Второй шанс

Сыр на яичнице тает быстро, и я, ловко орудуя лопаткой, раскладываю ароматную пищу по тарелкам. Гермиона неотрывно следит за каждым моим движением. Как я готовлю завтрак, как завариваю чай. Кажется, что она ещё не отошла от вчерашнего потрясения. Как только мы проснулись, последовала за мной в ванную, умылась следом за мной и молча тенью скользнула на кухню. И просто наблюдает. Внимательно. Словно я сбегу, исчезну или растворюсь как дымка. — Гермиона, ешь, — напоминаю о разложенном завтраке и замечаю, как она вздрагивает, когда я зову её. — Да, — лёгкий кивок, и она наконец-то отрывает свой взгляд от меня и утыкается в тарелку. Принимается за яичницу. — Я даже и не думала, что вы умеете готовить... профессор, — выдыхает, подняв глаза. — Думала, что только зелья... — С детства мне приходилось готовить самому себе. Изучал новые блюда, практиковался. Потом увлекся и зельеделием, — радуюсь непринуждённой теме беседы. Правильно, девочка, сначала позавтракаем и лишь потом поговорим по душам. — М-м. А я могу приготовить лишь... — ...блинчики? — хмыкаю я, не сдержавшись. Само на ум пришло. Гермиона во все глаза смотрит на меня. Впервые увидела, что ли? Или только поняла, что всё то, что произошло на этом самом столе, она делала со мной. Со своим бывшим профессором. Щёки девушки обдаёт румянцем. Облегчённо выдыхаю, не найдя на её лице ни ужаса, ни отвращения. Просто смущение и стыд. Моя скромница. — Прости. — Ничего! — тянется к чаю. Закашлялась. — Горячий. — Поняла, — выдыхает. Бросает взгляд на середину стола. На ту самую середину стола. Ёрзает на стуле, дёргает воротничок рубашки. Опускает голову и продолжает есть свой завтрак. А я лишь усмехаюсь и принимаюсь за свой. Тебе ведь понравилось, да, Гермиона? Останься со мной, и я покажу тебе, каково это — получать удовольствие от каждого секса... Мерлин, о чём я думаю? Гермиона ведь так юна для меня... Но она же больше не моя ученица, а я не её профессор. Да и Гермиона ведь любит меня. Но я не могу понять, как она смогла полюбить меня и, главное, за что? Уже в школе испытывала ко мне уважение и доверие — это её слова. Неужели она, ещё нося школьную форму, присматривалась ко мне? Я вот на неё обращал ни больше и ни меньше внимания, чем на других студентов. И за это слава всем святым, педофилии мне ещё в списке грехов не хватало... Но ведь теперь... Да, она молода, но уже не школьница и не наивная девочка. Признаюсь хоть самому себе, что в Хогвартсе всегда считал её взрослее и, чего уже скрывать, умнее своих сверстников. А тут ещё и война. Заставила окрепнуть духом и бороться... бороться за жизни других. А потом ещё этот Уизли... Делать с ней такое. Сжимаю зубы и стискиваю вилку. Кажется, делаю это слишком резко, поскольку Гермиона поднимает голову. — Пересолил, кажется. — Нет, — бросает взгляд на свою пустую тарелку и крепче обхватывает кружку с горячим чаем. Поджимает губу и не отрывает от меня своих карих глаз. — Я так жалела, что не смогла помочь вам тогда, — тихо начинает Гермиона, но я вздрагиваю, почувствовав такие сильные эмоции в голосе. — Так себя ненавидела за то, что оставила вас там умирать, даже не попыталась помочь... — Гермиона, — выдыхаю, но она прерывает, махнув головой: — Как вы выжили? — Я знал, что умру. Но умирать не хотелось, — усмехаюсь. — У меня было чем спастись после вашего ухода... Из мёртвого Пожирателя сделал свою копию и исчез, — признаюсь моей девочке и чувствую такое невероятное облегчение. Эти слова так долго застревали в горле и лишь теперь получили свободу. — Всё начиналось так незначительно. Уважение и доверие — вы ведь помните? — продолжает она, и я киваю. — Но потом, после войны, я успокоилась, — выдыхает. — Знаете, во время войны словно в шторме, словно бьешься о скалы, перемещаешься с места на место, ищешь, спасаешь, спасаешься, борешься. Такой кавардак в голове, на душе, в чувствах. А вот после войны, после победы всё так улеглось. На душе был штиль. И в моем сознании важные и дорогие для меня люди выстроились в ряд. Гарри, Рон, Джинни, Невилл, Луна и вы. Вы были на первом месте, профессор. Но вас уже не было. Вы умерли, — шепчет, и слёзы стекают по её щекам, а я молчу, вообще не дышу, боясь прервать её исповедь. — Это невыносимо — любить мертвого. Эти слова заставляют меня вздрогнуть. Моя девочка, я знаю о твоих муках, я понимаю. Я любил.... и это ужасно. — Не прикоснуться, не обнять, даже не выразить своих чувств... Я не скажу, что я не любила Рона. Любила, но как друга. И когда он сделал предложение, я согласилась, не сумев выдержать одиночества и вас, истекающего кровью в моих снах. А потом свадьба, ребенок и Рон с его, — она запинается, — попытками. И мне так захотелось к вам, — Гермиона обнимает себя за плечи, — я знала, что вы защитите, утешите... Странно получилось, не правда ли? Вы удерживали меня здесь каждый раз, когда я пыталась отправиться к вам на тот свет, — усмехается. — Злой рок или подарок судьбы, — тихо шепчу я, и она, кажется, меня не слышит. Отрывается от меня, вернувшись из воспоминаний, встряхивает головой. — Вы живы. И я очень рада, — выдыхает немного взволнованно. — Я больше не буду вам мешать. Навязывать свою любовь, свои чувства. У вас и так столько хлопот было из-за меня. Спасибо вам за всё, — бросает и, поднявшись со стула, разворачивается к двери и делает поспешные шаги. — Стоять! Приказываю я, не изменяя своим школьным манерам. Замирает. Прилежная ученица. Подхожу и еле сдерживаю ругань. Останавливаюсь за её спиной. Обнимаю за плечи и зарываюсь носом в волосы, нахожу ушко. — Вот так вот, да? Развернулась и ушла. И не стыдно, а? — Что? — взволнованно выдыхает. — Что — что? Оставлять меня одного, влюблённого в тебя, — это по-гриффиндорски, да? Девчонка шумно выдыхает и берётся за мои руки. Но я держу. — Молчи, Грейнджер. Сам в шоке. По двум причинам. Первая — ты любишь меня, и вторая — я люблю тебя. Ну, где это видано, а? Смеётся и... и плачет. Разворачиваю к себе и прижимаю к груди. — Бессовестная, — шепчу в ухо, — и что, вот так вот бы и ушла? — Северус, — хнычет, и обнимает крепче, сильнее, и рыдает так горько, и я понимаю, что хватит елозничать. — Ну, полно, Гермиона, полно, моя девочка. Если ты действительно хочешь остаться со мной, я постараюсь сделать тебя счастливой, Гермиона. — Хочу, — всхлипывает, — всегда хочу быть рядом с тобой. В хижине, в лесу, хоть на необитаемом острове... Лишь бы ты был рядом... живой, живой, прошу... Сам поджимаю губу. Ну откуда в ней, в такой маленькой, столько слёз? — Гермиона... Даже и не слышит. Рыдает! Вот же занимательное занятие. Устало выдыхаю и несу мою Плаксу Миртл в спальню. Ложусь вместе с ней, услужливо предоставляю грудь. — Поплачь, моя хорошая, поплачь... Просыпаюсь оттого, что чувствую, как что-то тёплое очерчивает нос и гладит по щеке. Открываю глаза и замечаю, как дёргается девичья рука, а сама девушка утыкается в шею, притворяясь спящей. Улыбаюсь и обнимаю крепче за талию, поглаживаю по спине. — Можно... мы не будем пока заниматься этим? Я хочу немного привыкнуть... — шепчет тихо, не поднимая головы. Шумно выдыхаю, поглаживаю по гладким волосам. — Могла бы даже и не просить об этом. Всё будет лишь тогда, когда ты захочешь, Гермиона, — целую в висок и чувствую, как она расслабляется, льнёт ещё ближе, не боясь. И я улыбаюсь. Так хорошо быть самим собой. Так хорошо быть с любимой. — Ты ведь уже успокоилась, — не спрашиваю, утверждаю. Проревев с полчаса, она уснула, а я вместе с ней. — Предлагаю сходить в деревню, взять что-нибудь вкусненькое и посидеть на озере. — Озеро? На то озеро? Я киваю. — Да, хочу, — улыбается, заставив мое сердце стучать сильнее, и выскакивает в свою спальню приводить себя в порядок. Призываю из ванной комнаты свою мантию, нахожу последнюю бутылочку с оборотным зельем. Чертыхаюсь. Вновь придётся свою продукцию покупать. Кстати, что там в шкафу творится? Заглядываю в тумбочку и только успеваю зажать себе нос. Простыми чарами очищения не отделаться. Проще выкинуть, а вообще, пора всё кардинально менять. — Пойдёмте? Я удивлённо кошусь на гриффиндорку. Поднимаюсь и подхожу к девушке, обнимаю за талию и притягиваю к себе. — Я — Северус, Гермиона. И ко мне на "ты". Я ведь больше не твой профессор, — говорю тихо и ловлю её напряженный выдох. Напугал? Отстраняюсь, хочу заглянуть в глаза, но она сильнее прижимается, обвив руками и мягко поцеловав в шею. — Хорошо, Северус, — тихий шёпот, и улыбка растягивает мои губы.