Сломанные сосны (рабочее название)

Йохен снова зашел в кабинет фройляйн Бергер уже под вечер. Мелкие поручения по работе все отвлекали его от этого, соперничая с мыслью, которая уже стойко удерживала оборону. Да, он был у Эльке утром — как раз перед самым началом рабочего дня; они перекинулись парой фраз о чем-то абсолютно не существенном, кажется, о концертных афишах на ближайшие выходные. Во время разговора молодой эсэсовец не без скрытого удовольствия отметил, что девушка изо всех сил старается произвести на него впечатление. Они довольно неплохо разговорились вчера, когда танцевали уже поздним вечером. С ней было интересно поговорить и после, но парень, немного понимая в психологии, заметил, как тщательно именинница старается уделять ему как можно больше внимания, что его невольно напрягало. Подчас это все же бросалось в глаза, и он хотел как-то отойти от этого самого внимания, четко ограничивая рамки допустимого интереса к его персоне. Впрочем, какое это имело значение, если в этот раз он пришел специально из штаба рейхсфюрера СС, чтобы увидеть вовсе не Эльке. — Добрый вечер, Анне, — улыбнулся он, войдя в кабинет. Девушка одиноко сидела за столом. Ее напарницы как раз не было в кабинете, чему парень обрадовался и даже повеселел. Она отложила сложенный вчетверо листок, который читала до этого, и повернулась к офицеру. — И вам добрый, Йохен, — приветливо ответила она. Анне вообще-то готовилась уходить, вот только еще раз хотела перечитать то письмо, которое она весь день не выпускала из рук. Вроде как хотела вычитать что-то еще, что случайно могло укрыться от её взгляда, или что её жених любил приписывать мелким-мелким почерком на полях. — Хорошо, что вы здесь, — продолжил Йохен и подошел к столу Анне. Та быстро вложила листок в аккуратно разрезанный конверт, и убрав его в сумку, подняла взгляд на унтерштурмфюрера. — Я уже собиралась домой, так что, наверное, вряд ли получится поговорить. — Если бы я смог, зашел бы к вам еще раньше, — ответил парень, вежливо отказавшись от ее предложения сесть. О своем утреннем приходе он решил благоразумно промолчать, пока Анне тоже не сказала то, чего хотела: то ли в шутку, то ли серьезно спросить, почему он не заглянул днем. На него ведь имела виды Эльке; спрашивать его об этом было бы неправильно, потому что, по сути, ее это не должно было особо касаться. Йохен, впрочем, считал иначе. Они вместе вышли из здания Главного управления берлинской полиции порядка. Йохен вызвался проводить Анне до трамвайной остановки, а заодно исправить дневное упущение из-за своей занятости, потому оживленно поддерживал беседу с девушкой, изредка отшучиваясь. Вскоре разговор сошел на тему работы, и парень захотел рассказать, где работает сам; помнил, как заинтересованные огоньки в глазах девушек, с которыми он знакомился, мгновенно вспыхивали, будто вторили его бесхитростному "второй адъютант Гиммлера". Да, он гордился этим, иногда даже немного больше, чем нужно, особенно когда, например, степенно следовал на собраниях за рейхсфюрером, прямо смотря перед собой твердым взглядом. Он был почти, нет, абсолютно уверен в том, что и Эльке тоже крепко усвоила этот факт из его биографии. Анне, узнав об этом, лишь улыбнулась. — Надо же. Интересно служить? Йохен кивнул, чуть-чуть придержав девушку за руку, когда они проходили по замерзшему снегу. — Да, конечно. Они оказались на широкой улице, ярко освещенной фонарями. Йохен быстро начал разговор о быте адъютанта, а девушка замедлила шаги, с интересом слушая его. Он сразу переменился, выпрямив спину, и его серо-голубые глаза заблестели. На остановке Аннегрет развернулась к нему и, с улыбкой извинившись за то, что обрывает его рассказ, поинтересовалась, сколько ему лет. "Двадцать три года", отчеканил парень. Девушке хотелось, чтобы он снова улыбнулся, ей нравилось, как он прямо менялся на глазах, стоило ему лишь заговорить о службе. Чем-то он напоминал того самого образцового солдата, о котором писали книги и чей образ так настойчиво вырисовывался пропагандой. — И вы уже унтерштурмфюрер, да еще и адъютант. Ее желание исполнилось. — Пока только второй. — Будете и первым. Вокруг них стали собираться люди, и Анне подошла ближе к Йохену. Они еще перекинулись парой фраз, когда перед ними со звоном остановился трамвай. — Мне уже пора, — будто извиняясь, чуть склонила голову девушка. — Да, конечно, идите, — ответил Йохен, как-то растерянно улыбнувшись. Аннегрет на прощание пожелала офицеру хорошего вечера, отошла и запрыгнула на нижнюю ступеньку трамвая, который вскоре захлопнул двери и с дребезгом тронулся. Парень проводил его взглядом, пока тот не скрылся за углом, а потом сел на скамейку и молча зажег сигарету. * * * Еще более радостный ответ Райнера не заставил себя долго ждать. Гауптманн рассыпался в любезностях, которые едва успевал записывать вслед за мыслями, хоть и сам знал, что девушка вряд ли отказала бы. И ведь правда, — Анне свыклась с новым состоянием и перестала так эмоционально каждый раз переживать те же чувства. Через пару дней ей позвонила фрау Фридерика, которой Райнер тоже сообщил о своих намерениях, и сердечно поздравила девушку, искренне пожелав того, чтобы у нее с ее сыном все сложилось как нельзя лучше. Анне благодарила ее и тут же читала письмо жениха. Райнер писал ей, что вернется к середине февраля. "Правда, ненадолго. Еще есть дела в части, но я расскажу о них, когда встретимся, и когда будет время их обсуждать. Кажется, до весны обстоятельно это сделать не получится, ты уж извини." Анне очень соскучилась по нему, и заочно извинила его. Что сделаешь — у него дела в части, у нее дела в управлении. Вот уже когда он вернется, тогда они вместе съездят к его родителям и уютно проведут там выходные. А там она каким-нибудь вечером наконец-таки напишет своим родителям в Вайден, прервав довольно долгое молчание; они наверняка обрадуются этому письму, хоть мать, как всегда, ласково упрекнет дочь в том, что она совсем о них забыла. Аннегрет немного жалела, что не удосужилась написать им раньше, но радостная новость, как подумала девушка, перекроет затишье. Родители наверняка так обрадуются за нее! А еще она расскажет им о том, что совсем стала полицейским: уже выходила на дежурство на улицы, и даже получила первое дело. В тот день перед ней сидел совсем юный, до смерти перепуганный парнишка лет семнадцати, чей проступок был настолько непривлекательным, что лейтенант раздосадованно хмыкнула. Парень сидел так напряженно ровно, что казалось, что его тонкая спина с минуты на минуту надломится под заинтересованным взглядом сидящей за ним обер-лейтенанта Бергер. — Рассказывайте, Мёллендорф. Он тихо попробовал извиниться, отвернув подол плаща, на котором все время держал руки, и аккуратно достал книгу в темном переплете. Взгляд лейтенанта Вайнер остановился на добыче парня, а ее тонкая рука протянулась навстречу. — Ремарк, — констатировал малолетний преступник. Анне повертела книгу в руках и быстро пролистала, — бледно-желтые листы порывисто зашелестели, — и, закрыв, отложила в сторону, нарочно отодвинув к краю стола, отгораживаясь от запретного тома "На Западном фронте без перемен". После этого она поинтересовалась, как зовут парня. Парня звали Вернер. — Откуда она у тебя, Вернер?, — спокойно спросила девушка. — Нашел, — шмыгнув носом, ответил тот. — Во время облавы на книжный магазин в связанных стопках? — Она выпала. — Выпала, — повторила за ним Аннегрет, сложив перед собой руки. — Ты не знаешь, что этот автор запрещен? — Знаю, — обреченно кивнул он. — А за что? Это он тоже знал. — Его произведения не соответствуют идеологии нашего государства, — заученной фразой тихо ответил он. — Так зачем сделал, если знал?, — раздался за его спиной голос другой девушки-полицейского; впрочем, сидящая перед ним быстро прервала ту. — Просто скажи, что тебя на это подтолкнуло. Ты любишь читать? Он коротко кивнул. У него в семье так было принято, и воспитывали его на книгах. Так он рос, пока к 1933-му году не стали запрещать почти все то, что составляло его читательский опыт. Он украдкой забирал книги, которые были отобраны, и так же украдкой читал их дома. Сегодня должно было состояться его первое знакомство с Ремарком, о котором Вернер много слышал, но ему помешал лишь один из тех, кто конфисковывал книги и заметил мальчишку, подозрительно близко державшегося около запретных цветных стопок, а потом резко побежавшего в сторону. Девушка слушала его историю, иногда кивая. Когда он закончил, то молча сжался, ожидая наказания. Но оно не шло. Плавная речь об истинном историзме и неподобности такой литературы шла, а наказание даже и не думало. — Ты все понял, Вернер Мёллендорф?, — едва подчеркнув его имя, спросила она, и после его согласия довольно кивнула. "Прекрасно". Ей просто не хотелось с ним возиться, хоть это и было её первым делом, в котором вроде и надо было себя показать, а с другой стороны, он не был похож на злостного нарушителя, значит, и много времени тратить на него не стоило. — А книгу я тебе не отдам, — услышал от нее парень и вздохнул. — Что мне будет? Под снисходительным взглядом лейтенанта Вайнер парень сейчас чем-то напоминал кузнечика, такой же щуплый и вспугнутый. — Ничего, я тебе это даже никуда не запишу. "Но придется". — Просто не занимайся глупостями и будь толковым парнем. — Я... понял, — удивленно кивнул он. Лейтенант заверила его, что он может идти, и он сразу вскочил со стула, сбивчиво поблагодарив ее. В это время кто-то постучал в дверь, и на пороге легко отделавшийся Вернер столкнулся с молодым эсэсовцем. Они все-таки разминулись, и Эльке, заскучавшая во время воспитательной беседы (допросом это было не назвать), моментально оживилась, увидав на пороге Йохена. — Что это было?, — хмыкнул офицер, сразу поздоровавшись с обеими девушками. — Юные криминальные элементы, — протянула Анне, доставая из шкафа расчерченный лист из тех, на которых обычно составляли протоколы. — Мельчают уже, книги воруют, — добавила Эльке. Эсэсовец заинтересованно взял вещественное доказательство со стола ее напарницы и небрежно пролистнул страницы. — Вы его отпустили? — А что с ним делать, — пожала плечами Анне, аккуратно заполняя строчки. — Ограничились проведенной беседой о важности литературы в формировании национального сознания. Йохен усмехнулся. — Вы казались мне более идейной, фройляйн. Они обменялись усмешками, после чего парень завел разговор с Эльке. Анне дописала протокол, краем уха улавливая из их беседы какие-то слова о новых спектаклях и концертах на ближайшие вечера. Идея идеей, но маленький вор выглядел так испуганно, что её напускная строгость дала слабину — ей хотелось ему посочувствовать вопреки уставу, а не наказать в полной мере, как то и полагалось за такой проступок. * * * К концу месяца обстановка в кабинете разрядилась, поменяв роли двух актрис этого четырехстенного театра. Эльке все чаще стала брать отгулы и как-то невзначай ухитряться уходить с работы пораньше, понимая, что есть кому выполнять работу и с её рабочим одиночеством покончено, потому с каждым таким разом какие-нибудь дела или мелкие поручения нет-нет, да и оставались напарнице. Бергер пыталась перед ней как-то извиниться, хотя бы для вида, но той было все равно. Аннегрет, впрочем, любила работать, потому часто сидела допоздна, доводя всё если не до требуемой идеальности, то хотя бы до максимально возможного порядка; особенно потому что должна была выслужиться перед начальством, которое в лице полковника-лейтенанта Лихтенберга не желало принимать её на работу даже при протекции дяди. Показать, что она действительно может служить в полиции, а не только язвить на собеседованиях. Хотя она знала, что за Эльке тоже кто-то кому-то слово замолвил в свое время, но все же иногда горделиво думала, что находится на лучшем счету у начальства. Если Эльке не хочет идти дальше звания обер-лейтенанта и гулять с работы вволю — ее право, ей же, Анне, на руку. Потому даже когда оказалось, что месячный отчет ненавязчиво переложился на ее плечи с закрытием двери за Эльке, девушка только проводила ее усмешкой и украдкой сбегала в соседний кабинет к Шарлотте, чтобы узнать, как лучше будет его написать. Получив подробный инструктаж, чашку крепкого чая и некоторые приправленные ехидными комментариями Шарлотте общеполицейские новости, девушка вернулась к себе и остановилась на пороге, только сейчас заметив, как потемнело в кабинете за время ее отсутствия. Она зажгла настольную лампу, сложила под ее ярким светом материалы для отчета и все-таки помянув Эльке промелькнувшим в мыслях недобрым словом, со вздохом начала работу. Странно, ей казалось, что у напарницы нет серьезных дел, а оказалось наоборот; вскоре она невольно потянулась и за другими папками, и чем больше она листала бумаги, тем чаще встречала ответственные расследования и довольно-таки даже запутанные дела. Нет, она определенно талантливый следователь, если бы только не ее страсть к активной общественной жизни, решила Анне, едва вспомнив о том, как долго не вела свою, когда вывела в верхнем углу листа дату — 30 января 1939 года. Примерно через час в кабинете было светло только от настольной лампы, а работа по отчету понемногу продвигалась к середине. Пока Аннегрет выбирала данные из дел, заходил даже начальник управления, герр Лихтенберг, который весьма удивился, встретив ее в кабинете. — Отчет? Его же должна была делать Бергер, или...? — Или я за нее. Полковник-лейтенант хмыкнул, что-то сказав про Эльке, и, переведя взгляд с портрета фюрера, висевшего над столом, на девушку, пошутил о возможной прибавке; с этими словами он пожелал ей удачи и долго не засиживаться и вышел. Анне, оставшись одна, снова склонилась над бумагами. Работа увлекла её, и в какой-то мере это даже было занимательно и заставило позабыть о шутливой обиде на напарницу, но всё равно, — если бы был другой вариант проведения этого вечера, она бы выбрала его. За скрипом пера она не услышала, как приоткрылась дверь и тонкие пальцы коротко постучали по ее косяку. — Разрешите войти, госпожа лейтенант? Последнее слово прозвучало немного неуверенно. Девушка схватила папку для серьезности, рывком подняла голову и, увидев стоявшего на пороге Йохена, улыбнулась, будто искренне обрадовалась его приходу. — Разрешаю, герр унтерштурмфюрер, — выдержала тон, отложив документы и отметив про себя, как замечательно он выбрал время для визита. Офицер прошел вперед и сел возле стола Эльке, после чего поинтересовался, что она делает в такое время на работе, если есть куда более интересные места для вечернего отдыха. — Не поверите, я думала то же самое, — кивнула она, взяв в руки перо. — А вы к Эльке? Так ее нет. — Я знаю, — чуть прищурившись, ответил он. Он ведь не сказал о том, что видел Эльке этим вечером. Если можно так сказать, даже встречался с ней, хоть это было в компании его друзей, которым позволили провести вечер не в казармах, а в известном ресторане в центре Берлина. Они собрались по довольно важному поводу — с сегодняшнего дня уже оберштурмфюреру и второму адъютанту рейхсфюрера СС, Йохену Пайперу исполнилось двадцать четыре года. Тут Эльке Бергер, лишенная конкуренции, проявляла себя с самых привлекательных сторон, четко зная, как нужно действовать; она кокетничала с именинником, отыгрываясь за свой день рождения. И она знала заранее, что праздник будет, предварительно постаравшись, чтобы об этом из её окружения больше не знал никто. Аннегрет наконец-таки заканчивала свой многострадальный отчет, пока сидящий напротив эсэсовец, чуть склонив голову набок, в тишине наблюдал за ее работой. Он, не желая отвлекать ее, не начал мало-мальски самого непринужденного разговора, тем более не желая, чтобы показалось, будто он зашел к ней в управление на ночь глядя только чтобы озвучить эту неначатую беседу; а девушка дописывала последние строки и вообще понятия не имела, что нужно сказать гостю? Хорошо, она бы могла обсудить пропущенный ею парад, который торжественно-громко и пышно прошел по центральным улицам Берлина в честь годовщины назначения фюрера на пост рейхсканцлера. Узнать о том, насколько все было красиво, какие марши играли, пока солдаты четко чеканили шаг по соседним улицам и о чем была праздничная речь фюрера. Тема донельзя отвлечённая, но заводить разговор первой... Она сознательно удерживалась — парень еще подумает что-нибудь не то, да и вообще она была занята. Краем глаза она заметила, как Йохен поднялся и под мерный стук кованых сапог подошел к ее столу. — Я не буду вам мешать, Анне, — негромко, но мягко сказал он, чем-то зашуршав и положив перед девушкой плитку шоколада в серебристой обертке, и добавил к тут же появившемуся в ее поднятом взгляде вопросу, — у меня сегодня день рождения. На лице девушки появилась удивленно-растерянная улыбка. — Простите, я даже не знала... Мне даже подарить вам нечего... — Что вы, мне сегодня уже сделали большой подарок. Я теперь официально второй адъютант рейхсфюрера, — гордясь собой, отрапортовал офицер, который даже выглядеть стал после своих слов по-другому, и провел рукой перед своими петлицами. — Поздравляю вас, — ответила ему Анне, после чего он легонько пожал ее ладонь двумя руками и поблагодарил. — Вы угощайтесь. Доброй ночи, Анне. — И вам доброй, Йохен. Он развернулся на каблуках и, так же мерно выстукивая шаги, не оборачиваясь вышел из кабинета. Вдруг закончился и отчет. В углу страницы появилась размашистая подпись лейтенанта Вайнер, которая наконец-таки закрыла папку и выдохнула. Вот теперь свободна. Шоколад был вкусным и явно дорогим. Анне отламывала кусочек за кусочком, смущенно улыбаясь куда-то в пустоту и не зная, что Йохен зашел к ней в такое время специально, только чтобы угостить её; и только сейчас осознала, что у него на левой петлице рядом с тремя звездами появилась тонкая нашивка. А она к нему мало того, что без подарка, так еще и "унтерштурмфюрер, унтерштурмфюрер". Должно быть, неудобно называть человека по старому званию... Впрочем, Пайпер, выходя навстречу позднему январскому вечеру, даже не вспомнил того, как его там пару минут назад называли. Куда важнее ему было другое.