Вкус музыки и смерти

— Что случилось? — обеспокоенным шепотом спросил Джон, едва Шерлок опустился в кресло. — Лестрейд едет арестовывать Мориарти, — напряженно ответил Холмс. Уотсон видел, что он едва сдерживает гнев, и мягко коснулся плеча любимого. — Боже мой! Серьезно? Но как ему удалось? — В том-то и дело, — Шерлок с силой сжал подлокотник, впиваясь пальцами в ни в чем не повинный пластик, — ему НЕ удалось. Не знаю, что он нашел, но это не остановит Мориарти. Но главный здесь не Лестрейд, а мой брат, который даже не удосужился обсудить со мной детали этого ареста, зная, что ты каждый день рискуешь своей жизнью! — Шерлок, я уверен, он хотел как лучше, — Джон попытался успокоить друга. В его голове арест Джеймса пока никак не хотел укладываться. — О, Джон, — Холмс нервно рассмеялся. — В нем ты не найдешь света. Майкрофт никогда не думает о том, чтобы было лучше. У него своя игра, которая не щадит никого. Поверь, если ему понадобится пожертвовать мной, он сделает это. — Нет, Шерлок, сейчас в тебе говорит просто обида, — Джон попытался улыбнуться, хотя поводов для веселья не было. — Вдруг все действительно закончилось? Только представь… — Хотел бы я тебя обрадовать, Джон, — Холмс поджал губы и отвернулся к окну. — Так просто все не закончится, а вот разбираться с последствиями придется именно нам, — сказав это, Шерлок замолчал и погрузился в собственные мысли, от которых Джон не стал его отвлекать. Поезд уже миновал окрестности Эдинбурга и теперь вез их по просторам Шотландии обратно в Лондон с ужасающей скоростью. Говорят, что путь из дома всегда длиннее пути домой. Джон ощущал это на себе, глядя на то, как просачивается сквозь пальцы время, отведенное на дорогу, и как приближается конец путешествия. Всегда искренне любимый им Лондон теперь навевал печальные мысли. Ужин, совместные ночи и весь Эдинбург превратились в мираж, в еще один уголок памяти. Реальность тяжелой поступью врывалась обратно и не желала сдавать позиций. Даже умиротворенная красота за окном казалась Джону напряженной, напоминая о том, что за всей привлекательностью мира таится опасность. До самого Лондона друзья так и не возобновили разговор. И только когда поезд стал тормозить у высокой платформы, Шерлок повернулся к Джону: — Тебе не следует ехать со мной в участок. Не будем усугублять ситуацию. Я не знаю, где держат Мориарти, а, следовательно, твое появление — риск, — он доставал свои вещи и аккуратно избавлял футляр от удерживающих ремней. — Шерлок, — Джон сам не верил, что должен был сейчас сказать это, но выбора у него не оставалось, — ты и сам прекрасно знаешь, что полиция позвонит мне с минуты на минуту. Я, — он замялся, подбирая слова. Джону не хотелось говорить некоторые вещи вслух, потому что они причиняли боль им обоим. — Я все еще его сожитель, — горько протянул Уотсон, на его лице отразилась тень грусти, а Шерлок горько взглянул на него. Между ними не выросла невидимая стена только потому, что Холмс все еще тяготился чувством вины за то, что втянул Джона в эту смертельную игру. — Полиция захочет поговорить со мной. — Нам не стоит ехать в участок вместе, — Шерлок отвернулся, чтобы Джон не увидел печать гнева и горечи на его лице. — Я прослежу, чтобы все благополучно уехали домой, а потом поеду туда, — Джон не стал просить Шерлока обернуться к нему. Он знал, что не хотел бы видеть сейчас его боль, потому что ему хватало и своей собственной, обжигающей сердце. — Найди Лестрейда, — бросил Холмс и ушел, не оглянувшись. Джон повернулся к багажу, глядя на то, как его подопечные разбирают вещи, улыбаются, переговариваются и шутят между собой. Он вдруг почувствовал, что невероятно устал, словно вся тяжесть мира свалилась ему на голову и прогнула плечи. Он невидящим взором смотрел на то, как мимо него течет жизнь других людей, и вновь едва ощущал собственную, застывшую в янтарном мареве. Красиво, но мертво. Его вывел из раздумий лишь звонок, взорвавший застывшую реальность музыкой. — Да, — обреченно ответил Джон. — Мистер Уотсон, — послышался в трубке голос мужчины, — Скотланд-Ярд, инспектор Диммок. Где вы сейчас находитесь? — Я на вокзале Кингс-Кросс, — ответил Джон как можно спокойнее, — а что произошло? — Вынужден вам сообщить, что сегодня был арестован ваш сожитель — мистер Джеймс Мориарти. У полиции есть к вам несколько вопросов. Мы можем вызвать вас повесткой, но было бы гораздо благоразумнее с вашей стороны приехать в участок самому. Это не допрос, по крайней мере, пока. Только разговор. — Разумеется, инспектор, — Джон поморщился на слове «пока», — я смогу быть у вас через полчаса. — Прекрасно, — ответил Диммок и отключился. Джон вздохнул, подхватил свою сумку и, попрощавшись с ребятами, направился к стоянке кэбов. Преимущество и проклятие центра Лондона заключалось в том, что все здесь располагалось близко друг к другу, но сквозь непролазные пробки едва ли кому-нибудь удавалось проехать от одной точки до другой быстрее, чем за двадцать минут. Джон не знал, что ему говорить, не думал над этим, стараясь справиться с некоторым нарастающим волнением с отчетливыми тенями страха. Он знал, что Шерлок верит в его непричастность к преступлениям Джима, но не был так уверен насчет полиции. Если ему предъявят обвинения во второй раз в жизни — это определенно станет его крахом. Джон не боялся попасть в тюрьму, он был уверен, что рано или поздно все выяснится, но даже тень подозрения в руках «The Sun» могла превратиться в грозное оружие против него. Жизнь медленно трещала по швам, но Джон почти привык к тому, как она осыпается руинами вокруг него. Сверкающее здание Скотланд-Ярда показалось на набережной реки в тот момент, когда пессимистические настроения с головой утащили Джона в пучину надвигающейся депрессии. Он расплатился и вышел из такси. Страшно хотелось курить, но делать это рядом с полицией было совершенной глупостью, поэтому Уотсон только вздохнул и вошел в здание, безуспешно успокаивая трепыхающееся в волнении сердце. В это время где-то на верхних этажах Шерлок метался по кабинету Лестрейда, выплескивая накопившиеся гнев и боль. — Почему, черт возьми, вы не посоветовались со мной?! — Шерлок, ты был на гастролях, ты не сообщил никому о своем гениальном плане! — Лестрейд терпением не отличался, а потому тоже разговаривал на повышенных тонах. — Ко мне пришел свидетель — коридорный из отеля. Он был в отпуске, приехал, вышел на работу и узнал новости об убийстве от коллег. А потом вспомнил, что видел ссору Мориарти и Стейна, и пришел в полицию. С учетом того, что сам Мориарти соврал нам о причине ссоры, у меня появилась возможность его арестовать. Я позвонил твоему брату, и он дал добро. Что я должен был согласовывать? Твои амбиции? — Хотя бы, — огрызнулся Шерлок. — Ну и как, многое вам дал этот арест? Судья расписался на всех бумажках? — Заседание у судьи начнется только в семь часов, а мы пока допрашиваем Мориарти. Правда, его адвокат настаивает, что все это не относится к делу, и вообще ставит под сомнение достоверность предоставленных свидетелем показаний. — Да неужели! — Холмс взмахнул руками, и полы его пальто снова взвились. — Какая неожиданность! Вот бы вам с Майкрофтом подумать чуточку дольше, прежде чем арестовывать преступника с такими связями. Пока мы тут разговариваем, он уже, вероятно, подкупает судью. — Он сидит в допросной, Шерлок! — Грег устало откинулся в кресле и поморщился, отпив холодный кофе из кружки с эмблемой полиции. — Ненадолго, дорогой инспектор. Весь этот детский сад закончится максимум подпиской о невыезде, — ехидно улыбнулся Холмс. — Прекрати истерику, дорогой братец, — дверь открылась почти бесшумно, и в кабинет зашел Майкрофт Холмс. — Инспектор, — он коротко кивнул Лестрейду, который почти отмахнулся от него. Признаться, что ему страшно надоели оба Холмса, он бы не смог, но и вести с ними дружеские беседы настроен не был. — Полагаю, что твой очередной гениальный и бесполезный план прервали наши вполне законные действия? — спросил он с неприятной улыбкой. — Ты поручил это дело мне, Майкрофт, но, кажется, совсем забыл об этом, — тон Шерлока стал угрожающим. Он даже не удосужился поздороваться с братом, только с ненавистью уставился на его лицо. — Я ничего не забыл, Шерлок, — с нажимом ответил старший Холмс, — в отличие от тебя. Ты занимаешься чем угодно, кроме расследования. Мы постоянно топчемся на месте, и я устал это повторять. Приходится брать дело в свои руки. — Буквально через пару дней две благотворительные компании из холдинга Мориарти отправят несколько самолетов в предположительный район средоточия террористов. Часть из них также летит в соседние районы, откуда груз пойдет на поездах. Мы знаем, что боевики должны напасть на состав и захватить его. Все считают, что там продукты и лекарства, а повезут они оружие. Если бы мы договорились с отделом по наркотикам, то смогли бы обнаружить их в порту, куда они придут, вероятнее всего, за день до вылета самолетов, что позволило бы нам задержать отправку груза, обыскать самолеты и найти оружие. Мы бы лишили компании зеленых коридоров, началось бы расследование, и мы бы смогли посадить Мориарти, — Шерлок выплевывал каждое слово. — Только теперь мы упустим их. Мориарти в полиции, груз отправят куда угодно — хоть во Францию, хоть в Нидерланды, но не в Англию, самолеты улетят в ближайшее время, если еще не улетели. Они не станут рисковать. Мы потеряли наш единственный шанс все это закончить! — он перешел на откровенный крик. — И чтобы ты предъявил отделу по наркотикам в качестве доказательств? — насмешливо спросил Майкрофт. — Предстал бы анонимным информатором, — Шерлок только отмахнулся. — Прелестно, — Холмс старший рассмеялся, — пока твоя анонимная просьба дошла бы хоть до кого-нибудь в этом отделе, они успели бы продать всю партию и еще парочку! — Майкрофт говорил достаточно спокойно, но было видно, что это дается ему титаническим усилием над собой. — Или ты всерьез верил, что они сразу же бросятся в порт — обыскивать все подозрительные ящики? Все, что ты мог им дать, — анонимные слухи без малейшей доказательной базы. — Я бы нашел способ, — Шерлок не двигался с места, глядя на брата немигающим, злым взглядом. — Нет, Шерлок, тебе хочется верить, что ты нашел бы способ, но это снова был бы твой провал, который отбросил бы нас еще дальше. У нас были все основания задержать Мориарти, мы ими воспользовались. Все абсолютно законно и действенно. — Тогда вы прекрасно справитесь и дальше без меня и без Джона, — вдруг спокойно отозвался Шерлок. — Я вывожу его из игры, и мы просто уйдем с твоей дороги. — Я арестую мистера Уотсона, если ты позволишь себе что-то в этом роде, — на лице Майкрофта застыла жесткая усмешка. — У тебя не будет выбора. Только помни, что любой арест уничтожит его карьеру так, что ни один Мориарти не справился бы лучше. Ты забыл о той статье в газете, которая появилась с его легкой руки? Или о том видео? Шерлок отшатнулся, как от пощечины. Он застыл, глядя на брата, который знал, что делает ему больно, но делал это намеренно. — Если ты арестуешь его или хоть как-то свяжешь его имя со всей этой историей, — Шерлок приблизился почти вплотную, — у меня больше не будет брата. Даже такого мерзавца, как ты. — Я уже просил тебя прекратить истерику, — Майкрофт поморщился. — Ты совсем потерял голову. К слову сказать, инспектор, когда я поднимался к вам, я видел внизу мистера Уотсона, который, кажется, прибыл для допроса? — Холмс-старший повернулся к Лестрейду. — Для дачи показаний. Им займется Диммок, — инспектор снова сделал глоток холодного кофе и скривился. — Вызовет, когда посчитает нужным. — Ну так поговорите с ним сами и отпустите, — снова вышел из себя Шерлок. — Я не могу этого сделать, потому что знаком с ним лично. Это был твой выбор, Шерлок, — привлечь его к расследованию, но я не стану ставить под сомнение свою карьеру из-за него. — Как приятно работать с такими понимающими и чуткими людьми, готовыми утопить ближнего своего, — Шерлок холодно улыбнулся. — Джон каждый день находится на грани смерти ради вашего расследования, а вы спокойно готовы отдать его на растерзание кому-угодно, лишь бы не запачкаться. — Нашего расследования, братец, — поправил его Майкрофт. — Или ты уже готов отпустить Мориарти? Лишь бы твою жизнь никто не трогал? — Я не меньше твоего хочу, чтобы он сел за решетку, и желательно — навсегда, — Шерлок только вздохнул и сел на стул, он слишком устал спорить. — Тогда соберись, — зло сказал Майкрофт и придвинулся ближе к младшему брату. — Все, чем ты сейчас занимаешься, — это дразнишь палкой спящего льва. Ты должен был закончить это дело в несколько недель, но на дворе середина марта, а за три месяца мы лишились нескольких агентов и потенциальных свидетелей, а все твои идеи основаны на защите Уотсона, а не поимке Мориарти! — Ну, извини, что не умею так же, как ты, раскидываться людьми! — Шерлок снова вскочил. Его не отпускали мысли, что Джон сейчас в Скотланд-Ярде, один, наверняка перепуганный и мучающийся от воспоминаний и неизвестности. В дверь постучали, и инспектор жестом прервал этот обмен любезностями, который успел ему наскучить. — Войдите, — отозвался Лестрейд. — Инспектор, — в кабинет заглянул Диммок. — Здесь мистер Джон Уотсон, уверены, что не хотите сами его допросить? — спросил он. — Нет, займись этим, — Лестрейд только отмахнулся. — Я посмотрю из-за стекла. — Хорошо, — Диммок кивнул и закрыл дверь. — Я, пожалуй, посмотрю с вами, — вызвался Майкрофт, поднимаясь. — Посмотрим, что он скажет. Шерлок? — Я пойду только для того, чтобы увидеть твое лицо в конце этого отвратительного допроса. — Чудесно, — Майкрофт расплылся в неприятной улыбке, от которой Шерлоку стало не по себе. Мужчины вышли из кабинета и прошли к дальней стене с тяжелыми дверями, за которыми расположились допросные. За одной из этих дверей сейчас допрашивали Мориарти, и Шерлоку стоило бы быть там, но он и сам не знал, почему вместо этого идет смотреть на то, как будет давать свои показания Джон. Троица как раз уселась на стульях в смежной комнате, когда в допросную ввели Уотсона. Он был бледен и слегка встревожен, но в целом держался хорошо, отметил про себя Шерлок, с тоской глядя на то, как Джон садится напротив Диммока. — Инспектор Диммок, — представился молодой мужчина, когда Джон, наконец, сел, — мы с вами уже встречались во время обыска в вашем доме. — Да, я помню, — спокойно ответил Джон. — Должен предупредить вас, что этот разговор записывается. Вы можете пригласить адвоката, если хотите, чтобы он присутствовал. — Мне не нужен адвокат, — твердо ответил Джон. — Я бы только хотел узнать, почему меня вызвали в полицию. — Не так быстро, мистер Уотсон, — Диммок усмехнулся. — Для начала давайте проясним несколько моментов, — он развернул перед собой папку с бумагами. — Вам о чем-нибудь говорит имя Тимоти Стейн? — Нет, — Джон старался, чтобы его голос звучал ровно. Они не успели поговорить с Шерлоком о том, должен ли он рассказывать о своем участии в расследовании, поэтому сейчас принял решение умолчать о нем. — Вы уверены? — снова спросил Диммок. — Абсолютно. — Кем вам приходится мистер Мориарти? — Мы состоим в отношениях уже год. — Поподробнее, пожалуйста, — Диммок взглянул на Джона с усмешкой. — В каких именно отношениях вы состоите? — Мы не заключали никаких гражданских партнерств, но встречаемся и живем вместе. — Ваши отношения не закреплены никакими бумагами? — уточнил инспектор. — Только финансовой доверенностью, которую я выписал на имя Джеймса, чтобы его холдинг управлял моими деньгами. — Вот как? — Диммок подался вперед. — Да, я человек творческий, к тому же, я совсем не знаком с предпринимательской деятельностью. Поэтому, когда встал вопрос о том, что мне необходимо контролировать выплаты по аренде, страховые за инструменты, гастроли и зарплату работникам, я посчитал, что с этим куда лучше справится финансист, чем музыкант. Мой агент Кристофер Митчелл согласился со мной: он взял на себя организационную часть работы, а все финансовые дела перешли к «Мориарти Групп». — Право подписи тоже перешло к мистеру Мориарти? — спросил Диммок, делая пометки в блокноте. — В основном да, но два раза в год я подписывал необходимые бумаги, кажется, для налоговой, и общие отчеты. Если честно, я не очень хорошо знаю терминологию. — Мы это проверим, — инспектор кивнул. — Посмотрите на эти фотографии. Вы узнаете кого-то из этих людей? Диммок выложил перед Джоном несколько снимков, на одном из них он узнал Тима Стейна, еще на одном — мистера Брауна, помощника Джима. На остальных были незнакомые ему люди. — Это — мистер Браун, он личный помощник Джеймса. — Больше вы никого не узнаете? — Диммок впился взглядом в Джона, который был вынужден снова посмотреть на фотографии. При виде улыбающегося, но уже погибшего Тима Стейна у него внутри все холодело, но он вновь покачал головой. — Нет, я больше никого не узнаю. — Хорошо, — Диммок убрал все фотографии кроме одной, — этого человека зовут Тимоти Стейн. Предположительно, он занимался соблазнением, — инспектор слегка поморщился, подбирая слова, — богатых мужчин. Обычно торговал информацией, полученной от клиентов. У нас есть причины полагать, что ваш… партнер мистер Мориарти был с ним знаком. — Если он торговал информацией — это не слишком удивительно, — Джон держался из последних сил. — У нас есть сведения, что между ними произошла ссора, в которой прозвучали слова, цитирую: «Я все расскажу твоему дорогому мужу». Вам это о чем-нибудь говорит? — Нет, — Джон твердо посмотрел в глаза инспектору. — И вы не знаете, был ли у мистера Мориарти роман с мистером Стейном? — Не знаю. — А вот мы из некоторых источников знаем, что он был. Вы уверены, что никогда не встречались с Тимоти Стейном? — Инспектор, — Джон понимал, что на него открыто давят, но не собирался сдаваться, особенно учитывая то, что он ни в чем не был замешан, — я никогда не видел этого человека и никогда с ним не встречался. Если у них был роман, то он не сообщил мне об этом. По крайне мере, пока, — добавил Джон, считая, что не стоит проявлять чудеса информированности о смерти молодого человека. — Он не сможет этого сделать, потому что уже мертв, — небрежным тоном сообщил Диммок. — В данный момент мы подозреваем, что его мог убить мистер Мориарти, чтобы скрыть от вас свою связь с мистером Стейном. Скажите, мистер Мориарти когда-нибудь проявлял агрессию? Джон не ожидал этого вопроса. Он с трудом сдержался, чтобы не отшатнуться, но его глаза, кажется, могли выдать его с головой. Уотсон впервые пожалел, что так и не научился врать за свою долгую жизнь. — Можете не отвечать на этот вопрос, если не хотите, — довольно протянул Диммок, который, в принципе, получил ответ. — Джеймс сложный человек, — наконец, аккуратно сказал Джон. — В основном у нас не было конфликтов, но в последнее время он действительно стал несдержан, — большего Джон сказать не мог, потому что не умел и не хотел врать, и потому что не собирался пока отказываться от своего участия в расследовании. — Алкоголь? Наркотики? — спросил Диммок, снова делая пометки в блокноте и удивляясь такой откровенности от свидетеля. — Я не знаю, — быстро сказал Уотсон. — В последние полгода мы оба были заняты работой, виделись нечасто, да и наши отношения несколько обострились. — Хорошо. Последний вопрос, — Диммок полистал материалы дела, — вы считаете, что мистер Мориарти способен на убийство? Джон будто получил удар под дых. В его голове завертелись словно в водовороте все факты, которые рассказал Майкрофт Холмс, фотографии Тима и Джеймса в постели, его ненависть к Шерлоку, тот самый вечер, когда Джим перешагнул через его гордость, через все их отношения и совершил непоправимую ошибку. Он почувствовал, как голова пошла кругом. — Я не знаю, — прошептал он. — Что, простите? Я не расслышал, повторите, что вы сказали, — инспектор не отрывался от блокнота. — Я не знаю, — ответил Джон, прочистив горло. — Хорошо, спасибо за помощь, мистер Уотсон, пока это все вопросы, но если у полиции появятся новые обстоятельства, то вы можете снова быть вызваны для дачи показаний. Я настоятельно рекомендую вам не уезжать из города, но, если вы соберетесь это сделать по работе, — сообщите нам. С этими словами Диммок встал и вышел за дверь, оставив Джона одного в допросной. Иногда тишина оставляет за собой слишком много несказанных и неуслышанных слов. Джон ощущал их все прямо сейчас. Вопросы и ответы кружились вокруг него словно стайка мелких бабочек, в которых спрятано убивающее душу жало. Он несколько минут не мог заставить себя подняться, пока дверь тихонько не приоткрылась и в комнату не просочился Шерлок. — Джон? — он подступал к нему медленно, будто боялся спугнуть, видя, как тяжело Уотсону дался этот разговор, проклиная себя за то, что не удосужился подумать о том, что Джона будут допрашивать, что им стоило бы обсудить все возможные вопросы. И хотя Уотсон справился как нельзя лучше, теперь Шерлок ощущал, что его забота и его ревность принесли больше вреда, чем пользы. — Джон, ты меня слышишь? Уотсон слегка дернул головой и посмотрел на вошедшего. На лице Шерлока застыло выражение раскаяния и тревоги. — Ты здесь? — спросил он с мягкой улыбкой, поднимаясь со стула, после чего был мгновенно утянут в теплые объятия любовника. — Эй, со мной все в порядке, честно. — Нет, я же вижу, — просто ответил Холмс. — Прости, я должен был подумать об этом, когда мы ехали. — Это не твоя вина, — Джон покачал головой. — Я все равно должен был поговорить с тобой, — Шерлок немного отстранился от Джона и посмотрел ему в глаза. — Оставил тебя один на один со всем этим, хотя должен был помочь, прости. — Не бери в голову, — Уотсон позволил себе спокойно вздохнуть. — Что удалось узнать? — Обвинения строятся на свидетельских показаниях. Они не смогут его арестовать и, скорее всего, суд выпустит Мориарти под подписку о невыезде. В крайнем случае — домашний арест. — Наш план еще в силе? — спросил Джон, намекая, что он пока должен оставаться с Джимом. — Да, — Шерлок серьезно кивнул, а Уотсон вдруг понял, что в его глазах нет привычной ревности. Шерлок же весь допрос думал только о том, что он и вправду виноват в создавшемся положении. Он совсем забыл о том, что не только план Майкрофта несет в себе угрозу, но и его промедление. Оттягивая неизбежное, а именно — полноценное участие Джона в расследовании, он только усложнял проблему, а своей ревностью доводил и себя, и того, кого любил больше жизни. Холмс забыл, что это ничем им не поможет, что бессмысленные переживания за Джона поставят его жизнь под еще большую угрозу, ведь чем дольше это тянется, тем дольше Уотсон будет оставаться рядом с этим опасным человеком. Конечно, он никогда не перестанет волноваться о нем, но его ревность лишь обжигает и обижает их обоих, словно волна пожара, который все сметает на своем пути. Джон достоин его помощи, его поддержки и его любви, а не обвинений в том, что он остался с Джеймсом, чтобы помочь ему самому в этом расследовании. Это было ужасно, и сейчас Шерлок знал это, чувствовал, как вина растекается внутри него. Даже если бы Джон сказал, что не смог сдержать обещания и был вынужден снова быть с Мориарти не только в одном доме, но и в одной постели, Шерлок не имел права смотреть на него с ревностью, а лишь залечить его раны, утешить его боль и быть рядом так долго, как только сам Джон захотел бы. Но самое ужасное, что Шерлок понял, пока смотрел, как Джон мужественно сражается против собственных страхов и демонов под пристальным взглядом Диммока, — это то, что он не представляет, с каким злом имеет дело на самом деле. Для него Джеймс Мориарти — живой человек, а не страница в расследовании, угроза любимым людям и порядку вещей. Для него Мориарти — бывший возлюбленный, который совершил много ошибок, но который когда-то любил его или любит до сих пор. Джон помнил все, что рассказал Майкрофт, Шерлок знал это, но он не отдавал себе отчета в том, что это не просто рассказы, а истинная правда. И Холмс боялся, что Джон зайдет в их расследовании так далеко, что, когда поймет это, будет слишком поздно выбраться из игры живым. — Мы поговорим обо всем, — Шерлок легонько поцеловал Джона в макушку, снова крепче прижимая его к себе. — Обещаю, мы построим нормальный план, в котором больше не будет такой неопределенности. Я сделаю так, чтобы это закончилось. — Спасибо, — прошептал Уотсон и облегченно выдохнул. — Мне нужно посмотреть на его допрос, — Холмс не решился снова называть имя Джеймса, видя, что Джону и самому оно с трудом дается. — Я пока останусь здесь, — Джон оторвался от Шерлока. — Попробую показать, что на его стороне. — Хороший план. Заседание судьи назначено на семь часов, будь там. Меня не пустят, но ты потом сможешь мне все рассказать, — попросил Шерлок. — Хорошо, — Уотсон кивнул и улыбнулся. — Спасибо, что веришь мне. Без этого мне слишком тяжело дышать, — сказал он, дотрагиваясь до руки друга. — Ты — единственный, кому я верю, Джон, — ответил Холмс и, коротко поцеловав его, вышел из допросной. За стеклом Лестрейд и Майкрофт Холмс молчали. Когда Шерлок вышел, Джон несколько раз глубоко вдохнул, сжал руки в кулаки и тоже покинул комнату. — Мистер Холмс, вы уверены, что Уотсон действительно причастен к деятельности Мориарти? — спросил инспектор, коротко взглянув на задумчивое лицо политика. — Я понимаю, инспектор, что вы, как и мой брат, чего я не ожидал, подвержены сентиментальности человеческих чувств, но я все проверил. Это он, никаких сомнений больше быть не может. Помощник Мориарти не подходит, мы проверили алиби, среди других близких ему людей нет снайперов, необходимых связей и навыков, множество других факторов, говорящих в их защиту. Джон единственный, кто находится в постоянном контроле Мориарти, живет с ним, может предоставить алиби, к тому же — бывший военный. Если это не Уотсон, то я совсем не знаю, кто бы это мог быть, что стало бы большой ошибкой. — Что ж, вам виднее, — с сомнением протянул Лестрейд, который почему-то решил, что в этот раз великий Майкрофт Холмс ошибся в своих выводах. Джон вышел в коридор. Раньше он никогда не был в Скотланд-Ярде и при других обстоятельствах с удовольствием посмотрел бы на то, как работает лондонская полиция. Сейчас же сил ему едва доставало на то, чтобы просто сесть в кресло для посетителей и сосредоточиться на времени. До заседания суда оставалось еще три часа. Джон проверил телефон и убедился, что все музыканты благополучно добрались до дома. Он так и не смог придумать, как сказать им, что Уигмор-холл отказался от их концерта. Было ли это следствием той ужасающей истории с видео, которую, без сомнения, заказал Джим, или попыткой предупредить самого Уотсона, что он зашел слишком далеко, Джон не знал. Впрочем, для него это не имело никакой разницы — конец был один. Ожидание тянулось бесконечно, мимо него пробегали люди, мысли в голове все еще возвращались к будущему, которого у него, казалось, нет. Единственное, что оставалось, — это любовь Шерлока, не будь которой Джон давно бы махнул на все рукой и просто плыл по течению, запутавшись в обломках собственной жизни. Он не жалел, что встретил Шерлока, он никогда бы не смог пожалеть об этом, но ему было жаль других людей: своих музыкантов, многие из которых полагались на него, Криса Митчелла, который вложил столько сил в него, даже Китти, которая в скором времени должна будет узнать о том, что в их доме все далеко не так хорошо. Он жалел Шерлока, который потеряет возможность с триумфом, которого, несомненно, заслуживал, вернуться на сцену в сиянии своей гениальности. Ему было жаль не своей разрушенной жизни, а чужих. И в этом был он весь, всегда выбирая других. Наконец, одна из дверей допросной открылась и вышел Джеймс в сопровождении своего адвоката Якова Агроновича. Джим скользнул взглядом по широкому пространству и заметил Джона. Он смотрел прямо на него, но в его глазах не было переживаний и бесконечной любви, только какая-то тоскливость заплуталась в глубине темного водоворота. Руки Джеймса были скованы наручниками. — Мистер Уотсон, — услышал Джон над собой знакомый голос, — я договорился, что вы поедете в суд в машине с Диммоком. Мистера Мориарти повезут отдельно, — Лестрейд выглядел уставшим, но собранным. — Спасибо, инспектор, — Джон поднялся и подхватил сумку, которую так и таскал с собой с самого вокзала. — Если вы хотите с ним поговорить... — начал было Лестрейд. — Нет, — Джон отрицательно качнул головой, — в этом нет необходимости. — Хорошо, — инспектор кивнул. Мимо них провели Мориарти, который настойчиво смотрел на Джона. Уотсон постарался ободряюще улыбнуться, но не был уверен, что у него действительно получилось. — Я хотел сказать кое-что еще, Джон, — Лестрейд придержал его за локоть, — на вашем месте я был бы очень осторожен, — он наклонился к самому уху Уотсона, — Майкрофт Холмс считает, что вы причастны ко всем преступлениям Мориарти. Будьте крайне осторожны в своих действиях. Он не из тех, кто легко отпускает свои убеждения. Инспектор многозначительно посмотрел Джону в глаза и оставил его. Подумать над словами Лестрейда он не успел — Диммок попросил поторопиться, и Уотсон, мигом собравшись, ушел с ним. Сейчас ему необходимо было быть в другом месте. Дорога до суда не заняла больше пятнадцати минут, в основном проходя мимо набережной, пока не показалось величественное здание в стиле нео-ампир, где располагался центральный уголовный суд Лондона — Олд-Бейли. — Вы не будете давать показания в суде на данном этапе, — нарушил их молчание Диммок, который как раз останавливал машину у входа. — Вы можете присутствовать, как заинтересованное лицо, но не больше. — Я понял, спасибо, инспектор, — Джон вышел из машины и вошел в здание суда. Джеймс безошибочно повернулся на звук его шагов и сделал попытку подойти, но его тут же остановили полицейские и увели в один из залов. Джон тяжко вздохнул и пошел следом. Он сел почти у самой двери. Джим с места для подсудимого немигающим взором смотрел на него, и Уотсон не мог определиться, чего в нем больше, — мольбы или ревности. Он сам не заметил, как суд начался. — Заседание ведет районный судья центрального округа Бейлис Сазерли, — успел расслышать Джон, прежде чем мужчина в мантии судьи занял свое место за столом на возвышении. — Рассматривается запрос управления полиции Лондона на арест мистера Джеймса Мориарти в связи с предъявленными ему обвинениями в убийстве мистера Тимоти Стейна в январе этого года, совершенном… Дальше Джон слушать не стал. Он устало опустил голову на руки и постарался забыться, заглушить голоса судьи и судебной коллегии музыкой, которая почему-то сегодня звучала слишком тихо. Он подумал, что в Эдинбурге она пела в такт биению сердца, но сейчас — здесь — словно угасала, как маленький фитилек, которому не хватает воздуха. Смирившись, Джон снова сел и прислушался. Была очередь Диммока. — Таким образом мы выяснили, что мистер Мориарти находился в сексуальной связи с мистером Стейном, хотя во время своего первого допроса он утверждал, что с погибшим его связывали исключительно деловые отношения. На камерах видеонаблюдения зафиксировано, как мистер Мориарти ссорится с мистером Стейном. По его словам, ссора также касалась делового вопроса. Однако наш свидетель утверждает, что слышал, как мистер Стейн угрожал мистеру Мориарти, далее привожу цитату со слов свидетеля, «рассказать все его дорогому мужу». Следствие считает, что мистер Мориарти оказался жертвой шантажа мистера Стейна, и, чтобы скрыть измену, он самолично, либо же с помощью наемника убил Тимоти Стейна, чтобы тот не раскрыл правду о нем сожителю мистера Мориарти — мистеру Джону Уотсону. Согласно показаниям мистера Уотсона, он ничего не знал об измене, но рассказал, что в последние месяцы их с партнером отношения испортились. В этот же период он заметил проявления агрессии в поведении мистера Мориарти. В этой связи следствие считает, что у мистера Джеймса Мориарти был мотив и возможность совершить преступление. Опираясь на полученные улики, мы просим арестовать подозреваемого, так как считаем, что он может скрыться от следствия ввиду благосостояния. Джон понимал, что Шерлок будет просить подробностей о том, что происходило в суде, но слушать дальше было выше его сил. Он как мог закрывался в собственной душе от этого черного взгляда и совершенно чудовищной ситуации. Джеймс был сам во всем виноват, он совершил много дурных поступков, но Уотсон ловил себя на мысли, что все еще не принял до конца эту столь некрасивую правду, потому что всегда старался видеть лишь свет. Теперь же он окончательно ослеп во тьме. Джон немного расслабился, когда суд отправился на совещание. Джим о чем-то переговаривался со своим адвокатом. Несколькими минутами ранее защитник разнес половину косвенных доказательств полиции, но вид у них все же был не очень довольный. Наконец, судья вернулся. — Постановить, что мистер Джеймс Мориарти выступает по данному делу в качестве подозреваемого. Доказательства следствия признать существенными, но недостаточными. Назначить мистеру Джеймсу Мориарти меру содержания под стражей с залогом в двести тысяч фунтов. Защита, вы готовы выплатить залог? — обратился судья к адвокату. — Да, Мой Лорд [1], залог будет выплачен компанией «Мориарти Групп». — До этого времени мистер Джеймс Мориарти останется под стражей в помещениях суда. Удовлетворить ордер полиции на доступ к внутренним документам и камерам наблюдения компании с изъятием. На этом заседание считаю закрытым, — заявил судья, и все закончилось. — Не больше двух часов, — негромко сказал адвокат, собирая бумаги, — через два часа вы выйдете отсюда, мистер Мориарти, — заявил он и быстро вышел из зала суда. — Джон! — крикнул Джеймс, привлекая к себе внимание. — Не уходи! — его увели, а Уотсон вышел в коридор, сел на скамью и снова уронил уставшую голову на ладони. Время мелькало отблесками фар, капало с небес в начавшемся дожде, кружило вокруг Джона уставшими и не слишком приятными мыслями. Совсем другая ночь наваливалась на него, сдавливая легкие и сердце в тиски. Он с тоской вспоминал ее — мягкую и нежную, там, в Эдинбурге. Ему отчаянно не хватало Шерлока, и Джон начал понимать, что он не выдержит слишком долго в создавшемся положении, несмотря на всю решимость поступить правильно. Телефон пискнул сообщением. Джон вздохнул и увидел, что оно от Шерлока.

«Суд закончился?» «Да, его выпустили под залог. Пока он под арестом, но адвокат обещал, что он выйдет сегодня же» «Ты все еще в суде?» «Да, прости» «Не извиняйся, ты знаешь, как и я, что это правильно. Я просто волнуюсь» «Все будет хорошо. Суд, кстати, выдал запрошенный ордер» «А вот это хорошие новости. Позвоню Майкрофту»

Джон убрал телефон. Пусть Шерлок работает, он не станет его отвлекать. Это было в их общих интересах, как и то, что Джон должен сосредоточиться и встретить Джима не так, будто молился о его аресте все заседание суда. Уотсон точно не знал, сколько еще времени прошло. За окном окончательно стемнело и небо нависло над ним, как темный омут, в котором Джон с ужасом видел знакомый взгляд. Ему казалось, что он следует за ним неотступно и мучает его. Наконец, в суд ворвался мистер Агронович. Он немедленно прошествовал в помещения для ареста и предоставил проведенный платеж залога. Преимущество финансистов в том, что, даже если в твоей стране банковский день уже окончен, существует еще много других стран, в которых солнце едва взошло. Джеймс появился в холле здания, улыбаясь, лениво принимая поздравления и наставления от адвоката. Он немедленно прервал их все, едва увидев Джона, и тут же бросился к нему. — Я так рад, что ты здесь, — сказал он, прижимаясь к любовнику всем телом. — Не сказал бы, что рад быть здесь, — устало отозвался Джон. — Больше всего хотелось бы отсюда уехать. — Машина у дверей, — Джеймс махнул рукой. Джон взял сумку, которую тут же выхватил у него Джим. В машину Уотсон сел молча, не зная, что говорить, да и стоит ли говорить вообще. Адвокат последний раз что-то шепнул Джеймсу, затем закрыл дверь, и автомобиль плавно тронулся с места. — Это просто недоразумение, уверяю тебя, — сказал Джеймс, удобнее усаживаясь и ослабляя галстук. — В самом деле? — спросил Джон тихо. — Меня больше всего удивили твои показания, — по-прежнему с улыбкой добавил Мориарти. — Особенно та часть про агрессию. — А я должен был соврать? — Джон оторвался от окна и прямо посмотрел на Джима. — Я сказал правду, что в последнее время ты был несдержан. — Я бы соврал ради тебя, — Джеймс не отводил пугающего взгляда. — Может быть, ты и убил бы ради меня? — спросил Джон, с трудом выдерживая эту пытку. — Может быть, — с вызовом ответил Джим и замолчал. До Камдена добрались быстро. Машина петляла в свете фонарей, практически не встречая преград в виде пробок, и, лениво фыркнув, остановилась пред домом с бордовой дверью. Джон вышел первым, поднялся по ступеням и открыл ее своим ключом. Не останавливаясь, он сразу направился в спальню, поставил сумку с вещами и заперся в ванной, с трудом представляя, как покинуть это импровизированное убежище. Его слуха достиг хлопок закрывшейся входной двери и шаги. Джон включил воду, чтобы заглушить эти звуки, и принялся раздеваться. Он действительно мечтал добраться до ванной, почувствовать немного горячей воды на своих отяжелевших плечах, отпустить тонкую пружину беспокойства хотя бы на несколько минут и вдохнуть влажный воздух, так напоминающий морское побережье. Он вышел в спальню минут двадцать спустя, успокоившись и немного примирившись со всем, что происходит. — Сбегать от наших разговоров вошло у тебя в привычку, — холодно заметил Джеймс, который остался в одних брюках и развалился на постели, закинув руки за голову. — Наш разговор закончился задолго до того, как мы приехали, — Джон пожал плечами. — К тому же, я хотел… — В душ, да, — мрачно заметил Мориарти. — Представь себе! — не сдержался Джон. — Я почти пять часов ехал в поезде, потом мне сообщили, что ты арестован, и весь день я просидел в полиции и суде, таская за собой эту чертову сумку! Мне кажется, что я заслужил хотя бы душ! — Удивительно, как ты только задержался в суде! — не остался в долгу Джеймс. — Думал, что воспользуешься случаем и сбежишь, как обычно, к своему гениальному скрипачу, разумеется, ради будущего концерта! — Осторожно, — Джон понизил голос, и в нем явственно почувствовалась угроза, так что Мориарти остановился и восхитился одновременно, — не тебе говорить мне об изменах. Если ты подумал, что я не слышал всего, о чем говорили в суде, то ты заблуждаешься! И только нежелание копаться в этой грязной истории заставляет меня промолчать сейчас. — Предполагалось, что ты веришь мне, — хищно прищурился Мориарти. — Предполагалось, что ты не будешь врать мне! — Джон начинал выходить из себя. — Кажется, ты говорил, что был в отъезде в те дни? Недалеко же ты уехал! Джон не хотел продолжать ссору. Видя, что Джеймс злится, но молчит, он обошел кровать и забрался под одеяло. Спать, отвернувшись к окну, уже вошло у него в привычку. Как и желание отодвинуться подальше. Джим все же разделся и, громко хлопнув дверью, ушел в ванную комнату, а когда вернулся, Джон уже спал. Или делал вид, что крепко спит. Утро разливалось молочной пенкой по водной глади канала, рассыпалось туманной дымкой по подоконникам домов и стучалось мягкими облаками в окна. Джон вынырнул из сна, как из воды, глубоко вдыхая воздух и сбрасывая с себя оковы застывшего в глубине подсознания очередного кошмара. Вторая половина постели была пуста. Быстрый кофе, газета, метро — все шло по обычному сценарию, как много дней до этого, как будет много дней после, как надеялся Джон. Институт Искусств, в котором теперь располагалась студия, встретил его шумными студентами, пробегавшими на занятия мимо небольшого корпуса с академическим залом. Сегодня он пришел слишком рано, уверенный, что никого в зале еще нет, в надежде успокоить нервы и душу музыкой. Однако Шерлок, который полночи изводил себя беспокойством, уже был здесь и вышагивал мимо рояля сосредоточенный и немного взъерошенный. Джон не успел даже расстегнуть куртку, как оказался в объятиях и улыбнулся. — Давно ты здесь? — спросил он. — Почти два часа, — глухо отозвался Холмс. — Не мог заставить себя остаться дома. Все думал… — Все в порядке, правда, — попытался успокоить его Джон. — Уверен? Уотсон никогда не мог сопротивляться его взгляду — будто колдовское марево, он не давал ему солгать. — Почти, — Джон негромко вздохнул. — Без ссоры, конечно, не обошлось, но в целом все закончилось спокойно. — Снова плохо спал? — Шерлок провел рукой по лицу любовника. — Немного, но отдохнуть все-таки удалось. Лучше расскажи мне, что с расследованием? — Джон опустился на один из стульев, стянув с себя куртку. Шерлок сел рядом. — Документацию изъяли. Полиция заявилась в офис с самого утра. Через час там уже был Мориарти. Майкрофт сказал, что позвонит мне, если они что-нибудь найдут. Но, как я понял, они получили далеко не все из того, что хотели. Хорошая новость в том, что появились записи из кабинета Мориарти, плохая — они без звука. — Ясно, — Джон уставился на свои руки, пока Шерлок не взял его ладонь в свою. — У тебя был вчера очень тяжелый день. Уверен, что не хочешь отменить сегодняшнюю репетицию? — Нет, что ты, — Джон покачал головой, — если честно, я только ими и живу. Этими репетициями и тем временем, которое у нас бывает с тобой. — Мы могли бы закрыться на Бейкер-стрит, и я бы не мешал тебе писать. — Мне нужно кое-что сказать сегодня… — Джон запнулся, — вам всем. — Я знал, что тот звонок не был простыми плохими новостями. — Как всегда проницателен, — Уотсон рассмеялся, но как-то натужно, с едва сдерживаемым отчаянием. — Да, это были очень плохие новости. — Расскажешь мне? — Конечно, Шерлок, — Джон улыбнулся, — от тебя у меня нет секретов. Я просто… сам не мог сказать это вслух, да и не хотелось этого делать перед выступлением. Дело в том, что Уигмор-холл отказал нам в концертах в апреле. Они вернут проплаченную еще в январе аренду, но концертов не будет. — Они как-то объяснили это? — Шерлок пытался быть мягким, но в его раскатистом голосе отчетливо слышались жесткие нотки, какие появлялись, когда он злился. — По техническим причинам зал будет закрыт, а перенести выступления они не могут из-за плотного графика. Это официальная версия, разумеется. Неофициальную отлично знаем мы с тобой. Джеймс не прощает… никогда. — Об этом даже газеты не писали, — Шерлок нахмурился. — Уверен, что в ближайшее время «The Sun» не преминет с легкой руки кое-кого выпустить статью об этом. Представляю, какими эпитетами они сопроводят этот чудесный текст. — Мы могли бы найти новое место, — неуверенно проговорил Холмс, который не мог видеть расстроенного Джона. — Ты отлично знаешь, что площадок, которые подходят для наших выступлений, в городе не так много. Большинство из них расписаны на год вперед. Я, конечно, попробую. После того как Крис успокоится и перестанет кричать, мы свяжемся со всеми из них, но я не уверен, что кто-нибудь согласится хотя бы внести нас в очередь. Вокруг нас и правда много скандалов. Так было всегда, но после отказа Уигмор-холла многие могут просто не захотеть связываться с нами. Я не уверен, что мы сможем представить программу в ближайшие полгода, и, учитывая состояние моих счетов, даже работа на BBC не поможет мне выплачивать зарплату музыкантам. Я буду вынужден распустить ребят через месяц-другой, если не найду новое место. — А если мы попробуем представить программу прямо здесь? — Шерлок не отступал. — Не думаю, что руководство института тебе откажет. Запустили бы онлайн трансляцию. Это, конечно, не Уигмор-холл, но зато мы могли бы доказать… — Знаешь, идея неплохая, — Джон улыбнулся. — Спасибо, что остаешься на страже моего душевного равновесия. — В конце концов, я всегда мог бы помочь тебе. На несколько трудных месяцев моих финансов уж точно хватит, а потом все наладится. Ты ведь и сам говорил: главное — не дать себя забыть. Вот мы и не дадим. — Я не смог бы так поступить с тобой. Если потом ничего не наладится, то мы все рискуем оказаться в бедственном положении. А так ребята успеют найти себе места к осеннему сезону, ну а мы останемся воинствующим маленьким дуэтом, если ты не возражаешь. — Мне нравится, — Шерлок, как и Джон, пытался скрыть истинные эмоции. Боль, которую он почти физически ощущал, было сложно унять. Он знал, что если бы не их с Майкрофтом решение подобраться к Мориарти через Уотсона, то ничего бы этого не было, и теперь он видел, сколь ужасно его деяние. Никто из тех, кто пострадает от этого, не заслуживал такой участи. Расставаться с хорошим коллективом всегда нелегко, но, если это практически семья, — это невыносимо. Джон ощущал некоторую опустошенность. Его огромное музыкальное сердце грозило рассыпаться на кучу маленьких осколков, разбросанных по всей Англии. Он не винил в этом Шерлока, он с трудом винил Джеймса. Больше всего он винил в этом себя.

***

Из офиса «Мориарти Групп» только что уехала полиция, забрав с собой внушительные коробки с документами, часть компьютеров и кипу съемных дисков с записями с камер видеонаблюдения за полгода. Они бы, разумеется, забрали и за год, но по истечению шести месяцев записи стирались и на их место записывали новые дни жизни компании. Джеймс Мориарти заперся в своем кабинете с помощником и неприятным типом, в котором Шерлок с Джоном легко бы узнали своего соседа по поезду в Эдинбург. — Вы сделали фотографии? — спросил Джеймс, напряженно вглядываясь в человека, который должен был предоставить ему данные о слежке еще вчера. Мужчина молча протянул флешку, которую забрал помощник и тут же подключил к моноблоку на столе. Джеймс нетерпеливо открыл папку и выбрал первую фотографию. Джон и Шерлок в поезде ехали вместе, Джон дремал, улыбался Холмсу. На следующей фотографии парочка гуляла по шотландскому городу, держалась за руки, Джон улыбался, практически светясь от счастья. Ужин в дорогом ресторане, улыбки, улыбки, улыбки. Джеймсу Мориарти казалось, что еще одна улыбка Джона — и он выбросит компьютер прямо через окно своего кабинета, потому что Джон больше не улыбался так в его присутствии. На последней фотографии Шерлок Холмс стоял у двери в гостиничный номер. — Это номер Джона? — спросил он у мужчины, и тот кивнул. — Это все? Больше никаких фотографий? — С улицы сфотографировать номер невозможно, — отозвался наемник. — Черт с ним, Браун, заплатите ему, — зло бросил Джеймс. Он вновь открыл фотографию, на которой Джон держал Холмса за руку. Все было просто — отправить фотографию, пообещать круглую сумму журналистам, несколько злых комментариев, и завтра Джон пожалеет о том, что сделал, еще сильнее. Конечно, Джеймс не ожидал этого. Он был уверен, что Джон со всеми своими моральными качествами не поступит с ним так. Но, что греха таить, он тоже не хранил ему верность и одного несчастного идиота был согласен как-нибудь простить. Гораздо хуже во всем этом было то, что Джон, кажется, был влюблен в него. Он не просто отдалялся от Джима. Он уходил. Мориарти поднялся из-за стола и встал у окна, рассматривая разлившийся внизу город. Он мельтешил, как огромный надоедливый муравейник: всюду сновали машины, черными точками пробегали люди, до которых Джеймсу никогда не было дела. Он подумал о том, как все было бы проще, если бы до Джона ему тоже не было дела. Каждый день он ловил себя на мысли, что не переходит черту. Пока не переходит. Он все ждал, что вот сейчас Джон оглянется, увидит, что все рушится, испугается и вернется домой с просьбой о помощи, что позволит увезти себя, оставит это дело на чертового Холмса и сдастся, но этого не происходило. С каждым днем другие становились Джону ближе, чем Джеймс. Он мог бы сделать так, чтобы они все умерли, он уже думал об этом, но он знал, что после этого никогда больше не увидит Джона. Даже если тот снова останется рядом с ним. Убить его душу было куда хуже, чем убить его тело. Впрочем, и последним он не мог поделиться со смертью. — Мистер Мориарти, — дверь приоткрылась и в кабинет вошел помощник с планшетом в руках. — Вам это понравится. Он приблизился и заставил Джеймса обратить внимание на открытый сайт Джона.

«Дорогие друзья! Сегодня у нас для вас печальные новости. Наши апрельские концерты в Уигмор-холл были отменены по техническим причинам со стороны концертного зала. Разумеется, мы проследим за тем, чтобы всем, кто приобрел билеты, были возвращены деньги. К сожалению, на данный момент мы не знаем, когда сможем выступить для вас в следующий раз. Также мы не уверены, что без представления нашей новой программы, работа над которой сейчас продолжается, мы сможем радовать вас своими концертами в будущем. Перед нами сейчас очень сложный выбор, в том числе финансовый. Обо всех наших дальнейших планах мы сообщим вам в ближайшие недели. С уважением ко всем вам, Джон Уотсон и команда».

— Позволю себе заметить, что если мы подкрепим это некими статьями в прессе, то ваш план блестяще будет воплощен, — со льстивой улыбкой добавил Браун. — Я уже дал прессе все, что им нужно, — заметил Джеймс и сел в кресло, — но этого недостаточно. Я хочу, чтобы вы принесли мне все документы, какие смогли найти на семью Холмс. — Хорошо, мистер Мориарти, — Браун немного удивился. — Мне нужно найти что-то определенное среди них? — Я ведь уже сказал вам, что хочу все документы. Вы не справились с поставленной перед вами задачей. Принесите мне все, что есть: финансовые документы, скандальные статьи, участие Холмса в расследованиях — мне нужно все. Браун кивнул и вышел из кабинета, задумчиво присаживаясь за свой стол, за которым работал помощником вот уже четыре года. Браун пользовался если не полным доверием Мориарти, то, по крайней мере, почти полным. Он был в курсе всех незаконных операций, лично контролировал, чтобы за ними всегда стояли другие люди. Он не был влюблен в босса, но был бы не против стать его пассией ради того, чтобы получить еще больше власти в свои руки. Все сломалось, когда Джеймс встретил этого Джона Уотсона. Он никак не мог понять, почему шеф так зациклен на этом невзрачном музыкантишке. Однако сейчас он чувствовал, что место под ним начинает теплеть. Компания, которая всегда выходила сухой из воды, уже медленно тлела на огне правосудия, и Браун не собирался дожидаться того момента, когда она окончательно сгорит. Он дал себе обещание, что покинет тонущий корабль, если за ближайшие две-три недели Мориарти не найдет правильный курс. В нескольких милях от офиса Джеймса в это же время Джон, который порядком устал от криков Криса, от утомительной и почти бесполезной репетиции, сидел за роялем в студии на Бейкер-стрит. Шерлок все же уговорил его отпустить музыкантов и уехать. Плохие новости не способствовали красивой игре, и когда прекрасный и мелодичный строй четко сыгранной команды все же дрогнул в несовершенстве фальши, Джон сдался и разогнал всех отдыхать в надежде, что этот вынужденный застой не продлится долго. Сам Шерлок бродил где-то в гостиной: он и в самом деле решил не мешать творческому процессу Уотсона, хотя тот и не думал начинать, стараясь поймать хотя бы немного спокойствия в собственной голове и вдохновения в сердце. Но едва он прикрыл глаза, стараясь разогнать черные тучи подозрений, опасности и боли, как в его подсознании вспыхнула та ночь в Эдинбурге. Воспоминания закружили голову возбуждением, светлыми отблесками по гостиничному номеру и темными пятнами ночи, прятавшей их от бед. Он слышал в них переплетение тонких звуков скрипки в окружении болезненных фортепианных капель и сам не заметил, как его руки коснулись рояля. Его аккорды были такими же нежными, как прикосновения Шерлока, как звук, вырывающийся из-под крышки этого удивительного «Стейнвей». Он почти не отрывал руки от клавиш, позволяя одной ноте тут же перетекать в другую, не срываясь в бешеный бег, но наращивая крещендо, пока не услышал в своей голове, как все пространство захватывают скрипичные длинные мазки, а во рту оседает сладостный вкус черники с кислинкой разочарования. Он упрямо вел мелодию к свету, не собираясь сдаваться на волю тьмы. Он шел через эту ночь, пронося свою любовь как светоч, купаясь в ее лучах, и чувствовал свежесть морского ветра, добавляющего соль в этот увлекательный коктейль ночного преступления против собственных обещаний. Это была нежнейшая ода страсти, какую он только мог написать, и хотя в глубине ее все еще звучала виолончель, она лишь лениво напоминала о себе, но не сражалась ни с фортепиано, ни со скрипкой, будто признавая собственное поражение. И пусть бы весь мир ополчился на него, пусть бы он рухнул, но Джон слышал, чувствовал на языке эту сладостную истому взаимности, потому что вся его музыка говорила лишь об этом чуде сверкающих под веками звезд во тьме. Вынырнув из этого наваждения, породившего музыкальное воплощение их собственной страсти, Джон услышал, как за дверью скрипнула половица. — Шерлок, — негромко позвал он, зная, что друг услышит. — Это было очень красиво, Джон, — сказал Холмс, приоткрыв дверь. — Она была о нас, — Уотсон слегка улыбнулся, затем отвернулся и принялся наигрывать другую композицию. Мягкие звуки падали каплями на пол в такт дождю, который снова зарядил за окном. Шерлок не уходил: наоборот, он прикрыл за собой дверь и остановился за спиной Джона, чувствуя, как тот уплывает в тишину мироздания, выискивая среди видимых лишь ему галактик новые звезды и облекая их в звучание рояля. Шерлок ловил себя на мысли, что мечтает прикоснуться к его ладоням, осыпать их поцелуями, вырвать из благозвучности мучительной красоты, пробивающей сердце стрелой совершенства, а затем увлечь его в другую музыку, в которой лишь его дыхание и сдавленные стоны звучали настолько правильно, что Шерлок Холмс впервые в жизни потерял рассудок. Джон мягко отпустил клавиши и закончил играть, покачиваясь на банкетке. — Я запоздало придумал название нашей новой программы, — сказал он с жалостью. — Я бы назвал ее «Тьма и Свет». Или «Из тьмы к свету», что-то в этом роде. Он обернулся и столкнулся с пламенным, страстным взглядом зеленых глаз Шерлока. — Я был бы светом? — тихо спросил Шерлок, подходя ближе и присаживаясь на пол между разведенных колен любовника. — Да, — Джон кивнул спокойно и размеренно, еще плавая в отзвуках собственных мелодий. — С самого начала ты признаешь, что Джеймс — это тьма, но я все еще боюсь, что ты не до конца это осознаешь. — Тьма пришла позже, — Джон поморщился и машинально потер собственное запястье, что не укрылось от требовательного взгляда Шерлока. — Что он сделал с тобой? — спросил он, не в силах больше держать в себе этот вопрос. Джон не смотрел на Шерлока. Он уперся пустым взглядом в стену и молчал, пока тот, опустив голову, касался губами его пальцев. — Он сделал то же, что и всегда. Взял то, что хотел, не спрашивая на это разрешения. Он был в ярости после того, как застал нас у рояля в тот вечер. Он как-то сразу почувствовал, что я тянусь к тебе, даже я еще не осознал этого настолько, чтобы признаться в собственных чувствах, а Джеймс уже знал это. Мы приехали домой, и я был зол на него за ревность. Он хотел, как и всегда, решить все наши проблемы сексом, но я отказал ему. Джеймс никогда раньше не принуждал меня, но в тот вечер был под наркотиками. Шерлок уже жалел, что спросил: он боялся этого разговора, но тот вид любимого человека, чье тело было исполосовано красными нитями боли и унижения, не давал ему покоя, не позволял забыться ни на минуту. Даже после всей своей нежности ему казалось, что он недостаточно мягок. — Я не сразу это заметил, уже после всего. У него были расширены зрачки, дрожали мускулы, участился пульс. Я знаю, о чем ты думаешь, Шерлок, — Джон неожиданно посмотрел на лицо любовника, на котором застыла болезненная маска. — Это были наручники. Я… — он запнулся, — раньше я позволял ему это, мне нравилась наша игра, но не тогда, не в тот вечер. Он приковал меня, а потом… потом все просто произошло. Когда он отпустил меня, я ушел в ванную. Я понял, что Джеймс не в себе, когда вышел, пытался уговорить себя, что действительно виноват во всем, что дал ему повод для ревности, хотел отгородиться от себя, малодушно защищаясь, пока все же не понял, что дело не в этом. Джим не раскаялся, что бы он ни говорил мне, он не раскаялся. Просто в тот момент он так хотел. — Прости, — Шерлок чуть отодвинулся, но попал в плен цепких пальцев. — Шерлок, это моя жизнь, мое прошлое, ты не должен чувствовать себя виноватым. Не сказал бы, что эти воспоминания приятные, — Джон прикрыл глаза. — Иногда мне сложно прогнать кошмары, но они в основном связаны с Себастьяном Мораном. Джеймс с самого начала был ко мне мягок, просто потом… я стал ускользать от него, отдаляться, и он поступил отвратительно, потому что боялся этого. Я не оправдываю его, но ты никак не виноват во всем этом. Это просто плохое прошлое, как и у тебя. — Я не понимаю, как твой свет столько времени уживался с его тьмой, как ты мог не заметить этого? — Шерлок говорил сбивчиво, боялся собственных слов, но не мог их сдержать. — Как ты мог остаться с ним, ты ведь знал, что все, что произошло с твоей жизнью, — его рук дело? Ты сам сказал это тогда, у Майкрофта… — А как я мог остаться с тобой? — Джон посмотрел на него и улыбнулся. — Разве ты не так же появился в моей жизни? Подстроил свое появление в моем оркестре, заставил меня забыть обо всем одним своим видом… — Честно говоря, я бы себя не простил, — тихо ответил Шерлок. — Я боялся того дня, когда ты узнаешь о моей роли в расследовании, узнаешь всю правду, и думал, что потеряю тебя. Никто, кроме тебя, человека с удивительной светлой душой, не смог бы простить этого. — Мне было достаточно знать, что ты меня действительно любишь. Зачем эти обиды и дешевая мелодрама, если я уже знал, что не могу жить без твоих глаз? Шерлок дотронулся до щеки Джона. Течение секунд и минут превратилось в поток танцующей в отблесках света пыли, пока Шерлок медленно выцеловывал боль из сердца Джона, вытаскивая застывшие в нем льдинки, чтобы эти синие глаза потеплели и отпустили прошлое. Он разорвал поцелуй лишь за тем, чтобы попросить прощения. — Я, — он прочистил горло, отводя взгляд, — я только хотел сказать, что тогда, в номере отеля в Ливерпуле, я не думал, что ты способен на убийство. Эти слова тоже мучают меня, но я лишь хотел сказать, что никто не застрахован от ошибок. Я бы никогда в жизни не смог подумать, что ты способен умышленно навредить кому-то. — Шерлок, — Джон усмехнулся и притянул к себе его лицо для нового сладкого поцелуя, действительно оттаивая, отпуская прошлое, боль и все беды мира перед видом этого удивительного, смущенного лица, — я тоже был не в себе. Я не хотел говорить тех слов, лишь боялся собственного прошлого. Пока ты веришь в меня — все остальное для меня неважно. — Я люблю тебя, — Холмс осторожно стащил Джона с банкетки, и тот оказался на его коленях, увязнув в новом тягучем поцелуе, в котором Джон еще ощущал вкус черники. — Помочь тебе с музыкой? — спросил он, когда они все же оторвались от губ друг друга. — Было бы неплохо, — рассмеялся Уотсон. — К тому же, я все еще надеюсь, что мы сумеем представить программу, в которой мне не хватает целых трех композиций. И хотя Моцарт написал увертюру для «Дон Жуана» в день перед генеральной репетицией, я бы хотел закончить программу пораньше. — Как назовешь новую композицию? — Шерлок выпутался из объятий Джона и встал, беря в руки скрипку. — «Ночь», — Джон тепло улыбнулся, — я бы назвал «Наша ночь», но пусть в ней каждый увидит свою. Шерлок без слов ухмыльнулся, признавая, что Джон прав, и провел смычком по струнам, подтягивая колки. — Удивительно, — Джон смотрел, как завороженный, — никогда не понимал, как вы — скрипачи — ориентируетесь в нотах? — Всего лишь дело привычки, — Шерлок пожал плечами, — прежде чем учиться играть, мы запоминаем, как держать скрипку, и учим расположением нот на грифе без звуков, доводя руки до автоматизма. Несколько месяцев мы учимся играть в тишине. — Серьезно? — Джон выглядел ошарашенным. — Да, только потом переходим к гаммам и арпеджио. — Ничего себе! — Хочешь попробовать? — Что? — Джон замер, глядя на Шерлока заинтересованным и немного испуганным взглядом. — Нет, что ты, это же твоя уникальная скрипка! Я бы не посмел! — Брось, — Шерлок рассмеялся, — подойди ко мне. Джон сделал неуверенный шаг вперед, затем еще один, и оказался в кольце рук любовника. — Повернись ко мне спиной. Джон выполнил просьбу, развернулся и почувствовал, как Шерлок прижимается к нему грудью, жарко дыша. Левая рука Холмса медленно двинулась к нему, заставляя поднять голову, укладывая на плечо скрипку. — Подними руку. Джон подчинился, как можно нежнее обхватил пальцами теплый, насыщенно золотистый гриф инструмента, сверху его ладонь накрыли тонкие пальцы Шерлока. В этот момент в его правую руку тот вложил смычок, также придерживая сверху. — Давай сыграем, — Джон затылком ощущал хитрую улыбку Шерлока. Уотсон почувствовал, как его правая рука поднимается, и нервно облизал губы, определенно записывая этот момент в самые сексуальные сцены своей жизни. Смычок медленно опустился на струну и под натиском руки Шерлока провел по ней. Звук был искаженный, немного нервный, но Джон отчетливо услышал ноту «ре». Холмс зажал его палец на второй струне и провел снова, вырывая чуть фальшивую «ми». Каждое его движение было эротичным донельзя, словно он заново вознамерился соблазнить его одними движениями длинных пальцев. Джону понадобилась вся его выдержка, чтобы погасить дрожь возбуждения, разбежавшуюся по коже от этого соприкосновения любимого тела и глубокого звука. Скрипка резонировала так, что Джон ощущал движение каждой ноты по деке и грифу, звук переходил прямо в него, вызывая неловкую щекотку где-то под подбородком. Шерлок легонько отодвинул левую ладонь Джона, затем занял ее место и, управляя смычком, который Уотсон все еще сжимал пальцами, сыграл несколько длинных красивых нот, едва подрагивающих от его неумелой руки. — Чувствуешь, как она резонирует? — томно спросил Холмс, задевая губами его ухо. — Да, — Джон сглотнул. Между ними наэлектризовался воздух, Джон уже был готов послать все к черту, развернуться и поцеловать этого соблазнителя, вышибая из груди воздух, сжимая его талию так крепко, чтобы тот не смог двинуться, пока эта пытка не закончилась бы, но в этот самый момент эротическое напряжение взорвалось звонком мобильного телефона Уотсона. Шерлок резко убрал руки, Джон вдохнул, словно очнувшись, и бросился к гаджету. — Да, — нервно ответил он на звонок, глядя на довольного Шерлока, который небрежно закинул скрипку на плечо и вырывал из нее странные отрывочные звуки, задевая по струнам только пальцами левой руки. — Добрый день, мистер Уотсон, — поздоровался неизвестный мужчина на другом конце трубки, — меня зовут Крис Коттон, я директор Альберт-холла. — Боже, — Джон озадаченно вытянулся, отрывая от Шерлока взгляд. Тот мгновенно напрягся и приблизился к нему, — конечно, я знаю, кто вы. — Не сомневался в вас, мистер Уотсон. У меня к вам некоторое дело, найдется минутка? — Я в вашем полном распоряжении, — заверил Джон, пресекая все попытки Шерлока выяснить, что происходит. — Прекрасно, — мужчина удовлетворенно улыбнулся, так что это было слышно даже по телефону. — Во-первых, я хотел бы сказать вам, что являюсь поклонником вашего таланта и вашего коллектива. Я действительно очень люблю и безмерно ценю вашу музыку. — Спасибо, — пробормотал сбитый с толку Уотсон. — Во-вторых, сегодня утром я увидел запись на вашем сайте и узнал, что Уигмор-холл отказал вам в концерте. Не знаю, чем руководствовался трастовый фонд этого зала, но я хотел бы предложить вам свои услуги! — Мистер Коттон, — Джон чуть поморщился, — мне невероятно лестно ваше предложение, поверьте, при других обстоятельствах я был бы счастлив принять его, но… — Я прочитал, что ваш коллектив испытывает на данный момент некие финансовые трудности, мистер Уотсон, — Коттон сделал небольшую паузу, — но мы посовещались с руководством и решили, что согласны пойти на некоторые уступки. Например, мы могли бы заключить долговое партнерство. Единственное, что от вас требуется, — это в течение трех дней представить афиши, программки, а также список необходимого оборудования для вашего концерта и схему светового шоу. Мы также согласны помочь с агрессивной рекламой. — Простите, — Джон, пораженный этим удивительным предложением, не мог не отметить фразу о трех днях, — а когда у вас есть место? — О, прошу прощения, — Коттон рассмеялся, — я увлекся, но вы правы — одиннадцатого апреля. В тот же день, когда вы должны были выступать с главным вечерним концертом в Уигмор-холл. Мы также согласны принять билеты, которые были куплены на это мероприятие. — Я не уверен, что мы сможем собрать полный зал за такое короткое время, — немного расстроенно заметил Джон. — Я бы не был так уверен, мистер Уотсон, — Коттон был отчего-то доволен, — я проанализировал ваши концерты в Ливерпуле и Эдинбурге и пришел к выводу, что концерты в Уигмор-холле не раскрывают ваш потенциал. У вашего коллектива прекрасная окупаемость, все билеты на эти концерты были раскуплены, критики остались в восторге от вашей игры, к тому же, в сотрудничестве с BBC, с которым у нас также существует контракт, я уверен, что три концерта в Уигмор-холле — это уже полторы тысячи человек — плюс агрессивная реклама позволят нам собрать не менее четырех тысяч зрителей при общем количестве в пять с половиной тысяч мест. Поймите, мистер Уотсон, что хоть я и действительно ваш поклонник, я бы не договорился с советом без грамотного бизнес-плана. Итак, что вы мне ответите? — Я согласен, — Джон даже не раздумывал, он готов был сейчас кричать, плакать от счастья, прыгать, но уж точно не собирался отказываться. — Прекрасно, тогда, пожалуйста, посетите меня завтра вместе с вашим агентом мистером Митчеллом около часа дня. Обсудим все плотнее. — Конечно, — Джон все еще не верил своему счастью. — Мистер Коттон, примите мои искренние благодарности, я выражаю их от лица всего коллектива и уверяю, что мы сделаем все, что в наших силах, ради того, чтобы этот концерт оправдал любые ожидания. — Приятно это слышать, мистер Уотсон. До встречи, — попрощался мужчина и отключился. Джон ошалело отбросил телефон, поднял на Шерлока сияющий взгляд и застыл в молчаливом удивлении. — Что случилось? — настороженно поинтересовался Холмс. — Это ты? — восторженно ответил вопросом на вопрос Джон. — Джон, прошу, скажи, что произошло? — Мне только что звонил директор Альберт-холла, который предложил провести наш концерт одиннадцатого апреля в их зале! — Уотсон сам не заметил, как сорвался почти на крик, в котором звучали нотки облегчения и веселой истерики. — Это был ты, верно? — Альберт-холл? — Шерлок расплылся в улыбке. — Это же потрясающе, Джон! Просто потрясающе! — он шагнул ближе. — Но уверяю тебя, что не имею к этому никакого отношения. Так что это только твоя заслуга и ничья больше! В этот раз все по-настоящему, — Холмс взял лицо Джона в свои ладони и глубоко поцеловал. — Мир, наконец-то, оценит тебя по достоинству! — Всех нас, Шерлок! Всех нас! Боже, Крис сойдет с ума с нашими взлетами и падениями, — нервно рассмеялся Уотсон, — я должен позвонить ему немедленно!

***

Три дня пролетели в суете счастливых приготовлений к будущему концерту, звонках Эдди Годдару, подписании договоров, распределении оставшихся финансов и выбивании неустойки из Уигмор-холла. Последнюю часть с суровой решимостью взял на себя Кристофер Митчелл, который не спустил старейшему камерному залу нанесенного практически личного оскорбления. Первые афиши, еще пахнущие типографской краской, уже расклеивались по улицам города. Ими Джон особенно гордился, так как уговорил Шерлока и Бена сдаться на волю фотографам, которых оба недолюбливали. Результат поразил всех: на фоне закатного Лондона и реки, в которой отражается солнце, Джон в светлом костюме стоит на переднем плане, за его левым плечом, отбрасывая длинные тени, замер с виолончелью Бен, а за правым, обняв скрипку, — Шерлок. В лучах солнца зависала витиеватая надпись с названием концерта — «Из тьмы к свету». Удивительная фотография полностью передавала настроение самого маэстро и его музыки, так что Джон немедленно заказал срочный первый тираж в тысячу штук, остальные две тысячи должны были отпечатать уже в спокойном темпе, как и программки. Крис, Шерлок и остальные музыканты оркестра уговорили Джона не вступать в долговые обязательства с залом и собрали деньги на оплату аренды своими силами. Подключился и Энди Годдар, который, узнав о проблемах, немедленно выплатил причитающееся Уотсону за контракт, не дожидаясь остальной заказанной им музыки. Впрочем, Джон не остался в долгу и представил ему композицию «Ночь», которую тот с радостью забрал для одного из своих проектов, пообещав до концерта не публиковать. С Джеймсом Джон практически не виделся: он был так окрылен и загружен, что приходил в дом в Камдене всего на несколько часов, которые предпочитал коротать на софе в гостиной, избегая даже второй спальни наверху. Джим не пытался увидеться, но каждое утро Уотсон незримо чувствовал его присутствие, словно Мориарти спускался к нему ночью и смотрел, как тот спит. Отделаться от этих мыслей не получалось, но Джон упорно считал, что все это лишь его напуганное подсознание. Вечера Джон проводил в обществе Шерлока. Последний с маниакальной страстью обсуждал предстоящий концерт с не менее воодушевленным Уотсоном. Кристофер, который погряз в рекламе, раздавал комментарии и всячески пиарил их детище, свалил на них общение с видеохудожником, которому пришлось наскоро подстраивать заказанное еще в январе сопроводительное видео к новой концепции концерта. Несмотря на риск, Холмс и Уотсон были неумолимы, вплетая в видеоряд не только противостояние тьмы и света, но и импрессионистические настроения, чтобы подчеркнуть красоту образов. Со сценой поступили еще проще. В этот раз Джон отказался от академического строения оркестра: им с Шерлоком пришла идея посадить всех музыкантов на черные, обитые войлоком кубы, сделав исключение только для скрипки и виолончели. Для Бена выбрали витой черный стул, для Шерлока — такой же белый. Сам Джон должен был играть на золотистом полупрозрачном рояле «Стейнвей», аренду которого взял на себя лично Крис Коттон, не пожелав выслушивать возражения. Мир еще никогда не был так щедр к Джону, словно отдавая ему все долги, он раскрывал перед ним удивительных людей и сумасшедшие возможности. Сайт, на котором двое суток назад появилось объявление о концерте в Альберт-холле, ломился от комментариев. Джон и не подозревал, как много людей мечтало попасть на его концерт. Раньше ограниченный зал Уигмор-холла не мог вместить такое количество зрителей, а сейчас он с удивлением обнаружил, что люди скупали билеты по всей стране, заказывали гостиницы и бронировали поезда и самолеты. Бесконечная гонка с самим собой не позволяла Джону коснуться рояля последние дни и дописать еще две композиции, которые были ему так необходимы, чтобы дотянуть до полуторачасового концерта и дать музыкантам время на их подготовку. Все остальное уже было готово, разыгрывалось часами в напряженных репетициях и оттачивалось под пристальным взглядом маэстро. Поэтому этим вечером он снова засел на Бейкер-стрит и творил, покачиваясь на волнах памяти, пытаясь привести к согласию мельтешащие мысли и разгоряченную душу. Джон чувствовал, что еще не все сказал о своей любви, которой и посвятил весь этот концерт. Ему хотелось обнажить душу без остатка, приобщить каждое сердце к таинству этого удивительного, произошедшего с ним, чуда. Мелодия, едва зародившаяся, трепетала в нем, словно маленькая теплая птичка. Ему хотелось, чтобы они с Шерлоком сыграли что-нибудь только вдвоем, без остального оркестра. Мягкие трели, которые разбегались из-под его пальцев, походили на танец, и Джон поймал себя на мысли, что совсем не знает, умеет ли Шерлок танцевать, что ему нравится есть на завтрак, как он кутается в плед от холода. У них было так много всего и так мало. Слишком много для тех, кто уже не может свернуть со своего пути, слишком мало для спокойствия и тихих вечеров. Вот и сейчас, пока Джон отпускал минорные, немного грустные звуки стучаться в темные небеса, Шерлок оставался в гостиной, переговариваясь с инспектором Лестрейдом. И Джон услышал ее, поймал в нахлынувшем вдохновении каждую ноту, собирая воедино с ворвавшейся в подсознание скрипкой. Это и вправду было похоже на танец. Тот смертельный танец, с которого они оба начали свое знакомство, хотя Джон и не подозревал еще о нависшей над ним опасности. Они кружили вокруг друг друга, как чайки над Северным морем, едва соприкасаясь крыльями в холодных брызгах волн. Это была печальная любовь, которая уносилась ввысь в скрипичной красоте, вспыхивающей лишь в воспаленном сознании Уотсона, но она все еще не закончилась, они все так же с ужасом и болью прощались каждый вечер, ограничивались лишь поцелуями и разбредались в вынужденном одиночестве на самые темные в жизни часы. Джон знал, как построить программу: еще в прошлый раз, когда к нему с опозданием пришло название, которое выбивал из него Крис несколькими неделями раньше, и когда он ограничился лишь лаконичным «Путь» в честь той самой удивительной мелодии, которая родилась в этой комнате в чистейшей импровизации Шерлока, он понял, что ему необходимо выстроить дорогу из самых темных своих композиций к тому самому яркому «Пути». Передавая в музыке все последние месяцы своей жизни, он выходил из-под гнета и тяжести прошлого в настоящее, но пока не в будущее. О будущем он подумает в своей следующей программе, когда все закончится. Если все закончится. Мелодия гасла в пронзительном скрипичном фальцете и тонких, едва слышных переливах фортепианных клавиш. Джон остановился и услышал шаги на лестнице до того, как дверь открылась. — Мне только что звонил Майкрофт, — сказал Шерлок, входя в студию, прикрывая дверь и усаживаясь на стул рядом. — Они нашли кое-что, всего один документ. — Они арестуют Джеймса? — спокойно спросил Джон. — Пока нет, — уклончиво ответил Холмс. — Но это может помочь нам в расследовании, возможно, арестовать его благотворительные фонды, точнее… — Ты пугаешь меня, — настороженно проговорил Уотсон. — Точнее — арестовать твои благотворительные фонды, склад в порту и одну компанию, на которую переводятся все контракты из фондов, — Шерлок поднял глаза, и в них читалось некое сожаление, которое Джон боялся расшифровать. Сам он был слишком поражен полученной информацией, чтобы сразу ответить. — Мои? — уточнил он, все еще не понимая, о чем идет речь. — Майкрофт еще не уверен до конца, или сказал, что не уверен, но Мориарти, кажется, перевел фонды, компанию и склады на твое имя с помощью той доверенности, которую ты выписал на него. Один из экспертов обнаружил, что суммы, которые уходили с твоего счета, были списаны не в пользу концертных залов или других компаний, связанных с твоей деятельностью, а в пользу фондов. Со счетов же Джеймса Мориарти оплачивались твои концерты, аренда студии и прочее. Подмена. Это происходило почти год. Последние же списания полностью связаны именно с тобой, в том числе те, что ты делал самостоятельно для концерта в Альберт-холле. — То есть, он меня подставил? — Джон только что осознал, что сейчас на Бейкер-стрит может ворваться полиция, совершенно законно арестовать его и навсегда закрыть в какой-нибудь мрачной тюрьме, где никогда не звучит музыка. — Когда? — со страхом спросил он. — Что? — Шерлок не понял, о чем говорит Джон. — Когда меня арестуют? — прошептал Уотсон, не двигаясь с места. — Боже, Джон, — Шерлок вскочил и бросился к нему, прижимая его голову к своему животу, вцепляясь пальцами в плечи, будто боясь отпустить хоть на миг. — Даже не думай о таких вещах! Слышишь? Никогда! Я не позволю ему обвинить во всем тебя, пусть он даже сам заявит, что это твоих рук дело, я не отступлюсь, пока не докажу, что ты ни в чем не виноват! Мерзость! Какая же он мерзость! — Не верю, чтобы твой брат не подумал арестовать меня в ту же секунду, как узнал об этом, — Джон попытался поднять голову, но Шерлок сам опустился, приседая, заглядывая в глаза любовнику. — Не думай о Майкрофте, не думай о Мориарти, ты должен работать над своим концертом, а обо всем остальном я позабочусь сам. Мой брат так и не научился снова видеть свет хоть в ком-нибудь. У него действительно сложная судьба, но это его не оправдывает. Не всем так везет, Джон, не ко всем возвращается солнце. — На секунду мне показалось, что ты сожалеешь, что поверил мне… — Я лишь сожалею о том, что вынужден говорить тебе все это. Я не думал, что он зайдет так далеко. Он ведь любил тебя! — Я уже не настолько в этом уверен, — Джон усмехнулся, криво, немного нервно, пропуская боль от нового разочарования на свое лицо. — Не уезжай сегодня домой, оставайся, давай забудем про этот план, забудем про чертового Джеймса Мориарти и просто останемся вдвоем. Я каждый вечер боюсь отпускать тебя, не зная, вернешься ты утром или нет. — Если я не вернусь туда, он может снова разозлиться и испортить все то, что у нас еще осталось, — со вздохом сказал Джон, прислоняясь своим лбом ко лбу Шерлока. — Я не хочу рисковать ни тобой, ни кем-то еще. Я потерплю. Еще совсем немного. Ради того, чтобы у нас было будущее, а не жалкие, вырванные с боем ночи. Пожалуйста, поддержи меня, мне сейчас это необходимо. — Я всегда с тобой, Джон. Я люблю тебя больше всего на свете, — Шерлок вздохнул. — Я пойду, уже очень поздно. Увидимся завтра, ладно? — Джон поднялся, не в силах отпустить ладони Холмса, которые он сам взял в свои, не заметив, как цепляется за него в своем душевном бреду и расстройстве. — Я буду ждать, — тихо сказал Шерлок. Уотсон тихо покинул дом на Бейкер-стрит, выходя в вечерний густой воздух, начинающий наполняться запахами весны. Отсюда до Камдена всего две с половиной мили, почти шесть тысяч шагов, которые каждый день возвращают его из света во тьму. Сегодня каждый шаг давался особенно тяжело. Хотелось малодушно развернуться и опрометью броситься обратно, к Шерлоку, чтобы не возвращаться туда, где ты столько времени был марионеткой в чужих руках, где, прикрываясь красивыми словами о любви, тебя выбрали на роль жертвенного барана. Сердце бухало в груди, словно налившись свинцом, оно тянуло его вниз, так что Джон едва переставлял ноги. Казалось бы, он уже разлюбил Джеймса, узнал о нем такое, что ничего не должно было удивлять его, но боль все так же резала запястья фантомными наручниками, которыми навсегда закончилась их история. Он помнил, как считал, что единственный может повлиять на него, помочь прекратить ужасы, которые Джим творил с этим городом, этим миром, другими людьми, уверенный, что тот просто не сможет переступить через него. Но тщетно. Он оказался лишь пешкой и разменной монетой в руке фокусника, показывающего дешевые трюки на рыночной площади. Джон ощутил на губах пепел, затхлый и мертвый привкус войны и горя. Его прошлое выгорало дотла, сжигая мосты за собой и взрывая мирные воспоминания. Лондон, который так любил дарить ему свои светлые, чистые мелодии, чувствовал всю его боль и бездну последнего, прощального разочарования, принес ему в дар мелодию, перекатывая в водах канала Ридженс, у которого Уотсон остановился, чтобы передохнуть. Темная вода захватывала его мрачные мысли и несла к Темзе и к морю, угождая этому городу и его любимцу, освобождая его, чтобы он все же нашел в себе силы идти. И если в его программе уже есть «Путь» светлый и чистый, то кто сказал, что он пришел к нему не полными отчаяния шагами? Джон решил, что эта мрачная, приправленная горькой капелью мелодия получит именно такое название — «Шаги». В ее глубине он слышал чудовищно темную виолончель, которая напоминала огромную змею, разворачивающую свои кольца и захватывающую музыку в плен. И даже скрипка была не способна поднять в небеса этот груз боли, лишь скорбно оплакивать его. «Что ж, мы в нем ошиблись», — с обидой муркнул внутренний предатель, который уже давно не подавал своего голоса в подсознании Джона, предоставляя ему право самому разбираться с проблемами. — «Так и учишься делать правильный выбор». Джон глубоко вдохнул немного затхлый запах воды и пошел дальше, заставляя себя помнить, зачем он возвращается в этот дом каждый вечер. «Ох уж этот героизм», — добавил предатель напоследок и заново залег в спячку. Утро началось для Уотсона с ежедневных мучений — поднять себя с ужасающей софы в гостиной, которую он ненавидел всем сердцем. Дом отвечал лишь тишиной, даже Китти куда-то ушла. Все покидали его, словно его магия рассыпалась на мириады частиц и застыла в воздухе, не в силах собрать всех воедино заново. Джон по привычке принял быстрый душ, переоделся и вышел в сверкающий ярким солнцем день. От былой тьмы ни в небесах, ни в ряби канала не осталось и следа, но даже среди самого яркого солнца Джон все еще ощущал ее темные щупальца, тронувшие его душу. Уотсон медленно брел по направлению к метро, стараясь собраться с мыслями, распределить свой день, в котором снова нужно было успеть сделать так много. Недалеко от входа на станцию он, как обычно, подошел купить газету. — Доброе утро, — поздоровался Джон, приблизившись к лотку. — Что сегодня пишут? — Привет, Джон, — неловко ответил его старый знакомый, — не брал бы ты, в самом деле, эту гадость… — начал было он, но потом только рукой махнул. Газетчик всегда тяжело переживал, когда о его приятеле писали дурные новости. Джон, не глядя, вытащил купюру из кармана и взял «The Sun» со стойки. На обложке в правом верхнем углу на небольшой фотографии он узнал себя и Шерлока в Эдинбурге, поперек снимка крупными буквами шла надпись «СКАНДАЛ! ИЗМЕНА». Джон скрепя сердце открыл газету на нужной странице.

«Джон Уотсон изменяет гению финансов с кокаиновым гением скрипки? Не успели еще забыться прошлые скандальные истории с участием оркестра Nos musica, как музыканты (если этих людей еще можно называть таким приличным словом) коллектива снова дали о себе знать. Руководитель оркестра Джон Уотсон, который, как мы все прекрасно знаем, вот уже год находится в отношениях с состоятельным финансистом и благотворителем Джеймсом Мориарти, во время выездного концерта в Эдинбурге был замечен на романтической прогулке со скандальным скрипачом Шерлоком Холмсом. Как сообщил наш источник, парочка неспешно прогуливалась по центру города, держалась за руки и всячески демонстрировала свои отношения, после чего отправилась на ужин в отель Балморал (не будем раскрывать вам подробности того, остались ли они в отеле не только на ужин). Что ж, пожелаем мистеру Мориарти не очень сильно переживать из-за неверности любовника и поскорее утешиться. Что до Джона Уотсона, то вопрос о его совести в который раз остается открытым…»

Джон не стал читать дальше. Он отлично знал, что ему будут припоминать эти журналисты и какими эпитетами награждать — хватило и только что прочитанного. В метро ему совершенно расхотелось. Решив все-таки пройтись до студии, Уотсон свернул за угол, но не успел пройти и нескольких шагов, как рядом с ним остановилась шикарная черная машина, дверь приоткрылась, а из салона донесся знакомый вкрадчивый голос: — Мистер Уотсон, я бы хотел с вами поговорить, — начал Майкрофт Холмс, не утруждая себя приветствиями. — Это срочно? — Джон удивился. В его голове вспыхнул другой образ и другая черная машина, ему стоило больших трудов подавить собственные воспоминания о Джеймсе, чтобы спокойно ответить. — Я несколько тороплюсь… — Я с удовольствием подвезу вас, — Майкрофт неприятно улыбнулся, а Джону ничего не оставалось, кроме как сесть в автомобиль. — К Институту искусств, — обратился Холмс-старший к водителю. Тот только кивнул и плавно вырулил обратно на полосу. — Полагаю, что Шерлок уже рассказал вам о том, что все интересующее нас имущество Джеймса Мориарти зарегистрировано им на ваше имя? — Да, вчера вечером, — Джон нахмурился, а в голове всплыло предостережение Лестрейда. — Для вас это стало большой неожиданностью, кажется? — Признаться, да. Я никогда не разбирался в бумагах, какие мне давал на подпись Джеймс. Впрочем, обычно их привозил не он сам, а его помощник — мистер Браун. — Вот как? — Именно так, — Джон не очень понимал, к чему весь этот разговор, но уклоняться от него не собирался. В конце концов, бездоказательно его никто не посадит. — Скажу честно, мистер Уотсон, мы в замешательстве: с одной стороны, это прекрасная возможность с вашей помощью арестовать все фонды и связанные с ними компании, а также склад, однако, с другой стороны, я не могу этого сделать, потому что кое-чего не знаю. — Чего? — Джон напрягся, ожидая, что сейчас Майкрофт попытается надавить на него и заставить сознаться в пособничестве бывшему любовнику. — Вы уже знаете, что на мистера Мориарти работает много наемников, многие из которых — бывшие военные, но дело в том, что большинством из них он не особенно дорожит. После выполненной работы их обычно устраняют. Иногда другие наемники, но чаще всего — снайпер. Мы предполагаем, что это один и тот же снайпер, который работает с поразительной точностью, не оставляет следов и умело подчищает всех возможных свидетелей против вашего… бывшего партнера, — Холмс снова неприятно улыбнулся, хотя в его глазах не было и тени доброжелательности. — Помните ту показательную перестрелку в старом амбаре? — Помню, — Джон не смог бы забыть, даже если бы захотел. — Открою вам секрет: это были действительно террористы, но на сотрудничество с мистером Мориарти их вывел наш двойной агент. Вся эта встреча была подстроена правительством так, чтобы можно было поймать холдинг на сделке с преступниками, но мистер Мориарти откуда-то узнал об этом и прислал высокопрофессионального киллера, который очень быстро устранил всех действующих лиц, кроме вас с Шерлоком. Его тело мы обнаружили через несколько дней. Убит из снайперской винтовки, — Майкрофт пожал плечами. — И при чем здесь я? — пытливо спросил Уотсон. — Мы не можем активно взяться за расследование, пока не знаем, кто этот снайпер. Он представляет серьезную угрозу, в первую очередь — для Шерлока, как вы понимаете, — тон Холмса-старшего стал угрожающим. — Я должен узнать, кто этот человек, и постараться вывести его из игры. Для этого мне и нужна ваша помощь, ведь вы тоже заинтересованы в том, чтобы Шерлок остался жив, верно? — Я не знаю практически никого из окружения Джеймса. Да, мы бывали иногда на приемах, но я даже имен его партнеров не запоминал. Зачем мне это? — Я считаю, что этот человек — не партнер мистеру Мориарти, он должен быть гораздо ближе. — Из его близкого окружения я знаком разве что с помощником, — твердо ответил Джон. — Мы обычно вели довольно замкнутый образ жизни. — Что вы знаете о недвижимости Мориарти в городе? — хищно спросил Майкрофт, подаваясь вперед. — Дом в Камдене и офис — вся недвижимость, которая мне известна в Лондоне. У него есть поместье в Ирландии, виноградники в Чили и небольшой домик во Франции на побережье. — Подумайте, может быть, он упоминал что-то еще? Выкупленные старые здания, в которых можно было бы обустроить базу? — Нет, он никогда ни о чем подобном мне не говорил, — Джон нахмурился еще сильнее. — Очень жаль, — Майкрофт разочарованно вздохнул, а машина между тем медленно притормозила за углом института. — У меня есть всего два варианта: либо мы не можем связать снайпера с мистером Мориарти, либо он сам является снайпером, но, боюсь, когда мы это выясним, будет уже поздно. — Знаете, мистер Холмс, — с тяжелым вздохом начал Джон, — ваш план был бы удивительно хорош, если бы я действительно помогал Джеймсу во всей этой истории. Отличный план, правда, просто замечательный, но провальный только потому, что я ничего не знаю. Будь я снайпером, я бы тут же сообщил Джиму, что меня раскрыли, и исчез бы из виду, либо же попытался уничтожить базу и вывел бы вас прямо на нее. Будь снайпером Джим, и знай я об этом, — предупредил бы его и скрылся. Беда лишь в том, что я не имею к этому никакого отношения, поэтому вся наша беседа напоминала мне по большей части бред, предназначенный для совершеннейшего идиота. Я уже пытался искать документы в доме, но ничего не смог найти: после одного случая, когда я нашел в шкафу собственное досье, Джеймс не держит бумаги дома. Недвижимость вообще может быть записана на кого угодно, но попробуйте пробить по полученным вами документам каких-нибудь совершенно неожиданных людей. Больше я вам ничем помочь не могу. Что касается Шерлока — спасибо, теперь я всегда буду настороже. Всего доброго, мистер Холмс, спасибо за неприятный разговор, — попрощался Джон и покинул машину. Майкрофт холодно смотрел вслед удаляющемуся Уотсону. Не то чтобы ему было неприятно, что этот с виду не очень умный мужчина так легко его раскусил, но доля истины в его словах была. Майкрофт Холмс не любил ошибаться, но еще сильнее он не любил оставаться в неведении, особенно в таких важных делах. — Кто же тогда снайпер? — задал он себе вслух вопрос, а затем обратился к водителю. — В «Диоген», пожалуйста.

***

— Мы три недели трудились не покладая рук, — вещал Кристофер в студии Института искусств на последней репетиции перед концертом, — нам удалось сделать почти невозможное: было продано почти пять тысяч билетов, наш анонс постоянно крутит BBC, которое будет снимать концерт, трансляция пройдет и на их сайте, весь лондонский бомонд постоянно постит в социальных сетях, что собирается прийти на наш концерт. Все, о чем я вас прошу, — пусть они задохнутся от восторга, пусть Уигмор-холл кусает локти от своего отказа. Ах, да! И, пожалуйста, обойдемся хотя бы до завтра без новых статей в «The Sun», — на этих словах Крис посмотрел сначала на Джона, а затем на Шерлока. — А мне понравились снимки, — лениво заметил Холмс, — очень милые. — Романтичные, — ехидно добавил Денни. — Ладно, ребята, — рассмеялся Уотсон, — давайте скажем Крису спасибо и проводим его на заслуженный отдых до завтра. Джон первым поднялся со стула и зааплодировал, к нему присоединился Шерлок, Мэтт, а затем и остальные, выражая всю свою благодарность агенту. Крис неловко попытался остановить рукоплескания, но затем совсем смутился, махнул рукой и быстро покинул зал. Апрель уже полномасштабно развернулся в Лондоне. Погода активно теплела, температура практически не опускалась ниже десяти градусов. Деревья покрывались зеленой дымкой, и со дня на день жители ожидали первой жары. Последние две с половиной недели весь коллектив оркестра трудился каждый день. Джон смирился с тем, что времени ни на что не хватает, и спал всего по четыре часа в день, поправляя материал здесь и там, забывая поесть и получая укоризненные взгляды от Шерлока. Программа была готова. Как никогда яркая и дерзкая, она не отпускала Уотсона, он проигрывал ее в голове от начала и до конца, затем проигрывал на репетициях, после репетиций, пока Шерлок с боем не оттаскивал его от рояля, уверяя, что для нормальной жизнедеятельности организму нужна еда и отдых. Поэтому ничего удивительного в том, что к концу третьей недели Джон снова похудел и осунулся, не было. Майкрофт Холмс больше не появлялся в поле зрения Уотсона, однако Шерлок в редких перерывах между музыкой говорил, что старший брат совсем не подпускает его к делу и не сообщает никаких подробностей. Об их интересном разговоре Джон умолчал, считая, что на этом они со старшим Холмсом разобрались. В расследовании же установилось странное взаимное затишье. Мориарти молчал и бездействовал, они — тоже. Впрочем, и дома Джеймс предпочитал не разговаривать, Джон с каждым днем все больше понимал, что они превратились в безмолвных и глухих соседей, вынужденных делить дом на двоих. Очередные слухи от «The Sun» прошли почти незамеченными: пару дней покрутились в социальных сетях и сгинули в бесконечном потоке информации современного интернета. Джон решил никак их не комментировать, пропускал мимо ушей упреки Криса. Шерлок также демонстрировал форменное равнодушие, и только наедине они все-таки дали волю чувствам и с удовольствием обругали желтую прессу, отдельно «The Sun» и всех журналистов вместе взятых. Вынужденное затишье и море работы перед концертом подточили нервы Джона. Шерлок видел, что тот держится из последних сил, грозя с минуты на минуту либо сорваться, либо скатиться в депрессию. И хотя он все еще поддерживал его как мог, но и его сил не хватало — бесконечное беспокойство и ожидание зла выматывали не меньше. — Спасибо вам всем, — взял слово Джон, когда дверь за Крисом закрылась. — Я счастлив иметь каждого из вас в своей команде. Не знаю, что бы было со всем этим, если бы не ваша поддержка, — Уотсон адресовал взгляд Шерлоку, — ваш профессионализм и ваша любовь к музыке. Сегодня не будет долгой репетиции: мы прогоним все от начала до конца, а потом вы пойдете отдыхать и набираться сил перед завтрашним концертом. Настройка начнется в двенадцать часов. — Джон, у меня сложилось впечатление, что вы с Крисом снова отправляете нас на войну, — буркнул Денни, — одни наставления. — Опоздаешь — выгоню, — с улыбкой ответил Джон на это уже ставшее традиционным замечание кларнетиста. — Давайте начнем, — сказал он и сел за рояль. Преимущество этой программы было в том, что она так незаметно и медленно уводила слушателя из темных, полных отчаяния мелодий к светлым, наполненным любовью композициям, что создавалось впечатление, будто тьмы и вовсе не было. И только потом, после того как слушатели освобождались из-под волшебства нотного очарования, они могли увидеть полную боли и нежности историю любви. Генеральный показ прошел накануне, и утром перед концертом должны были появиться первые рецензии, от ожидания которых Джон все еще внутренне сжимался в нелепом страхе быть непринятым или непонятым. С этими мыслями он и начал репетицию. Концерт должен был открывать «Лабиринт»: запутанный, полный таинственности и темного обаяния. С первых же нот эта композиция притягивала к себе внимание, уводила сознание все дальше от реальности и сама терялась отзвуками в глубине холодных стен. Джон расслаблялся с каждой новой мелодией: он буквально чувствовал, как тьма отпускает его и позволяет двигаться к свету, купаться в его лучах, чтобы взорваться последней, удивительной, чистой композицией, которая заняла особое место в его сердце. «Путь» непременно заканчивался на яркой, застывшей в вечности ноте. Она буквально зависала в воздухе, проникая в легкие, не позволяя зрителям выйти из-под ее магнетической силы, наполняя их надеждой и странным, почти невесомым счастьем. — Спасибо, — Джон взмок от напряжения, устало повернулся к оркестру, но улыбался той самой своей солнечной улыбкой, от которого у Шерлока каждый раз запиналось на мгновение сердце и сбивалось дыхание. — Я жду завтра всех. Музыканты расходились не так шумно, как обычно. Они счастливо упаковывали инструменты, но счастье это было где-то в глубине сердца, оно не требовало слов, которые могли лишь спугнуть его. Шерлок никуда не торопился, он бережно уложил скрипку в футляр и теперь ждал, когда все разойдутся, чтобы снова похитить Джона. — У меня есть к тебе просьба, — Шерлок дождался, когда за последними коллегами закрылась дверь. — Сегодня? — Джон не на шутку испугался: ему совсем не хотелось впутываться в новые опасные, хоть и удивительные приключения накануне выстраданного концерта. — Это не очередное задание от моего брата и даже не поимка особо опасных преступников, — Шерлок легко улыбнулся, и Уотсон расслабился. — Нам стоит навестить одного старого друга. — Вот как? — Джон удивился, но затем кивнул, бережно сложил все свои ноты, записи и схемы, затем надел легкую куртку. — И что же это за друг? — Узнаешь, — хитро заявил Холмс, схватил Джона за локоть и увел из зала. Едва они оказались на улице, как Шерлок принялся искать взглядом такси. Буквально через минуту на повороте показалась машина, и Холмс мгновенно вскинул руку, останавливая автомобиль. — Улица Святого Якова, пятьдесят четыре, — довольно заявил он, устраиваясь на сидении рядом с Джоном. — Патрик? — Уотсон совсем ничего не понимал. Он действительно собирался заказывать у Хельмана костюм, но после всего, что произошло, был так занят, что отложил это до следующего раза, не появляясь на примерках. К тому же, он боялся, что, истратив круглую сумму, пошатнет свои и без того пострадавшие финансы. — Нельзя же выступать в старом костюме, — хмыкнул Холмс. — Но ведь я даже на примерках не был, — попытался возразить Джон. — Да и вообще… — Поздно, — Шерлок довольно прищурился, — я уже заплатил ему и за свой, и за твой костюм. — Что? Шерлок, — Уотсон почти простонал, — ты не должен был… — Джон, это просто костюм, давай договоримся об этом сразу и не будем больше возвращаться к этой теме. Пожалуйста, — Холмс ослепительно улыбнулся, а Джон поймал себя на мысли, что это когда-то уже происходило. Когда-то очень давно, с кем-то совсем другим. — Хэй, Джон, — Шерлок развернулся к нему и настороженно вгляделся в слегка испуганное лицо. — Я сделал что-то не так? Джон прикрыл глаза на секунду, встряхнул головой, а затем ответил: — Нет, Шерлок, вовсе нет, — он улыбнулся. Он и сам не знал, почему этот образ вдруг возник в его голове. Шерлок никогда не был похож на Джима, ему не стоит даже задумываться об этом — в конце концов, бывают же простые совпадения. Шерлок всегда заботился о нем, если он не искренен в своей любви, то ее и вовсе не существует. — Спасибо тебе. — На секунду мне показалось, что ты сейчас закричишь, — Шерлок нервно усмехнулся, но все же успокоился и откинулся на спинку сидения. — Когда я кричал? — шутливо проворчал Джон. — О, я помню нашу первую репетицию. Мне казалось, что я оглохну от твоего крика. — То-то ты собирался молча! Я так и понял, что ты оглох и совершенно не слышал моих протестов. Нашел, что вспомнить! — Неужели ты до сих пор злишься? — с притворным ужасом спросил Шерлок. — Да я как вспоминаю об этом, так снова кричать хочется! — Только не в машине! Я-то ладно, но пожалей хотя бы водителя! — Холмс искренне веселился, позволяя себе отпустить напряжение последних недель. — Умник, — проворчал Джон с улыбкой. Улица Святого Якова, или «улица бутиков», вся в рекламе дорогих брендов, сверкающих витринах и бесконечных толпах прохожих встретила друзей небольшой пробкой, которой, впрочем, хватило лишь на несколько минут. Мастерская Патрика Хельмана выделялась среди соседних домов особенной сдержанностью, в которой угадывался вкус и характер ее обладателя. Джон не был здесь очень давно и про себя немного волновался, что его поведение могло обидеть улыбчивого и милого модельера. Внутри ничего не изменилось: все такой же светлый интерьер, удивительные вещи вокруг, улыбчивые девушки и крутая лестница на второй этаж, где и творилось таинство создания безупречного стиля. Джон едва успел вдохнуть знакомый воздух, как в зал вошел Патрик. Его руки были распростерты в объятиях. — Джон, — укоризненно заявил модельер, — ты просто поражаешь меня! Пропал, не появляешься на примерках, почти не отвечаешь на звонки и собираешься на концерт в Альберт-холле в старом костюме. Не я ли тебя учил, что стиль — это не просто хороший костюм, но и знание, когда его необходимо сменить! — Я безумно рад тебя видеть, Патрик, — Уотсон с чувством обнял мужчину. — Прости, я… — Совершенно заработался! Я слышал, что у тебя были проблемы, — он настойчиво посмотрел Джону в глаза, но тот замешкался с ответом, подбирая правильные слова. — Знаешь, ты не просто мой клиент — ты мой друг. Неужели ты думал, что я позволю другу выступать в старье, даже если он не может оплатить костюм? Впрочем, к нашей общей радости, у тебя есть рядом человек, который точно понимает, что необходимо делать в такой ситуации. — Да уж, — Джон рассмеялся и с теплом посмотрел на Шерлока. — Ладно, поднимайтесь наверх, я буду через минуту. — Кстати, ты получил мое приглашение? — спросил Джон уже на лестнице. — Хотя бы об этом ты не забыл, — Патрик усмехнулся. — Я получил его, Джон, спасибо, что помнишь! — Я буду очень рад тебе, правда! — Только поэтому я все еще люблю тебя, а теперь — кыш наверх. Следующие полчаса Джон, как и Шерлок, который на примерке появлялся последний раз вместе с Уотсоном, выслушивал от Патрика шутливые нравоучения о важности посещать ателье вовремя, о том, что нельзя так худеть, особенно если пропадаешь на два месяца, и много еще о чем. Костюм, который Хельман сшил для Джона, был действительно безукоризненным. Мягкая темно-синяя ткань с едва заметным блеском облегала и холодила кожу, ослепительно белая рубашка с высоким воротничком, к которой не нужны были ни галстук, ни бабочка, а также строгая жилетка, как и всегда, не только стройнили, но и преображали образ Уотсона, заставляя Шерлока нетерпеливо ерзать, стоя на возвышении. — Мелинда, мне кажется, что мистеру Холмсу стоит подшить вот здесь, — Патрик как раз занимался Шерлоком. — Да, мистер Хельман, — ответила его помощница. — Мистер Холмс, пройдите со мной в соседнюю комнату, пожалуйста. Шерлок бросил на Джона быстрый взгляд, но тот только обворожительно улыбнулся. Оставшись наедине с Патриком, он все ждал, когда тот начнет свои обеспокоенные расспросы. — Как ты, Джон? — спросил Хельман спустя пару минут после того, как Холмс покинул комнату. — Сложно, Патрик, — Уотсон негромко вздохнул. — Все очень сложно. Мы с Джеймсом… у нас все кончено. — Из-за мистера Удивительные скулы, я полагаю? — Патрик только хмыкнул. — Из-за него тоже, — Джон улыбнулся, но затем снова стал серьезным. — Наше расставание произошло до того, как мы с Шерлоком… ну, ты понимаешь. — Я еще не забыл те следы, — Хельман без улыбки заглянул Джону в глаза. — Ты в порядке? — Я буду в порядке, но знаешь… все в жизни и правда не случайно. Если бы всего этого не произошло, я бы никогда не узнал, каково это — любить кого-то настолько сильно. Я люблю его, как никого в своей жизни. Все остальное просто не имеет значения. — Приятно это слышать, — Патрик чуть грустно улыбнулся, но затем похлопал друга по плечу. — Не потеряй этого. — Никогда. Шерлок и Джон покинули ателье модельера только через час порядком уставшие, но довольные. У каждого из них в руках был чехол с костюмом. Холмс немного нервничал, а Джон будто снова погрузился в собственные мысли. — Поедем на Бейкер-стрит? — спросил Шерлок, когда они отошли на несколько метров от бутика. — Не сегодня, — Джон устало качнул головой. — Прости, хочу просто залечь спать, но если поеду к тебе, то в Камден уже не доберусь, а это может плохо отразиться на нашем деле. Зато завтра, если ты… — Конечно, Джон, — Шерлок мельком огляделся и быстро поцеловал любовника. — Будь осторожен, увидимся завтра. — До завтра, Шерлок, — Уотсон как раз заметил свободный кэб. Он тяжело сел в машину, махнул на прощание Шерлоку и исчез в веренице светящих фарами автомобилей. С каждым днем он все сильнее боялся, что после спокойствия Бейкер-стрит у него не достанет духу вернуться в Камден. Сегодня же у него и правда не осталось сил на то, чтобы путешествовать между одной своей жизнью и другой. Джон ловил себя на тревожных мыслях, что последнее затишье ему совершенно не нравится. Все выглядело так, будто с минуты на минуту грянет буря. Не простая гроза, с какой они сталкивались и раньше, а ураган, налетевший с моря и сметающий все на своем пути. Если бы он только мог уберечь Шерлока от нее, он бы сделал ради этого все что угодно. В Камдене жизнь била ключом. Вечер незаметно подкрадывался, одевая дома и улицы в серебряные сумерки, укутывая воды канала первыми темными одеждами. Мимо домов проносились велосипедисты, стайки детей и подростков. Всюду звучал смех. Джон расплатился и вышел из такси, нервно теребя в руках чехол с творением Патрика. В доме стояла звенящая тишина. Уотсон осторожно закрыл за собой дверь, повесил костюм и принялся раздеваться, когда до него донеслись запахи алкоголя и негромкое хихиканье из гостиной. Ему бы стоило пропустить это, подняться наверх, принять душ и лечь спать, но он, и сам не зная почему, медленно прошел по коридору и заглянул в комнату. Джим был очень пьян. Это первое, что бросалось в глаза. На полу валялась пустая бутылка из-под виски, в руках Мориарти держал полный бокал. Едва он заметил Джона, как мерзко усмехнулся. — Надо же, неужели уже полночь, а я и не заметил? — сказал он, разводя руки в стороны. — Или ты наконец-то пришел домой в нормальное время? — Если ты не заметил, я был очень занят, но гораздо проще пить, конечно, — Уотсон поморщился. — А что еще мне остается? — ощетинился Джеймс. — Ждать, пока ты натрахаешься со своим ненаглядным Холмсом? — Прекрати, — твердо сказал Джон, сжимая ладони. — Я только начал! — крикнул Джим. Он замахнулся, и Джон услышал только звон бокала, который разбился у него за спиной. — Я что, так похож на идиота? — Не тебе говорить мне об изменах! — Джон сорвался, все напряжение последних месяцев требовало выхода, он так устал, что даже не смог задушить в себе слова, которых не должен был говорить. — Я ведь уже говорил, что это просто недоразумение! — Да что ты говоришь! Особенно красноречиво твои слова выглядели, когда мне показали фотографии! — Что? — Джеймс замер. Джон лихорадочно соображал, что теперь делать, но отступать, кажется, было уже поздно. — Мне показали их в полиции, — нашелся с ответом Уотсон. — Собственно, мне вообще рассказали о тебе много интересного: о том, как ты незаконно получаешь компании в свой холдинг, торгуешь оружием и наркотиками, о твоих наемниках, убийствах… На этом фоне твоя измена действительно выглядит небольшим недоразумением. — Это все тебе рассказали в полиции? — Джим сделал шаг вперед. — Да, — Джон постарался, чтобы его голос звучал тверже. — Спасибо, что рассказал мне о своей жизни, кстати, — он усмехнулся. — Ты не понимаешь, Джон, — Джеймс остановился, прикрыл глаза и сбивчиво заговорил. — Я с самого начала хотел, чтобы ты знал, но не смог тебе сказать. Ты не принял бы меня! А я не знал, как мне жить без тебя! Я не могу тебя потерять, Джон, без тебя все не имеет значения. Ты единственный, кого я действительно люблю, даже Себастьян никогда не был для меня тем, кем стал ты. — Прекрасно же ты выражаешь свою любовь, — Уотсон не смог слушать дальше эту ложь. — «Я тебя, конечно, люблю, но, если что, отправлю под суд», да, Джеймс? — О чем ты? — Мориарти надеялся, что его слова растрогают Джона, но столкнулся лишь с холодностью. — О тех фондах, компании и складах, что ты записал на мое имя. Любить меня за высоким забором гораздо проще, я думаю, а главное — никто не помешает развлекаться с молодыми любовниками! Идеальный план! — Я не… — О, не утруждай себя этой ложью, прошу, — Джон скривился и отступил. — Мне уже всего хватило. — Я не один во всем этом виноват! — крикнул Джеймс. — Возможно, — Уотсон пожал плечами. Джон как раз собирался развернуться и уйти, как Джим прищурился, преодолел разделяющее их расстояние в несколько шагов, а затем больно впился пальцами в плечо Уотсона. — Ты с ним спал? — зло спросил он, глядя прямо в глаза Джону. От него разило алкоголем, белки покраснели, а зрачки беспрестанно бегали. — Да, — Джон не отвел взгляд, он даже почувствовал облегчение, сознавшись спустя столько времени. Джеймс отпустил его плечо, отвернулся, на секунду прикрыв глаза, а затем развернулся и резко наотмашь ударил Джона по лицу так, что тот не устоял, пошатнулся и рухнул на одно колено, прижимая руку к губам. Уотсон посмотрел на свои пальцы, где последней точкой этих слишком затянувшихся отношений застыла крупная капля крови. Нижняя губа саднила. — Что ж, спасибо, — Уотсон поднялся, не глядя на Джеймса. — Я могу идти? — спросил он, разворачиваясь и выходя из гостиной. — Вернись! — донесся ему в спину крик Джима. — Стой! Я убью его, слышишь? Я убью его! Джон взбежал по лестнице наверх, влетел в спальню и захлопнул дверь, провернув замок до упора. Затем подтащил к ней стул и приставил к ручке. Он несколько раз прошелся по комнате до окна и обратно, лихорадочно размышляя, стоит ли написать Шерлоку, что выдал себя. Затем немного успокоился и сел на кровать. Писать ему было бессмысленно: тот только изведет себя ненужными переживаниями и совсем не отдохнет. В остальном же он виноват исключительно сам, потому что не стоило говорить Джиму, что он так хорошо осведомлен о его жизни. Впрочем, Джон не мог отрицать, что ему стало легче. Он знал, что еще пожалеет о сказанном, что больше никогда не сможет сюда вернуться, что утром покинет этот дом, без сожалений оставляя прошлое, но он в самом деле больше не мог терпеть эту пытку бесконечного ожидания и соседства со злом. Единственное, о чем он сейчас думал, — это последние слова Джеймса, которые все еще гремели в его голове истеричным криком: «Я убью его!». Джеймс Мориарти покинул гостиную и вошел в свой кабинет, пыша яростью и борясь с подкатывающей головной болью. Он слишком много выпил и не сдержался, но, черт возьми, Джон, который прямо ему в глаза говорит, что изменил ему… Это было выше его сил. Однако сейчас его занимали совершенно другие мысли, и чтобы разобраться в них, ему требовался помощник. Он взял в руки телефон, набрал номер и, едва услышав ответ, проговорил: — Жду вас у себя дома, это срочно. Он отбросил ненужный гаджет в сторону и заметался по комнате, как раненый зверь. Не так он себе представлял ситуацию, в которой Джон узнал бы правду о нем. Впрочем, он давно понял, что он и не должен был ее узнать. В то, что все это ему рассказали в полиции, Джим, разумеется, не верил. Какая чушь! Эти бездельники из Скотланд-Ярда не смогли бы следить за ним так, чтобы он не заметил. Нет, он точно знал, что все это сделал Шерлок Холмс, и ублюдок поплатится за это! Джим ожидал, что Джон захочет уйти, громко хлопнет дверью, но наверху было тихо. Это было хорошо, потому что последнее, чего ему не хватало, — это бегать за ним по ночному Лондону и снова искать, в какой гостинице он остановился. Еще хуже было бы, вздумай он поехать к этому… Джеймс глубоко вздохнул, попытался усмирить бешено бьющееся сердце, а затем сел за стол и принялся ждать. Что бы ни было дальше, сейчас ему предстоит очень интересный разговор. Мистер Браун давно привык к неожиданным просьбам своего босса, который мог позвонить в самое неожиданное время и не всегда в хорошем расположении духа. Поэтому, едва получив этот звонок, он мгновенно собрался, выбежал из своей квартиры в Мейпесбери, завел машину и поехал в Камден. Вечер пятницы был в самом разгаре, пробки на дорогах грозили перерасти в глухой затор, но Браун упорно пробирался вперед, зная, что терпением мистер Мориарти не отличался. Он притормозил у дома минут тридцать спустя, пошарил в бардачке, разыскивая ключ, взял кое-какие бумаги, которые, как он посчитал, могли понадобиться Джеймсу, и поднялся на крыльцо. В доме было темно, но он не стал удивляться, открыл дверь и вошел. Обычно Мориарти ждал его в кабинете, поэтому Браун, не останавливаясь, деловито прошел в конец коридора, постучал и заглянул внутрь. — Добрый вечер, мистер Мориарти… Договорить он не успел. Мужчину грубо дернули за волосы в комнату, дверь с легким щелчком закрылась за его спиной, отрезая от спасения. Первый удар пришелся в скулу, второй — под дых, отчего у Брауна подкосились колени, и он рухнул на пол. Он увидел перед собой темные кожаные туфли прежде, чем Джеймс замахнулся и впечатал ему под ребра носок правого ботинка. Браун не сдержался и вскрикнул. Джим присел на корточки и вздернул голову помощника за волосы вверх. — Скули потише, потому что если Джон наверху услышит это и спустится, то ты отсюда никогда не выйдешь, — прошипел он, глядя в глаза Брауну бешеным взглядом, от которого все в душе молодого человека мгновенно подернулось стыдливой коркой страха. — Я не понимаю… — сказал он быстро и испуганно. — Не понимаешь? — угрожающе переспросил Джеймс. — Я просил тебя зарегистрировать фонды и компанию на человека, который не будет привлекать внимания правительства, пока все это не закончится. Я четко сказал, что не должен знать, на кого в действительности записано имущество, понадеялся на тебя, но вот сегодня Джон говорит мне, что все зарегистрировано на его имя и полиции об этом известно. В связи со всем этим у меня только один вопрос: ты серьезно думаешь, что после этого я не должен убить тебя? Браун попытался что-то сказать, но Джим был страшен в ярости. Он снова дернул помощника за волосы и приложил носом об колено. Послышался хруст, а затем сдавленный стон. — Неужели я так мало тебе платил? Так мало давал, что ты решил начать собственную игру? Ну же, расскажи мне, что тобой двигало? — Мистер Мориарти, — Браун утирал кровь с подбородка, которая сочилась из сломанного носа, — я подумал, что не будет лучшего прикрытия, чем законная и не вызывающая подозрений деятельность музыканта! Клянусь, я действовал только в ваших интересах! — Не смей мне лгать! — сдавленным шепотом бросил Джим. — Ты просто хотел, чтобы я не смог спасти Джона, а ты бы занял его место! Ничтожество! Да ты не стоишь даже его волоска! — Прошу, поверьте мне! — Поверить тебе? — Джеймс распрямился, повел плечами и сел в кресло. — У тебя есть один способ спасти свою жизнь, Браун. — Я сделаю все, что вы скажите! — мгновенно отозвался помощник. — Мне нужен подрывник, — Джеймс хищно улыбнулся. — Кого он должен взорвать? — Шерлока Холмса. Это твой последний шанс остаться в живых. А сейчас — вон отсюда. Браун тяжело, но быстро поднялся и бегом бросился из дома под немигающим черным взглядом Джеймса Мориарти.

***

Джон проснулся от звонка будильника. Он заснул прямо в одежде, даже не дойдя до душа. Сам не заметил, как глаза закрылись и усталость взяла свое. Он с трудом поднялся с кровати, разминая шею — сказывалась неудобная поза. Стул по-прежнему стоял у двери, подпирая ручку. Прохладный душ прогнал остатки сна. Уотсон позволил себе постоять под струями чуть дольше обычного, расслабляя мышцы и смывая насевшую невидимую копоть вчерашней ссоры. Губа немного распухла, с правой стороны алела тонкая полоска лопнувшей кожи. Джон поморщился, пытаясь хоть как-то смазать ранку, но спустя минуту только рукой махнул на собственное отражение. Крис будет в ярости. Вернувшись в спальню, Джон открыл шкаф и достал небольшую сумку. Он отчетливо понимал, что Майкрофт Холмс будет недоволен тем, что он не выполнил свою часть плана, но его терпение подошло к концу. Уотсон искренне надеялся, что Джеймса нет дома: он не выдержал бы еще одной ссоры за несколько часов перед одним из самых важных концертов в своей жизни. Наспех покидав пару рубашек, свитер и смену белья, он оделся и спустился вниз. Дом был пуст. Даже дверь кабинета, которая всегда оставалась закрыта, на этот раз была распахнута, выставляя на всеобщее обозрение пустой стол и ворох раскиданных по полу листов. Джон решил, что Джеймс не стал задерживаться вечером и просто ушел, пока он сам крепко спал. Костюм по-прежнему висел в коридоре. Джон положил в сумку туфли, надел кроссовки и вышел из дома на свежий воздух. Он ни разу не оглянулся на оставленное прошлое. Королевский Альберт-холл возвышался на краю Гайд-парка напротив мемориала принца Альберта. Джон не мог сдержать восторженных мыслей каждый раз, когда видел это, украшенное фресками и лепниной, потрясающее овальное здание насыщенного терракотового цвета с массивным стеклянным куполом. Уотсон вышел из такси у главного входа, на минуту задержался, не в силах противиться собственной тяге к красоте, а затем свернул налево к служебному. Он приехал довольно рано, но надеялся положить вещи и позавтракать в кафе, которое находилось прямо в здании концертного зала. Охранник быстро нашел его имя в списке и выдал пропуск. Джон как раз разговаривал с куратором о том, как бы ему попасть в собственную гримерку, когда на пороге показалась долговязая фигура Шерлока. Уотсон поблагодарил куратора и обернулся к любовнику, который размашистым шагом направлялся к нему. Приблизившись, Шерлок мгновенно сменился в лице. — Что это? — спросил он, практически подлетая вплотную, дотрагиваясь до подбородка Джона, но не в силах прикоснуться к маленькой ранке. — Не здесь, — Джон улыбнулся, — я вчера сплоховал. Шерлок побледнел, но кивнул и двинулся за Уотсоном по направлению к выделенной комнате. В его голове проносились самые ужасные сценарии произошедшего вчера, но он отгонял мысли, как назойливых мух, и терпел до того момента, пока за ними не закрылась дверь. — Что он сделал? — спросил Холмс, едва положив скрипку и костюм. — Прости меня, — Джон покачал головой, — прости, я вчера… — Слушай, что бы он ни сделал, — Шерлок прикрыл глаза, выравнивая стук сердца, которое спотыкалось каждый удар, — это все неважно, если только ты не пострадал… — Боже, Шерлок, нет, — Джон расстроено опустился на стул. — Он просто ударил меня после того, как спросил, сплю ли я с тобой, и получил утвердительный ответ. Хуже другое. — Джон, — Холмс присел на соседний стул и взял в руки ладонь Джона, — все остальное — ерунда, если ты в порядке. — Я выдал себя, — тихо ответил Уотсон. — Рассказал ему, что все знаю, сам не понимаю, как это получилось. Пришел, а он пьян, мы наговорили друг другу гадостей и у меня вырвалось про фотографии… те, с Тимом Стейном. В общем, я сказал, что их мне показали в полиции, но он же не идиот, чтобы поверить мне. Правда, в итоге все закончилось тем, что он спросил о моей измене и ударил меня. — Где ты ночевал? — обеспокоенно спросил Шерлок. — В спальне. Забаррикадировал дверь и уснул. Не знаю, где был Джеймс. — Слава богу, я успел подумать о куда более ужасных вещах. — Но я ведь раскрыл себя… — Джон вздохнул. — Наплевать, — Шерлок мотнул головой. — Майкрофт и так получил слишком много, а я с самого начала был против этой идеи. Ты просто больше не вернешься в тот дом. — Мне жаль, что я не смог помочь. — Джон, посмотри на меня. Ты с самого первого дня помогаешь мне, как никто другой в жизни. Ты был тем, кто бежал со мной под пулями, даже не спрашивая, зачем мне все это понадобилось. Ты без колебаний согласился стать двойным агентом. Ты не можешь чувствовать себя виноватым. Ты сделал больше, чем должен был. — Шерлок, — Джон едва не застонал, — но он крикнул мне, что убьет тебя. Боже! Я даже не сомневаюсь, что он попытается! Это ужасно! Я ужасен! Из-за меня ты можешь пострадать! — Я с самого начала знал, что он попытается, это был только вопрос времени. Не думай, что я начал это расследование с закрытыми глазами. Я прекрасно знал, что собой представляет Джеймс Мориарти. Мы справимся. — Я все равно хочу участвовать в расследовании, я должен защитить тебя. — Хорошо, — Шерлок улыбнулся и притянул Уотсона к себе для поцелуя. — Мой храбрый Джон. — Ты смеешься! — Джон возмутился. — А мне до сих пор слышится в голове этот крик… — Не думай об этом. Не сегодня. Сегодня ты должен помнить только о концерте. Ты выйдешь на эту сцену и сразишь всех красотой своего сердца, а потом мы поедем на Бейкер-стрит. Не думай о дурном. Оставим все это на завтра. Пусть сегодня будет хороший день. И надо что-то придумать с твоей губой, — Шерлок поморщился. Ему было больно видеть на Джоне побои Мориарти, служившие очередным укором. Он снова был не рядом, хотя обещал себе, что подобное не повторится. Сердце сжималось при виде того, как Уотсон продолжает корить себя за сорванный план, а Шерлок только облегченно вздыхал, что все закончилось. Ему было совершенно плевать, что скажет Майкрофт, что попытается сделать. Главное — Джон теперь с ним. — Придется использовать грим, — Джон вздохнул. — Я его не люблю, но выхода нет. — Зато на фотографиях будешь самым красивым, — попытался приободрить его Шерлок. — Рядом с тобой? Не думаю, — Уотсон рассмеялся: рядом с Шерлоком ему всегда становилось легче. — Есть ужасно хочется. И курить. — Запросы растут в геометрической прогрессии, — Холмс поднялся. — Пойдем в кафе, по крайней мере, первую часть плана мы можем выполнить. — А вторую? — Предлагаю спрятаться в туалете. — Еще одного штрафа я не потяну. Иногда время тянется бесконечно, иногда — пролетает со скоростью света, оставляя после себя лишь пылинки, танцующие в луче. Джону бы хотелось, чтобы этот день никогда не заканчивался. Он был счастлив и свободен, как никогда раньше, но время твердой поступью приближало его к тому, от чего он тоже не был готов отказаться — к концерту. Настройка звука прошла идеально, музыканты, воодушевленные свалившейся на них удачей, разбежались переодеваться. Джон и Шерлок, которые снова заняли одну комнату на двоих, наслаждались тишиной и друг другом, пока в дверь не постучала девушка-стилист, которой предстояло превратить разбитую губу Джона в неразбитую. Кристофер, едва увидев последствия ссоры, только застонал. Он так устал, что у него, кажется, не доставало сил даже на то, чтобы ругаться. Позвонив знакомому специалисту, он сурово бросил, что Джона приведут в порядок, и ретировался в кабинку звукоинженеров, откуда почти не показывался. Поэтому теперь Уотсон, уже в костюме, сидел перед зеркалом и наблюдал, как хрупкие руки стилиста порхают перед его лицом, скрывая следы уязвленной гордости Джеймса Мориарти. Спустя двадцать минут на него из зеркала смотрел привлекательный, хоть и немолодой мужчина, на лице которого не было и следа побоев. Он с теплом поблагодарил девушку. — Главное, чтобы это продержалось до конца концерта, — задумчиво проговорил Уотсон. — Тогда придется потерпеть с поцелуями, — поддел его Шерлок. — Тем слаще они будут… потом, — многозначительно протянул Джон, так что к щекам Шерлока прильнула кровь, выдавая его немедленное желание поцеловать любовника, не дожидаясь никаких будущих сомнительных сроков. — Нам пора, — Уотсон мельком проверил время. Шерлок кивнул, снял с вешалки пиджак, надел его, а затем потянулся за скрипкой. Джон залюбовался его движениями, которые казались еще более привлекательными в этом черном с редким серебристым отливом костюме. Пиджак обнимал тонкую талию, узкие брюки, которые Шерлок так любил, обтягивали крепкие бедра и спускались до шикарных кожаных туфель. Белоснежная рубашка была расстегнута не на одну пуговицу, как у Джона, а на две, приоткрывая впадинку на шее, к которой Уотсон с удовольствием бы припал в поцелуе, но вынужден был только наблюдать. — Ты ведь будешь на меня смотреть? — спросил он перед тем, как открыть дверь. — Обещаю, — Шерлок улыбнулся. — Не сведу с тебя глаз. — Спасибо, Шерлок. За все. — Мне не нравится, как это звучит. Ты словно прощаешься со мной. — Нет. Я просто не знаю, как бы я жил, если бы не ты. Мне кажется, что я бесконечно мало говорю тебе об этом. — Твоя музыка говорит мне об этом всегда, — Шерлок не удержался и легонько поцеловал свое наваждение, единственную любовь и лучшего друга в уголок губ. — И я хочу, чтобы это услышали все. Джон только улыбнулся, отгоняя очередные беспокойные мысли. Он все еще не мог относиться к угрозам Джеймса так же легко, как Шерлок. Он старался весь день, но едва они оставались наедине, как беспокойство показывалось из глубины подсознания и продолжало терзать его душу страхом за любимого человека. — Мистер Уотсон, мистер Холмс — готовность пять минут, — постучался к ним в дверь куратор. — Спасибо, — громко ответил Джон и нажал на ручку двери. — Волнуешься? — насмешливо спросил Шерлок. — Да, — Джон кивнул, не желая рассказывать, что его волнение меньше всего связано с концертом. — Тебе не следует, — попытался вновь успокоить его Холмс, имея в виду, разумеется, выступление. — Я постараюсь, — Джон улыбнулся и открыл дверь. — Нам пора. Мужчины вышли и сразу оказались под прицелами камер. Аккредитованные на съемку за кулисами журналисты попытались атаковать их вопросами, но друзья только улыбались и обещали ответить на все после концерта. Оказавшись за спасительными дверями выхода на сцену, оба облегченно вздохнули и подошли к остальным музыкантам. — Ребята, — Джон традиционно начал слова напутствия, — у нас отличные рецензии с генерального показа, мы с вами знаем эту программу так, что сыграли бы ее даже во сне. Ничего не бойтесь! Вы лучшие, вам просто нужно показать это остальным! Послышались смешки и одобрительные выкрики. — Между прочим, на сайте BBC нас смотрит уже тридцать тысяч человек, — усмехнулся Денни. «Интересно, а он смотрит?», — внутренний предатель никогда не был тактичным. — Чем больше людей услышат нашу музыку — тем лучше, — Уотсон отмахнулся от собственного подсознания. — Ну все, пошли, — он в последний раз оглядел всех и первым вышел на сцену. Он знал, что в зале где-то сидит Патрик, Уильям Фитц, миссис Тернер, миссис Хадсон и множество других людей, которым он так обязан поддержкой и своим излечившимся сердцем. Каждый концерт начинался за еще задернутым занавесом, который поднимался после того, как отзвучит первый аккорд. Этот не стал исключением. Джон сел за великолепный золотистый рояль, провожая взглядом тонкий стан Шерлока, подождал, пока все займут свои места, и поднял руки над клавишами, зависнув в красоте момента до звучания музыки. Тот самый миг, когда только музыкант может решить, какое волшебство будет твориться сегодня. Джон поймал взгляд Шерлока, сияющий, прекрасный и открытый. Сегодня будет твориться волшебство любви. Первые трели «Лабиринта» гулко разнеслись по сцене, переходя в зал. Занавес поднялся, и зрители увидели музыкантов в темных костюмах с белоснежными акцентами, будь то рубашка, шарф или цветок. Джон сидел к залу вполоборота, медленно уводя темные переливы в глубину ночного океана. Сначала мягкие, они постепенно тяжелели, обрастая виолончельными звуками, прекрасными и пугающими, пока к ним не присоединилась непривычно тягучая и мрачная скрипка. Зал затаил дыхание, попадая в ловушку очарования музыки с первых аккордов. Джон рассказывал о тьме, с которой столкнулся, в которой запутался, но в которой все еще ждал света. Шерлок отвечал ему тем же. На экране за их спинами вырастал лабиринт, напоминающий картины Ван Гога, в котором терялся звон первой, почти доигранной мелодии, растворявшейся в зале отзвуками обещания солнца. Едва последний звук замер и стихли первые аплодисменты, как Джон начал «Запах дождя». Это была самая печальная и одна из самых красивых его вещей. Хрустальные капли сыпались с небес, путались в скрипичном фальцете и разбивались о светлые грани рояля, пока грустные фортепианные ноты не уводила за собой чистая линия скрипки. Невыразимо прекрасная в своем темном сопротивлении виолончель дополняла идеальный треугольник инструментов, который срывался в бег дождя. В прозрачном куполе над их головами переплетался теплый вечер, но каждый в зале мог услышать эту волну небесных слез, которую Джон отпускал в отрывистых движениях пальцев. Эта мелодия словно оплакивала что-то, ее печальная тьма была так прекрасна, переплетаясь со скорбными звуками скрипки, которая рассекала это прекрасное страдание подобно молнии. И ей же заканчивалась, после чего только фортепианный стон затихал на полувздохе. В раскатах новых аплодисментов Джон вспомнил рецензию «The Times», в которой его обвиняли в жестокости к душам несчастных слушателей, которые сначала тонут во тьме невыразимой боли композитора, но затем медленно воспаряют с его же легкой руки и не менее легкой руки скрипача. Уотсон улыбнулся и снова тронул клавиши рояля. «Шаги». Первые шаги, которые он делал к Шерлоку, были темными, боязливыми и болезненными. Он помнил ощущения от себя самого, от разочарования в себе. Но эта мелодия пришла позже, когда он узнал, что Джеймс предал его гораздо раньше. Эта композиция с темной виолончелью и едва посветлевшей скрипкой все же намечала путь к свету, несмотря на всю боль, которую в нее вложил Джон. И хотя ее он написал последней, именно с нее все и начиналось. С этих отрывистых крупинок света, которыми он начинал и заканчивал мелодию. В его жизни давно все было запутано, он брел во тьме, хотя и не видел этого. Но даже самые трудные шаги необходимо пройти, чтобы достичь истины. Джон знал, что никогда не снимет с себя вины за то, как поступил сам, но не был готов снять ее и с Джима. Это была мелодия выбора, их общего выбора, запутанного прошлого и причиненных страданий. Темная красота напоминала кружащий над пожаром дым, в котором сгорала его прежняя любовь. Это был реквием по прошлому, с которым сегодня Джон прощался. Практически сразу с тонких звенящих нот он переступил в перелив «Танца». Нежная и щемящая мелодия, в которой не было никого кроме них с Шерлоком, расцветала полупрозрачным, едва наметившимся, бутоном. Горькая красота цветка с запахом едва не распавшейся любви. Они то приближались друг к другу, то вновь отдалялись, танцуя этот полный одиночества танец. Чувственные звуки скрипки, вибрато и светлые, но удивительно печальные ноты рояля переливались в огнях софитов. Джон словно просил прощения у Шерлока, который льнул к нему протяжными мазками смычка, убеждая, что все еще будет. Они соединялись и распадались снова в каждом тоне, пока скрипка не застыла в протяжном фальцете искренней любви и сожалении, пока рояль еще уходил в медленных аккордах, обрывающихся диссонансом. И только тонкий скрипичный звук все еще дожидался их. Джон замолчал, убрал руки с клавиш, глядя, как Шерлок поднимается со своего белоснежного стула. Его «Ноябрь», в котором Джон впервые увидел всю глубину и гениальность его души, будто в продолжение «Танца» начинался тонким фальцетом среди едва слышного звука дождя, пока не срывался ветром протяжных штрихов. Джон все еще чувствовал на вкус ледяную корку одиночества этой бесконечно прекрасной мелодии, которую углубляли струнные, прежде чем Джон раскатистыми аккордами превращал ее в сверкающие облака, вознося в небеса этот ветер гения. Шерлок замолкал на несколько десятков секунд, позволяя насладиться этим взглядом с небес на дело его рук, а затем возвращался и обрушивал еще большую мощь одним прикосновением к струнам. Он кружился по залу, прогоняя самые страшные мысли и приковывая к себе внимание зрителей, не оставляя их равнодушными. Мир замирал, но лишь для того, чтобы Джон увел их в красоту образов этого темного предгрозового неба, резко обрывая мелодию, оставляя ей чувство незавершенности, в которой лишь осенние листья рассыпались в последнем движении ветра. Джон не спешил, с улыбкой наблюдая, как любовник купается в аплодисментах, ловя его взгляд и посылая в ответ свой, сверкающий любовью. Наконец, последний звук смолк и в тишине со стороны перкуссии послышалось тиканье часов, в которое Джон вклинился мягкими мажорными, но тревожными аккордами. Композиция «Двое» показывала мягкие стороны Шерлока и диссонировала Джеймсом. Он углублял ее все еще мрачными нотами, одетыми в бесконечные звуки времени, пока вместе со скрипкой не зажигался прекрасными солнечными лучами, заглушая даже тиканье часов. Снова выбор преследовал его, напоминал, как мало времени осталось, сгибаясь под гнетом диссонанса, уводившего фортепиано во тьму. Рояль замирал в ней на миг, но срывался звенящей чистотой, в которой его догоняла тягучая виолончель. И хотя она была обманчиво мягкой, почти вторящей скрипке, инструменты умолкали одновременно, оставляя лишь тикающую перкуссию. Это был переломный момент всего концерта, но увлеченные зрители не замечали его. Именно здесь начиналась настоящая борьба тьмы и света. Джон начинал «Ночной разговор» с одной ноты, вплетая переливы в мерные штрихи виолончели, с которой рояль будто бы спорил. Фортепианные ноты тянулись к небу, но виолончель звала их во мрак. Это был тревожный разговор, в котором ни один из инструментов не мог уступить. Роялю вторили то скрипка, то виолончель, повторяя звуки с секундной задержкой, пока Джон не рассыпался потеплевшей капелью, которую скрипка оплетала лозой понимания. И все возвращалось — снова скрипка и виолончель зеркально отражали фортепианные переливы, которые под самый конец вырывались в блюзовом строе в собственную мелодию, находя в ней поддержку легких движений скрипичного смычка и замолкая совместным мягким аккордом. Джон позволил себе отдышаться в звуках аплодисментов. Помедлить секунду, прежде чем рассказать «Ночь». Это была важная для него мелодия, вся гармония напоминала светящуюся реку огоньков, непрерывно поднимающаяся в ночное небо. В ней сочеталось все восхищение, какое только мог Джон выразить Шерлоку, вся нежность и любовь. И Шерлок вторил ему дерзкими, возбуждающими штрихами смычка. Это была их страсть и их ночь, в которой оба мечтали оказаться вновь. Музыка-откровение, музыка-признание, разделенная на двоих мечта оказаться как можно ближе, но пропитанная не пошлостью, а искренней любовью. Мелодия качалась на волнах и замирала на вскрике, обрываясь лишь для того, чтобы раствориться в переливах перкуссии. Грустная нежность «В огне» перекатывалась по черно-белым клавишам разделенным на двоих ожиданием. Она тосковала по любви, звала ее и мечтала о ней. Но несмотря на всю ощутимую, завораживающую грусть, это мелодия таяла в отблесках мягкого огня и ровно горела в сердце. Здесь почти не слышалась виолончель, позволяя скрипке тосковать в ответ и ждать встречи, растворяясь в последнем фортепианном отзвуке. Джон смотрел на Шерлока, начиная «Волны». Под его пальцами зарождался поток прекрасной нежности. Он смотрел в зеленое море его глаз и разливался в трелях огромной рекой, которая непременно должна встретиться с морским побережьем. Джон чувствовал бриз на своих щеках и соль на языке. Эту мелодию, как и следующую, он играл один, все еще позволяя себе рассказать историю своей жизни и своей любви, в которой больше не было места тьме, в которой уже был сделан выбор. Едва его море растеклось из-под пальцев прощальной волной, он начал «За границами». В этой композиции он и правда выходил за границы самого себя, смирялся с ошибками и потерями прошлого, прорываясь из собственного прошлого в настоящее с правом на будущее. Это была его война с самим собой: запутавшимся, усталым и потерянным. Он находил себя самого в этих твердых аккордах, находил силы излучать свет и делиться им с залом. Мелодия закручивалась спиралью вокруг рояля, чтобы распрямиться под незнающими устали руками пианиста и наполнить других верой в себя. Напомнить им, что сомнения пройдут, что нужно лишь посмотреть в зеркало собственной души. Музыка сверкала искренностью и угасала в ее чистоте, в правильности принятых решений и отзвуках найденных слов. Чарующие «Отблески в воде» начинал не Джон, а скрипка с виолончелью, которые раскачивали лодку его любви, неся ее по волнам жизни с горестной гармонией. И вдруг неожиданно ярко мелодию подхватывала гитара, раскрашивая надеждой. Скрипка нашептывала слова о любви, но виолончель не отступала, следуя за ней до последнего такта и растворяясь в силе ее. Джон выждал лишь секунду, чтобы продолжить тему и рассказать «Любовь — это тайна», которая буквально вырастала из прошлой композиции, но уже не отдавала виолончели первенство. Это были Джон и Шерлок в своем музыкальном воплощении, которые мягко подступали друг к другу и открывались сердцем. В зале не осталось ни одного человека, кто еще бы не застыл в откровенности этой бесконечной любви, проносящейся по залу. Подходил конец концерта, Джон едва дышал от напряжения, но наступала кульминация. Осторожные прикосновения к клавишам под тонкие скрипичные звуки — «Начало». Шерлок не отводил глаз от раскрасневшегося довольного Уотсона, который рассказывал, как его душа впервые полностью и без остатка отдалась Холмсу. Это был их бег по улицам Лондона, светлейший миг разделенного адреналина, миг единения сердец, когда даже пульс их стучал в такт. И хотя грусть еще преследовала их, но уже не могла изменить этой судьбоносной для обоих встречи. Музыка растекалась наступающим вечером, приближалась весной, забиралась под кожу и текла по крови, проникая в самые потаенные уголки души. Скрипка сметала на своем пути все преграды, разгоняя самые страшные сомнения и не позволяла ни на секунду забыть о ней. Это был Шерлок в самом чистом и гениальном его воплощении, словно все это было написано во имя его. И так и было, Джон рассыпался трелями, выстукивая азбукой Морзе несмелые признания в любви, прежде чем мелодия рассыпалась мириадами световых частиц, рассеиваясь по залу. Предпоследняя композиция, получившая название «Опыт», была отражением Джона. Она словно зеркало нависала над ним, пока он осыпал рояль нотами. Светлые капли несмелого счастья, пугающиеся виолончельных росчерков, медленно крепли, пока им на помощь не приходила утешающая скрипка. Она раскачивалась внутри этой музыки, пока не взрывалась высокими яркими нотами, заглушая тяжелую поступь виолончели. Это была не мелодия Джона — это была гармония скрипки, в которой все остальные только поддерживали строй. Как Джон становился опорой, другом и любовником Шерлоку, так и здесь он выстраивал безупречную линию красоты, сдерживающей виолончель, чтобы позволить скрипке парить в сияющем солнечном свете. И они заканчивали мелодию вместе, вторя один другому. Джеймс Мориарти сидел в гостиной в своем доме в Камдене и смотрел трансляцию концерта. Прошло уже больше полутора часов, а он не мог отвести взгляда от счастливого лица Джона, от его улыбки, от его рук, которые мелькали по клавишам в безупречной гармонии этой невыносимо простой красоты, от которой заходилось даже его черное сердце, носившее в себе еще частичку света. Любви к нему. На экране планшета появилось название последней композиции «Путь». Он с первой ноты понял, что это не просто мелодия, — такая в ней была сила любви. Сердце предательски дрогнуло в надежде, что она написана для него, но едва поплыли первые переливы, как Джим ясно увидел, что это другая любовь. В ней скрипка вычеркивала замысловатую линию зова, на который рояль отвечал, почти не замечая горестную, прощающуюся виолончель. Он любил его. Шерлока Холмса. Любил так безудержно, что в этой музыке легко угадывалась его страсть, его жажда, его преступление против собственных слов и клятв, вырванных Джеймсом ночами стонов. Это было предательство, облаченное в тончайшую грань сверкающих полутонов. И когда грянула скрипка, Мориарти не выдержал. Он закричал, сбрасывая все со стола, надеясь заглушить эту музыку чужого вожделения, это истинное доказательство измены, в котором слышался каждый вдох, который Джон подарил другому. Он крушил все на своем пути, и звон разбитого стекла лишь дополнял эту бесстыдную красоту, которая больше ему не принадлежала. Джим обернулся и увидел его. «Стейнвей». Музыка догорала крещендо, но даже звук опускающегося на клавиши стула, даже собственный горестный вопль и разлетающиеся по светлой гостиной щепки не могли заглушить это убийственное великолепие чужой любви. Джеймс без сил опустился на пол, закрывая голову руками. Он терял его в этом скрипичном звоне, разрывающем душу, в последних, уносящихся вдаль фортепианных отголосках, таявших словно утренняя дымка, пока зал не взорвался аплодисментами, оглушая его совершенным преступлением. Свершилось. — Это судьба, Джон, — прошептал Джеймс. Весь зал стоял, когда музыканты вышли на поклон. Если это не был успех, то Джон не знал, что такое успех. Он стоял рядом с Шерлоком, обнимая того за талию, и улыбался так, словно солнце не зашло за горизонт, словно он сам им был. По его крови еще гуляли отголоски «Пути», их пути с Шерлоком, на который они уже встали и с которого не сойдут до конца дней своих. Это было великолепнейшее в мире признание в любви. Это была самая трогательная история, рассказанная миру. И Шерлок улыбался ему в ответном «я люблю тебя». За кулисами стоял такой шум, что Уотсон на секунду замер, вылетая в коридор. Даже журналисты не смогли устоять перед ним — отовсюду слышались хлопки и крики «браво». Его провожали глазами, полными надежды, улыбками и ободряющими похлопываниями по плечу. Крис уже ждал его у пресс-волла, где он проведет следующие пару часов, общаясь с журналистами, поклонниками и другими заинтересованными лицами. Он почувствовал, как в толпе Шерлок коротко сжал его ладонь, и поблагодарил небо, что у него есть кто-то, кто может поддержать его одним лишь прикосновением. — Спасибо, спасибо, — рассмеялся Джон через минуту после оглушительных аплодисментов, стоя рядом с Крисом. — Спасибо всем вам, что вы пришли сегодня на наше выступление. Мне хочется выразить благодарность Крису Коттону, который сделал практически невозможное и нашел нам место в жестком графике этого потрясающего зала. Спасибо нашему прекрасному агенту Крису Митчеллу, который трудился не покладая рук, чтобы организовать концерт, и, разумеется, моему потрясающему коллективу, без которого у меня просто ничего бы не получилось. Отдельно мне хотелось бы поблагодарить мистера Шерлока Холмса, который не только стал удивительной частью оркестра, но также выступил композитором и моим соавтором. — Мистер Уотсон, — молодая темноволосая журналистка в сверкающем крупными пайетками джемпере с диктофоном в руке первой набралась смелости задать вопрос, — слушая ваш концерт, я увидела четкую историю любви. Скажите, это лишь мое воображение, или вы действительно построили концерт таким образом, чтобы рассказать нам практически музыкальный роман? — Вы абсолютно правы, — Джон кивнул. — Этот концерт действительно рассказывает историю любви, которая начинается с темных событий, но затем приходит к свету, оставляя позади все ненужное. И название полностью соответствует истории. Вопросы посыпались на него, как из рога изобилия. Сначала отвечал только Джон, затем к нему присоединились Крис и Шерлок, затем к пресс-воллу высыпали остальные музыканты, которые уже успели немного перевести дух и отдохнуть. В какой-то момент Джон получил от Кристофера кивок и стал медленно пробираться обратно к коридору, чтобы найти гримерку, взять вещи — свои и Шерлока, и попытаться тихонько смыться, чтобы насладиться произведенным триумфом в обществе друг друга. Ему почти удалось выбраться, пока на его пути не встал высокий мужчина. — Простите, — сказал Джон, поднимая голову и натыкаясь на улыбающееся лицо Уильяма Фитца. — Добрый вечер, Джон, — спокойно отозвался тот. — Я получил твое приглашение, было очень приятно, что ты не забыл свое обещание. — Уильям, — Джон слегка удивился: обычно приглашения не позволяли пройти за кулисы. — Не за что, я очень рад, что ты был здесь в этот вечер. А как ты… — Не удивляйся, я знаком с мистером Коттоном, — Фитц наклонился к Джону и прошептал ему на ухо: — Он мой бывший пациент, только это секрет, — он подмигнул ему. — Когда-то именно твоя музыка помогла нам найти точки взаимодействия, после чего лечение, наконец-то, подействовало. Кстати, я... — Уильям на пару секунд замолчал, вспоминая, как позвонил другу, чтобы тот обратил внимание на проблемы оркестра, — я просто хотел сказать, что ты был великолепен. Спасибо. — Боже, — Джон смутился, — мне правда очень приятно.  — Кстати, я все еще буду счастлив поужинать с тобой. — Да, думаю, нам стоит собраться всем оркестром, отблагодарить тебя за помощь тогда, в больнице. — Жаль, — Уильям наигранно вздохнул. — Передавай мои наилучшие пожелания своей любви, — шепнул он напоследок, мельком взглянув на Шерлока, и отошел. Джон проводил его взглядом, а затем снова отправился по направлению к гримерке. Он находился в приятном шоке от всего произошедшего сегодня и сам не заметил, как уже у двери его нагнал Шерлок. — Снова этот подозрительный доктор? — шепнул Холмс, прижимая Джона к двери уже внутри комнаты. — Ты ревнуешь? — удивленно рассмеялся Джон. — После этого концерта? — Я всегда буду ревновать тебя, Джон, — Шерлок наплевал на грим и с чувством поцеловал Уотсона, заставляя того задохнуться от накатывающей горячей волны возбуждения, — но это не значит, что я буду вмешиваться в твою жизнь. — Уильям пришел поблагодарить за приглашение, — ответил Уотсон. — И все? — спросил Шерлок. — Да, — Джон вгляделся в глубину зеленого взгляда, в котором рассеялась последняя ревностная дымка. — Сбежим отсюда? — проговорил Шерлок, встряхивая локонами, а затем снова поцеловал Джона, сметая любые ненужные мысли. Уильям Фитц смотрел на Джона тем самым восхищенно-понимающим взглядом, каким он сам смотрел на любовника в самом начале их знакомства. Он видел в Джоне красоту его души, которой Шерлок по-детски не желал делиться и сдерживался только из страха обидеть и ограничить, из нежелания превратиться в кого-то вроде Мориарти. — Если получится, — рассмеялся Уотсон. — Вытребовал у брата машину, — махнул рукой Холмс, бросаясь собирать вещи. — Несмотря на все ваше противостояние? — Джон с притворным ужасом взмахнул руками. — Иногда приходится идти на сделку с дьяволом, — довольно отозвался Шерлок. Им удалось проскочить сквозь толпу журналистов, у которых, кажется, не кончался запас вопросов, затем мимо поклонников, раздав несколько автографов и сделав пару фото, а затем отдав им на растерзание Дэнни, Мэтта и Бена. В машину они садились как никогда в жизни быстро, словно опасались погони, и до самой Бейкер-стрит не размыкали рук. Джон чувствовал себя буквально окрыленным, когда они со смехом взлетели по лестнице на второй этаж и ввалились в гостиную. Внутри царил полумрак. Шерлок лишь на минуту отпустил его руку, чтобы убрать свою драгоценную скрипку, а потом накинулся на него с поцелуями, забыв снять даже пальто. Джон с жаром отвечал ему, обхватывая так крепко, словно они стояли на краю обрыва, и он боялся сорваться вниз. Уотсон первым потянулся к пальто, снимая его с плеч Шерлока, чувствуя, как тот вытягивает руки и позволяет ему упасть на пол. Затем Джон потянулся к своей куртке, которую надел прямо поверх костюма Патрика, и нетерпеливо снял ее. — Стоит пожалеть эти прекрасные костюмы, — пробормотал Шерлок в губы Джону. — Патрик нам не простит, если мы их испортим, — со смехом кивнул тот. Шерлок медленно отошел на один шаг и потянулся руками к пиджаку Джона. Это не было бы похоже на страсть, если бы глаза Шерлока не пылали первозданным огнем. Он раздевал его так бережно, будто Джон был величайшим сокровищем в мире. За пиджаком последовали жилетка и рубашка. Джон был не в силах двинуться с места, завороженно наблюдая, как Шерлок становится на колени, проводя по его бокам и животу, спускаясь к ремню, расстегивая его и позволяя брюкам буквально спасть с его ног. Он также осторожно освободил его от ботинок, прежде чем поднялся. Теперь Джон собирался раздеть его, но и сам не заметил, как был утянут в новый поцелуй, который разорвался лишь тогда, когда любовник остался в одних брюках. Уотсон усмехнулся, дернул ремень, позволяя ему расстегнуться, и стянул эту возмутительно узкую, полную соблазнительности деталь одежды. Шерлок переступил через них и утянул Джона в спальню. Первый порыв схлынул, и больше они не спешили, позволяя себе купаться в собственных прикосновениях. Шерлок оглаживал руки Джона, поднимая к себе сначала одну, затем вторую, зацеловывая пальцы, ладони, запястья. Уотсон таял от нежности, ловил губами руки Шерлока, пока не выдержал и не придвинулся к нему, моля о поцелуе. Холмс ответил, глубоко и жарко, заставляя ноги Джона дрожать от возбуждения, проходясь длинными пальцами по самым чувствительным местам: от шеи до позвонков и уже набухшего члена. Они, не разжимая объятий, переступили ближе к кровати. Шерлок медленно сел так, чтобы, повернувшись и утянув за собой любовника, лечь и оказаться друг напротив друга. В их любви не было места тишине, они оба слышали музыку в отражении душ друг друга. Они слышали, как по крови отзвуками проносится «Путь», пока еще в самом начале, в звонких блестящих фортепианных напевах, но скрипка уже перекатывала свои трели. — Я люблю тебя, — прошептал Шерлок. И в этот момент скрипка сорвалась в требовательное звучание вместе с последним самообладанием Холмса. Он целовал его до исступления, его ладони не знали пощады в своей жестокой ласке. Шерлок навис над Джоном, держась на одной руке, второй он медленно провел по его члену от головки до самого основания, вдыхая сдавленные стоны любовника, глядя в его удивительные глаза. — Больше, пожалуйста, — Джон потянулся за новым поцелуем, совершенно сминая любые попытки Шерлока растянуть эту взаимную пытку. Холмс дотянулся до тумбочки, вытащил смазку и шуршащую упаковку презервативов, затем выпрямился, стоя на коленях на постели, и стянул с Джона белье. Уотсон облизал губы, подался вперед и вновь, в тысячный раз, удивил Шерлока Холмса, которого уже ничего не удивляло в мире. Джон нашарил смазку, затем обхватил Шерлока и снова лег, переворачиваясь так, чтобы оказаться сверху. Он избавил любовника от белья и под подернутым страстью взглядом опустился к его члену. Начиная с мягких поцелуев на внутренней стороне бедра, он поднимался все выше, пока не достиг яичек, вобрал одно из них в рот и почувствовал, как Шерлок выгнулся в пояснице и застонал. Джон открыл крышку флакона со смазкой, вбирая в рот второе яичко, и медленно начал растягивать самого себя. Шерлок цеплялся пальцами за плечи Уотсона, он боялся открыть глаза, опасаясь, что не выдержит открывшегося ему зрелища. В его голове стучала кровь в такт движениям языка Джона и в такт их музыке, которая рождалась каждый раз, когда они снимали оковы со страсти, заточенной в собственных сердцах. Он почувствовал, как Джон убрал руку с его члена и обхватил его бедро. Он ждал, когда тот начнет растягивать его — он был не против, но Уотсон не спешил: обжигая дыханием, он чуть приподнялся, а затем провел языком по головке его члена и резко вобрал его в себя до середины. Музыка закружилась в водовороте стонов, Шерлок чувствовал, как с его губ срываются слова, но не слышал их: они терялись в бесконечном скрипичном фальцете, в довольном рокоте рояля. Холмс пытался не сорваться с криком, удержаться на волне этого наслаждения. Когда Джон все же опустился на весь его член, впуская головку в горло, Шерлок не выдержал и открыл глаза, наблюдая из-под опущенных ресниц, как любовник поднимается и опускается вновь, не замечая собственных стонов и того, как двигаются в такт этому совершенно бесстыдному действу его бедра. Уотсон не собирался так легко доводить Шерлока до оргазма. Едва его член напрягся, он тут же отпустил его, приподнимаясь, видя, как любовник глубоко дышит, успокаиваясь. Джон поднялся еще выше, оставляя влажные поцелуи на груди и шее, пока Шерлок не поймал его губы своими, разделяя с ним терпкий поцелуй. Мгновение превратилось в вечность, вселенная взорвалась и застыла в несовершенстве звуков и совершенстве музыки, пока двое пытались спастись от жара любви в объятиях друг друга. Не разрывая поцелуя, Джон отвел руку за спину и снова прикоснулся к члену Шерлока. Пройдясь ладонью по нему, он приставил его ко входу и начал медленно насаживаться. Холмс распахнул глаза, сталкиваясь своим зеленым морем с небесно-голубыми глазами Уотсона. Он видел в них лишь любовь: не было ни страха, ни боли, ни сожалений. Джон откинул голову назад с протяжным стоном и опустился до конца. Шерлок приподнялся, подхватил Джона под ягодицы и сел, облокачиваясь на спинку кровати так, чтобы их лица оказались почти на одном уровне. Уотсон раскачивался в одном ритме с собственным сердцем, его приоткрытые губы влажно сверкали в полумраке, а Шерлок припал к его шее, оставляя на ней лишь мягкие поцелуи, как протяжные легато, заставляя Джона мелко подрагивать от чувственности и изящества этого грациозного вожделения. Все сплелось воедино: движения, ток крови, стоны и бессвязные слова, порождая симфонию огня, в котором они купались, не слыша ничего кроме выпущенной во вселенную искренней любви. Джон первым вздрогнул и бурно излился на живот Шерлока, который, не выпуская из руки член любовника, продолжил толкаться в истомленное оргазмом тело Уотсона, чтобы меньше чем через минуту последовать за ним, рассыпаясь в разрушительном удовольствии. Несколько длинных тактов в тишине, и Шерлок снова потянулся за поцелуем. Ему было мало Джона, он хотел получить его всего без остатка, без условностей, со всей присущей ему категоричностью. Уотсон лишь тихо рассмеялся, добавляя в их пламенную страсть солнце, освещая эту ночь, первую из многих без преград и тайн. Шерлок снова спустился ниже на кровати. Джон сидел на его бедрах, чувствуя, как их члены соприкасаются, снова поддаваясь возбуждению. Холмс нащупал смазку на кровати и протянул ее Уотсону, отрываясь на мгновение от его удивительных губ, чтобы прошептать: — Хочу тебя всего. Джон вгляделся в его глаза, ощущая, как внутри поднимается новая теплая волна чувственности. Он лишь секунду помедлил, а затем устроился между коленями Шерлока, чтобы теперь подготовить его. И это был миг откровений, потому что отныне они полностью принадлежали друг другу, открывшись так, как никогда ранее не открывались. Уотсон был не просто нежен — он все делал с трепетом, словно получил в свои руки бесценное произведение искусства. Шерлок сначала лишь громко дышал, а затем, когда Джон чуть дальше протолкнул палец и прошелся по простате, обхватил любовника за шею и громко застонал, разметавшись по подушке. Рассыпавшийся нотами мир собирался заново, переворачивая Вселенную с лица наизнанку, заставляя мелодию пойти в обратную сторону, в которой каждый звук снова оказывался математически правильно встроенным в реальность, словно в ней не существовало диссонанса и фальши. Шерлок уже сам насаживался на пальцы Джона, бессвязно умоляя о большем, протягивая к нему руки, пока Уотсон не сжалился над ним. Джон подтянул к себе подушку и подложил Шерлоку под поясницу. Он несколько раз провел рукой по своему члену, чувствуя, как тот крепнет от одного только вида этих доверчиво разведенных длинных белоснежных ног и лихорадочного румянца на щеках. Он приставил головку к растянутому входу и мягко надавил, чутко прислушиваясь к каждому стону и вдоху Шерлока. Войдя до середины, он остановился, наклонился над Холмсом, зацеловывая все неприятные ощущения, но тот только жарче прижимался, требовательно качая бедрами. Джон толкнулся, чувствуя, как мир смазывается от полноты ощущений, от тесной горячей плоти, обхватывающей его член. Шерлок выгнулся, теснее прижимаясь, цепляясь за плечи Уотсона и обхватывая его ногами. Его влажные кудри прилипли к лицу, глаза блестели, а с губ слетали все более громкие стоны каждый раз, когда Джон проходился по простате, сжимая в руке головку члена Шерлока. Это была сладкая пытка для них обоих. Джон, который нарочно двигался медленно, заставляя Шерлока желать увеличить темп с адажио до престо. Холмс только настойчивее сжимал его бедрами и вздрагивал, когда руки Уотсона творили нечто невообразимое с его членом, от чего удовольствие накатывало, но разрядка не приходила. Наконец, Джон, не в силах сам больше выносить это сладостное безумие, ускорился. Это был миг крещендо, их наивысшего удовольствия. Уотсон с громким стоном кончил первым, проводя рукой по члену Шерлока и в последний раз проходя по простате, он почувствовал, как Шерлок сжался и со вскриком излился, впиваясь в его плечи до боли от накатившего на него сладострастного блаженства.

***

Джон стоял возле бордовой двери, не в силах войти в дом. Дверь была приоткрыта и ему осталось только толкнуть ее и зайти, но он никак не мог найти в себе храбрости, хотя и решил, что это действительно необходимо. На улице расцветало ранее теплое весеннее утро, еще не было даже шести утра. Уотсон не спал этой ночью. Едва Шерлок уснул после долгих признаний в любви, Джон смотрел на его лицо и подрагивающие ресницы и понял, что он не может потерять его. Слова, брошенные ему вслед Джеймсом, холодили душу первобытным липким страхом, совсем забытым в тишине и спокойствии мирной жизни. Джон обещал себе не возвращаться в этот дом, в котором теперь ощущал себя узником в тюрьме, но, перед ужасом потерять самого дорогого ему человека, не устоял в последней попытке достучаться до разума Джима. Уотсон последний раз сжал кулаки и медленно открыл дверь, которая едва слышно скрипнула. В коридоре было сумрачно, туда еле попадал свет из окон столовой, но самое большое пятно на полу он заметил у раскрытой настежь двери в гостиную. Он сделал самый тяжелый шаг в своей жизни, чувствуя, как его ноги утопают в ковре словно в иле на дне маленького озерца. Джон приблизился ко входу в комнату и замер, оглядывая разрушенный когда-то счастливый уголок. На полу валялись сломанные вещи, маленькие безделушки, которые Джеймс привозил из разных стран, разбитые вазы и посуда. Мебель, сдвинутая со своих мест, казалось случайно брошенной. Его внимание привлек рояль, возле которого, опустив голову, прямо на полу сидел Джим. «Стейнвей» зиял черными ранами на месте сломанных и вырванных клавиш, крышка была расколота, а на черной лаковой поверхности мелькали трещины и сколы. — Ты вернулся? — Джеймс поднял голову и посмотрел на него больным взглядом, в котором темная ревность смешалась с запоздалым чувством вины. — Нет, — Джон покачал головой и присел на корточки перед Джимом. — Я пришел поговорить. — Останься, — прошептал Мориарти с той же обреченностью в голосе, как и полтора года назад, когда Джон пришел, чтобы проститься, но не смог уйти. — Я пришел, чтобы сказать тебе, что все очень плохо, Джеймс, — тот только усмехнулся. — Ты еще не знаешь об этом, но полиция тебя уже обложила. Еще немного и тебя арестуют. Ты еще можешь поступить правильно, можешь сдаться, чтобы сократить себе срок! — Ты не понимаешь, о чем говоришь, — Джим рассмеялся, он не делал попыток встать или дотянуться до Джона, который был сейчас так близко и так далеко. — Это не будет легко, но, если ты попросишь, я тебе помогу. В память о нас… о том, что было. Мориарти запрокинул голову, заливаясь страшным, сумасшедшим смехом, отчего у Джона внутри сердце зашлось от жалости и ужаса одновременно. — Я ведь уже попрощался с тобой, знаешь? Подумал, что больше незачем жить… Что ты будешь там, где он… — Что? — Джон выпрямился, в его глазах плескалась паника. — О чем ты? Где… что? — Это судьба, Джон. Это судьба! Джон бросился обратно к двери. — Ты не успеешь! Джеймс заливался каркающим злым смехом, пока Джон выбегал из дома. Он бежал так быстро, как только мог, надеясь, что это просто больное воображение Джима, и с Шерлоком ничего не случится! Не могло случиться, ведь ради этого он и заставил себя вернуться. Он бежал со всех ног, пока не поймал кеб и, обещая заоблачную сумму таксисту, мечтал только о том, чтобы все спали этим воскресным утром, чтобы дороги были пусты. Он звонил Шерлоку, но телефон оставался глух. Ему почти повезло. Оставалось несколько сотен метров, когда с трудом сохраняющий рассудок от напряжения и страха Джон готов был начать молиться, они остановились на Мерилебон-роуд, где улицу не вовремя перекрыла фура. Уотсон бросил кэбмену деньги и вылетел из машины. В его голове уже стучало набатом «Койот! Койот, как слышите! Нам нужен врач!», ставшее вестником дурных предзнаменований. Он почти успел, почти добежал, когда его мобильный зазвонил скрипичной чаконой Баха, которую Джон поставил на Шерлока. Он услышал лишь первые три слитые траурные ноты, и грянул взрыв.