Сколько нам с тобой теперь осталось,
Лишь малость.
И живет со мной слепая жалость,
Моя усталость.
Между мной и тобой остается ветер,
Между мной и тобой только слово где ты.
Нет твоей вины, что тобой болею,
Седею.
Ты придешь ко мне, я тебя согрею,
Жалею.
Между мной и тобой остается ветер,
Между мной и тобой только слово, где ты.
Но съедает нас моя дорога,
Тревога.
Расстояние жизнь это так много,
Долго.
Между мной и тобой остается ветер,
Между мной и тобой только слово где ты.
«Где ты?» – я скажу, может, кто ответит,
Между мной и тобой остается ветер.*
Макс сидел на разворошенной постели, которая все еще хранила следы прошедшей ночи, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Он не спускал взгляда с Саши, носившегося по комнате в поисках своей одежды, и очень старался сдержать отчаяние, которое росло внутри него с каждой отсчитанной часами секундой. Время утекало, словно вода сквозь пальцы и не было никакой возможности его хотя бы немного замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Каждое движение стрелки приближало конец этому маленькому счастью, а дальше была лишь пустота. Собственная беспомощность просто убивала. Вот сейчас Саша закончит одеваться, а потом они покинут эту квартиру и на этом будет поставлена точка. Они снова станут бесконечно далеки друг от друга, но при этом болезненно близки. Без возможности прикоснуться, обнять, поцеловать… Простая улыбка может разрушить все. Они больше не имели права на что-то большее, чем равнодушие, потому что после того, что между ними было, любая малейшая эмоция будет окрашена слишком интимно, в каждом неосторожно произнесенном слове будет остро чувствоваться привкус секса. Сейчас Макс понял, что лучше бы он ответил, что хочет уйти и забыть, а не остаться. Когда не знаешь, что теряешь намного проще, чем точно знать и понимать, чего именно никогда не получишь... – Почему? – Максу показалось, что он произнес это про себя, но Саша тут же остановился и посмотрел на него, а значит, вопрос все же прозвучал вслух. – Что, почему? – в карих глазах отразилось искреннее непонимание и еще что-то, что можно было бы посчитать сожалением, но оно слишком быстро исчезло. – Почему ты это сделал? Должна быть какая-то причина. Ты не обращал на меня никакого внимания, а потом… – Макс развел руками, показывая, на последствия того, что произошло потом. Саша бросил на стул рубашку, которую держал в руках и присел на край кровати, поджимая под себя ногу: – Ты ошибаешься, – его рука слегка дернулась, но так и не двинулась с места. – В чем? В том, что должна быть причина? Саша отрицательно покачал головой: – В том, что я не обращал на тебя внимания... Комната качнулась, и пространство перед глазами поплыло. Макс вцепился в простыню так сильно, что ткань угрожающе затрещала под пальцами, и стиснул зубы, давясь собственной то ли злостью, то ли тоской по несбыточному. Внутри расползался обжигающий холод, от осознания того, что все могло бы быть иначе… Неужели он был настолько слеп? Неужели не замечал очевидного или это его упорное нежелание принять собственные чувства, взрастило в нем такую слепоту ко всему происходящему вокруг? – Макс! Мааакс... Зачем Саша говорил об этом сейчас? Зачем он вообще все это делал? Зачем признавался, что любит? Почему он не может промолчать? От осознания того, что он теряет намного больше, чем простая мимолетная связь без обязательств и без взаимности, Максу становилось только хуже, а Саша, кажется этого и не замечал вовсе, продолжая гнуть свое. Теплые ладони коснулись щек, и Саша заставил поднять лицо и взглянуть ему в глаза: – Макс, ты чего? – насколько настоящим было беспокойство, невозможно было определить. Макс открыл, было, рот, но не смог произнести ни звука. Он глубоко вздохнул, а потом все же заставил себя говорить: – Как давно? – жалкий полушепот, но Саша его должен был расслышать. – Не сразу, – он покачал головой, будто прекрасно слышал то, о чем Макс рассуждал в своих мыслях. – Не помню точно, но примерно месяца четыре назад... Не знаю, что случилось... Неприятная догадка мазнула по краю сознания липкими щупальцами, заставляя вздрогнуть всем телом. На то, чтобы совместить примерные даты хватило нескольких секунд, а на то, чтобы осмыслить не хватило бы и вечности. Макс твердо обхватил пальцами Сашины запястья, и отвел его руки от своего лица: – Ты ее вообще любишь? – он хотел спросить о том, зачем Саша в принципе делал Нате предложение, но спросил то, что спросил – слова назад не заберешь. Он вглядывался в Сашины глаза, а в голове крутился еще один незаданный вопрос: «Почему он не спросил об этом тогда, когда Наташка плакала под закрытой дверью, когда он сам, без зазрения совести, принял признание в свой адрес и даже не усомнился в нем?» – Да... – Саша даже взгляда не отвел. Макс схватил пачку сигарет, которая валялась тут же на постели. Курить ему совершенно не хотелось, но нужно было чем-то занять руки, потому что его раздирали два желания, которые никак не вязались между собой: он хотел ударить Сашу, за то, что он так поступает с ним и с его семьей, и хотел обнять его, прижать к себе и больше никогда не отпускать, и никому не отдавать. Похоже, что Макс был обречен испытывать рядом с этим человеком такие вот противоречивые чувства и желания, и попробуй он их все же осуществить, его просто разорвет... – И как это понимать? – Так и понимать, – Саша продолжал смотреть ему в глаза, и в его взгляде не было ни капли раскаяния. Макс очень хотел понять, что изменилось за эти короткие десять минут, пока они вели этот не самый приятный разговор, но никак не мог уловить сути. Он видел, что Саша сейчас какой-то другой, но пока никак не мог увидеть, в чем именно заключается эта инаковость. Он медленно выдохнул и уточнил: – А когда ты говорил мне о том, что любишь? – сердце тревожно замерло. – Я не лгал, – спокойствие в его голосе разрывало душу на части, спокойствие в его глазах убивало. Макс вдруг почувствовал себя маленькой несчастной мышкой, с которой играют, то загоняя в угол, то снова выпуская из острых когтей, даря обманчивую иллюзию свободы, лишь для того, чтобы снова сцапать в тот момент, когда он решит, что может уже вздохнуть спокойно. Он прикрыл глаза, чувствуя, как внутри разливается жгучая живительная злость. Мышкой он быть не собирался. Он мог быть потерянным и отчаявшимся, мог страдать от безответной любви, мог окончательно запутаться в себе и своих чувствах, но игрушкой в чьих-то руках он быть не собирался… Пусть даже и любимых руках. Макс набрал в легкие побольше воздуха и вложил в свои слова всю злость, которая сейчас бурлила внутри: – Ты охренительно устроился, как я посмотрю! Саш, скажи, ты действительно думал, что у тебя это получится? Ты на полном серьезе рассчитывал на то, что ты будешь строить милое семейное гнездышко с Наташей, а в перерывах потрахивать меня? – воздушные замки, как оказалось, рушатся практически бесшумно, только вот разлетающиеся осколки ранят слишком больно и глубоко. Он видел, как в любимых глазах появилась тень насмешки и только сейчас до него начала доходить абсурдность того, что он себе напридумывал. Он же никогда по-настоящему не знал Сашу, он никогда не общался с ним настолько близко, чтобы они могли хотя бы приятелями считаться. Получалось, что тот, кого он полюбил, существовал всего лишь в его воображении, а человек, сидящий сейчас рядом – просто визуализация его фантазии, каприз его воображения, которое пожелало наполнить понравившуюся оболочку желаемым содержимым, оказавшимся, ничуть не соответствующим действительности. Макс знал, что он сам виноват в этом, потому что сознательно избегал любого сближения с Сашей, но это все равно не умоляло того, что он сейчас слышал. – А что, если и так? Скажешь, тебе со мной плохо было? – Саша продолжал слой за слоем сдирать свои иллюзорные покровы, обнажая не слишком приглядную действительность. Макс не успел ничего ответить, потому что был прижат к кровати сильным гибким телом, а губы обожгло чужое дыхание. Он даже не успел сообразить, каким образом его руки оказались за спиной, а запястья надежно перехвачены, да еще и придавлены весом двух тел. Саша, не слишком церемонясь, раздвинул коленом его ноги и придавил еще сильнее. – Какого хрена ты делаешь?! – на какое-то мгновение перед глазами все потемнело, но Макс тряхнул головой, избавляясь от первых признаков паники, и жестко посмотрел на своего обидчика, ожидая ответа. – Хочу сделать то, что тебе так нравится, – горячий кончик языка мазнул по нижней губе, но исчез прежде, чем его попытались укусить. – Я так понимаю, что роль любовника тебя не устраивает, так что решил устроить нам прощание... К горлу подкатила тошнота, и Макс дернулся, пока еще не в полную силу, все еще надеясь на то, что это просто дурной сон, и он скоро проснется, но пальцы, обвившиеся вокруг запястий до синяков, доставляли вполне реальную боль, а губы, выдыхающие мерзостные слова в его губы, обжигали своим теплом. Он мог предполагать какой угодно исход, но только не такой – это было жестоко и страшно, от этого становилось невыносимо гадко. Макс сдавленно вскрикнул и дернулся сильнее, игнорируя слабость, которая накатила мутной волной и никак не хотела отпускать. В широко открытых зеленых глазах плескался неподдельный ужас. То ли Саша чего-то испугался, то ли просто не ожидал сопротивления, но так или иначе хватка ослабла, а в следующее мгновение Макс оказался на другом конце кровати, чуть не свалившись на пол. Он, не обращая внимания на саднящую кожу на запястьях, вскочил на ноги, смеряя, по-прежнему безразличного любовника, обвиняющим взглядом, дыхание вырывалось из легких рваными толчками, а воздух казался разъедающей внутренности кислотой: – Ты с ума что ли сошел?! – Макс готов был к выяснению отношений, к скандалу, даже к драке, но он даже в самых страшных кошмарах не представил бы себе, что его попытаются изнасиловать. Мелькнула предательская мысль о том, что если бы Саша не вел себя как последний мудак, то он бы согласился на все добровольно и у него и мысли бы не возникло отталкивать, но сейчас уже не хотелось ничего, ни близости, ни выяснения причин такого поведения… Сейчас он был бы просто счастлив, если бы его просто оставили в покое и позволили думать, что ничего не изменилось. Саша растянулся на кровати, на его губах расползалась неприятная ухмылка: – Может быть... Только тебе надо было бы задуматься об этом еще в самом начале... – он вытянул из пачки, все еще лежащей на измятых простынях, сигарету, прикурил. – Макс, я бы на твоем месте свалил отсюда как можно быстрее... Мысли путались в голове, не желая выдать хоть какое-то мало-мальски адекватное объяснение происходящему, а где-то внутри смешивался безумный коктейль из сожаления, злости, растерянности и чего-то еще, напоминающего жалость к самому себе. Вкус у этого коктейля был просто отвратный, от этого вкуса желудок сжимался в комок, болело сердце, бешено бьющееся под тонкими ребрами, а в уголках глаз скапливалась жгучая соленая влага. Макс еще никогда в жизни настолько внимательно не всматривался в лицо другого человека. Он видел, как приоткрываются слегка потрескавшиеся губы, когда сквозь них легкие проталкивают сизый горький дым, как трепещут крылья носа при дыхании, как подрагивают ресницы, он видел равнодушие в темно-карих глазах, видел, как чуть дергается уголок губ. Что он хотел увидеть на самом деле? Может быть любовь? Или обещание? Оправдание? – Саш, зачем ты так? – голос дрожал, а недавняя злость испарилась без остатка, оставив Макса наедине с этим кошмаром наяву. Саша смотрел куда-то мимо него, и снова, на жалкое мгновение, в его взгляде мелькнуло что-то не вяжущееся с происходящим. Усталость? Снова сожаление? Так или иначе, но слова его выражали совсем не то, что было во взгляде: – Что, зачем, Макс? Зачем я все это сделал? Или зачем я чего-то не сделал? Я просто захотел, пойми. Мне захотелось с тобой развлечься, и я это сделал, а теперь наши дорожки расходятся. Ты не хочешь продолжать, а я не собираюсь настаивать, – он поднялся и на коленях подполз к тому краю постели, у которого по-прежнему стоял Макс, выпрямился, чтобы они могли смотреть друг на друга на одном уровне. – Хочешь, можешь рассказать все Натке, но только прежде чем побежишь к ней, подумай – кого она обвинит в происшедшем. Меня, который ничем не выдавал свой интерес к тебе или тебя, у которого такая ситуация с ее парнями складывается не в первый раз... Руки сжались в кулаки до побелевших костяшек и, прежде чем мозг успел хоть как-то среагировать, Макс ударил. Темноволосая голова мотнулась в сторону, и Саша свалился на кровать, чудом не приложившись о деревянную спинку. Какое-то время омерзительное действо напоминало немую сцену: Макс, ошарашенный собственными действиями, стоял с широко распахнутыми глазами, а Саша неподвижно лежал, лицо его было полностью скрыто волосами, и Макс не мог определить, насколько серьезный ущерб нанес, да и не хотел. Он не чувствовал вины за сделанное, более того, он бы сейчас с превеликим удовольствием заехал по этой гнусной роже еще пару раз. Саша, наконец, пошевелился – сел, а когда поднял голову, то Макс увидел тоненькую алую струйку, стекающую из уголка губ – это вызвало некоторое чувство удовлетворения. Саша ухмыльнулся и стер кровь рукой: – Все сказал? Макс кивнул чисто на автомате. – А теперь вали отсюда! – Саша вроде и смотрел на него, но похоже не видел. Боже, как же больно! Так больно ему не было никогда в жизни. Так мерзко. Таким одиноким и не нужным он еще никогда себя не чувствовал. Таким жалким. Макс смотрел на совершенно ничего не выражающее лицо Саши и не понимал, как мог он настолько ошибиться в человеке. Как он мог упустить всю эту жестокость и подлость, все это лицемерие, всю безжалостность… Да, он знал, что Сашей, в какой-то степени, движет эгоизм, так же, как и им самим, но это не оправдывало и половины произнесенного и сделанного... Человек не может быть настолько противоречивым, не может настолько хорошо притворяться! Или может? Пренебрегая здравым смыслом, Макс присел на корточки, сознательно ставя себя ниже, и тронул Сашу за руку, чтобы обратить на себя внимание: – Саш, ты можешь мне сказать, что на самом деле происходит? – внутри боролись чувства с разумом и, кажется, последний уже готовился к полной капитуляции. Саша вздрогнул, будто произнесенные слова ударили его током, спрятал лицо в ладонях, а потом его плечи затряслись. Макс, поначалу не понял, что происходит, но через какие-то жалкие секунды, стало ясно, что Саша смеется. Он поднял на него свои глаза и сквозь смех проговорил: – Черт, а ты такой упорный! – он поморщился, когда разбитая губа снова начала кровоточить, а потом посмотрел на свою руку, испачканную кровью, с каким-то недоумением. – Не происходит ничего… Абсолютно ни-че-го! Мы отлично поразвлеклись, а сейчас все закончилось. Не будет никакого продолжения, не будет никаких намеков на будущее… Уходи, Макс… Иди домой или к друзьям… Куда угодно, только уходи. Саша встал, тщательно избегая любого соприкосновения, и, не оборачиваясь, пошел к двери. Уже находясь в коридоре, он остановился, но так и не повернулся: – И не пей... Алкоголь и чувства – хреновый коктейль... Когда-то Марина рассказывала Максу, что, когда не можешь контролировать ситуацию, то возникает ощущение, будто ты попал в сон наяву, вроде все видишь и ощущаешь, а сделать ничего не можешь, а тебя все глубже тащит и тащит в водоворот событий, но ты не способен даже рукой пошевелить, чтобы что-то изменить. Она пережила это, когда ее родители вышвырнули из дома, как, ставшую ненужной, вещь, всего лишь за то, что она посмела родиться «не такой» и влюбиться в девушку. Тогда он не совсем понимал, о чем говорит подруга, а вот сейчас чувствовал себя именно так. Он сидел на том же месте, наблюдая за тем, как уходит Саша, слышал, как хлопнула дверь ванной, но ничего не мог сделать, он даже думать не мог – мозг, будто парализовало, и трезво оценить происходящее не представлялось возможным вообще. Его будто выпотрошили. Вырвали сердце, вытянули душу и оставили пустую оболочку... Невероятным усилием, заставив подчиняться себе свое же тело, Макс поднялся на ноги, на полном автомате проверил наличие телефона в одном из карманов, кинул рассеянный взгляд на пачку сигарет, но так и не взял ее, и пошел к выходу. Он на несколько секунд замер, прислушиваясь к звуку льющейся в ванной воды, а потом повернул в другую сторону, направляясь к выходу. *Оскар – Между мной и тобой