Once In A Lifetime

-Я хочу остаться здесь.       Двое влюбленных лежат на клетчатом пледе, согреваемые теплом, просачивающимся под кожу из камина, и глядят в потолок на часы, которые уже кажутся им родными и вовсе перестают быть странными, поэтому - -Я хочу остаться здесь, - и Луи не до конца понимает, о чем говорит кудрявый: о ночевке прямо на полу или об их бесконечном пребывании во временных рамках. Он безмолвно соглашается с Гарри, сжимая мальчика еще сильнее в своих объятиях. –Твоя рука не болит? – Для Луи это, действительно, важно. -Нисколечко.       Луи улыбается. Почему ему сейчас так хорошо? Ах да, ведь он может целовать Гарри повсюду – в лоб, щеки, носик и даже шею, и ничего ему за это не будет, лишь бескрайнее удовольствие и томные вздохи кудрявого в качестве вознаграждения.       Но шаловливые ладошки Гарри, что незаметно скользят под ткань футболки Луи, влекут за собой далеко не невинный подтекст. Стайлс не знает, откуда у него взялись эти настойчивость и дикое желание сотворить с Луи нечто такое, о чем он, с одной стороны, может пожалеть, а с другой – что он может вспоминать потом с улыбкой и легким румянцем на щеках.       Поэтому контролировать себя в жарких объятиях Луи становится почти невозможно, но темник будто и не замечает всех этих ребяческих попыток Гарри стянуть с него ненавистную одежду… -Хаз, - шепчет Луи. -Да? – отзывается Гарри, останавливая свои ладони на полпути к горячей спине Луи. -Ты ведь большой мальчик, правда?       Гарольд довольно кивает своё «да» и, конечно, не намеревается останавливаться, ведь он –       Ну, большой мальчик. -И ты прекрасно знаешь, чем чреваты твои ладони на моих… ох, уже на моих бедрах, Хаз, - шепчет Луи в макушку Гарри, незаметно для парня упиваясь этими сладкими прикосновениями к коже его бедер.       Гарри резко, внезапно, слишком неожиданно даже для самого себя, одним ловким движением оказывается на Луи, опираясь руками по обе стороны от его головы. Он глядит на темника с вызовом – и кто же победит в их противостоянии? Разумеется, Хаз, ведь – -Ты ведь сам сказал, Лу. Я - большой мальчик.       Гарри делает акцент на предпоследнем слове, бестактно ёрзая на несчастно-счастливом Луи. Да этот кудрявый просто невыносим! Как можно?! Луи опешил, находясь в столь невыгодном положении в физическом плане, но… в ужасно привлекательном в плане...       Эротическом.       Луи хитро улыбается в губы Гарри. Что ж, вызов принят.       За окном начинает накрапывать косой дождь, а в единственном доме на этой безмолвной земле сейчас произойдет нечто гораздо зрелищней любого апокалипсиса. Ты, любимый, ужасно хрупкий - Я любить тебя буду нежно*       Луи нежно обхватывает лицо своего мальчика руками и не представляет, что еще можно делать с этими губами, как не целовать их и отчетливо слышать долетающие до острого слуха первые приглушенные стоны Гарри. Ох, уж этот Стайлс со своей девственной кармой и ужасно соблазнительными, сочными губами со вкусом клюквенного морса; со своими несколько неловкими, но довольно смелыми движениями рук по тончайшей коже тела Луи, что готова то и дело рассыпать горсти мурашек – одну за другой, потому что вокруг себя Луи видит, слышит и ощущает одного Гарри.       Прямо сейчас, в эту самую минуту, оба осознают, что боле они не смогут существовать по отдельности – просто потому, что дыхание чуда напротив становится жизненно важным кислородом другого; потому, что уже набирающие силу сладкие постанывания Гарри кружат темнику голову похлеще всякого алкоголя и даже самой отборной травы; потому, что Гарри всё ещё не верит, что отдает свое сердце в руки темнику – чудовищу его Мира, монстру, коим пугают детей от мала до велика, темному, чернее самой ночи, человеку с нательными рисунками и… ох, самыми ласковыми и любящими ладонями, что щекочут бока кудрявого и вдруг стремятся туда, где еще никто никогда не был.       Возможно, это звучит не так романтично, но оборона Гарри падёт и он переходит на тот этап, когда готов кончить от единственного касания рукой Луи его взбудораженного достоинства. Гарри ахает, ощущая на члене прохладную ладонь, ведь ранее до самостоятельного получения кайфа руки парня как-то не доходили, именно поэтому Стайлс окончательно покидает эту землю, упиваясь абсолютно новыми и, чего греха таить, потрясающими ощущениями, к тому же, если вспомнить о личности, творившей с Гарри невообразимые мальчику вещи… становится приятней во сто крат.       Возможно, когда-то Гарри и представлял в своих пошлых мыслишках свою первую ночь; вероятно, что даже с парнем, но даже в самых смелых и прекрасных мечтах он не предвкушал такой вихрь страстной ласки и нежной похоти в одном флаконе (чувствуете пронзающий до самого сердца контраст?).       Луи хитёр, и, коли Гарри практически попросил стать его первым, он просто обязан сделать этот первый раз самым прекрасным и запоминающимся событием в жизни его – его – мальчика. Поэтому он должен показать Гарри всё, о чём нельзя молчать в такой момент; он хочет раскрыть кудрявому все секреты сексуального опьянения, дикого желания, и в благодарность мальчик украшает бледную кожу шеи Луи яркими следами от укусов-поцелуев. Томмо не знал, что ангелы на такое способны.       Сила дождя за окном стремится по нарастающей, и вот уже легкий весенний дождик превращается в настоящий ливень, а Гарри желанен, как никогда, ужасно прекрасен в эти минуты и так храбр в своих интимных прихотях, что Луи остается только удивляться тому, какими всё же порочными бывают порой ангелочки. Его божество всё ещё скулит ему в губы, а их обладатель отмечает про себя несколько проблематичное положение собственного либидо.       Но всему свое время, поэтому сейчас же Луи хватает инициативу в свои заботливые руки и переворачивает Гарри на спину, одной большой скалой нависая над его хрупким податливым телом. Гарри явно не ожидал такого хода событий, поэтому он с трудом продирает сквозь возбужденную негу глаза и глядит на Луи в упор: я хочу тебя. Всегда хотел. Луи становится этого достаточно.       Не торопясь (хотя в нынешнем положении это почти невозможно) он избавляет Гарри от потной одежды, на ходу яростно срывая ее с себя. Огненные блики скачут по этой мерцающей коже, блеск в зеленом взгляде сводит Луи с ума вот уже в тысячный раз за эту секунду, и спустя миг они оказываются лежащими на пледе совсем голыми, но ужасно возбужденными и желающими друг друга так, как никого и никогда раньше.       И вот в этот-то момент Луи останавливается, подстегнутый нелепым страхом всё испортить. Посудите сами: раньше ему не приходилось быть таким нежным, заботиться о физических и психологических чувствах партнера, отдавать самого себя целиком и брать взамен столько прекрасного… чувства, что Луи, действительно, сомневается, что сдержит слезы под конец всей этой истории. Рядом с Гарри он становится слишком сентиментальным, поэтому… -Боже мой, Гарри… Малыш. – Гарри слышит свое имя и приоткрывает глаза, задерживая дыхание. Разумеется, он всегда и везде готов выслушать своего Луи, но, черт возьми этого темника, не в такой же ответственный момент! Гарри не может разглядеть в глазах напротив беспокойство, поэтому – -В такой момент ты еще способен что-либо говорить? -Хазза, я… Я не могу. Я боюсь, Гарри.       Ха! ЧТО? Что он только что сказал?! Гарри хочется очень долго и очень сильно смеяться. -Послушай меня, Томлинсон, - кудрявый грубо притягивает Луи к себе и своим шепотом пронзает парня насквозь. – Ты первым начал прикасаться ко мне и вынуждать меня сходить с ума от твоих прикосновений; ты поцеловал меня однажды и всё ещё не пожалел об этом; сейчас же ты довел меня до полуобморочного состояния, что я готов лезть на стены от сжигающего меня возбуждения, и ты вот так просто хочешь остановить всё это?! Отвечай, Томмо! В данный момент я не готов вести длительные переговоры.       Луи слушает всю эту пламенную речь и не сводит глаз с этих глубоких, изумительных изумрудных радужек, обрамленных длинными ресницами, подрагивающими в такт голосу Стайлса. Луи не просто видит - он чувствует, как Гарри хочет его немедленно, вот почему Томмо берет всю свою волю в кулак и обещает самому себе ни в коем случае не сделать Гарри больно.       Притягивая парнишку к себе, Лу целует его вместо ответа. А затем он начинает свое маленькое путешествие по каждой клеточке этого прелестного тела, считая родинки на груди и животике, чмокая его несколько раз в пупок и, дойдя, наконец, до эпицентра всего скопившегося возбуждения… снова давать слабину и медлить прежде, чем начать то, о чем Гарри умоляет бессовестного темника.       Но Луи – мужчина, насколько ему известно, а им не подобает трусить в моменты, когда столь идеальные мальчики ждут от них решительных действий, поэтому Луи жадно вбирает в себя стоящий колом член Гарри, и просто –       Ух, вау! Луи не знал, что Гарри может быть таким громким. Дождь за окном и не думает прекращаться, аккомпанируя голосу Стайлса наперевес с выкриками каких-то имен (скорее, одного) и всхлипов, что в данных обстоятельствах срываются с губ, скорее, от наслаждения, нежели от горя.       Хаз запускает пальчики в растрепанную медную шевелюру и с необычайно соблазнительными стонами стимулирует Луи своими «еще, еще, Боже, Лу, пожалуйста, быстрее!». А тело Луи горит, как раскаляются грозовые тучи этой дождливой ночью: он и сам готов расплескаться по комнате дождевыми брызгами удовольствия, которое ему доставляет мальчик, кричащий под ним, и это странно само по себе, ведь Томмо впервые чувствует подобное не тогда, когда кто-то находится у него в ногах, а когда он сам посасывает, покусывает и целует собранное в одной точке мужское возбуждение. Кажется, в Луи спит еще с дюжину неизвестных ему личностей, которые с каждым новым днем открывал и продолжает открывать в нем его кудрявый мальчик. -Гарри… Малыш, - шепчет Луи, так сильно надеясь на то, что его услышат, отвлекаясь от важного дела. – Я больше не могу… - Он подтягивается к Гарри и убирает с его лба прилипшие кудряшки. – Эй, малыш… - Сейчас перед ним находится самое прекрасное создание на планете, и Томмо хочется плакать от того, что Гарри принадлежит ему. – Какой же ты у меня красивый, Гарри. – Луи почти забывает о своем налитом кровью члене и поставленной перед ним задаче. Гарри тяжело дышит и внимательно слушает своего темника, расплываясь в довольной улыбке. – Помнишь, как ты спросил меня однажды, хотел бы я что-нибудь изменить в своей жизни? – Кудрявый кивает, навострив уши и пытаясь выровнять сбившееся дыхание (но рядом с Луи невозможно нормально дышать). – Жизни… Да разве можно то, чем я жил, назвать жизнью? Малыш, послушай. – Кажется, на Луи нашла некая потусторонняя сила, ведь он готов поделиться с Гарри самым сокровенным, самой большой тайной, сокрытой в его темной душе. - Я не знаю, смогу ли когда-нибудь быть хоть на каплю достойным тебя… - Хазза закусывает губу, обмякая в руках Томмо, - и мне, честно говоря, глубоко наплевать на то, что мы такие разные. – Гарри тоже плевать. С самой высокой колокольни. – Но то, что здесь оказались именно мы с тобой… кое-что значит, правда? – Гарри обводит контур лица Луи ладонями и подносит свои губы к его губам. Совсем близко. – И я понял, Гарри. – Шепчет Луи. – Наконец-то я понял, чего мне так не хватало. – Луи почти на грани. – Я искал тебя, Гарри.       Искал тебя.       Гарри никогда не был сильным – нет, сила точно не его конек. И сейчас соленая вода катится по его щекам, приземляясь на сухие, дрожащие губы Луи, и дождь почти выбивает оконные стекла, но рядом друг с другом они смогут противостоять любой стихии. -А теперь… - продолжает Луи, стирая тыльной стороной ладони слезинки с лица мальчика, - позволь мне стать с тобой единым целым, Гарри… Позволь.       Гарри громко сглатывает, прежде чем ответить: -Всё, что угодно, Лу.       И теперь Луи всемогущ.       На его члене достаточно естественной смазки, хоть он и не сомневается, что предусмотрительная Софи приберегла в одном из шкафчиков их дома заветный тюбик. Так что Луи, глубоко вздохнув и глядя еще раз в самые прекрасные глаза на планете, на раз – приставляет головку ко входу, на два – вводит член внутрь и слышит долгожданное «ах!», на три – входит на всю длину – аккуратно, очень осторожно, почти невесомо, и – -Лууууу!       Луи опирается руками по обе стороны от Гарри и не отводит от парня взгляда, страстно умоляя: -Смотри на меня, прошу.       Гарри совсем не против этого, и в следующую секунду Луи оглушает пронзительным стоном кудрявого, так прекрасно звучащим в пределах этого дома на пару со свистом ветра и ливнем, барабанящим по крыше и зовущим к себе в дуэт приближающуюся грозу. Их темп пока слишком слаб, но не менее прекрасен, чем всё в их черно-белой истории, и Гарри тонет в ощущениях, ранее невиданных им, а Луи, хоть и проходил через подобное столько раз, находит в сегодняшней ночи нечто новое и поразительное: еще никогда он не был так… счастлив.       Еще никогда он так громко не показывал своего удовольствия партнеру, хоть язык и не поворачивается назвать Гарри этим бездушным, ржавым словом; еще никогда он не был так слаб и так силен одновременно – стоны Гарри подгоняют его, но стоит ему всхлипнуть от наслаждения, как хочется тут же свалиться прямиком на жаркое тело Гарри и так и остаться лежать на нем – потным, уставшим, но таким счастливым Томлинсоном Луи. И, Боже, еще никогда ему не приходилось так сильно… любить! – да, любить лежащего под ним ангела, так страстно и нежно целовать его пальчики и прикасаться губами к атласной коже и кудряшкам, подобным шелку… Что же ты делаешь с ним, Гарри? Что же ты, черт возьми, сотворил с такой темной, пропащей душой?       И покуда ночь дарит им наслаждение, пока Луи хрипло дышит, а Гарри кричит, не боясь быть услышанным, гроза, приблизившаяся к ним вплотную, начинает свое представление с пока еще далеких раскатов грома, а дождь хлещет, не прекращаясь, невольно заставляя Луи лишь набирать обороты.       И в закрытых веках Гарри смешались миллионы разноцветных огоньков, сквозь которые все время проскальзывает лицо Луи, и руки парня на его бедрах, что двигаются в унисон с телом Томмо, и весь их чудесный танец влюбленных до умопомрачения друг в друга парней приближается к пику – к самой вершине настоящего удовольствия.       И – Гарри, Боже, я хочу слышать тебя!       И – Луи, прошу, быстрее, быстрее!       И оглушающий раскат грома обрушивается на их голову так кстати, так вовремя, маскируя пронзительные крики Гарри в момент, когда он обильно кончает прямо на своего Луи, который, чувствуя Гарри в данный момент так сильно, достигает оргазма тоже – да такого, что в ушах всё звенит, а перед глазами летают звезды. Одна, две, три… Разве они еще живы? Разве удовольствие не поглотило их целиком?       Гарри громко, прерывисто дышит, а Луи обнимает его за плечи и шепчет какую-то фразу кудрявому на ухо, но тот, конечно, не разбирает толком ничего, а лишь потихоньку приходит в себя, отмечая в уголках своих глаз слезы – то ли от того, что Луи входил в него так глубоко…       то ли от того, как глубоко Луи проник в его душу.  

When I close my eyes All the stars align And you are by my side