пойдет ко дну, словно большая белая акула. Под отголосками отзвучавших шедевров плакало человеческое сердце, и Шерлок, несмотря на то, что они не успели перемолвиться с Джоном и словом, ощущал эту трагедию запутавшейся в черно-белых клавишах боли. И ему было больно тоже, потому что он знал — часть Джона Уотсона все еще плачет по Джеймсу Мориарти. Несколько часов спустя, когда Джон разрешил всем отдохнуть, Шерлок жестом позвал его покурить. Уотсон улыбнулся и попросил подождать, так как у него зазвонил телефон. О чем именно друг разговаривал и с кем, Холмс не слышал, но смутно, буквально в подсознании, если угодно — интуицией, почувствовал, что у них снова неприятности. Из здания на ближайшую парковку с курилкой выходили в тишине. Уже на месте Шерлок позволил себе дотронуться до руки Джона. — Я скучал, — Холмс легко коснулся губами щеки Уотсона. — Ты в порядке? Я очень переживал за тебя. — Я в порядке. Мы поссорились вчера, но это ерунда. Расскажи то, чего я не знаю. — Он застал меня в кабинете. — Я догадался. — Он обещал выжечь мне сердце. В целом его слова были подкреплены пистолетом в руке. Еще он настоятельно рекомендовал мне оставить тебя в покое. — Придется действовать быстрее. Что-нибудь известно о тех убитых людях? — Террористы. Все в розыске Интерпола, ФБР, Ми-6 и всех возможных разведок мира. — Зачем ему убивать террористов? Он же поставляет им оружие? — Джон недоуменно посмотрел на Шерлока. — У меня пока нет каких-либо достоверных данных, но я подозреваю, что это просто передел власти. Возможно, они не договорились по цене, или имел место шантаж. Таких людей проще убрать с дороги. На их место встанут другие, которые получат от этого выгоду и первое время будут благодарными и лояльными клиентами. Возможно, это связано с новой поставкой оружия, о которой мне недавно сообщили, но говорить об этом пока действительно рано. — Звучит ужасно. — Согласен. Джон, тебе кто-то звонил. Разговор был неприятным? — Шерлок шагнул к Джону вплотную и заглянул в глаза. — Не все новости, которые я получаю, Шерлок, приятные, но мы справимся с этим. Пока это ерунда. И, да, это касается работы. Но я хочу, чтобы ты сконцентрировался сейчас на музыке и решении дела Джеймса. Остальное неважно. — Ты уверен? — Шерлок прищурился. — Да, Шерлок, пожалуйста. Возвращались снова в молчании. Уотсон тут же вернулся мыслями к работе, а Шерлок пытался выяснить, что же именно произошло. Однако друг опять продемонстрировал свое умение удивлять гения и дедукции не поддавался. Нет, Холмс, разумеется, видел, что Джон мало спал и, скорее всего, не в кровати, что он перебирает пальцами, как делает всегда, думая над новыми работами. Он увидел легкую тень раздражения от еще не отпустившей вчерашней ссоры, плохо выбритый подбородок и много других мелочей. Но тайну раздавшегося днем звонка это разгадать не помогало. Этот факт и то, что Джон отказался об этом говорить, вызывали в душе Холмса злость и непонятную ревность. — Итак, я написал новую композицию. Названия пока нет. Ведущие снова я, Шерлок и Бен. Остальные буквально превращаются в море звуков, слушаем внимательно, должно получиться глубоко, ярко и полномасштабно. Джон аккуратно прикоснулся к клавишам, наигрывая свою часть мелодии. Остальные читали с листа. Ему было очень интересно увидеть, что думает об этом Шерлок, но Уотсон не стал оборачиваться, сосредоточив все свое внимание на музыке. Он перебирал глубокие, низкие аккорды, затягивающие во тьму, слышал в них отзвуки виолончели и ждал того мига, когда Шерлок присоединится к нему и прогонит ночь взмахом смычка. Ему так все и виделось сейчас: тьма и свет, добро и зло, черное и белое, до и после. Последний рубеж его жизни, последний горящий оплот. — Здорово, Джон, — Бен заговорил, едва Уотсон закончил. — Мне очень нравится то, как ты сейчас пишешь. Это противостояние скрипки и виолончели невероятно красиво звучит в твоих вариациях. Мне кажется, что для тебя это стало каким-то переломным моментом в творчестве. — О да, «Жизнь Джона Уотсона», — Шерлок не говорил громко или грубо, но Джону вдруг на секунду показалось, что друг злится на него. Это, видно, отразилось на его лице, как и промелькнувшая обида, поэтому Шерлок моментально пожалел о своих словах. — Что ж, — Джон сел за рояль, — поговорим о моей жизни позже. Его голос был ровным и спокойным, но Шерлок вдруг с удивлением обнаружил, что действительно обидел его своей ревностью. Человека, который ни слова не сказал о том, что он обманом попал в его оркестр, который поддержал его в борьбе против собственного любовника и без остатка отдавал все, что имел в душе и в жизни. Неужели собственное эго, которое и раньше не давало покоя, ему было удовлетворить важнее? Шерлок решил, что все обязательно выяснит после репетиции, поговорит, объяснит и извинится. Он играл так, что от смычка должен был подниматься дым, и не мог дождаться конца репетиции. Шерлок не знал точно, о чем Джон думал, когда писал эту потрясающую музыку, но действительно видел в ней отголосок его жизни. Чувствовал, как друг отдает его скрипке всю главенствующую роль, как тянется аккордами то за пугающей виолончелью, то за яркой, похожей на райскую птицу скрипкой. Он знал и понимал эту борьбу, и еще больше стыдился своего неуместного комментария, хотя каждое слово в нем было правдой. Так и было. Это была «Жизнь Джона Уотсона», в которой он, Шерлок, оказался на главном месте. Холмс выводил переливы, стекая нотами по ладам, карабкаясь по струнам вверх, и понимал, что безнадежный дурак. — Спасибо всем! — Джон встал из-за рояля спустя еще пару часов. — Отлично сыграли, нужно будет довести до ума, перепишите свои партии, в следующую репетицию начнем с «Жизни Джона Уотсона». Шерлок слегка покраснел от этого замечания и принялся убирать скрипку в футляр. Его коллеги смеялись и беззаботно переговаривались. Закрыв инструмент, Холмс огляделся в поисках Джона, но тот куда-то исчез. Шерлок вдруг испугался, но затем увидел куртку друга и решил проверить курилку, где они уже были сегодня. Он бросил инструмент на стуле и побежал по коридорам. На улице ему просигналил какой-то кэбмен, под колеса которого Холмс едва не попал. Он бежал, не разбирая дороги, пока не увидел клетчатую рубашку Джона. — Вот ты где, — проговорил Шерлок, запыхавшись от бега. — Я испугался, что ты ушел, и что я не успею извиниться за свою глупость. — Шерлок, ты самый умный человек из всех, кого я знаю. — Я точно был сегодня идиотом. — Точно, — Джон рассмеялся, а потом вдруг серьезно посмотрел любовнику в глаза. — Прошу тебя, не надо ревности. Ты знаешь, как я люблю тебя. Ты знаешь, почему я пошел на это. Доверяй мне, Шерлок. Если ты не веришь в меня, я не знаю, кто еще будет верить. — Прости, — Шерлок обнял Джона, прижался подбородком к светлому виску и вдохнул запах дыма и шампуня. — Сам не знаю, что на меня нашло. Я верю тебе больше, чем себе, я люблю тебя, как никого и никогда не любил. Но эти чувства такие новые для меня, что я не всегда справляюсь с ними. — Глупый гений, — Джон украдкой поцеловал Холмса куда-то под ухо и улыбнулся. — На самом деле, моя обида еще более глупая, ведь ты прав. Но название мы все равно придумаем другое. — Согласен. Собираешься еще сегодня репетировать? Или поедем ко мне? — Нет, Шерлок, репетировать будем здесь, — Джон засмеялся. — Надеюсь, что ты составишь мне компанию. — Почту за честь, маэстро. — Ты такой милый, когда тебе стыдно. — Не говори таких страшных слов, Джон. Стыда у меня нет, равно как и совести. — И то верно, о чем я только думал! Они перешучивались и курили в мартовском солнце, которое медленно пыталось согреть землю, уставшую от холода зимы. — Пойдем назад, Джон, — Шерлок дотронулся до руки друга, — ты не надел куртку, а сегодня всего плюс десять. Ты заболеешь. — Но мне совсем не холодно, — улыбнулся Джон. — Мне виднее, — Шерлок с ворчанием потянул на себя Уотсона. — Пойдем. — Ты просто ужасный тиран. Скажи, что тебе нравится командовать, — Джон продолжал потешаться. Его игривое настроение немного успокоило Шерлока, однако тот звонок он все еще не забыл и пытался придумать, как вытянуть из любовника правду. Зайдя в здание, Джон был вынужден признать, что Шерлок прав, и он действительно замерз. Он как раз думал о том, чтобы заказать горячей еды из китайского или тайского ресторана, когда прямо у дверей студии услышал голос Мэтта и непроизвольно остановился после его слов. — Я давно хотел тебе это сыграть, только не мог подобрать подходящего момента. Послушаешь? — Давай, — во втором голосе Джон узнал Денни. — Только я немного тороплюсь. — Я быстро, — в голосе Мэтта чувствовалась какая-то грусть. Шерлок также замер рядом. Джон хотел было развернуться и уйти, погулять еще немного. Он инстинктивно чувствовал, что Мэтт собирается рассказать Денни музыкой, но печальные первые аккорды его гитары буквально парализовали и Холмса, и Уотсона щемящей красотой. Мелодия была простой, ненавязчивой, но в ней звучала нераскрытая буря эмоций, шторм откровения, накрывающего с головой. Мэтт перебирал струны, не глядя на Денни, который уткнулся в телефон. А потом запел. У него был простой голос, он немного дрожал от чувств или ощущения важности этого момента для самого исполнителя. И этим голосом Мэтт пел о своей любви. О том, как он с первого взгляда любил этого несносного мальчишку, который не замечал, или делал вид, что не замечает искренней заботы и невероятных по силе чувств гитариста. Он играл с нежностью и обреченностью, он пел, будто в небеса, стучась в них с последней мольбой и молитвой. Его простая, но удивительная по силе музыка могла тронуть не одно сердце, а миллионы. Только сейчас Джон понял, насколько талантлив Мэтт, и как много он может сделать. Он дал себе зарок обязательно поговорить с ним о сольной карьере. Песня закончилась тихим переливом струн, и Мэтт замер. Тишина вокруг него завивалась вихрями и, наконец, он не выдержал ее, встал, и звуки его шагов разорвали эту пелену безмолвия. — Мэтт… — Я пойму, Денни. Я останусь твоим другом в любом случае. Просто я подумал, что должен дать себе шанс. Хотя бы просто сказать. Я люблю тебя. — Мэтт, все мои отношения заканчиваются, не успев начаться. Я ужасен. Я совершенно не приспособлен к этому. — Неужели? А ты действительно пробовал? Мы два года знаем друг друга. Мы два года живем вместе, два года я люблю тебя, я никогда не упрекал тебя, ты нравишься мне таким, какой ты есть. Да, ты заноза в заднице, Денни Литовски, но я всегда это знал и был этим доволен. Есть только один вопрос: любишь ли ты меня хотя бы немного больше чем друга. — Я ужасен, Мэтт. Потому что все эти два года я любил тебя, — Денни встал и нервно прошелся, потрепал волосы, помолчал, а затем продолжил, не глядя на ошарашенного друга. — Любил так страстно, что боялся последствий. Все отношения заканчиваются, — юноша едва не кричал, — но я бы не смог отпустить тебя. Другом я мог бы провести с тобой всю жизнь, но что, если однажды ты разглядишь во мне настоящее чудовище, вдруг любовь спадет с твоих глаз, и ты поймешь, что не можешь любить такого как я? Что будет тогда? Моя любовь не смогла бы этого пережить. — Денни… ТЫ! Господи! Два года? — Мэтт, пойми, я ужасный эгоист. — Заткнись, пожалуйста, ужасный эгоист, я собираюсь поцеловать тебя, чудовище, а потом сделать так, чтобы мы никогда не расстались. Забудь все, что тебе говорили, Денни, — Мэтт шагнул ближе. — Какой будет наша любовь, выбираем только мы сами. Пожалуйста, дай нам шанс, и я сделаю все, чтобы ты забыл эти ужасные мысли, — он задумался, что же пришлось пережить другу, чтобы он начал так думать. — Мы уже потеряли два года друг без друга, не дай нам потерять жизнь. Я прошу тебя. — А что если у нас не получится? — Денни не заметил, как Мэтт обнял его, а их губы находились в сантиметре друг от друга. — Тогда я снова признаюсь тебе в любви и напишу для тебя новую песню. — А если ты не захочешь писать для меня песен? — все в нем сейчас говорило о страхе, но не любви, а расставания. — А если я скажу тебе, что начал писать их два года назад, и все они только о тебе? — Убедил. Мэтт облегченно выдохнул и прикоснулся к губам Денни. Сначала осторожные объятия спустя несколько минут стали крепче, будто они пытались наверстать их силой упущенное время. Они так и не смогли разомкнуть их, хотя Шерлок и Джон отошли от двери и, громко переговариваясь, чтобы их можно было услышать, зашли в зал. — Мы не хотели мешать, — начал Джон, увидев, что их план не сработал, — мы только вещи заберем. Мэтт счастливо улыбался, скинув с себя серьезность и груз этих двух лет безответной, как ему казалось, любви. Он знал, что будет тяжело. Потом, когда эйфория схлынет, когда закончится медовый месяц этих странных отношений, наконец-то перешедших на правильный уровень, им будет тяжело. Как и всем. Но он был слишком счастлив сейчас, чтобы думать об этом, чтобы до конца принять это. Десять минут изменили его жизнь кардинально. Десять минут и один разговор — все, что нужно иногда, чтобы перевернуть мир. — Джон, ты не будешь против, если в твоем оркестре появится первая семейная пара? — гитарист сиял как свежеотчеканенный пенс и совершенно не собирался скрывать внезапно обрушившееся на него счастье от всего остального мира. — Мы еще не женаты, что значит семейная пара? — Денни заворочался, пытаясь выпутаться из объятий. — Денни, мы живем вместе, ведем совместный бюджет, везде ходим вместе, а теперь еще и официально встречаемся, кто мы после этого? — Мэтт рассмеялся, от Денни слышалось только глухое ворчание. — Ты еще не знаешь, какой я тиран, мое чудовище, — добавил он тихо, только для друга. — О-о-о, что вы, я совсем не против, — Джон подмигнул. — Я даже обещаю играть на вашей свадьбе, если вы меня, конечно позовете. — Обязательно, Джон. — Джон, ты вообще поведешь меня к алтарю, — фыркнул Денни. — Собственно, это правда. Но жениться ближайшие пять лет я не намерен. — Идет, — Джон тепло посмотрел на своих подопечных. — Я очень рад за вас, ребята. И не смейте расставаться, запрещаю вам как начальник, потому что иначе весь наш оркестр развалится к черту. На этой счастливой ноте мы с Шерлоком уходим, а вы, пожалуйста, не делайте ничего предосудительного рядом с роялем, он этого не перенесет. Джон надел куртку, еще раз улыбнулся и вышел из зала, Шерлок пошел за ним следом. Уже на улице Уотсон с жалостью подумал о том, что ему не удалось подольше поработать, но затем с удовольствием припомнил вид Мэтта и Денни, отметив, что один раз переживет без сверхурочных. — Джон, — Шерлок потянул друга за рукав, — скажи, а мы с тобой? Мы с тобой не расстанемся? — этот немного наивный вопрос для Холмса был действительно важен. Сейчас, на отголосках чужого счастья, свое казалось таким хрупким и по-прежнему далеким. — Знаешь, Шерлок, мы с тобой в чем-то похожи. Ты раньше никого не любил, а я до встречи с тобой не был любим. Даже Джеймс испытывает ко мне что угодно, но точно не любовь. Не такую любовь. После мира, в котором ты, невозможный, гениальный и удивительный, любишь меня, я бы не смог жить в мире, где это не так. Наверное, я тоже ужасный эгоист. Но я хочу верить, что мы никогда не расстанемся. — Обещаю, — Шерлок поцеловал Джона быстро, едва коснувшись губами, но это мимолетное прикосновение отозвалось в Уотсоне ураганом ответных чувств. — Давай все-таки поедем на Бейкер-стрит, я буду вести себя очень хорошо. Не хочу тебя отпускать так рано. — Хорошо, — Джон улыбнулся и прикрыл глаза, пытаясь справиться с собой. — Поймаешь кэб? Вечер у Шерлока прошел действительно тихо. Они с Джоном играли до тех пор, пока не пришла миссис Хадсон и не принесла душистый чай и какую-то выпечку, а затем развлекали соседку Холмса, играя каверы (иногда совершенно неожиданные) современных песен. Джон уехал домой довольно поздно, но Джим не сказал ни слова. После ссоры он вновь стал тихим, спокойным, лишь иногда, пытаясь поцеловать Джона или обнять, обиженно вздыхал, натыкаясь на возведенную между ними стену. Март теплел, город преображался, отогреваясь в неярком и нечастом пока солнце, несколько репетиций прошли в умиротворенном и приподнятом настроении. Мэтт и Денни, наслаждавшиеся своими новыми-старыми отношениями, стали главными новостями на несколько дней вперед, да и в целом атмосфера царила слишком благодушная, отчего Джону иногда казалось, что впереди их снова ждут неприятности. За всем этим незаметно подошло время концерта в Эдинбурге. Билеты Джон купил заранее вместе с билетами в Ливерпуль. Уезжали днем шестого марта, чтобы любые попытки проспать считались несостоятельными. Джон был рад на время сменить обстановку и уехать из душного ему теперь дома в Камдене, забыться и отвлечься от всей этой истории с Джимом. Сейчас он ехал в такси и, оставшись ненадолго в одиночестве, позволил себе вернуться мыслями к телефонному звонку, который раздался на репетиции несколько дней назад. «— Мистер Уотсон, вас беспокоят из Уигмор-холла. Меня зовут Дженнифер Уоррен, я из отдела продаж. — Здравствуйте. Я вас слушаю. — Мы вынуждены сообщить вам, что по техническим причинам наш зал будет закрыт на время вашего концерта. Также хотели бы отметить, что в этом нет нашей вины, однако, нам очень жаль. Кроме того, у нас настолько плотный график концертов, что мы не сможем перенести вас на ближайшие к этому дню даты, и вам придется вновь согласовывать выступление с соответствующей комиссией. Пока мы вернем вам оплату аренды. — Неожиданно… — Еще раз приносим извинения за неудобства. Мы уже начали возвращать деньги за купленные билеты. Если вы хотите найти другой зал — обратитесь к нашей комиссии, возможно, они смогут вам помочь. Желаем вам вдохновения и удачного дня». Отказ Уигмор-холла Джон воспринял более стойко, чем отказ «Эхо-Арены». Однако горечи от этого не убавилось ни на грош. Как сказать об этом оркестру, Джон не знал и все еще надеялся, что найдет выход из ситуации. Срыв концерта не грозил им ничем кроме вынужденного затишья, но именно оно было страшно — нельзя допускать, чтобы тебя забывали. Несколько месяцев без концертов, невозможность представить новую программу, — и все придется начинать практически сначала. Джон знал, что еще полгода назад подобная новость повергла бы его в шок и, скорее всего, депрессию, однако последние три месяца здорово изменили его. Все, что произошло с ним после встречи с Шерлоком Холмсом, казалось гораздо важнее этого неприятного, но не ужасного звонка. Теперь он точно знал, что выход непременно найдется. Пока он размышлял обо всем этом, кэб подъехал к вокзалу Кингс-Кросс. Музыканты уже начали собираться на площади четко напротив башенки с часами. Среди них легко угадывалась и долговязая фигура Шерлока в неизменном стильном пальто. — Всем привет! — поздоровался Джон с собравшимися. — Кого у нас не хватает? — Джесс скоро будет, Бен ушел за кофе, — ответил Мэтт. — В целом все отписались в чат, что уже буквально на подъезде. Ты когда начнешь проверять соцсети? — он улыбнулся. — Я старый и консервативный, а для остального есть ты и Денни, — Джон усмехнулся. — Ну что, Денни, на этот раз точно в Хогвартс поедешь? Платформа девять и три четверти в той стороне, — припомнил Уотсон кларнетисту предыдущую поездку. — А мы, кстати, отправляемся с шестого пути через… ага, один час и двадцать минут. — Так просто от меня не отделаться! — Денни насупился. — И вообще, в Хогвартс уже не вариант, я останусь с вами! А то вам без меня слишком спокойно будет. — И то верно, — Джон и остальные рассмеялись. — Значит, поезд подадут через двадцать минут. Вагон первого класса, там не все места наши, так что смотрите их номера в билетах и ищите свои бирки. Трансфер от Уэверли будет подан четко к прибытию поезда, выйдем — сразу в автобус. — Джон, если ты еще начнешь рассказывать про время в пути и аварийные выходы, то я решу, что ты работал стюардом. — Время в пути — четыре с половиной часа, Денни, — среди музыкантов вновь раздались смешки. — Сядем вместе? — Шерлок подошел к другу и спросил вполголоса. — Конечно, если что — поменяем тебя с кем-нибудь местами. Оставшийся час после того, как вещи были загружены в вагон, а инструменты надежно закреплены, Джон с Шерлоком пили кофе и искали курилку на территории вокзала. В вагон они пришли одними из первых, и Уотсон до самого отправления волновался, чтобы все заняли свои места, даже пару раз позвонил особо неугомонным личностям, отправившимся фотографироваться с тележкой, застрявшей в стене. «Когда же еще», — ворчал он. — «Ведь в Лондоне проездом бываем!». Наконец, поезд отправился. Джон устало сел на свое место, но все его внимание тут же было перехвачено Шерлоком. Их разговор перетекал с достопримечательностей, которые они проедут, на достопримечательности Эдинбурга, расписание завтрашнего дня и вечера, а затем партии новых композиций и бог знает на что еще. В соседнем ряду от них сидел с ноутбуком мужчина, у которого неожиданно зазвонил телефон. Мелодия была такая громкая, что Шерлок даже обернулся на него, но затем снова увлеченно принялся разговаривать с Джоном. — Да, — ответил мужчина. — Надеюсь, вы в поезде? — раздался тягучий голос в динамике. — Разумеется, все в порядке. — Вы нашли объект? — Как раз смотрю на него. — Я хочу получать отчеты утром и вечером, жду звонка сегодня в девять, — отрывисто проговорил Мориарти и отключился. «В девять так в девять», — подумал мужчина и аккуратно сделал первую фотографию. За окном проносились красивейшие пейзажи Англии. Шерлок вновь предложил Джону свое плечо, и тот задремал, привалившись к другу. Холмс тем временем размышлял о деле, пытаясь связать недавнее убийство террористов с имеющейся у него информацией. «Это точно не был тот снайпер, которого мы ищем. Все террористы были убиты из пистолета. При этом это сделал один человек. Поразительное мастерство. Майкрофт сказал, что уже ищет похожие случаи, но вот найдет ли — это вопрос. Такие люди работают быстро, четко, сразу уезжают из страны, дела чаще всего засекречены. Ладно, найти убийцу будет сложно. Нужно выяснить, как это может изменить правила игры. Итак, обмен оружия на наркотики. Буквально через два дня две благотворительные компании из холдинга Мориарти отправят несколько самолетов в предположительный район средоточия террористов. Часть из них также летит в соседние районы, откуда груз пойдет на поездах. Мы знаем, что боевики должны напасть на состав и захватить его. Все считают, что там еда и лекарства, а там оружие. По накладным, которые удалось достать, медикаменты будут в трех самолетах. Два из них будут вылетать в смежные районы, а значит нужны ордера на обыск обоих судов. Но ордера нам не дадут без доказательств, а доказательств нет. Чертовски прекрасно. Хорошо, зайдем с другой стороны. Если груз отправляется через два дня, значит, наркотики тоже уже отправили. За логистику отвечает другая сторона, и самолеты исключены. Следовательно, плывут они морем. Отдел по борьбе с наркотиками проверяет всю полученную информацию. Если рассчитать приблизительное время прибытия груза, то можно заставить их обыскать в доках контейнеры, принадлежащие Мориарти, тем самым лишив его оплаты. Это вынудит его быстро заключить другую сделку, причем контролировать доставку он будет сам, ведь ему нужен товар и быстро, иначе рынок уйдет другим. Если удастся прикрыть один из его благотворительных фондов, он будет действовать через оставшийся. До этого, конечно, и Лестрейд бы додумался, но главное здесь — убедить Майкрофта подключить к расследованию отдел наркотиков. Впрочем, я всегда могу отправить анонимное послание. Что это нам дает: у Мориарти остается один фонд, количество самолетов и зеленых коридоров снижается. Есть шанс, что доставку он начнет контролировать лично. Все, что будет нужно — еще один обыск. Но для него у нас нет оснований». Шерлок сердито выдохнул, раздувая ноздри. Он знал, что полиция уже исчерпала лимит допросов Мориарти. Впрочем, всегда можно попробовать еще раз. Повторный допрос никто не отменял, а там можно истолковать какие-либо слова таким образом, чтобы хватило на ордер… Долго, ненадежно и слишком открыто. Холмс чертыхнулся под нос и проводил взглядом мужчину с громкой мелодией на телефоне. Тот уже дважды прошел мимо них с Джоном. Подозрительно? — Шерлок, — Джон завозился и открыл глаза. — Мы еще не приехали? — Еще час с небольшим, но вот вид электростанции ты проспал. — Какая досада. Закажи мне чай, пожалуйста, я сейчас вернусь. Джон отправился в сторону уборной, пока Шерлок подзывал стюарда. Он уже чувствовал себя лучше. Всего три часа от Лондона, а ему казалось, что с него сняли цепи. Уотсон даже не понимал, когда соглашался, как сильно все это будет давить на него. Сейчас в поезде, уносящем его от проблем, он чувствовал себя почти спокойно, и только где-то на периферии сознания оставалось ощущение чужого взгляда. Впрочем, с такой жизнью удивительного в этом ничего не было. Вернувшись на место, Джон обнаружил, что чай Шерлок уже заварил. Он с наслаждением отпил горячий напиток, чувствуя привкус бергамота, который всегда ассоциировался у него с уютом. Наверное, так со всеми. У всех ведь есть запахи и вкусы, ассоциирующиеся с чем-то незыблемым. Запах корицы и печеных яблок на Рождество, вкус крепкого чая для тихих вечеров, кофе со сливками для раннего субботнего утра, когда не нужно спешить по делам. Джону бы хотелось, чтобы все это стало частью их с Шерлоком жизни. Он искренне верил, что в целом так и будет. Но глядя со стороны на гения-детектива и на себя, бывшего военного врача, понимал, что их война если и закончится после Мориарти, то ненадолго. Да он бы и не стал требовать этого от Шерлока. Ему нравились его приключения. Опасные, пугающие, но все равно позволяющие вдохнуть другой жизни. Все, чего бы он хотел, — это закончить двойную жизнь. Пусть она не будет безопасной, но зато будет именно с Шерлоком. — О чем ты думаешь? — Шерлок выглядел заинтересованным. — У тебя какое-то мечтательное выражение лица. — Я думал о вкусах. Знаешь, я все ощущения в жизни как-то подсознательно перекладываю на вкусы, иногда на запахи. Даже музыку. — О-о, я слышал об этом. Очень интересный феномен, кстати. Продолжаешь меня удивлять, Джон, — Шерлок восхищенно смотрел на друга. — А мою музыку ты «пробовал на вкус»? — О, да. В тот самый миг, когда случайно застал тебя в зале после репетиции, и ты играл «Ноябрь», помнишь? Тебе может показаться, что это скучно или… не знаю. Но это был лед. Сверкающий лед в бокале воды. У меня буквально появилось ощущение холода, прокатывающегося по горлу, обжигающего небо, скатывающегося в желудок. И этот лед обжигал, как самый яркий огонь, не давая мне возможности вдохнуть. Я в тот миг понял, как красива твоя душа, как за всем этим холодом скрывается страстное пламя. — Мне всегда нравится слушать, как ты говоришь о музыке, какие слова выбираешь, как удивительно строятся иносказательные образы в твоей голове. Ты и пишешь ее так же. Казалось бы, все так просто, но ты умеешь соединять инструменты таким образом, что получается шедевр. — Однажды ты меня захвалишь. — Как и ты меня, — рассмеялся Шерлок. Оставшийся путь прошел в тихих разговорах, неловких прикосновениях рук и мельканием станций в окне. Эдинбург — один из самых красивых городов Британии — встретил оркестр дождем и более прохладной после Лондона погодой. В воздухе отчетливо пахло морем. Едва выйдя с вокзала, музыканты мгновенно попали под готическое очарование архитектуры города. Здесь все дышало древней историей и величественностью. А над всем этим возвышался замок на скале. И в сумерках казалось, будто бы ветер доносит запах чадящих факелов и приглушенный смех его прежних обитателей. — Наш отель буквально в пятистах метрах отсюда, — Джон взял у Джесс сумку и понес в автобус. — Зал тоже рядом — всего пара километров. Так что завтра у всех будет возможность вернуться, если вы что-то забыли. — Это вряд ли, Джон. Ты перед концертом так истеришь, что убиваешь взглядом, как василиск. — Денни, я прямо сейчас могу обратить в камень одного кларнетиста, но мне жалко Мэтта, он будет тебя оплакивать. Отель «Рэдиссон» находился в старом здании, удачно вписываясь в исторический облик города, однако внутри был выполнен в современном стиле. Небольшие, но светлые номера преимущественно в белой и серой цветовой гамме с яркими акцентами уже ждали путников. — Ребята, как всегда, пожалуйста, помните о времени, выезжаем в зал завтра в десять утра. Выспаться всем рекомендую настоятельно. Поэтому не устраивайте ночных загулов. В остальном — у всех свободное время, — продолжал свои наставления Джон. — Слава богу, — тихо добавил он уже только Шерлоку. — Они случаем наизусть еще твою речь не выучили? — Шерлок откровенно смеялся. — Я просто с Ливерпуля еще что-то подобное запомнил. — Лишним повторить не будет. — Думаешь? — Так, — Джон сделал максимально суровое выражение лица, — ты на чьей стороне? — На твоей, конечно! — Шерлок возмущенно посмотрел на Джона. — Просто удивляюсь, как тебе не надоедает. — Вот поэтому я начальник, а ты нет. — Большой начальник поужинает со мной сегодня? — Снова какое-то особенное место? — Джон улыбнулся. — Боюсь, что сегодня нет, но я прямо сейчас что-нибудь найду. — Отличная идея. Вещи Джон не раскладывал. Он повесил костюм, бросил сумку, переодел рубашку и почти бегом выбежал из номера. Шерлок, который вероятно поступил так же, уже ждал его у лифтов. — На Принцес-стрит рядом с парком есть отель «Балморал», а в нем — хороший ресторан шотландской кухни. — Боже, когда ты успел? — Джон выглядел действительно потрясенным. — Все для тебя, — Шерлок нажал на кнопку вызова лифта. — Попробуем здешнюю оленину? — С удовольствием. Уже на улице, пока друзья шли мимо старинных зданий по вымощенной камнем дорожке, Джон спросил: — Будут интересные подробности о ресторане? — Все, что я успел узнать — их пятнадцать или шестнадцать раз подряд отмечали мишленовской звездой, и здесь любит бывать Джоан Роулинг. — А «Гарри Поттер» все не отпускал, — рассмеялся Джон. — Здесь и правда все дышит какой-то магией, не находишь? — Магией красоты. Обожаю такие места. Приезжаешь и буквально попадаешь в другую реальность. Посмотришь вокруг и видишь не город, а историю, которой все здесь связано. Здесь даже люди кажутся другими. Смотри, никто не спешит, как в Лондоне. Они просто гуляют. Туристы, жители — все находятся под очарованием этой красоты, от которой невозможно убежать, да и не хочется. Джон почувствовал, как Шерлок взял его за руку, и улыбнулся, наслаждаясь вечером. Им тоже не хотелось спешить. Здесь даже дождь не мог испортить настроение. Огни сверкали для них в тысячу раз ярче, чем было на самом деле. Звуки складывались в романтическую балладу, которую мог бы написать Роберт Бернс, и в далеких колоколах слышалось вечное: «Твои глаза горят в ответ, когда теряю ум я, а на устах твоих совет — хранить благоразумье». Отель «Балморал» походил на замок. Высокое здание с башней и часами во все более густеющих вечерних сумерках блистательно показывало туристам и жителям города свои грани в свете огней подсветки. Столик друзья не бронировали, но, едва зайдя, увидели, что свободных мест достаточно. Их проводили вглубь зала к небольшому столу с угловым диванчиком. Красные стены, на которых висели изысканные картины, должны были бы по всем канонам казаться агрессивными, но уже минуту спустя Джон удовлетворенно почувствовал уют и спокойствие этого места. Знаменитая оленина с черникой действительно была потрясающе вкусной, услужливый сомелье помог выбрать прекрасное вино, и после первой бутылки Шерлок решил заказать вторую. Вечер за окнами ресторана сгущался вместе с синими красками небес, мимо проходили люди, жизнь вокруг них текла как река, а шум ночного города напоминал гудение волн Северного моря, которого отсюда, конечно, слышно не было. В отель друзья вернулись сытыми и довольными. Уже перед дверью номера Джон не сдержался и поцеловал Шерлока. Ему бы хотелось большего, но он помнил собственное правило и не решился сказать, что практически готов его нарушить. Едва дверь за ним закрылась, как Холмс обреченно откинул голову, пытаясь успокоить бег крови, прилившей к щекам. Он не хотел уходить в свой номер, спать один. Хотя бы здесь он хотел остаться рядом, продлить эту иллюзию совершенства, не скованную обстоятельствами Лондона. — Шерлок? — показавшийся из-за поворота Мэтт остановился, заметив его. — Идешь не давать Денни спать? — после двух бутылок вина Холмсу и впрямь отказывала совесть. — Джон нам тоже нужен отдохнувший. — Я тебя не видел. — Я тебя тоже, — Мэтт усмехнулся и продолжил путь к номеру Денни. Проследив за ним взглядом, Шерлок увидел, как в лифт заходит их сосед из поезда. С каждой встречей он казался Холмсу все более подозрительным, но сейчас его мысли занимало кое-что более важное. «Если дверь заперта, я просто пойду в свой номер», — решил Шерлок, — «а если не заперта… там видно будет». Он три раза глубоко вздохнул и повернул ручку. Дверь открылась. Джон стоял у окна и обернулся на звук. — Я решил, что не хочу так уходить, — сказал Шерлок, закрывая дверь и сбрасывая пиджак. — Слава богу, — выдохнул Джон, стремительно подходя к любовнику и впиваясь в его губы поцелуем. Они так истосковались друг по другу, что все было словно в первый раз. Им отчаянно не хватало дыхания, прикосновений, поцелуев, нежных слов. Им не хватало друг друга так много дней, которые казались вечностью. Ливерпуль остался ужасно далеким, хотя не прошло и двух недель. Джон зарывался пальцами в локоны Шерлока, вспоминая, какие они шелковистые на ощупь, зацеловывал каждый сантиметр шеи и не мог оторваться от любовника, будто тот был источником в этой пустыне его одиночества. Все звуки, запахи, слова и огни смешались в водоворот убийственной страсти. Шерлок потянул Джона на кровать, расстегивая его брюки, заглядывая в глаза каждый раз, как тот выдыхал его имя. Он проходился длинными пальцами по его спине и плечам, зацеловывал подбородок и спешил прижаться теснее, обнять крепче, вдохнуть его всего в себя. Едва последняя одежда упала на пол, Холмс вынудил Джона перевернуться на спину, завел его руки над головой, оглаживая их и прикасаясь губами к ресницам. Он маневрировал на грани прикосновений, пытаясь теперь успокоить и отвлечь от страсти едва ощутимыми поцелуями. Он спустился от ресниц к линии носа, к губам, к подбородку и проложил дорогу к груди дыханием. Джон словно в лихорадке вздрагивал и тянулся к нему руками, которые Шерлок также ловил губами, продолжая спускаться все ниже. Уотсон был возбужден, едва сдерживался от желания, когда Холмс обжег кожу его головки выдохом. Джон выгнулся и медленно вдохнул, а затем воздух застыл в его легких, разрывая их огнем его собственного стона, потому что Шерлок резко опустился губами на его ствол, затем поднялся, обвел головку языком и вновь вобрал член до середины. Джон очень надеялся, что в отеле хорошая звуконепроницаемость, потому что его голос становился все громче. Он так и не смог убедить Шерлока остановиться. Он кончил ему в рот, с криком и пылающими от страстного жара щеками. — Шерлок, — едва отдышавшись, позвал он, — прости, я … Холмс с удовлетворением смотрел на него, затем наклонился ближе и поцеловал, разделяя вкус слишком долгого ожидания близости на двоих. — Что, Джон? — прерывистым шепотом спросил он и прижался еще теснее. Мир, только что вернувшийся и обретший форму, смазался заново. Шерлок не останавливался ни на секунду, поцелуи перемежались с его пальцами, которыми он подготавливал Джона. Уотсон уже не знал, где огни ярче: за окном или под веками, когда он закрывал глаза. Он сам насаживался все глубже и быстрее, шептал что-то бессвязное и просил не останавливаться. Шерлок остановился лишь один раз, когда, выудив брюки, достал презерватив, открыл одним движением и аккуратно надел. Он не изменял себе и входил медленно, осторожно, прижимаясь своим лбом ко лбу Джона, не отрывая взгляда, от которого у Уотсона заходилось в тахикардии сердце и пересыхали губы. Но надолго Холмса не хватило и, едва он почувствовал, что Джон привык, толчки стали глубже и быстрее. Он сидел на коленях, широко разведя их в стороны, его икры обнимали ноги любовника, который бесстыдно открылся весь взору Шерлока. Холмс опирался одной рукой о кровать, а другой гладил грудь Джона, задевая соски, цеплялся за короткие волосы на затылке и проходился по открытым губам. Они балансировали на краю вселенной, не было вокруг ни пространства, ни времени. Они были одни в бесконечности, на волнах Млечного пути, и звезды, которые зажигались в их сознании, сияли ярче небесных светил, разделенные на двоих. Шерлок тяжело дышал и чувствовал, что может сорваться в любую секунду, он прикусил губу, пытаясь продлить этот миг своей невесомости, оттянуть это падение. Но Джон вдруг выгнулся, меняя угол, сжимая его член еще крепче, кончая с приглушенным вдохом, цепляясь пальцами за край подушки, и Холмс последовал за ним, ослепленный этим безумным наслаждением. Он пришел в себя лишь через пару минут, аккуратно лег рядом и прижался к груди Джона, слушая шумный стук его сердца и пульсацию собственной крови в висках. Мир медленно вращался вокруг него, а затем окончательно застыл, вернув любовников в реальность. — Джон? — Я просто… боже, Шерлок, это было невероятно. — Я слишком соскучился. — Я это заметил, — Джон усмехнулся. — Боже, я тоже слишком скучал по тебе. — Уже поздно, давай попробуем заснуть, а душ оставим на утро, я разбужу тебя пораньше. — Хорошо. Джон слегка приподнялся, чтобы вытащить одеяло, потом передвинулся с середины кровати и лег лицом к любовнику, обнимая того за талию. Шерлок притянул его еще ближе, вдыхая запах, закрыл глаза и постарался отвлечься от мысли, что ему все еще его мало. Уотсон заснул практически моментально, уткнувшись Холмсу в ключицу, и вскоре он тоже уснул, убаюканный этим мерным сопением. Шерлок проснулся от первых нот будильника на телефоне, выключил его и увидел, как Джон завозился рядом, наморщив нос. Его с первой ночи ужасно умиляло это неосознанное движение. Шторы они не закрыли с вечера, поэтому за окном Холмс увидел тяжелые тучи и вездесущий дождь, который в марте частенько накрывает Эдинбург с моря. День был серый, но Шерлок улыбался, ведь у него было личное солнце. — Который час? — сонно спросил Джон, открывая глаза. — Уже пора. Нам еще в душ. — Впервые не хочу вставать в день концерта. — Я бы украл тебя у всего мира, но не могу лишить их такого удовольствия, поэтому вам придется встать, маэстро, — Шерлок коснулся губами наморщенного носа любовника. — Пора, Джон. — Закажи завтрак, я быстро. Пока мужчины приводили в порядок себя и пытались прибрать хотя бы немного комнату к приходу горничной, им подали завтрак. Им все казалось вкуснее, чем есть на самом деле, в глазах то у одного, то у другого вспыхивали отголоски вчерашнего секса. Они не могли не касаться друг друга и едва не поцеловались в коридоре, когда Шерлок уходил собирать вещи. Ровно в десять весь оркестр вышел из здания отеля к автобусу. Дорога заняла не больше двадцати минут с учетом всех пробок, светофоров и объездов. Здание «Ашер-холл», открытое еще в начале XX века, несмотря на длинную историю, поражало не только красотой, но и многофункциональностью. Удобные гримерки быстро были заняты, Джон и Шерлок поделили одну на двоих, разумеется, с корыстными планами побыть наедине перед самым концертом. Подготовка шла спокойно, Джон практически не переживал, хвалил музыкантов и даже Денни удивился, куда исчез мандраж маэстро. Джон загадочно улыбался, а внутренний предатель уверял, что на его нервы благотворно действует секс, возможно, именно с Холмсом. Перед концертом любовники и впрямь украли пару часов, совместив обед и поцелуи, потом медленно помогали друг другу одеться, испытывая от этого не меньше удовольствия, чем от раздевания накануне. Классический полукруглый зал «Ашер-холла» с бельэтажем и балконом, расположенными полукругом, был удивительно красив. Поэтому когда тяжелые красные портьеры открыли зрителям сцену, Джон на секунду восхитился его великолепием, а затем начал вечер композицией «Понедельник». Это была музыка из его прошлого. И пусть сейчас оно не выглядело таким счастливым, но эта щемяще-нежная красота все еще завораживала его самого и его слушателей. Они с Шерлоком снова договорились не отводить друг от друга глаз и творили очередное волшебство в свете софитов. Их музыка не оставляла шансов. Не только зрители, но и сами музыканты оказались втянуты в этот водоворот невероятной любви, которая разворачивала крылья и проносилась над головами как птица-феникс. Музыка обжигала, оседала на языке горьким шоколадом с острым перцем, а затем приносила мятное спокойствие бесконечно талантливыми руками Джона Уотсона. Оркестр сыграл «Начало» и «Весну», а затем Шерлок смел все на своем пути гениальнейшим «Ноябрем». Они рассказали «Любовь — это тайна», глядя друг другу в глаза, превращая весь этот концерт в собственный диалог и захватывая им в плен. Зрители давно расслабились в креслах, многие взялись за руки или положили голову на плечо родных им людей. Этим вечером по Эдинбургу гуляла любовь, и именно они привели ее за руку. Джон решил закончить программу «Запахом дождя». И с первых же нот он словно отозвался на его призыв, там, за стенами зала, дождь наверняка лился с небес в такт срывающимся с клавиш рояля каплям. Пока перекликались скрипка и виолончель, пианист готов был задохнуться от накатившего на него чувства восторга. Вот так выглядит его свобода, так он хотел бы прожить оставшееся ему время. Он ощущал каждый перелив кожей, он уже не мог уследить за тем, что делает, он просто играл на чистейшем вдохновении, раскачиваясь, шально улыбаясь и сверкая синими глазами в полутьме зала. Джон отзывался на каждый взгляд Шерлока, на каждый взмах его ресниц или смычка, завороженный этой гениальной красотой, этим зрелищем, величественности которого позавидовал бы королевский Эдинбург. Когда зал бурно зааплодировал, скандируя браво, Джон встал из-за рояля и сам не заметил, как подошел к Шерлоку, как именно рядом с ним остался на поклон, как говорил о его роли в успехе этого концерта. Он был ослепительно счастлив и почти безумен от захлестнувших его чувств. Позднее в гримерке, когда Шерлок срывал с него серый пиджак работы Патрика, Джон думал, что он действительно либо пьян, либо окончательно сошел с ума. Толкаясь в руку любовника, он был так бесстыдно ослеплен и оглушен музыкой собственного сердца, что почти не думал ни о Лондоне, ни о Джеймсе, ни о том, что в гримерку могут зайти. — Джон, ты продолжаешь меня удивлять, — Шерлок счастливо рассмеялся. — Боже, дай мне салфетки. Уотсон протянул любовнику коробку, взял несколько штук и понял, что брюки точно необходимо сдавать в химчистку. — Не мог удержаться. Весь концерт смотрел на тебя, играл и думал о том, как сильно я тебя люблю, черт возьми, — Джон снова поцеловал Шерлока. — Прости, я не думал ни о чем, кроме тебя. — За это ты можешь никогда не извиняться. У служебного выхода собралась небольшая толпа почитателей таланта оркестра. Поклонники общались с музыкантами, фотографировались, многие просили автографы, но все ждали выхода Уотсона. Едва он показался, как его обступили со всех сторон. Сегодняшний концерт и вправду был одним из лучших за все их выступления, о чем сообщали люди в благодарных словах и улыбках. К Шерлоку было интереса не меньше, его обступила стайка девушек, с которыми скрипач по очереди фотографировался. В какой-то момент Шерлок взял Джона за локоть и прошептал, что пора уходить. Уже на пути к автобусу Джон заметил в темноте мужчину. Его лицо было смутно знакомым и, поднимаясь в салон, он вспомнил, что видел его в поезде. — Заметил? — тихо спросил Холмс. — Ага. — Понимаешь, откуда слежка? — Без вариантов, — Джон устало закрыл глаза. — Джеймс послал. В отель оркестр вернулся на невероятном подъеме сил, многие собрались гулять. Бен и Джесс хотели посмотреть на море. Джон и Шерлок решили остаться в номере. Они тщательно проверили пустоту коридора, не желая отказываться от еще одной ночи рядом. Душ они приняли вместе, неожиданно занявшись любовью прямо там. А потом просто упали в кровать и нежились в ней, как ленивые коты, ласкаясь, пока не заснули. Ночь перетекала над городом, путаясь в старом замке, неохотно рассеиваясь с первыми солнечными лучами, пробивающимися сквозь облака. Морской город просыпался еще раньше офисного Лондона, шумно отфыркиваясь набегающей волной. Крики чаек в стылом воздухе не уступали по громкости сигналящим в утренней пробке кэбам. Джон проснулся на этот раз раньше Шерлока и сходил узнать, как дела у команды. Поезд на Лондон отходил в половине одиннадцатого, трансфер приезжал за ними за час, хотя до вокзала было рукой подать. На завтрак все спустились в ресторанчик на первом этаже. Они напоминали шумную семью, собравшуюся на праздники. Джона все еще потрясало, что в его жизни столько удивительных людей, которые не только сочли возможным работать с ним, но и стали его близкими друзьями. Есть такие города, в которых побываешь один раз и никогда не забудешь, а есть те, которые не сможешь забыть и будешь мечтать вернуться, чтобы испытать нахлынувшие здесь чувства вновь. Эдинбург на каждого наложил свой отпечаток. Джон вдруг с удивлением заметил, что Джесс и Бен, кажется, тоже провели здесь свои ночи вместе, а может, это просто его воображение, настроенное на романтический лад, хотело этим утром всех сделать чуточку счастливее. Возвращаясь за вещами, Шерлок вновь заметил мужчину из поезда в холле. Тот расплачивался за номер с сумкой в руке. Холмс прищурился и решил подойти к стойке администратора. Предлогом стало ожидание автобуса. — Доброе утро, простите, я из оркестра «Nos Musica». Я хотел узнать, когда прибудет наш транспорт до вокзала. Кажется, я опаздываю, — он неловко улыбнулся и виновато оглянулся на мужчину рядом, как бы прося прощения за прерванный разговор. «Не спал. Очевидно, следил за нашими номерами. Бывший военный? Нет, но подготовка у него точно серьезная. Есть оружие. Пистолет… за поясом брюк, есть нож, скорее всего, у щиколотки. Вероятно, наемник. Билет… в кармане пиджака. Как неосмотрительно». Отходя, он будто случайно задел мужчину. — Ох, простите, неловко с моей стороны, — Шерлок двумя пальцами вытащил билет и прижал рукой к себе, закрывая от взглядов. — Ничего страшного, — с холодной вежливостью отозвался агент Мориарти. Шерлок также стремительно умчался к лифтам, по пути переложив билет на поезд в рукав. Взяв вещи, он погрузился в автобус со всеми остальными, рассказал о своем маленьком приключении Джону и показал трофей. — Шерлок, но если он пожалуется в службу безопасности, у тебя могут быть проблемы, — Уотсон выглядел обеспокоенным. — Боже, Джон, мы с тобой ограбили человека средь бела дня под прицелом десятка камер, скажи, почему мы еще на свободе? — Холмс лишь рассмеялся. Ухмылялся он и сидя в поезде, забитом под завязку. Купить другой билет в этот состав у их неприятного знакомого вряд ли получится, а восстановить уже купленный через огромные очереди в кассах и терминалах просто не хватит времени — утром здесь настоящее столпотворение. Небольшая победа грела сердце, а теперь, когда он знал, как стоит действовать против Мориарти, ему и вовсе было хорошо. Он как раз писал Майкрофту электронное письмо с подробным описанием плана, когда ему позвонил Грегори Лестрейд. — Шерлок, ты не поверишь, что произошло сегодня утром! Я прямо сейчас еду арестовывать Джеймса Мориарти. — Что? — Шерлок вскочил с кресла. — Арест, Шерлок. Приезжай быстрее, я все расскажу. Теперь сможем добиться нормального обыска и изъятия записей с камер видеонаблюдения! Я уже отправил запрос судье. Вернешься в Лондон — позвони. Отключаюсь, мне пора.