Так, как должно быть

Когда процессия вышла из Дома Мертвых, Наместник безмолвно шел позади Гендальфа, держась около носилок с сыном. Он видел искреннюю улыбку Пиппина и хотел улыбнуться в ответ — но не смог. Еще не время для радости или горя, ведь Фарамир все еще лежит на носилках, борясь с тьмой в венах. Младший сын сейчас был всем, что осталось у Денетора, и он знал, что до конца будет держаться за ниточку медленно угасающей жизни. Еще ничего не было кончено. Слова Гендальфа вселили в Наместника надежду, но она была очень хрупкой. Стоило Денетору посмотреть на сына, как сердце заходилось в тревоге и все его сомнения вновь воскресали в нем. Он остался жив — но зачем ему жизнь, если погибнет его второй сын, а Гондор обратится в прах? Но нет, подумал он. Кое-что у него осталось. Потому что он увидел, как над Пеленнором разгорается рассвет. Денетор поднял глаза вверх и почувствовал, как лучи солнца продирают серую пелену туч, знаменуя победу. И это наполнило его надеждой и уверенностью. Наместник знал, что еще ничего не кончено. Тьма отступила лишь на время, и у Врага оставалось еще немало армий. Минас-Тирит не пал, но его ворота были разбиты, и многие его защитники ушли из этого мира. Запад получил передышку, но победа все еще оставалась недостижимой. И Наместнику тоже предстоит пройти непростой путь, полный забот и тревог. Но Денетор никогда не отступал перед трудностями и не боялся их. ...Если только выживет Фарамир, он преодолеет все, что может выпасть на его долю. В полном молчании они дошли до Дома Исцеления, и врачеватели приняли сына Наместника, пообещав позаботиться о нем. Денетор горько улыбнулся. Ему было известно, что болезнь Фарамира не излечить припарками и притираниями. Яд проникал в его душу, а не тело, и в Минас-Тирите не было лекаря, который мог бы излечить Черную Немочь. Но несмотря на это знание, в душе Денетора все же была надежда. Надежда на то, что его сын откроет глаза и будет жить еще долгое время. Много лет Наместник выстраивал стену между собой и Фарамиром, скрыв глубоко внутри себя свои чувства и отказываясь их замечать. Много лет его сын пытался разбить эту стену, но все его старания были тщетны. И сейчас эта стена между ними была не разбита, а сломана под бременем чувств, которые наконец вырвались наружу. Всю нерастраченную отцовскую любовь, все тепло и нежность, которые оставались в душе Наместника, он хотел подарить сыну. ...Если только он хоть на миг откроет глаза. Денетор уже не слышал, о чем говорили целители с Гендальфом, он полностью погрузился в себя, не замечая никого вокруг. Его внимание было сосредоточено лишь на Фарамире, но, когда Наместник почувствовал острый и проницательный взгляд, он поднял голову. — Иногда самая отчаянная надежда приводит нас к миру, — заговорил старый волшебник. — У Фарамира еще есть шанс выжить. Наместник не мог сказать, что слова Гендальфа успокоили его, но все же он ощутил силу и уверенность, прозвучавшую в них, и это отвлекло его от мрачных мыслей. Горечь и надежда смешались в его душе, и он сам не мог сказать, чего было больше. Когда в комнату вошел еще один человек, Денетор резко обернулся к нему, и их взгляды скрестились. Арагорн — так называли его сейчас. Но Наместник помнил те времена, когда тот, что считает себя наследником Исилдура, впервые пришел в этот город. Тогда он принял имя Торонгил и сражался под гондорским знаменем. Он стал одним из генералов Гондора. ...Он был таким же, как прежде — доблестным полководцем, умелым воином и опытным лидером, способным повести за собой. Он ничуть не изменился со времени их последней встречи, и только усталый и мудрый взгляд говорил о том, сколько ему пришлось перенести. Торонгил — так звали его, когда он в первый раз появился в Гондоре. Он очень быстро завоевал доверие Наместника Эктелиона, так же легко, как завоевывал любовь и уважение других. И Денетору было горько оттого, что даже в сердце отца он занимает второе место. Торонгил украл у него любовь и уважение отца, и этого Денетор так и не простил ему. И теперь Арагорн, сын Араторна, стоял перед ним, и в его взгляде не было ни враждебности, ни гордыни. — Я могу исцелить твоего сына, — сказал он, делая шаг вперед и не отрывая взгляда от Наместника, и в его голосе было величие, что присуще лишь королям древности. И Денетор уже ничего не мог ему противопоставить. Почти сломленный собственным горем, держащийся лишь за тонкую ниточку надежды и любви к сыну, Наместник не мог больше враждовать с Арагорном, у него не было на это сил. Когда-то Торонгил украл у него отца. Но если есть хоть один шанс, что он сможет помочь Фарамиру, то от него нельзя отказываться. — Делай, что должен, — глухо и надломлено произнес Денетор, отводя взгляд.