Once In A Lifetime

      Всю свою жизнь она была душой компании: непристойно шутила, так что все окружающие хватались за животы, делилась интересными историями, взявшимися непонятно откуда – ведь не из ее скучной и мрачной жизни, верно? Ее локоны завивались, а глаза горели таинственным огнем: может, именно поэтому когда-то ей удалось завоевать Луи. Не его сердце, нет. А его постель. Неудобное, крошечное пространство она заняла в его жизни. Правда, ненадолго. Их «похождения» длились от силы пару часов, так как Томмо не мог спать с кем-то: он привык шагать по жизни одиночкой, так и здесь – никакие волосы на подушке и кофе в постели (что за сентиментальная чушь?) ему не были нужны.       И лишь тогда, когда на душе было ровно так же, как на их сером небе, он набирал выученный еще со школьной скамьи номер и через полчаса встречал на пороге оживленную, по неизвестной ему причине радостную девушку. Он предполагал, что это всё ее неподходящий их миру оптимизм или же просто «повернутая» головушка, но на самом деле девчонка была рада самому Томлинсону – черствому, эгоистичному, но ужасно привлекательному мужчине.       Не то что бы он никогда не замечал ее привязанности к его поношенным домашним штанам и шлепанцам, в которых она гоняла до ванной комнатки и обратно; просто в их Мире никогда не было места чему-то чистому и сокровенному – чем целиком и полностью пропитан его Гарри. Поэтому Луи не видел смысла в подозрительно грустных взглядах на прощание и оборванных фразах, сквозивших неприкрытой обидой – но на что? – разумеется, Луи не было до этого дела.       Поэтому, как бы девчонка ни старалась, для Луи она всегда оставалась увлекательной игрушкой, механизм которой обречен был когда-нибудь износиться и в итоге сломаться с оглушительным треском.       В их последнюю ночь секс был особенно жарким благодаря, как это ни странно, переполнявшему ее отчаянию – вот только Луи было плевать, как и всегда. И тогда в лунном свете, крадущимся с улицы сквозь потрепанную занавеску, он разглядел слезы на бледных, как смерть, щеках, а ручонки, схватившие его за плечи, не несли былой ласки, если такое понятие вообще есть в Темном мире. -Я не понимаю, - говорила она, – кто я для тебя, - плакала она, - Луи! – не понимала она. -Не строй из себя великую мученицу, детка, - отвечал он, - твои слезы сейчас ни к чему, - добивал он, - ведь ты прекрасно знаешь, кем мне приходишься.       Окинув взглядом их голые тела, она спрашивала: -Это?... И только? -Неужели вы, мисс Колдер, надеялись на что-то другое? – искренне недоумевал Луи, но звон пощечины, отразившийся от голых стен, вмиг отрезвил парня, словно ведро ледяной воды. Он не мог выйти из нее сухим. Только не в этот раз. Он беспомощно заикался. – Ты… Мы…       Ведь всё просто, как дважды два: она носит под сердцем их ребенка.       Но Луи всё ещё считает, что шутка не удалась. -Две недели, - шептала она сквозь слезы, - две недели…нашему малышу. -Не называй его так! –взрывался Луи. – Ты кувыркаешься в моей постели по собственной воле – я тебя не заставляю! Так почему же я выхожу виноватым?! Ты! Глупая девчонка! Чем же ты думала всё это время?!       Ее слезы орошали подушку и простыни. -Я хотела быть с тобой, идиот! Я всё ещё хочу быть с тобой! -Что за чушь ты несешь?! – и еще одна пощечина, еще один удар под дых, и ворох грязной одежды, собранной в кучу, и следы босых ног на полу, и тяжелый удар двери, едва ли не сорвавшейся с хилых петель, и полноценное осознание того, что ты вроде как не при делах, но всё равно полный придурок. Чем думал ты сам? -Какие душещипательные воспоминания, - голос Софи скользит по хрупким стенам темной души, пока Гарри ищет во взгляде Луи ответ на свой вопрос. – Уйти от ответственности так же легко, как играть с бездушной игрушкой, у которой, как оказалось, есть сердце, способное… любить? -Она не знает, что такое любовь! Никогда не знала! – голос Томмо срывается на крик прежде, чем он слышит приглушенные болью слова. -Она? – Гарри превращается на глазах темника в маленькую, хрупкую фарфоровую статуэтку с мертвенно бледным лицом и дрожащими ресницами. Одеяло скомкано в его руках ровно так же, как и его чувства превратились в один сплошной клубок. Луи хочет сделать движение в его сторону, но что-то подсказывает ему, что Гарри отстранится в тот же миг. Риск слишком велик. -Зачем ты здесь? – цедит Луи, переводя свой взгляд на ставшие вмиг ненавистными черные крылья. – Испортить всё, чего сама же и добивалась? -Я здесь для того, - шепчет Тьма, - чтобы избавить тебя от твоих же страхов, Луи. Они мешают тебе, Гарри и всем нам. Бедная девочка живет в тебе как воспоминание, которое ты никак не можешь отпустить, потому что, по-видимому,… совесть всё-таки есть в твоей темной, такой черствой для нее, душе. -Мой Лу не такой! – отважно встает на сторону любимого Гарри, наплевав на то, что сейчас он не сильнее этой крылатой, и вряд ли когда-либо был. – Не смей так говорить! – он не хочет знать прошлого своего мальчика, этого темного прошлого, которым он жил до Гарри, но что, если это самое прошлое может рассказать о Луи чуть больше, чем он уже о нем знает? Что, если из его прежней жизни он сможет узнать что-то ужасно важное?       А Софи – подлая, мерзкая Софи – подливает масла в огонь, говоря: -О, малыш Гарри ещё не знает, чем его Лу отличился у себя дома… - и Луи в самом деле не понимает, то ли она его наставник, то ли злейший враг. -Да кем бы он ни был! - начинает Гарри, но тут же затухает, как спичка, шепча, - кем бы он ни был… Нет, я хочу знать, Лу. Я хочу знать о тебе всё.       Он начинает трясти Луи за плечи, понимая, что ведет себя, словно пятилетний ребенок, но, черт возьми, ему кажется, что Луи из прошлого поступил не лучше и не взрослее. -Расскажи ему о ней, Луи! Расскажи ему всё! – говорит Соф, а ее крылья трепещут от неведомо откуда взявшегося ветра. – Если только он примет всю правду и сохранит свое чувство к тебе, только тогда то, чего мы все хотим, случится!       И Гарри почти задыхается от возникшего в воздухе угольно-черного дыма и понимания, что его Луи… -Подлец.       Он устало потирает виски, а сонные глаза слезятся. -Я – чертов ублюдок, Гарри. Я говорил тебе – лучше со мной не связывайся.       Гарри всё ещё сидит на постели, ни жив ни мертв, и наблюдает жалкую картину самобичевания его самого нежного, и самого доброго, и, правда, самого чудесного мальчика… -Мы были друзьями… какое-то время. А потом мы начали спать. Громко. Часто. И я думал, что безобидно. Но… – Гарри с трудом подавляет в себе всхлип, глядя на Лу стеклянными глазами, - ты ведь знаешь, приятель, чем может однажды закончиться этот самый безобидный секс.       Он буквально выплевывает последнее слово, ища в зеленом взгляде понимание. -И я… Я… Не смог принять всё это. – Он громко сглатывает и поднимает взгляд в потолок. – Я трус и слабак, Гарри. Но… черт, я ведь ничего ей не обещал! Я даже не любил ее, Гарри! Никогда! Слышишь? Поверь мне – никогда! Да я и не знал, что такое любовь… Что скрывается за этим незнакомым, непостижимым для меня словом?... Да всё, что подарил мне ты.       Ты. -Возможно… - он стирает слезу тыльной стороной ладони, - да чего мелочиться?... наверняка я никогда не стану подходящей для тебя парой. И, кажется, я уже говорил, что не достоин и твоего мизинца. Но ты мне не верил, а зря, Гарри. Видишь, как всё вышло? Нежданно-негаданно, правда? Почему же ты такой идеальный, Гарри? Почему я хочу любить тебя всего… без остатка?       И почему я не могу этого делать?! -А эта… эта девчонка… это она виновата во всём… - скрежет зубов и сжатые до побелевших костяшек кулаки, - … что, если она просто придумала весь этот спектакль? Что, если всё совсем не так, как кажется на первый взгляд? Что, если и в нашей жизни всё, как в этой гребаной сказке?!... Эй, ты! Ты слышишь меня? – неизвестно к кому обращаясь, голос Луи срывается на крик. – Ты сама виновата во всем, детка! Это всё ты!... Ах! – его кожу на спине словно пронзают раскаленные стрелы, и крылья растут, перо за пером, и Луи обжигает боль изнутри. – Черт, я знаю! Я знаю, что был неправ! Я струсил, как чертов кретин, Гарри! – он кричит, пытается достучаться до этой самой сущности, которая на самом-то деле оказалась худенькой девчонкой с разбитым сердцем из его прошлого, и муки совести разъяренными волками завывают и скребутся внутри, и он не знает, будет ли Гарри любить его после этого...       Не будет. Теперь он знает. – Но я не мог остаться с ней! С ними! Не мог! И не смогу… Потому что я понял, что значит любить, Гарри! – будто мазки чернил, крылья пронзают его кожу все дальше, все глубже, и Луи больше не думает ни о чем, помимо того, как сильно хочет исчезнуть с лица земли. Похоже, они с Гарри просчитались. Это дерьмо не подвластно ни времени, ни обстоятельствам. Оно просто внутри Луи. – Потому что я встретил тебя, Гарри! Мальчика с зелеными глазами, которых в моем мире, полном грязи и похоти, не встретишь ни за что на свете! Мальчика, который своими глупыми кудряшками разрушил все мои баррикады! Мальчика, под голосом которого пали все мои границы!.. Ты – чертов ангел, Гарри! Я люблю тебя так сильно, что мне очень, очень больно! Ай! – Крылья почти достигают пика своего роста, и кожу на спине жжет, словно каленым железом, но слезы Гарри накалены еще больше. Кап, кап, кап. – Прости меня, Эль! Прости! И отпусти к чертовой матери, потому что я тебя не люблю! Он – вся моя жизнь, Эль! Он!       И она делает свой последний выход, наливая глаза Луи тем самым черным, враждебным огнем, и покуда слёзы Гарри падают на подушку, его Луи погибает, погибает, погибает…