«Задерживаюсь, очень много работы. Надеюсь, что ты поужинал без меня. Не жди, буду поздно. Сладких снов, Джонни».
Мужчина задумчиво крутился на банкетке и потирал телефоном подбородок. С одной стороны, он был рад: что греха таить, он любил работать в одиночестве, тут уж ничего не попишешь, ему было сложно поймать одну волну с другими людьми, когда он творил. Иногда ему казалось, что он слышит все их мысли, ловит их через радиоволны, распространяемые собственной музыкой. Но с другой стороны, Джеймс опять пропадал, и это огорчало. Ничего не изменилось, все стало только запутаннее и темнее. Они заходили в опасный лес из недомолвок и лжи, все более отдаляясь друг от друга, рискуя однажды потеряться из виду. Телефон вновь ожил, сверкнул фонариком и возвестил о еще одном сообщении.«Спасибо за сегодня, Джон. Не смог не поблагодарить еще раз. Надеюсь, что у тебя все в порядке. ШХ»
Джон усмехнулся.«Ты переживаешь, не передумал ли я насчет твоего хобби? Не сбежал ли я от тебя на другой конец света? Или не похитили ли меня те горе-стрелки? ДВ» «В какой-то мере я переживаю из-за всех этих пунктов. ШХ» «Не передумал. Не сбежал. Не похитили. Сижу за роялем, написал новую музыку, завтра буду над вами издеваться до тех пор, пока не сыграете. ДВ P.S: Объясни мне, зачем ты все время ставишь инициалы, и почему я тебе в этом подыгрываю?» «Это очень заразная привычка, Джон» «Я заметил. Все, нарушитель моего спокойствия, я иду спать и тебе того же советую. Завтра спуску не жди, у меня на тебя грандиозные планы» «Звучит угрожающе :)» «Еще бы. Спокойной ночи. ДВ» «Хороших снов. ШХ»
Снов? Мог ли Шерлок с его удивительными способностями заметить, что у Джона проблемы со сном? Так, ладно, хорошо, допустим, заметить это могли все, даже полные идиоты, к которым Джон и раньше себя относил, а уж после встречи с Холмсом и подавно. Но как он понял, что проблема — во снах? С другой стороны, вариантов не так уж и много. С чего бы еще людям не спать по ночам? «Господи, Шерлок, что творится в твоей голове?» — подумал Джон и получил ответный вопрос: «А в твоей?». Чертов внутренний предатель был как никогда прав. «Я думаю, что Джеймс отдалился от меня, а сам не вспоминал о нем до тех пор, пока не получил сообщение. О Шерлоке же, которого я знаю не более трех недель, я думаю весь вечер. Нет ли противоречий в собственных мыслях, Джон?» — Уотсон устало выгнулся, растирая поясницу. — «Вот и мне интересно», хмыкнул предатель и затих. Джон неслышно выругался. Пока он поднимался по лестнице в светлую спальню, излучая сомнения и желание выспаться, в квартире Шерлока вновь проходил мозговой штурм, ставший почти привычным каждые три-четыре дня. Майкрофт излучал презрение всем своим видом, а Грегори уткнулся в кружку с кофе и, кажется, потихоньку клевал носом. — Ты не можешь только по одному случаю, в котором тебе помог Джон Уотсон, считать его невиновным, Шерлок, — с натянутой улыбкой сказал Холмс-старший. — Тебе бы следовало помнить уроки, которые ты уже несколько недель старательно забываешь. Он мог сделать это по приказу, чтобы сблизиться с тобой, как ты, например, а мог и потому, что хотел подставить. — Боюсь, Майкрофт, что тогда он ведет себя крайне нелогично. — О, да, и в этом тоже есть своя логика. — Почему ты просто не можешь мне поверить? — Потому что я не могу представить суду твои домыслы. Если ты действительно считаешь, что Джон не виновен в том, в чем мы его подозреваем, то тебе следует еще активнее заняться этим делом, чтобы доказать это. — Спасибо, что каждый раз напоминаешь об этом и не давишь на меня. — Не за что, братец. Шерлок закатил глаза и отвернулся к окну, где в свете фонарей моросил мелкий противный дождь. — Мы больше не можем игнорировать причастность Мориарти к делу об убийстве, его придется вызвать на допрос, — Майкрофт посмотрел на почти задремавшего Лестрейда. — Пожалуй, я отвезу инспектора домой и проинструктирую его по дороге. — Не увлекайся. — Это не смешная шутка, Шерлок, — старший брат выразительно посмотрел на младшего, прежде чем с изяществом подняться. — Инспектор Лестрейд, нам пора. — Что? — Грег распахнул глаза. — Да, да хорошо. — Я вас подвезу. — О, спасибо. — Ну что вы, не стоит благодарностей, ведь это по моей милости вы носитесь с моим ужасным братом. Грегори махнул рукой Шерлоку с видом обреченного человека и вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь. Тишина разрослась по гостиной так быстро, будто только и ждала той минуты, когда сможет стать полноправной ее хозяйкой. Мысли кружились вокруг мужчины, замершего в кресле с эффектно сложенными в молитвенном жесте ладонями, подобно танцу мотыльков вокруг огня его разума. Он перебирал вновь и вновь все, что имел, и никак не мог найти ответы на свои вопросы. «Он плохо спит. Что это? Старые кошмары, богатая сексуальная жизнь или работа? Синяки под глазами, усталая походка, испортившееся настроение — все это говорит более о снах, нежели о чем-то другом. Так, посмотрим: он не срывался на оркестре… только на мне. Да, он отчитал меня, когда решил, что я чересчур увлекся игрой. Стоп, это было после того поцелуя на крыше. Нет, отбрасываем всю эту теорию. Он бы срывался на мне гораздо чаще, если бы причиной его кошмаров или увеличившейся работы был я: раз он сорвался один раз, то мог бы делать это чаще. Джон вообще довольно вспыльчив, хотя и весьма добродушен. Синяки, ссадины и следы от веревок (возможно, наручников) — на первый взгляд можно предположить, что его пытали. А это напрямую может быть связано с деятельностью Мориарти, это же объясняет и то, что он скрывал эти следы, ведь это тайная жизнь, о которой никому не известно. Но реакция его тела и мимика выдавали страх. Даже самые лучшие актеры не могли бы настолько обмануть свои мышцы. Было еще что-то… что же это?» — Шерлок встряхнул головой и сильнее зажмурился, проникая в каждую секунду своих собственных воспоминаний так далеко, как только мог, выискивая, что же еще его привлекло тогда, в примерочной Патрика Хельмана. «Вот оно: эта попытка прикрыться, попытка заслониться от взгляда — стыд. Вряд ли бы солдат испытывал стыд, став наемником и убивая людей, даже за то, что попал в плен. Нет, здесь что-то другое. Все-таки домашнее насилие. Но почему Джон его терпит? Черт, все не сходится». Холмс вынырнул из собственного разума и растерянно откинул голову на спинку кресла. Черт бы побрал Джона Уотсона вместе со всеми его загадками, он не дает ему сосредоточиться! «Оставим домыслы, возьмем только неоспоримые факты: Джон Уотсон не высыпается, у него есть оружие, есть телесные повреждения, застой в работе, несмотря на то, что тот, кажется, закончился или хотя бы сдвинулся с мертвой точки, он живет вместе с самым опасным человеком Британии, и я определенно ему симпатизирую. Не хочется признавать это перед самим собой, но в словах Майкрофта есть доля истины». Шерлок открыл глаза, резко вскочил и порывисто схватил в руки инструмент, начиная наигрывать что-то тревожное и волнующее, что-то, что не могло уместиться в его груди. Он писал всегда, с тех самых пор, как взял в руки скрипку и научился ее держать, он сочинял музыку, не прекращая даже в самые тяжелые для себя времена. В ней он находил опору и источник жизненных сил, она была его другом и утешением, но никогда еще не играл он так отчаянно. «Нет, я не могу смириться с этим: как и раньше, я твердо знаю, что если Джон Уотсон — преступник, то тогда в мире не осталось ни капли чистоты и благородства». Холмс нежно укутал мягким бархатным покрывалом скрипку и заточил, как принцессу в башню, в темный футляр. Что же, если он не может думать о Джоне (на этой мысли Холмс досадливо поморщился), то он хотя бы может поразмыслить над дальнейшими действиями. «Мориарти узнает о краже документов неминуемо, скорее всего, уже завтра, если не узнал сейчас, но завтра же его вызовут на допрос по делу Тима Стейна. Поняв, что полиция взяла его в кольцо, он затаится, но не полностью. О, нет, только не тогда, когда документы, разоблачающие хотя бы часть его махинаций, могут находиться в руках правительства. Уверен, что он выйдет на меня, ведь он прекрасно знает, кто стоит за этим. Подсылать ко мне своих наемников ему сейчас совершенно невыгодно, а значит, мне стоит ожидать его личного визита. Это будет хорошо. Слишком хорошо. Джеймс умен, он выпутывался из самых скользких ситуаций, он как змея выворачивается каждый раз; значит, у него припасено для меня много интересного, и в покое он меня не оставит. Лучше всего было бы попасть в его дом, желательно — не один раз. Мне стоит поговорить с Джоном, возможно, пригласить на ужин с братом, чтобы Майкрофт мог поговорить с ним сам, а я мог получить ответное приглашение. Идея так себе, но других у меня пока нет. Все сводится к Джону Уотсону, только через него мы можем вычислить мерзавца». Шерлок поднялся из кресла, задумчиво потер переносицу и повернулся в сторону спальни, как вдруг его осенила гениальная мысль, которая почему-то не забрела в его голову раньше. «Но ведь Мориарти узнает, кто помог мне, верно? Он узнает, что это был Джон. Что он тогда с ним сделает? Господи, я сам не понял, как сделал его главным козырем своей игры…» Разочарование от собственных поступков — самая горькая в мире вещь. Нет ничего удивительного в том, что сон к Шерлоку пришел нескоро: он прокручивал и прокручивал в голове, как привязчивую песню, все, что имел на руках: факты, домыслы, варианты развития событий, вероятности и возможную опасность. Выводы были туманны и расплывчаты, как пятна фонарных огней за окном, запутавшиеся в дожде. Забывшись, наконец, сном, Шерлок успел подумать, что бессонница передается поцелуями. Лондон — город, который встречает рассветы, провожая домой тех, кому бежать на учебу через пару часов. Стаканчики кофе, свежие газеты и обязательная булочка или пончик. И сигарета. Лондон — это город, в котором нельзя курить, но все всё равно курят. Велосипедисты, кэбмены, служащие, спешащие на рабочие места, молочники, ранние туристы, заспанные гиды, студенты — все они словно часть этих улиц, словно без них они замолчат и заснут навсегда, как мифический Камелот или Пирадор. Поэтому Лондон — это город, который не спит и встречает рассветы, заменяя солнечными лучами фонари. Джон размышлял об этом, пока покупал кофе в ближайшем «Старбакс», где старый знакомый за стойкой неизменно объявлял «кофе для маэстро» под несмелые и застенчивые утренние улыбки. А еще он думал о том, какой же это бред, усмехаясь в шарф. Джеймс не вернулся домой. Утро встретило Джона ночным смс с лаконичными извинениями и новым разочарованием, которое теперь меланхолично выглядывало из глубины синих глаз и облекало все увиденное в циничный мирок обиды. Сердце же привычно ворчало на разум и напевало новую композицию. Уотсон брел к газетному киоску под немилосердной лондонской погодой и думал о том, что сегодня ночью он не видел кошмаров. Скрывалась ли причина в отсутствии Джима в супружеской постели или в приключении накануне, которое до сих пор еще нет-нет да взрывало кровь отголосками адреналина — он не знал, но даже выспавшись, от своих тревог он так и не избавился. «Ничего не напоминает?» — мерзко хихикнул внутренний предатель и свернулся комочком от пронизывающего до самой души ледяного ветра. — «Дать бы тебе подзатыльник да отправить в ссылку», — подумал Джон, подходя к лотку с газетами. — «К черту и тебя, и эти мысли». — О, привет, Джон, — продавец пожал руку Уотсону и, отставив свой стаканчик с горячим напитком, потянулся за «Дейли Мейл». — Слыхал, что творится? Вчера перестрелка была у парка на Клиссолд-роуд! Что же это делается! Куда опять только смотрит полиция, — мужчина разочарованно цокнул языком и махнул рукой в перчатке с обрезанными пальцами, вновь подхватывая горячий кофе и отогревая вмиг замерзающие руки. — Погода сегодня мерзкая, — Джон нервно улыбнулся, — будь осторожнее. — Как всегда, маэстро, — улыбнулся газетчик и поздоровался с новым подошедшим покупателем. «Ну и дела», — думал Уотсон, — «как бы мне еще не попасть на страницы «The Sun» и по этому поводу тоже», — он развернул издание на третьей полосе и принялся читать.«Дерзкая стрельба у парка на Клиссолд-роуд, или куда смотрит полиция, пока мы возвращаемся в эпоху гангстеров? Вчера около трех часов дня у одного из самых посещаемых парков Лондона произошла ужасающая история, которая заставила всех неравнодушных сограждан нашего общества задуматься: куда же катится наш город! Стрельба на улице — само по себе резонансное преступление, подвергающее опасности огромное число людей, но когда происходит еще и рядом с оживленным местом отдыха, где, между прочим, отдыхают школьники и молодые студенты, да и дети младших возрастов приходят с нянями и родителями, то уж равнодушным остаться не может никто. По словам очевидцев, все произошло примерно минут за десять: сначала двое неизвестных людей (снять которых удалось на камеры наблюдения лишь со спины, по утверждению полиции — прим. авт.) напали на мужчину (его имя не разглашается в интересах следствия — прим. авт.). Точнее, один из них, высокий и темноволосый, толкнул пострадавшего плечом, отчего из его рук выпал портфель, а его невысокий (по словам тех же очевидцев — прим. авт.) сообщник подхватил его и быстро скрылся в направлении Кэрисфолд-роуд. Полиция не смогла дать нам ни точных описаний преступников, ни информации о том, что же находилось в портфеле, ни имени пострадавшего, который, по их же словам, отказался от возбуждения уголовного дела, но самое возмущающее в этой истории произошло позже. Едва преступники скрылись из виду, как к пострадавшему подбежали несколько высоких мужчин в темных костюмах и бросились вслед за исчезнувшими грабителями, а спустя еще несколько минут из расположенного недалеко переулка, в котором пересекаются Кэрисфолд-роуд и Клиссолд-роуд, раздались громкие хлопки. Появившаяся через несколько минут полицейская машина никого не задержала, но вызвала подкрепление. Как нам сообщил представитель Скотланд-Ярда инспектор Лестрейд (ранее уже неоднократно замеченный в бездействии — прим. авт.) — это была полицейская операция и прошла она удачно. Ну что же, если, по мнению инспектора, «удачной» может называться та операция, которая подвергла опасности стольких людей средь бела дня в тихом районе города, то пожелаем немного совести его начальству, которое до сих пор не почистило ряды доблестной полиции от таких бесполезных и морально безнравственных кадров. Всегда на страже правопорядка и справедливости, Дейна Метфорт».
Статья пестрила фотографиями парка, знакомого теперь Джону переулка и одним, самым крупным, фото убегающего мужчины в длинном развевающемся пальто. Он усмехнулся: «Что, акулы, остались с носом?». Настроение, которому бы следовало уже задуматься над своим поведением, неожиданно поднялось на отметку выше. Метро встретило мужчину теплым воздухом и толпой человеческого водоворота, подхватившего его, заставляя стать частичкой этого утреннего марафона отдавленных ног и испачканных чьими-то сэндвичами курток. Сумка с нотами, которые он собирал по всей гостиной впопыхах, оттягивала плечо, и казалось, что на ней кто-то повис, что, в общем-то, было не исключено. С трудом выбравшись из вагона на своей станции, Джон покинул подземку и не спеша направился к студии. И чем скорее она приближалась, тем ровнее дышалось и спокойнее становились мысли. Все ненужное и чуждое музыке оставалось где-то позади, словно с каждым шагом падал с плеч Уотсона один камень за другим, пока не остался только он, один на один с мелодией в своем сердце. Зал встретил Джона гулом и звуками инструментов, многоголосой гармонией несовершенства, разыгрывающейся в преддверии новых чудес. Он поздоровался со всеми, кивнул Шерлоку, внутренне несмело улыбаясь его виду, махнул Мэтту и Денни, и, сбрасывая куртку, объявил: — Всем доброго утра! Рад, что все на месте, и что никто не вознамерился пропустить репетицию — просто не представляете, как меня это радует, — Уотсон сделал паузу, выразительно посмотрел на Денни, подмигнул Мэтту и состроил суровое выражение лица Шерлоку. — Ну, а раз самые главные хулиганы на месте, — на этих словах Мэтт «чихнул», Денни закашлялся, а Шерлок закатил глаза и постарался не рассмеяться, — то можно приступать к нашей новой программе. Поистине театральная пауза, которую Джон с честью выдержал, повисла среди оркестра, пока не была варварски нарушена Литовски: — Да ладно, Джон, не томи! Всё, мы поняли, ты крутой! Колись уже, жуть как интересно! — Окей, — Джон хохотнул, — сказать по правде, я думал, что у меня начался творческий кризис, но, кажется, он взял отпуск и я даже знаю, кого за это благодарить. Вчера вечером я написал кое-что, — Джон вытащил из сумки стопку листов. — Разбирайте, а я пока напомню вам и расскажу Шерлоку, как у нас проходит разучивание новых композиций. Начинаю я. Первые два раза, пока я играю, все инструменты молчат, затем я называю инструменты, которые должны ко мне присоединиться. Если я считаю нужным, то буду играть несколько раз с одним и тем же инструментом, могу попросить другой инструмент замолчать и т.д. Я не буду останавливаться, только если все будет совсем отвратительно, поэтому внимательно слушайте, что я говорю. После того, как мелодия заканчивается, я отсчитываю два такта и начинаю заново. Если я не говорил вам остановиться, значит, вы продолжаете вместе со мной, если я вас не называл, значит, вы молчите. Шерлок, для тебя у меня будет отдельное задание. Я прописал скрипку для Джесс, но тебе лишь наметил общий тон: я бы хотел услышать именно тебя, все, что ты можешь дать, я верю в тебя, только прошу — не забывай все же, что нас тут много и мы тоже хотим поиграть, — Джон рассмеялся под очередную ухмылку Шерлока и его же взгляд в потолок. — Все, если всем все понятно, то начинаем. Отключайте телефоны — прекрати закатывать глаза, Шерлок — и не надейтесь, что вы выйдете отсюда живыми до того, как сядет солнце. И помните: если вы сфальшивили — главное быстро с укором посмотреть на соседа. И плевать, что у него другой инструмент! В зале нарастало предвкушение, музыканты пробегались по нотам, читая их, проигрывая в голове первые несколько тактов. Джон сел за рояль и прикрыл глаза. «Так ли эта вещь хороша? Стоило ли ее приносить сюда? Будут ли они играть и любить ее так же?» — эти вопросы мучили его каждый раз, и каждый раз развенчивались, чтобы потом появиться снова. Уотсон чувствовал на себе взгляды всех своих подопечных, он знал, что они ждут, что им и самим не терпится ринуться в новый бой, но один взгляд особенно жег ему плечи. Джон повернулся, встретился глазами с Холмсом, и в тот же миг по студии раздались первые раскаты нот. Мужчина почти не дышал, перебирая клавиши рояля, он только открывал себя навстречу каждому из сидящих перед ним людей — вот он я, услышьте меня, вот моя душа. И когда первые переливы мелодии запутались в замершем дыхании и рассыпались по залу, Шерлок смог только восхищенно вдохнуть. Это то, что он чувствовал сам: холодный солнечный свет, смех сквозь бег — это их день, который Джон сумел одеть в россыпь трели фа мажор. Где-то среди этих нот даже можно было бы услышать выстрелы, но Холмс, совершенно очарованный этой нежнейшей красотой, такой простой, но настоящей, не мог услышать и увидеть никого кроме Джона Уотсона, будь он неладен. — Джесс, — Джон кивает скрипачке, прежде чем начать мелодию в четвертый раз, ему нужна помощь, ему нужна поддержка, и в несмелых первых скрипичных звуках мелодия обретает еще большую глубину, превращаясь из тонкого ручейка в почти полноводную реку. — Денни и Бен, — Уотсон зовет все свое огромное сердце в поддержку, и оно отзывается, зачарованное, искренне влюбленное в новую композицию. Они то двигались в едином ритме, то замолкали, оставляя рояль сверкать в одиночестве, а затем вновь поднимались из тишины, сооружая гармонию. Вскоре весь оркестр играл, спотыкался и снова играл, все до единого, кроме Шерлока, который встречался взглядом с Джоном и не понимал, почему тот молчит, но Джон улыбался и не звал его присоединиться к их волшебству. — Бен, нота под точкой означает, что с ней надо что-то делать! Мэтт и Денни, если я пишу в партитуре «крещендо», то будьте добры его выполнять, а то мне кажется, что вы позабыли элементарные обозначения с тех самых пор, как в последний раз сдали экзамен. Джон был безжалостен; они играли и играли, а по мере их продвижения вперед Шерлок только мрачнел и хмуро поглядывал на взмокшего за роялем маэстро. Очередные два такта — и Уотсон с улыбкой вновь покачал головой, начиная новый отсчет мелодии. «Почему? Что не так?», — думал Шерлок, ему не терпелось попробовать свои силы в этой сверкающей простоте, хотелось ворваться в нее и… — «И что?» — Холмс закрыл глаза, сосредоточился на каждой проносящейся мимо его слуха ноты, погрузился целиком в воды этой музыки так, чтобы закончился воздух в легких, так, чтобы только она и питала все его тело, выталкивала на поверхность, как волны моря. И он увидел это, почувствовал себя в центре огромного бьющегося сердца, попав с ним в один ритм. — Шерлок! Холмс положил скрипку на плечо, обхватил тонкими пальцами гриф и замер, чтобы воплотить единственно правильный вариант в жизнь. Он начал с помощи Джесс: медленными мазками, будто рисовал картину, путешествуя по крещендо, чтобы, наконец, разразиться главными ломаными переливами, словно обхватил своей тонкой ладонью невидимую ладонь Джона. Шерлок путешествовал по всей гармонике, не боясь оказаться в диссонансе, уверенно выделяя тонкой кистью искусство мастера. Он даже перешел на пиццикато, несмело вплетая его, перед новым крещендо, перед новой россыпью совершенных трелей, вылетающих из-под пальцев этих гениальных мужчин. И это был уже давно не ручей, но это уже и не была река — это море плескалось посреди лондонского воздуха. Холмс знал, как закончить, он чувствовал приближение последней ноты, которая, ярко сверкнув, повисла среди зала и погасла, как последняя звезда на предрассветном небе. — Браво! Да! Спасибо всем! Спасибо, вы просто великолепны! Шерлок, надеюсь, ты понял, почему я медлил? — Джон, растрепанный, взмокший, немного усталый, но до безобразия довольный, улыбался каждому из своих подопечных, которые представляли собой почти его самого — такие же встрепанные, но счастливые. — Да, я понял, не сразу, но… — Но ты понял! — Джон вскочил. — И это было потрясающе! Ты стал моим отражением, моим антиподом, ты стал частью этой музыки настолько правильно, насколько никто бы не смог! Спасибо, Шерлок! А теперь всем перерыв двадцать минут! Под одобрительные возгласы коллег Холмс отложил инструмент и поднялся со стула, разминая немного затекшие от долгого сидения ноги. Джон отвечал на восторги своего оркестра, смеялся, и Шерлок не стал подходить ближе, наблюдая со стороны, но тот сам привлек его внимание и показал на потолок кивком головы. Скрипач усмехнулся и утвердительно покачал в ответ. Он незамеченным выбрался из студии и замер возле лестницы, думая о том, почему Джон не боится вновь оказаться с ним там, на крыше, почему не боится повторения произошедшего? В голове невольно вспыхнули запретные образы: «…тонкие губы обхватывают черный фильтр, сжимают его, а на кончике сигареты вспыхивает яркий красный огонек. Мутный дым вырывается из приоткрытого рта, манящего прикоснуться к его притягательному несовершенству. Джон подносит сигарету, зажатую меж пальцев, и слегка улыбается…». Шерлок резко встряхнул облаком волос, прогоняя ненужное наваждение, слыша приближающиеся поспешные шаги. Вывод был до безобразия прост: видимо, Уотсон не вспоминал об этом. — Прости, задержался немного, — Джон хлопнул скрипача по плечу. — Ну что, пойдем? — Конечно, — Холмс улыбнулся. — Отравимся или выдохнем в пустоту напряжение? — Не знал бы твое хобби, Шерлок, решил бы, что ты поэт, — рассмеялся мужчина, поднимаясь по светлым ступеням. — Ты удивишься, Джон… — Что? Серьезно? — Было дело. — Потрясающе! — Это твой любимый эпитет или он только мне предназначается? — Холмс рассмеялся, понимая, что это чертово колдовство синих глаз или гениальных рук, или и того, и другого вместе взятого, но гореть на костре не Джону Уотсону, а Шерлоку Холмсу, в аду, на костре безнадежных идиотов. — О, заткнись, — хохотнул Джон и вышел на продуваемую холодным ветром крышу. Серое тяжелое небо нависло над ними в своем карающем великолепии, влажный воздух обнимал холодными объятиями, а ветер трепал волосы и полы одежды. Джон вытащил простые сигареты, чуть морщась от явного разочарования. — Держи, — Холмс протянул красную блестящую пачку другу, которая до этого момента пряталась во внутреннем кармане его пиджака. — Ох, не стоило, Шерлок, — мужчина смущенно улыбнулся, — но спасибо. — Это просто сигареты, Джон. Курили в тишине, слушая свист ветра, шум города и крики птиц, пролетающих в пасмурном небе. Дым повисал вокруг ароматными облаками и оседал на одежде свидетельством разделенного преступления. Джон глубоко вдыхал терпкий вкус табака и думал о том, что ему не стоило бы так просто находиться здесь с Шерлоком, но внутренний предатель, широко зевнув, демонстративно проснулся и проворчал: «Уж не за тем ли ты позвал его сюда, чтобы побыть наедине, и не вспоминал ли ты эти пухлые губы на своих? О, Джонни, как дурно быть лжецом!» — Знаешь, Шерлок, я этого не ожидал, но ты настолько правильно все сыграл, будто проник в мою голову. Каждая нота твоей скрипки была не просто на своем месте, она была совершенна здесь и сейчас, чтобы музыка озарялась тобой, а не терялась в тебе. — Я учился у тебя, Джон, — Холмс улыбнулся и положил свою тонкую белоснежную ладонь на плечо Уотсона. — Ты как солнце, и в твоей музыке это особенно ощущается, ты окружаешь слушателя собою, но не даешь ему сбиться с пути, направляешь, а не сбиваешь с ног. Это завораживает, так что я просто пошел туда, куда направила меня твоя музыка, я услышал в ней эту дорогу. — Об этом я и говорю, — Джон нервно моргнул, облизнул пересохшие губы, улыбнулся и резко выдохнул: — Думаю, нам пора возвращаться. — Да. — Сейчас будем играть все вместе от начала до конца, пока не останется только мелкая отделка. — Изверг, — Шерлок шутливо толкнул мужчину в плечо. — Кто бы говорил. У меня чуть удар не случился, когда я начал понимать, что ты не готов играть. — О, Джон, ты говорил, что я гений, я бы что-нибудь придумал. — Что-нибудь и я могу, а мне нужен был экстра-класс. — Зануда. — Неправда. — Правда. За этой перепалкой мужчины спустились в холл, где их разговор был прерван появлением в дверях студии Криса Митчелла. — Джон, где ты ходишь? Привет, Шерлок. — Привет, Крис, у нас был перерыв. — Послушай, мне надо с тобой поговорить и это срочно. — А это не может подождать до конца репетиции? — Нет, не может. — Брось, Кристоф, я хочу, чтобы ты кое-что услышал. Митчелл нахмурился, но уступил и сел возле входа на свой любимый жесткий стул, пока остальные музыканты рассаживались по своим местам и готовились. Крис тяжело вздохнул: нет, в этот раз никакие любимые мелодии не заставят его отложить этот разговор. Времени оставалось все меньше, а новой программой еще не пахло. Поэтому, если сейчас засранец не удивит его, то ничто другое не спасет его от выволочки. И Джон удивил. С первых осторожных нот, с первых скрипичных легато, с первой гармонии с Шерлоком, с ярких переливов и нежных пассажей — он удивлял и удивлял солнцем, затерявшимся между нот, и страстью, которую и сам, наверное, не замечал среди мелькающих клавиш рояля. И когда мелодия взорвалась последним ярким акцентом, Крис только резко вздохнул. «Слава Богу», — подумал он. — «Слава Богу». — Бен, я сейчас скажу, какие тут ноты — ты очень сильно удивишься! В партитуру смотреть не только глазами, но и ушами, переписчик пьян не был, но спать хотел! — Джон хитро улыбнулся. — Начнем с начала, Шерлок, активнее, пожалуйста! Холмс не сводил глаз с маэстро, просто не мог себя заставить, потому что вся страсть этой мелодии была запечатлена в этих морщинках возле глаз, в улыбке, в загорелых ладонях. — Шерлок, в приличных оркестрах на руководителей не пялятся, зато в партитуру смотрят почаще. Шерлок досадливо прищурил глаза, глядя на веселящегося друга, и ему страстно захотелось стереть эту улыбку с его лица своими губами, чтобы только влажный след остался на коже и покалывание от глубины поцелуя напоминали о произошедшем. Играть с этими мыслями ярче, сильнее и еще более страстно стало почему-то легче. Наконец, тиран удовлетворенно выдохнул и, показав руками завершающий жест, поднялся: — Всем спасибо, вы отлично поработали и даже мало фальшивили! Надеюсь, все пометки в своих партиях вы сделали. Партитуры переписать набело и завтра иметь с собой. Первую половину репетиции оттачиваем сегодняшнюю композицию, вторую — начинаем разучивать следующую. — Вот черт, все — кончилась спокойная жизнь! — Денни запустил руку в свои отросшие волосы и удрученно покачал головой. — Я могу устроить тебе вечный отпуск, Литовски, — старательно скрывая улыбку, Джон пытался говорить сурово, как подобало бы отчитывающему подчиненного начальнику. — Тогда тебе не придется разучивать скучные партии твоего старика-руководителя. — О, все, да, я понял! — И нам будет не хватать тебя в программе… — Окей, окей, творец, — рассмеялся Денни под общее веселье оркестра. — Может, хоть скажешь название? Уверен, нам всем любопытно! — Что же… она называется «Начало». — Отличное начало, Джон! — Кристофер оказался рядом с роялем. — Спасибо! Всем до завтра. Шерлок — тебе отдельное спасибо, ты был великолепен. Уотсон повернулся к Крису, а музыканты шумно принялись собираться. — Слава Богу, я думал, что с программой совсем беда, хотел уже сегодня проводить с тобой душеспасительные беседы, — Митчелл тепло обнял друга и потрепал по светлым волосам. — Ты меня напугал, засранец! — Ай, Крис, хватит подрывать мой авторитет на глазах у молодежи, — пианист расхохотался. — Я сам испугался, но благодаря одному человеку все встало на свои места. — А имя этого человека начинается случаем не на букву «Ш»? — спросил Кристофер, наклоняясь к уху Джона и подталкивая его к выходу. — Пошли кофе пить. — Нет, не могу. — Я жажду услышать эту историю! Митчелл уводил Джона из зала под пристальным взглядом Шерлока, который специально не торопился со сборами в надежде остаться с ним наедине, но теперь только прощался со всеми и вскоре оказался в одиночестве. Тишина непривычно гулко отражалась от знакомых стен, клавиши рояля еще не остыли от его пальцев, и по ним хотелось провести рукой, почувствовать отголосок прикосновений. Как иногда круто может измениться твоя жизнь, всего за несколько недель то, что ты считал привычным и незыблемым, уходит на второй план, все, чего ты решил избегать, открывает для тебя другие стороны. Тебе становятся дороги люди, которых ты не знал, в твоей голове появляются мысли, которых ты раньше не замечал, а твое сердце бьется от чужих взглядов так, словно только от этого зависит твоя жизнь. Интересно, вернется ли Джон сюда снова сегодня? Конечно, вернется: вот осталась его куртка, сумка и ноты. У Шерлока был целый ворох вопросов и заданий, которые должны решиться как можно скорее, но он совершенно не представлял, что ему делать. Джон ускользал, Джон не подчинялся, не пугался, не интересовался. Его не одолевала похоть, а если и одолевала, то не к Холмсу, ему не нужны были деньги, не нужна была власть, его не притягивали алкоголь, вечеринки, шумные компании. Джон напоминал паззл, вот только вместо котят или натюрморта на его картине был Дали или Рерих. Шерлоку до невозможности захотелось прочувствовать, что испытывал Джон здесь, когда оставался один, словно если он сейчас тронет скрипичные струны, то поймет саму суть того, что привлекает его в Джоне Уотсоне. За окном начинался дождь, по стеклам струились прозрачные ленты воды, и в шуме небес скрипка отчаянно рассказывала о своих печалях. Тоска задевала струны, разрасталась среди потемневшего зала в чистоте ярких нот, синкопных переливов и путешествия по октавам. Шерлок стоял спиной к двери и не видел, как со стаканчиком кофе там показался и замер Джон, чьи солнечные волосы намокли и потемнели, будто их как огромную вечную звезду закрыли на небосводе тучи. Джон застыл от обреченности и красоты музыки, от нежного проблеска надежды в ней, от того, как пальцы танцевали по грифу и смычок взрезал воздух, разбегаясь волнами беспокойства по струнам уникального инструмента Дель Джезу. Уотсон затаил дыхание, не замечая, как кофе капал на пол, как он сам, открыв рот, стоял и глаз не мог отвести от этой фигуры. И дело даже не в том, что он не ожидал увидеть его здесь, он не ожидал услышать его. Нет, Джон не ошибался: это была именно его душа, чтоб ему провалиться, если это не так. Шерлок стучался в небеса и слушал отзвуки в почти математическом совершенстве нот. Мелодия гасла так же, как и его, и вдруг зависла в дожде, словно время остановилось, и капли превратились в хрусталь, и оставалось только судорожно вдохнуть воздух: с шумом, с болью, ослепленный величием. Холмс опустил руки, расслабил медленно плечи, а Джон так и не мог пошевелиться, глядя, как под непозволительно обтягивающей белой рубашкой двигались мышцы, как он поворачивался и в полутьме вырисовывался сначала профиль и только потом остальной силуэт. Шерлок обернулся и встретился с восхищенным взглядом Уотсона. Джон занял все его мысли, он занял его сердце и пробрался даже в музыку, и Холмсу уже было не важно, что он останется только другом, возможно, в конце даже презираемым другом, ведь главное преимущество дружбы — быть рядом с тем, кого любишь. И едва эта мысль промелькнула в его голове, будто капля скатилась по стеклу, как Шерлок понял: «Я пропал». — Это ведь ты сотворил? — нарушил тишину Джон. — Я знаю, что ты, и все же? — Да, — Шерлок улыбнулся и отошел к футляру. — Тебя бы сожгли. — Что? — В Средневековье. Тебя бы сожгли за колдовство. — Твои комплименты, Джон, раз от раза все поэтичнее, — скрипач усмехнулся и смахнул непослушный локон со лба. — Фантастика! Невероятно. Блестяще. — Ты снова говоришь это вслух. — Я готов кричать об этом! Это просто гениально! Шерлок не мог сдержать смех. Чистый восторг от Джона был сродни эмоциям от целого зала оваций. Его присутствие не мешало моменту сотворения, как это было раньше — о, нет, Джон был частью всего этого, он словно был на своем месте. — Прости, что помешал, — Уотсон посмотрел снизу вверх. — Нет, это я занял твою территорию. — Я не против, в любое время. — Спасибо за приглашение, — легкая ухмылка тронула изогнутые губы Холмса. — У меня есть еще одно предложение. — Да? — Я хочу, чтобы ты играл это в программе. — Но ведь программу пишешь ты, Джон. — Это неважно! Я помогу переложить это для оркестра. Твое соло будет фееричным! Мы просто добавим оправу для этого бриллианта, но я прошу тебя, нет, умоляю сыграть это. Для меня, боже, для тебя самого. — Что же… я почту за честь, — Шерлок едва справлялся с бурей накативших на него эмоций. Он просчитывал вероятности того, насколько это связано с ним самим, с делом, над которым он работал. Он не мог до конца поверить, что Джон так просто отдает ему часть своего детища, позволяя стать не просто винтиком в оркестре, а чем-то большим. — Спасибо. Спасибо, Шерлок, — Уотсон переминался с ноги на ногу, волнуясь от посетивших его разум и душу мыслей, от внезапно возникших идей, от того, что происходило еще на репетиции, да даже раньше — вчера вечером, когда он не прописал его партию, чтобы подчинить своим желаниям его скрипку. — И еще… я хочу, чтобы ты помог мне с программой, — Холмс с недоверием поднял взгляд, вглядываясь в глаза мужчины, стоящего снова слишком близко, вторгшегося на все его пространство. — Ты, конечно, эгоист, и тебе нужна твердая рука, но ввести скрипичные партии так, как ты, никто не сможет, Шерлок. Даже я. — Джон… — Холмс был в растерянности, все это сбивало его с толку. Но разве не этого он добивался? Разве не должен был завоевать доверие Уотсона, разве не должен был сблизиться с ним как только можно ближе? — Ты уверен? — в зеленых глазах застыла дымка подозрения, которую Джону Уотсону было больно наблюдать, больно знать, что он не доверял чистейшим порывам. — О, Боже, да! Я понимаю, наверное, моя просьба несвоевременна… но то, что я слышал сегодня… если ты поможешь, если поделишься своей гениальностью, страстью — это будет не просто наше лучшее шоу, это будет одна из лучших программ, что слышали когда-нибудь стены Уигмор-холла. Шерлок был одиночкой, ему было чуждо работать в команде, но что-то в голосе друга заставило его усомниться в правильности этого. Впервые в жизни. — Я понимаю твои колебания, — Джон отвел взгляд, — я тоже привык работать один. Но я не могу позволить себе отбирать у мира такое сокровище, пряча его за партитурой. Внутри разума Холмса почти разгорелась гражданская война. Так соблазнительно это было, не только тем, что он снова сможет полноценно работать, но и тем, что он будет находиться рядом с Джоном. И неважно, оправдывал ли он это работой или смирился с тем, что пропал в глубине синевы его глаз. Только старые раны, нанесенные другими людьми, неудачи, обиды, провалы не давали простому слову соскользнуть с его губ. И ведь это было так просто: оторваться от созерцания давно закрытого футляра, выпрямиться во весь рост и взглянуть в лицо напротив. И будь это всего лишь работой, то не мучили бы его сейчас эти мысли, не страшили бы его воспоминания и новые возможности. Вот только ответить Джону «нет» он не мог — слишком много тепла, слишком много света, надежды, надежности было в его лице — не устоять. — Надеюсь, что ты не переоценил меня, Джон, — Шерлок тепло улыбнулся, глядя, как лицо друга озарилось от его слов, как он облизал привычным жестом, преследующим Холмса, губы. — Тебя невозможно переоценить. Ты — удивительный! «Боже, не провоцируй меня, Джон», — подумал Шерлок под бешеный стук совершенно покоренного сердца. — Тогда я подумаю сегодня вечером, как нам лучше всего поступить, и мы обговорим все завтра, согласен? — Конечно, маэстро, — Холмс не мог сдержать улыбок в присутствии Джона Уотсона. Ему казалось, что у него однажды лицевые мышцы застынут так навсегда, потому что он никогда еще не улыбался так часто. — Мне пора идти, Джон, — Шерлоку просто хотелось сбежать. Впрочем, остаться ему хотелось тоже, но это было выше его выдержки. Нет, лучше Скотланд-Ярд, расследование, Тим Стейн, Мориарти… и Джон повсюду, на каждой странице чертового дела — незримый, он будет взирать на него и мучить. — О, конечно, я задержал тебя, прости, — Уотсону было жаль отпускать Холмса. Он, разумеется, останется и будет играть в тишине зала, но впервые не хотелось делать это в одиночку, терять такой момент, когда можно было бы творить плечом к плечу, как вчера, как сегодня утром. — Нет, все в порядке, но мне действительно пора. Увидимся завтра? — Да. До встречи, Шерлок, — Джон протянул загорелую ладонь, и белоснежные пальцы мягко прикоснулись к ней, поражая теплом и шелковистостью кожи. И ни одно рукопожатие в жизни ни одного, ни другого не молило так о продлении и не скрывало столько чувств. Дверь тихо закрылась за ушедшим скрипачом, и Уотсон без сил опустился на ближайший стул. Его эмоции словно перемешали в блендере. Нет, он не сомневался в том, что предложил Шерлоку, но его душа не была в порядке. Отзвуки скрипки еще горели в его легких, словно бы он пробежал марш-бросок, мышцы гудели от напряжения, разум отказывался отпускать высокий лоб, скулы и грацию каждого его движения. Его музыка пряным привкусом можжевеловой водки оседала на горле. Шерлок Холмс становился опасным наваждением, и как бы Джону ни хотелось сказать, что ничего кроме дружбы он к нему не испытывал, с каждым днем эта задача становилась все непосильней. «О, ну это ведь только начало (какая ирония), теперь вы будете работать вместе, и для чьих-то нервов это окажется весьма забавным испытанием», — мурлыкнул из тьмы внутренний предатель. «Мне нужна музыка», — подумал Джон, стягивая кардиган и расстегивая верхние пуговицы рубашки в бежевую клетку. — «Мне нужны мои семь нот, чтобы очистить разум». «Надеюсь, тебе это поможет, желаю удачи», — шепнул предатель напоследок и снова свернулся калачиком в глубине души, посмеиваясь над тщетными попытками вранья. Джон играл долго, с чувством, теряясь в лондонском дожде и собственном лабиринте. Та самая первая, немного темная, немного странная вещь вновь рвалась из глубин подсознанья, и пианист понимал, что от нее уже не избавиться — это его Лабиринт, в котором он заплутал посреди собственного сердца. Когда тьма накрыла окна, Уотсон засобирался домой. Он не знал, встретит ли его там Джим или он снова останется один на один с рушащимся карточным домиком их отношений, но собирался успеть к ужину, взяв такси вопреки привычке возвращаться пешком. Даже в дождь улицы были переполнены людьми, пробки медленно пробирались по магистралям, фонари расплывшимися пятнами света заглядывали в дома и машины, как большие любопытные светлячки. Канал беспокойно рябил отблесками и бился о пришвартованные лодки. Дом встретил запахами запеченной утки и теплыми объятиями. — Джонни, прости, что пришлось задержаться так надолго. Срочные дела. — Привет, Джим. — Привет. О, ты даже не промок? — Я ехал на такси, хотел прийти пораньше. — Чертовски мило! Ужин почти готов, раздевайся скорее, хочу услышать, как твои дела. Джон удивленно улыбался. Джеймс был так похож на себя прежнего, просто немыслимо! Неужели у него все наладилось? Боже, а он непозволительно думал о другом мужчине сегодня… «Признание?» — внутренний предатель поднял голову. «Черта с два, просто я соскучился по нормальным отношениям, вот и горожу чушь», — Джон судорожно дергал за шнурки несчастные ботинки. «Скучно», — предатель зевнул и замолчал снова. — Руки вымыл? — Джеймс улыбался, протягивая бокал вина и притягивая к себе Джона для мягкого поцелуя в скулу. — Так точно! — Тогда рассказывай, как прошли последние два дня? — Джеймс отпил вина и прищурил глаза, слушая рассказ любовника, но в его мыслях всплывали совсем другие образы. «В комнате были только голые бетонные стены, стул, привинченный к полу, и брызги крови. — Ну же, мистер Бердер, не отнимайте наше время, просто расскажите, кому вы собирались продать эти документы, и мы все пойдем домой. Зачем так упрямиться? — Мориарти разговаривал тихим и почти нежным голосом, который не раз обманывал его конкурентов и врагов. — Вы же понимаете, что чем дольше мы здесь находимся, тем более вы усугубляете собственное положение? Мы знаем, что это были вы. В офисе установлено несколько уровней камер наблюдения, и одни из них вас заметили. Так зачем и для кого вы брали эти документы? — Джеймс мгновенно перешел на крик, вздергивая избитое лицо мужчины за подбородок и всматриваясь в его белесые глазки. — Это ФинТрейд! Клянусь, я не хотел, но они угрожали мне, у меня не было выбора! Им стало тесно в Америке, и они хотели бы попасть в Европу, но здесь все захвачено Мориарти-Групп. Поэтому им нужно было хоть что-то для старта, — мужчина едва не плакал, производя жалкое зрелище сломленного ничтожества. — Но документы похитили? — Да, они были в ярости! Но я никому не говорил о сделке! Это было не в моих интересах, так что я понятия не имею, кто это может быть и как они узнали о подробностях встречи! — Любопытно, — Джеймс отпустил Бердера, брезгливо достал платок и вытер испачканные в поту и крови пальцы. — Уберите его, он мне бесполезен. — Нет, пожалуйста! Нет! Я не хотел! Хриплые крики разбивались о стены, Мориарти вышел, и за закрытой дверью прогремел выстрел, после которого все стихло. — Найдите Бердеру достойную замену, — обратился он к своему помощнику. — Да, мистер Мориарти. — Что с записями? — Полиция их не уничтожила, мне удалось выкупить копию. — Прекрасно, хочу посмотреть. Мужчины покинули мрачные бетонные комнаты и поднялись на лифте в офис Мориарти-Групп. Всю дорогу Джеймс молчал: он почти не сомневался, кого увидит на записи, но ему был важен не только Холмс. Если у него появился помощник — это просто великолепно. В искусстве манипуляции другими Джиму равных не было, и он это знал, а потому в его голове крутились уже с десяток планов, как можно использовать это в своих интересах. О полиции он даже не думал, нет, Холмс не станет работать с копом, он найдет человека, которому доверяет, чью жизнь он ценит. Сентиментальность ангельской стороны! Кабинет, все такой же холодный, наполненный металлом и зеркалами, встретил мужчин прохладой от кондиционера и хвойным запахом полироли для мебели. Конечно, было уже поздно, и уборщики вовсю трудились над чистотой офисов. Джеймс сел за стол и вставил флешку в моноблок компьютера. — Это произошло около трех? — Да, без семи минут, если быть точным. — И откуда вы всегда все знаете, мистер Браун? — Вы ведь мне за это и платите, мистер Мориарти, — чуть более томно, чем того позволяют рабочие отношения, выдохнул помощник и усмехнулся. — Действительно, — Джеймс чувствовал, что сегодня воспользуется случаем, который так давно и так настойчиво предлагал молодой работник. Джон по-прежнему вздрагивал, не давал к себе прикоснуться и даже на простые ласки реагировать не хотел, а вот Джиму уже хватило бы и простого минета от первого уличного хастлера, хоть он и ненавидел их всей душой. Видео наконец приблизилось к точке отсчета и на экране появился Шерлок Холмс в своем длинном щегольском пальто с эффектно поднятым воротником, который перебегал дорогу перед серебристой Маздой и направлялся прямо к ныне покойному Бердеру. За ним в поле зрения камеры показался невысокий мужчина. — Это же… — Заткнитесь, мистер Браун, и лучше раздевайтесь, — глухо и зло сказал Мориарти, глядя, как убегает, прижав к себе портфель, Джон. Его, черт возьми, Джон, переметнувшийся в стан врага. Из убийственной мысли о предательстве того, кого он никогда бы не ожидал увидеть на этом видео, его вывел телефонный звонок: — Слушаю, Мориарти. — Мистер Мориарти, простите, что беспокою вас так поздно, — раздался смутно знакомый голос в трубке, — это инспектор Диммок из Скотланд-Ярда. — Чем обязан? — Мы бы хотели завтра видеть вас и вашего адвоката на допросе. — Мне кажется, что дело с документами, украденными из Месгрейв, давно решено, или я не прав? — Нет, дело еще не закрыто и, возможно, у нас возникнут новые вопросы, но завтра я бы хотел видеть вас по другому делу. — Да? И по какому же? — Вам ведь знакомо имя Тим Стейн, мистер Мориарти? Джеймс не мог отвести взгляда от картинки на мониторе, где на паузе замер растрепанный и почти счастливый Джон. — Да, знакомо. Диммок еще долго говорил, пока Джеймс смотрел в лицо предательства и толкался с ожесточением в рот Брауна, сидя в своем офисном кресле». Legato [лега́то] — «гладко»; связно; соединяя один звук с другим