Once In A Lifetime

      По ночной глади этой звездной ночью летают два крылатых создания, тоже могущих в будущем стать чем-то большим… одним целым. Хоть эти двое и без того составляют единый механизм, неработающий друг без друга мировой аппарат, но сердце Софи всё ещё покрыто ледышкой (совсем тонкой, но достаточной для того, чтобы девушка не подпускала Лиама к себе максимально близко).       Но пустая ладонь, так требующая тепла, невесомо скользит к другой – теплой, широкой, ставшей почти… родной. И сердце Лиама делает несколько кульбитов в секунду, когда он чувствует на своей коже тонкие пальчики и слегка острые ноготки. Софи хочет так, чтобы этот момент остался незамеченным для них обоих, – если она холодна, это не гарант того, что она не станет смущаться в случае подобных нежностей; так что Лиам молчит, как ни в чем не бывало продолжая свое воздушное путешествие, правда… с настроением, взлетевшим до самых небес (чуть выше, чем они сейчас), и рукою Софи в своей… так близко и так желанно. Лиам думает, что в несколько ближайших столетий ему было бы достаточно этого одного.       Но пока кто-то только мечтает о поцелуе, некто другой уже вовсю упивается им. Медленными, глубокими глотками Луи пьет бесконечную нежность из необычайно воздушных, пористых, как та самая наивкуснейшая вещица, губ Гарри, которому остается только поражаться: как темнику удается быть таким ласковым с ним? Возможно, нечто светлое перебарывает густую тьму внутри Луи, и поэтому его потные от волнения ладошки находят шелковую кожу Гарри под тонкой майкой, и кудрявый вздрагивает, предчувствуя нечто чуть более грешное, чем поцелуй, но Луи не зайдет слишком далеко – он не из тех, кто бросает слова на ветер.       Он из тех, кто хочет чувствовать того, кто становится для него всё слаще и вкуснее с каждой секундой. Гарри несколько опешил, прежде чем осознал, как мимолетно прикосновение пальцев Луи к его плоскому животику, округлившимся соскам и премилому пупку. Луи из тех, кто хочет знать, что всё, что он делает впервые в своей темной жизни, не напрасно, поэтому Гарри всхлипывает от удовольствия и так же тянется к Луи руками, губами, жизнью!...       И всё, что нужно на данный момент им обоим, - плескаться друг в друге, мысленно кричать от того, как хорошо сейчас их заблудшим душам, наконец-то нашедшим друг друга, как нужны эти слегка грубые на ощупь, но безумно нежные на прикосновения, руки Томмо, как прелестны невинные вдохи-выдохи Гарри, как темна укрывающая их ночь и как светло и ярко, возможно, их будущее.       Они упиваются друг другом еще четверть часа, прежде чем опьяненные этими целомудренными объятиями валятся на подушку Луи, давая дыханию прийти в норму. Луи еще не решил, какими глазами он будет смотреть на Гарри назавтра, но второй уже точно знает, что приготовит на их первый завтрак.       Он просыпается первым, всё же изъявляя дикое желание не покидать уютных объятий кровати и…       Ох, всю ночь они проспали с Луи, переплетенные друг с другом ногами, руками и вообще всем, чем только можно! Эта мысль согревает покрывшиеся утренними мурашками плечи Гарри, но всё-таки он покидает кровать, пока Луи всё ещё похрапывает в подушку. На секунду он останавливается, не в силах пошевелиться от созерцания этого безупречного профиля и торчащих тут и там прядей волос. Неужели, действительно, несколько часов назад они делали то, о чем приходилось молчать? Так странно, так нелепо, что со дня их первой встречи прошла от силы неделя и стрелка на часах сдвинулась чуть дальше отметки «3», но Гарри ощущает глубокую связь с этим премило похрапывающим созданием – нечто такое, что возникает так внезапно и неуклюже, но в будущем горит ярким жизненным огнем еще очень долго. -Гарри? – кудрявый, отключившийся на пару мгновений от реальности, вдруг замечает моргающие глазки, что продираются сквозь сонную дымку, и губы, что растекаются в утренней улыбке, а голос сквозит необычайным трепетом: - Привет, ангелочек. -Привет, - Гарри застенчив, как никогда в жизни. И снова это «ангелочек» - вот только сейчас слово не брызжет в Стайлса ядом и потому приносит одно удовольствие. Луи просто так, молча, безо всяких поводов и уважительных на то причин, глядит на Гарри так, как раньше ему было непозволительно. А чтобы повисшая в этот миг тишина не длилась слишком долго, кудрявый находит, что сказать: - Как насчет настоящего английского завтрака?       Вот оно. Тот самый момент. Миг, о котором Луи боялся мечтать, но которого так сильно желал. Кто-то собирается приготовить ему завтрак: вскипятить воду, насыпать в кружку ароматных чайных листьев, придвинуть к нему порцию румяных блинов, или омлета, или оладьев, или что там еще всемогущий Гарри умеет готовить, спросить, вкусно ли и понравилось ли ему, после стереть с его губ капли шоколадной глазури (и куда это понесло ненасытного парня?) и, наверное, после этого обязательно-преобязательно… поцеловать. -Ты веришь в чудо, Гарри? – оставляя мальчика без ответа, интересуется Луи.       А тот смотрит на милого, сонного Томмо и вспоминает созданные исключительно для поцелуев губы: -Верю.       И, стало быть, прямо сейчас время и место долгожданным объятиям, нежным смешкам и горячему чаю со всеми кулинарными способностями кудрявого и отчего-то потеплевшим воздухом за окном – будто весна наступила в момент, когда их губы соединились и пообещали никогда больше не оставлять друг друга. -Ты видишь это? – ошеломленно спрашивает Гарри, ведя Луи за руку на улицу – туда, где им предстоит пускать бумажные корабли по звенящим ручьям, каким-то чудом родившимся здесь за одну ночь; туда, куда можно выйти без вязаного шарфа, натянутого по самый нос; туда, где небо становится с каждой секундой чище, а солнце начинает слепить… непривыкшие в яркому свету глаза. -Что такое? – беспокоится Гарри, видя, как Луи прикрывает глаза ладонью и морщится в раздражении. -Ничего особенного, - отзывается Томмо, потирая веки пальцами. – Просто… я всё ещё темник, забыл?       Ах, да, конечно. За одну только невинную ночь тонны ласки и благоговения сумели сокрыть от глаз Гарри, заставить забыть тот незамысловатый факт, что Луи-то всё ещё тот, кто попал на заснеженную пустынную землю вместе с ним вечером 17 октября.       Но ведь Гарри есть нечто гораздо ярче и теплее самого солнца, по мнению Луи, так что в противостоянии светилу, без сомнения, Томлинсон одержит победу, и всё благодаря помощи кудрявого. -Ладно, Лу. Начнем меняться снаружи? Ты ведь хочешь, чтобы солнце полюбило тебя? -О чем ты говоришь?.. Погоди-ка. Лу?! -Угу, - Гарри, кажется, проболтался об имени, что обычно он употребляет в собственной голове, так что он кратко кивает и глядит под ноги, перебирая подошвами первые зеленые росточки самой настоящей травы.       Луи не может ничего поделать с собой, так что он просто звонко, весело смеется над робким, ужасно прекрасным в эту неловкую для него секунду мальчишкой, и даже солнце, что глядит на них с высоты, поражается тому, каким темник может предстать перед миром – таким настоящим, светлым, живым. -Эй! – Луи ласково обвевает руками талию Гарри, утыкаясь тому в пахнущую самым прекрасным ароматом на свете шею. – Ты чего?       А Гарри – ничего, после того, как вдруг ощутил на своей коже горячее дыхание Томмо, что заставило его не по-детски издать чуть хриплый, мимолетный всхлип. Он в ответ обнимает Луи, и кто бы мог подумать, что два создания, коих Судьба развела по двум разным мирам, наградила противоположными мировоззрениями, эмоциями и ощущениями, о встрече которых не могло быть и речи, а о взаимном весеннем чувстве - и подавно, будут просто так, у всех и ни у кого на виду, обниматься прямо под апельсиновым солнцем, хихикая друг другу в губы и понимая, что теперь уже они точно друг от друга не отвертятся.       Поэтому Гарри в полную силу пользуется своим преимуществом и вооружается острыми ножницами, пеной для бритья, жужжащей бритвой и твердым намерением сделать из Луи человека.       Второй хмурится и обижается: -Получается, что ты прошлой ночью с дикарём целовался?       Но Гарри смеется, стараясь не глядеть в зеркало, висящее на стене в ванной, на недовольную мордашку его – уже ведь и вправду его – мальчика, и ловко орудует ножницами, состригая с лохматой каштановой головы сантиметры неподходящих Луи, по мнению Гарри, волос.       Затем приходит очередь такого же «лохматого» острого подбородка, на котором в скором времени могла бы появиться борода точно, как у Санты. Но уже побритая правая щека Томмо удостаивается легкого, воздушного поцелуя в исполнении самого ангелочка, и Луи буквально тает от этих нежностей и вообще всего, что теперь его окружает. Так ведь с самого первого дня нужно было не воротить от Гарри свой темный нос, а – любить!       Последнее слово как-то слишком громогласно, думает Луи, и его улыбка несколько потухает, но затем он забывается в неприятных ощущениях на левой щеке, и Гарри начинает почти слёзно просить прощения за то, что просто засмотрелся на его точеную скулу, и Томмо снова становится невыносимо хорошо, а его отражение в зеркале так же не может не радовать.       Оттуда на него смотрит совсем другом человек – аккуратный, ухоженный и «отглаженный», очень даже милый и приятный, и всё это благодаря, конечно… -Гарри! Спасибо, чёрт, правда, спасибо, - Луи еще не привык воздерживаться от своего темного лексикона, поэтому даже благодарность из его уст звучит так себе, но кудрявый, похоже, этого совсем не замечает, лишь поднимая Луи за руки с его места и снова ведя за порог дома – показать его солнцу.       Томмо улыбается, глядя на воздушные облака-барашки, коими усажено всё голубое небо, а Гарри тоже, наверное, оценил бы природные красоты, если бы не одна, самая прекрасная и юная красота рядом с ним: Луи так сильно напоминает Гарри такое же божественное создание, что ему приходится закусить губу от осознания того, что теперь это чудо ему позволено целовать. Чем они и занимаются в оставшееся время. Не то что бы Луи был против этого…