Второй шанс

Вторая кружка кофе, и я старательно делаю вид, что читаю свежую газету. Прекрасно слышу разговор Гермионы и ее знакомого Брука. Уточняют условия и дожидаются третьего обязательного собеседника. Уизли. Делаю глубокий вдох и старательно уговариваю себя не убивать его как до развода, так и после. В кармане нащупываю палочку и закрываю глаза. Нельзя, Северус, нельзя. Во-первых, здесь, в кафе, много людей. Но ведь можно выловить его и в проулке. Противоречу самому себе. Нельзя, Северус, нельзя. Но покалечить ведь можно! Кто сейчас застрахован от перелома ноги, руки или шеи? Вот, и я таких не знаю. — Гермиона! Даже я оборачиваюсь на этот голос, но высокие перегородки не позволяют мне увидеть обладателя. — Здравствуй, Рон. — Гермиона, ты жива, ты здорова! Мы с Гарри тебя обыскались. Как ты могла так исчезнуть? Урод... сжимаю зубы и медленно выдыхаю. — Со мной всё хорошо, Рон. Но мы здесь собрались не для того, чтобы обсуждать мое здравие. Познакомься, это Брук Стейлз. Моя девочка держится хорошо. Голос твёрд, как камень. Ни тени страха или обиды. — А для чего? — удивляется Уизли. — И зачем он здесь? — Мистер Уизли, я уполномоченное лицо от Министерства. Специализируюсь на любых видах контрактов. В том числе на составлении брачных договоров и разводов. Гермиона обратилась ко мне за помощью в составлении контракта на развод. Вот, прошу, ознакомьтесь с документацией. — Развод?! Половина кафетерия оборачивается на крик этого идиота. — Ты ожидал чего-то другого, Рон? — Гермиона, я понимаю, что у нас были трудности... — Брук, озвучь, пожалуйста, условия контракта. Моему муженьку столько текста не осилить. Я чуть не давлюсь отпитым кофе и, не сдерживаясь, громко смеюсь, кажется, тоже привлекая к себе внимание. — Кхм, ох уж эти анекдоты в рубрике «Развлечения дня», — оправдываюсь вслух и вновь скрываюсь за развёрнутой газетой. — Гермиона, — рычит Уизли. — Гермиона не претендует на дом или на земельный участок в общем, — перебил Рона Брук. — Она хочет забрать лишь свои вещи: одежду, обувь, туалетные принадлежности. Книги. Все, кроме трёх о квиддиче. Она утверждает, что они ваши, мистер Уизли. И Гермиона настаивает на письменном столе из красного дерева, который стоит в её кабинете. Всё. — Ой, добавь, пожалуйста, ещё в список Макклауда. — Кого? — в один голос спрашивают мужчины. — Цветок в горшке, который на кухне стоит. Ты его не поливал никогда. Зачахнет. — Мистер Уизли, вы не против? — Нет, — бурчит тот. А я про себя отмечаю: поливать Макклауда. — Гермиона, — тяжело выдыхает рыжий, — давай уединимся и спокойно поговорим. Развод — это не выход. Я напрягаюсь, ожидая ответа моей девочки. — Нет, Рон. Я уже приняла решение. Я больше не хочу быть с тобой. Не хочу быть твоей женой и иметь что-либо общего. И вообще видеть тебя не хочу. Если бы не эта формальность, — гриффиндорка тычет пальцем в бумаги, — я бы... — Что? Дальше где-то развлекалась? Написала прощальное письмо и смылась. Гарри маялся, паниковал, а я знал, что ты свалила, чтобы на стороне потр... Я настолько резко встаю, что ножки стула скребут по полу. — Не нужно! — громко перебивает его Гермиона, и я понимаю, что она обращается ко мне. Тяжело выдыхаю, сажусь. — Что не нужно? — фыркает Уизли. — Не нужно делиться своим мнением насчёт того, где я была, — уже тише добавляет Гермиона. — Резала себе вены или изменяла тебе, это тебя не должно волновать. Подписывай, Рональд! — шаркают бумаги, стучит ручка. — Не буду. — Будешь. Не захочешь — наложу Империус. — Будет недействительным. — Прокляну тебя. — Не посмеешь! — О-о-о, посмею. Ещё как посмею, — говорит тихо и опасно. — Сделаю так, что у тебя больше никогда не встанет, мой дорогой. Ох, моя красавица! Слышу нервный глоток этого ублюдка и то, как скрипит ручка по бумагам. — Поздравляю, мисс Грейнджер. Всего доброго, — собрав бумаги, Брук исчезает. На пару минут обрушивается тишина. — Он что, твой любовник? — Нет, Рон, — уставший голос. — Так ты мне изменяла? — Ох, Рональд, тебя только это волнует? — выдыхает Гермиона и призывает официантку. — Кофе, пожалуйста. — А мне чай зелёный. Гермиона, может, попробуем сначала? — Ты издеваешься? — Ну, не всё ведь было так плохо. Лишь в последнее время... — Ты насиловал и бил меня всего лишь, с кем не бывает, — хмыкает. — Гермиона... — Ваш заказ, — официантка подходит с двумя блюдечками и поспешно удаляется. — Рон, всё изначально было плохо. Слушай внимательно, дам несколько советов. Впредь, когда будешь заводить новые отношения и заниматься сексом, думай не только о своём удовольствии, но и об удовольствии партнёрши. — Гер... — За всё время нашего взаимного секса я ни разу, ты слышишь, ни разу не доходила до пика. Не позорься и доводи своих партнёрш до оргазма, — выпаливает девушка, заставив парня замолчать, а меня — счастливо улыбнуться. Моя девочка. — Никогда, слышишь, Рональд, ни при каких обстоятельствах не нужно заливать и обмазывать слюнями ухо партнёрши. Никогда. Ушко у большинства девушек сверхчувствительное и требует нежных, почти невесомых прикосновений, от которых можно с лёгкостью завестись. Лёгонькое касание мочки, такое же лёгкое покусывание, нашёптывание чего-нибудь приятного принесёт лучший результат. И третье, — тяжело выдыхает, отпивает кофе. — Рональд, грудь — это тоже очень чувствительная зона. Её не нужно мять, как мячик. Это не квоффл. Я понимаю, что ты самец и что тебе нужно потискать всё самое интересное, но ведь можно быть нежнее. Не сжимать округлость, а поглаживать; не выкручивать соски, а потирать. Попробуй, может, и тебе понравится. — А я смотрю, у тебя был хороший учитель! — фыркает он. — У меня был отличный учитель, Рональд! — сладко отвечает девушка, и я улыбаюсь. — Изменница, — бурчит Рон. — Молчи. Иначе накатаю заявление о домашнем насилии, — не остаётся в долгу Гермиона. Пара секунд тишины — и они, к моему удивлению, смеются. — Почему ты не говорила этого раньше? — Я просто не знала, что можно по-другому. Я ведь доверяла тебе, Рон. А ты был таким эгоистом, а потом стал ещё и козлом. — Гермиона... прости меня, пожалуйста. То, что я делал, — глубокий вдох и выдох, — то, что я делал с тобой... я не должен был. Я понял это лишь потом, когда ты исчезла. Что же я делал с моей маленькой, беззащитной Гермионой? Я ведь любил тебя, правда. Всем сердцем. День нашей свадьбы был самым счастливым в моей жизни... и ты, немного грустная, но такая моя, родная, чистая и нежная. А потом этот ребёнок. Гермиона... Для меня это было таким потрясением. Я рос в большой, счастливой семье и такую же семью хотел и для себя, для нас... и я так злился. Мой первый малыш... его не стало… злость. Но тому, что я делал, нет оправдания. Бить, насиловать... как я мог опуститься до такого? Как я мог делать такое с тобой? Гермиона, прости меня, пожалуйста, прошу тебя... — Я благодарна тебе за то, что ты высказался, Рон. Но пока простить я тебя не могу. После потери малыша ты, — чуть ли не рычит, — ты должен был быть рядом, поддерживать, а не мучить. Это ведь и мой ребёнок был... — Гермиона... — Не смей! — рычит и, кажется, отдаляется от него. — После твоего общения я боялась прикосновений. Поэтому не смей. Только позволила себе чувствовать. Будь счастлив, Рон. Надеюсь, что увидимся ещё не скоро. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? — Да, — твёрдо. — Хорошо. Пока, Гермиона, — скрипит стул. — И, Рон, — парень наклоняется, — ещё раз попробуешь кого-нибудь изнасиловать — останешься без своего «достоинства». — Я понял, — короткий кивок — и он уходит. Слышу глубокий вдох, и я поднимаюсь, обхожу стенку и опускаюсь возле неё. Гермиона пытается улыбнуться мне. Но получается фальшиво. Поджимаю губу и поворачиваюсь к двери. Догнать бы этого ушлёпка и преподать хороший урок. Сжимаю зубы и слегка вздрагиваю, когда тёплая рука моей девочки опускается на мою. — Не нужно. Он не стоит этого, — просит. Выдыхаю. Неужели мои эмоции отражаются у меня на лице? — Пойдём отсюда, — просит, и я не смею отказать. Оставляю деньги за два столика и следую за ней к выходу. Она идёт впереди, выходит из кафетерия и, перейдя узкую дорогу, входит в не менее широкий переулок. Ещё пара шагов, и отсюда можно будет трансгрессировать. Внимательно смотрю на неё. Шумный выдох — и её ровные плечики опускаются, ещё вздох — и Гермиона хватается за стенку, ещё шаг — и я еле успеваю подхватить её. С такой болью начинает рыдать, схватившись за ткань мантии на моей груди. Моя сильная хрупкая девочка. — Ш-ш-ш, все хорошо, Гермиона, — прижимаю крепче, пытаюсь успокоить. — Как он мог... мой друг, мой Рон, как он мог так поступать со мной? — шепчет сквозь слезы, и я поджимаю губу — так больно смотреть на нее. — Я не знаю, Гермиона. Я просто понятия не имею, — шепчу ей в тон. — Но всё будет хорошо, он больше не обидит тебя. Больше никто не обидит тебя... Подхватываю содрогающуюся девушку на руки и исчезаю вместе с ней в хлопке. Нас ждут дом и успокаивающий чай с мятой.