Так, как должно быть

Денетор знал, что после Совета Арагорн возвратится к себе, покинув пределы Города, и Наместник был согласен с этим. Наследнику Исилдура пока не стоило появляться здесь. Последствия принятого решения Денетор заметил, едва только вышел из зала. Задачей Совета было подготовить воинов к дальнему походу, из которого они могут не вернуться. И неожиданно для себя Наместник понял, что дела, связанные с осуществлением плана, взяли на себя другие военачальники, прежде всего Имрахиль. Прежде Денетор воспринял бы это как попытку ограничить его власть. Но сейчас он был согласен с этим, потому что понимал: он не смог бы заниматься тем, с чем не смог согласиться на Совете. Наместник отгонял от себя мысли о том, что будет, если Арагорну суждено вернуться с победой. Сейчас главное — выжить, а все остальное неважно. О, Наместник часто видел во снах, как силы зла неудержимо накатываются на Город, оставляя после себя мертвые тела, как горит разрушенный Белый Город и следы пожара остаются даже на мраморных стенах. Не раз Денетор отгонял от себя страх и тревогу. Наместник знал: ему следовало быть сильным, чтобы охранить Гондор от этой беды. Потому и вступил он однажды в игру с Врагом, потому и не отказался использовать Палантир, зная, какую опасность может представлять Зрячий камень. Многие говорили, что Наместник проницателен и мудр, что он может угадывать мысли и заглядывать в душу. Но никто не знал, какой ценой достается это знание Денетору. И он сам не хотел об этом вспоминать. Тогда, в Усыпальницах, что-то переломилось в нем, и прошлое погасло, сгорело в так и не зажженном огне. Денетор уже не был прежним холодным и властным правителем. Он изменился сильнее, чем думал вначале. Прежний Наместник не пошел бы на компромисс, убедил быСовет принять его план. Он не принял бы помощь Арагорна и не впустил его в Город. Но Денетор не жалел, что поступил по-другому. Однако и безоговорочно принять план Арагорна не мог. Долгие годы Наместник чувствовал угрозу, исходящую от Мордора, и сейчас его не покидало ощущение, что весь мир шагает по острию клинка. Один неверный шаг может привести к падению. И Денетор не знал, каким должен быть этот шаг. Подготовкой войск занимались другие военачальники, но и у Наместника было много дел. Нужно было проследить, не появятся ли в окрестностях Города враги, установить стражу на стенах, расчистить первый ярус. Решать постоянно возникающие проблемы было давно привычным делом. Денетор привык отвечать за все, держать все под контролем. Он осознавал: скоро он ничего более не может сделать для Гондора, ему останется только ждать. Ждать и надеяться на то, что принятое решение окажется верным. Тревога, наполнявшая его, становилась все сильнее, и вечером, уже в своих покоях, Наместник понял, что не сможет уснуть. Он знал: во всем Городе был лишь один человек, который мог бы поддержать его в этот час. Денетор понимал, почему он так долго не мог принять младшего сына, который — теперь он знал это — был ничем не хуже старшего. Тогда, в начале своего правления, Наместник был горд и не потерпел бы вмешательства в свои дела, а Торонгил — и его подручный Гендальф — были угрозой для его власти. И Денетор знал: если — когда — Торонгил явится, чтобы забрать у него Гондор, старший сын останется на стороне своего отца, а младший, убаюканный сказками старого чародея, пойдет против. Но сейчас все изменилось, и сильнее всего изменился сам Наместник. Он понимал, что не будь в Гондоре Гендальфа и Арагорна, его сын уже был бы мертв, и именно Наместникзажег бы их общий костер. Один раз он доверился Митрандиру, и это привело к хорошему исходу. Что будет дальше, Денетор не знал. Но он знал, что не будет легко и не будет просто. Тридцать лет холода и недоверия не исчезают в одно мгновение. К тому же, Фарамир действительно может принять план Арагорна и поверить в него... А затем и возложить на него корону. Сейчас Денетор не хотел думать о том, что будет, если Арагорн вернется с победой. Гораздо важнее был вопрос, стоящий перед ним: готов ли он принять решение сына, даже если Фарамир решит пойти против воли отца? Ответ «да» вел к попытке — первой и, может быть, не очень успешной — попытке примирения. Вел к разговору, во время которого Денетор впервые за много лет был готов открыть кому-то свои мысли. Ответ «нет» означал возвращение на прежний путь. Денетор сможет остаться прежним, сухим, холодным — правителем. Но тогда не будет более между ним и сыном ни тепла, ни доверия. Денетор был уверен: если Фарамир, уже простив отца в Домах Исцеления, увидит то же поведение вновь, то до конца жизни будет воспринимать его как своего лорда и повелителя, но ни разу не вспомнит об их родстве. Будь Денетор прежним, он без раздумий сказал бы «нет». Но Наместник прежним уже не был. Все же он любил сына — несмотря на то, что понял это в самый последний момент. И потому Наместник поднялся, направился в Дома Исцеления. — Здравствуй, Фарамир,— произнес Денетор, зайдя в палату. На лице сына можно было прочитать множество чувств, но, тем не менее, он встал исклонил голову, как и подобает воину при виде его Наместника. — Здравствуй, отец, — ответил он, и последнее слово было сказано чуть тише и неуверенней, и Денетор заметил это. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он и сам удивился заботе, которая столь явно прозвучала в голосе. Фарамир вскинул голову, радость на миг вспыхнула в его взгляде. — Присядь, — сказал Денетор, только сейчас вспомнив о церемониале, и Фарамир послушно опустился в кресло. — Ты уже слышал о предстоящем походе? — спросил Наместник, садясь рядом с сыном. Только внимательному слушателю удалось бы заметить тревогу в его голосе. Фарамир, конечно же, заметил — и его взгляд стал еще более внимательным. — Да, отец, — ответил Фарамир, и Денетор, как и много лет перед этим, видел перед собой собранного командира Рыцарей Итилиэна. — Через два дня войска Гондора и Рохана отправятся в поход, — медленно произнес Денетор, будто говоря это самому себе. — Они принесут гибель... или же величайшую победу, которой нет равных. Денетор отвел глаза; в его душе было слишком много чувств и эмоций, которые он уже не мог скрывать внутри себя. — Отец, — мягко и осторожно сказал Фарамир, и Денетор поднял на него взгляд. — Почему вы не выступили против этого плана? Денетор знал, что у его сына есть право задавать такие вопросы, и Наместник не мог не ответить на него. — Я не знал, что предложить взамен,— ответил он. — В этот раз Минас-Тирит выстоял, но его стены не смогут охранить нас от полчищ Врага, и рано или поздно мы будем повержены. Наша судьба решится там, у Ворот Мордора — и я уже ничего не смогу сделать, чтобы защитить тех, кто мне дорог. Денетор наконец отвел взгляд; непроизнесенное "Мне страшно, Фарамир" застыло в воздухе, потому что Наместник не позволил бы себе такую слабость. Уже долгое время Денетор никому не открывал свою душу. Он должен был оставаться сильным, чтобы быть опорой для тех, у кого не хватало мужества и храбрости. Когда правитель слаб, слабо и государство, а Гондору нужна была вся его сила, чтобы выстоять. Даже Боромиру Наместник не рассказывал всего. Боромир. Это имя, которое раньше вызывало тепло и радость, сейчас лишь напоминало Наместнику о том, что произошло. Денетор так и не смог смириться с гибелью сына, и потеря Боромира была для него ударом. Так, довольно. Слишком много слабости он позволил себе сегодня. Денетор еще навестил бы сына — но позже, когда обуревавшие его эмоции уйдут и он сможет разговаривать с Фарамиром спокойно. — Доброй ночи, Фарамир, — глухо произнес Денетор, все еще не глядя сыну в глаза, и поднялся. Прощание вышло скомканным; но не суть. Он обернулся, намереваясь уйти — но Фарамир накрыл его руку своей, и Денетор остановился, почувствовав тепло чужой ладони. — Отец, — прошептал Фарамир, и Денетор, повернувшись к нему, увидел перед собой не военачальника, а своего сына, который любил его, несмотря на все обиды. И что-то глубоко внутри Денетора отозвалось на эту любовь, и он, сделав шаг вперед, обнял сына. И тотчас же ощутил, как на душе становится легче. Только сейчас Наместник понял, что Фарамиру он мог довериться. Его сын всегда был мягким и чутким, но сейчас Денетор знал, что это не слабость, а величайшая сила — сила любить и прощать. Через несколько секунд он все же отступил на шаг и заглянул в глаза сына. Фарамир был проницателен, и раньше Денетор опасался того, что он может увидеть в его душе. Он был неправ: Фарамир, даже если ему будут открыто многое, никогда не заглянет в те уголки души, которые могут причинить ему боль. И сейчас оба многое читали во взглядах, и слова были не нужны. — Доброй ночи, Фарамир. — уже совсем по-другому сказал Денетор, прощаясь. Они не сказали ни слова насчет Арагорна — но для Наместника это было уже неважно. Потому что сегодня ночью Денетор обрел то, что ценится свыше других наград.