Это больше, чем мое сердце
Это страшнее прыжка с крыши
Это громче вопля бешенного
Но гораздо тише писка забитой мыши
Это то, что каждый всю жизнь ищет
Находит, теряет, находит вновь
Это то, что в белой фате со злобным оскалом
По свету рыщет
Я говорю тебе про любовь
Она сама по себе невесома
Она легче, чем твои мысли
Но вспомни как душу рвало,
Когда она уходила
Как на глазах твоих слезы висли
Она руками своими нежными
Петлю на шею тебе набросит,
Не оставляя ничего от тебя прежнего,
Cама на цыпочки встать попросит
Ты даже не сможешь ее увидеть
Ты никогда не заглянешь в ее глаза,
А думаешь о том как бы ее не обидеть
Не веря в то, что она действительно зла
Ты можешь с ней расцвести и засохнуть
Она сожрет тебя как цветок тля,
Но все равно лучше уж так сдохнуть,
Чем никого никогда не любя.*
Он просто проигнорировал внутренний голос, который на грани истерики вопил о том, что произошедшее слишком похоже на бред для того, чтобы быть правдой, а как только оказался в прихожей, его накрыло плотной удушливой тишиной. Тишина скалилась на него из углов и клацала своими острыми, словно бритва, зубами, она шипела и капала слюной, предупреждая о том, что стоит лишь повернуться к ней спиной, и она тут же набросится, вгрызаясь в теплую плоть. Он бежал по стертым каменным ступеням, перепрыгивая сразу по две или три, больше всего боясь обернуться и встретиться взглядом с тишиной и своими собственными страхами. Вылетая из парадной, он судорожно распутывал трясущимися пальцами черные провода наушников, чтобы наконец врубить музыку на полную громкость и заглушить эту проклятую тишину, которая своим отвратительным скрипучим голосом нашептывала ему, что он снова ошибся, оступился, что не увидел чего-то очень важного и значимого... Самого главного. Макс шел по безлюдным, расплавленным невыносимой жарой, улицам, то и дело срываясь на бег, не желая останавливаться ни на секунду. Он бежал от Саши, бежал от самого себя, бежал от своих чувств… Сердце сбивалось с ритма практически на каждом ударе, а легкие жгло от пыльного густого воздуха. Он игнорировал собственные мысли, которые все еще предпринимали робкие попытки расставить все по своим местам. Он не хотел думать о том, что пережил, не хотел вспоминать, потому что от этого становилось снова нестерпимо больно. Он пытался вслушиваться в слова песен, которые были знакомы до последней буквы, но не понимал смысла ни одного из них. Он не обращал внимания на то, что глаза жжет от соленой влаги, но они зудели так, что их хотелось собственноручно выдрать. Он с такой силой сжимал руки в кулаки, что короткие ногти врезались в плоть, оставляя глубокие лунки. Ему было плохо, омерзительно, он чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой нет выхода. Сколько времени прошло с того момента, как он покинул Сашину квартиру, Макс не смог бы сказать, даже под дулом пистолета. О том, где он был, могли рассказать лишь смутные образы, отпечатавшиеся в памяти, но картинки были настолько расплывчаты, что идентификации вряд ли подлежали. Очнулся он лишь, когда в нос ударил резкий запах тины, а волосы спутал ветер, который нес с собой звуки разбивающейся о камень воды и монотонный городской шум. Только сейчас он понял, что плеер молчит, а тишина больше не представляет для него угрозы. Макс несколько раз моргнул, чтобы расплывающиеся цветные пятна превратились в более-менее четкое изображение, и осмотрелся – он стоял на гранитных ступенях набережной, практически у самых ног плескалась черная вода. Солнечные блики, отражающиеся на маслянистой поверхности, заставляли то и дело жмуриться, а воздух над раскаленными камнями вибрировал и искажался. Стянув ставшие теперь бесполезными наушники, Макс присел на нижнюю ступеньку и зачерпнул ладонями немного прохладную воду. Смыв с лица уже высохшие соленые дорожки, оставленные слезами, которые неприятно стягивали кожу, и пыль, он почувствовал себя немного лучше. Хотелось курить, но сигареты остались лежать там, на смятых теплых простынях... Макс достал телефон из джинсов и посмотрел на безжизненный экран. Пора было возвращаться в реальную жизнь, в которую его уже и так вышвырнули весьма ощутимым пинком под зад, только вот времени прийти в себя не дали. Он вздохнул и нажал на кнопку включения, наблюдая за тем, как появляется заставка производителя, а потом ее сменяет картинка с любимой группой. Некоторое время ничего не происходило, а потом посыпались СМС о пропущенных вызовах. За эти пять дней звонивших набралось не мало, но основными желающими пообщаться были родители. Макс постарался успокоиться и набрал маму, справедливо решив, что с этим звонком нужно разобраться в первую очередь, иначе ему уж точно не дадут покоя. Трубку взяли после первого же гудка. – Мам, привет! – Наконец-то! Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты телефон не выключал?! Макс прикрыл глаза и максимально раскаивающимся голосом ответил: – Прости... У меня батарея села, а я внимания не обратил... – Батарея у него села! А подумать о том, что мы с отцом волнуемся не судьба?! – Мам, ну я же извинился! Со мной все хорошо. Я жив, здоров... – Ты домой собираешься вообще?! Он вздохнул: – Собираюсь. Мамуль, я к вечеру сегодня буду, обещаю... Повисло недолгое молчание, а потом мама спросила: – Максим, у тебя все в порядке? – голос ее потерял всю свою строгость, и теперь в нем слышалось неподдельное беспокойство. Макс в очередной раз подумал о том, что мама совершенно точно умеет читать мысли, а потом ответил: – Нормально у меня все, просто устал немного. Мам, давай ты вечером меня пораспрашиваешь, хорошо? – Ну раз нормально, то нормально. И телефон больше не выключай, будь добр! – Хорошо, – он немного помолчал, а потом добавил. – Мам, я тебя очень люблю! – Я, конечно, тебя тоже очень люблю, но… Максим, что у тебя произошло? – Ничего, мамуль, совсем ничего. Правда. Ладно, мне пора уже. Вечером увидимся. Повисла очередная пауза, а потом мама тяжело вздохнула и все же согласилась: – Конечно, увидимся. Макс выключил телефон и погладил пальцем еще не погасший экран – впервые за все время он всерьез задумался о том, чтобы рассказать все кому-то из семейства, кроме Наташи. Сейчас ему очень хотелось, чтобы можно было прийти домой, обнять маму, как в детстве, ткнуться носом в ее плечо и выговориться… Рассказать о том, как ему плохо, о том, что его предали, о том, что он совершенно запутался, потерялся и совсем не знает, как ему жить с этим дальше. Отчего-то он вовсе не сомневался в том, что мама обязательно помогла бы ему разобраться во всем, нашла бы правильные ответы на такие сложные и совсем не правильные вопросы. Макс опустил голову, утыкаясь лбом в колени и обхватывая себя руками, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заорать в голос. Он не знал, действительно не знал, что ему делать. Ему впервые в жизни на полном серьезе хотелось сдохнуть... Не прыгнуть с крыши и не перерезать вены, а просто лечь и сдохнуть. Телефон тихо пискнул, оповещая об очередном сообщении. Макс посмотрел на экран и удивленно приподнял брови: одной из тех, кто не смог до него дозвониться была Марина. Внутри что-то неприятно кольнуло – этот звонок, скорее всего, означал, что что-то случилось, потому что подруга вряд ли стала бы ему звонить просто так, ведь они созванивались совсем недавно, а там, где она сейчас находилась, был бешеный роуминг и тратить деньги просто так она бы вряд ли стала. В горле встал тугой ком, который мешал дышать и Макс в отчаянии запустил пальцы свободной руки в волосы растрепанные ветром. Можно подумать, что у него и так проблем мало! Не хватало еще, чтобы у Маринки что-то произошло. Он, конечно, знал, что, не смотря ни на что, если это понадобится, он поедет ради этой девушки хоть на другой конец мира, но все равно – все это было сейчас так некстати. В конце концов, Макс решил, что глупо переживать из-за того, чего, может быть, и нет вовсе, и набрал нужный номер. Трубку не брали довольно долго, и он уже собирался сбросить вызов, когда услышал такой родной голос: – Привет, солнце! А я до тебя дозвониться не смогла! Ты там как? Отдыхаешь? Развлекаешься? Макс осторожно выдохнул, только сейчас осознавая реальный масштаб своего беспокойства, но Маринкино настроение говорило само за себя и отвечало на все вопросы еще до того, как их задали. – Привет, малыш! Я тут нормально, можно сказать, оттягиваюсь по полной… – он позволил себе грустную ухмылку. – А ты чего звонила-то? Вроде на прошлой неделе только созванивались. – То есть просто так я позвонить не могу? – можно было бы подумать, что подруга обиделась, но Макс прекрасно слышал, что это не так. – Марин, давай ты не будешь строить из себя оскорбленную невинность, хорошо? Ты же знаешь, что мне свой характер показывать совершенно бессмысленно. Давай колись уже! – это должно было звучать шутливо, но как бы он не хотел скрыть свое истинное состояние, оно все равно проскальзывало между строк, и он знал, что она это уловит. – Лаааадно... – протянула она. – Я же помню, что близок день Х и решила, что тебе нужна хоть какая-нибудь поддержка. Там, наверное, все носятся вокруг будущих молодоженов, а про тебя никто и не вспомнит… Так, как ты там? Максу от этих слов захотелось расплакаться – он всегда знал, что Маринка чувствует его, как никто другой в этом мире, и вот теперь она безошибочно угадывала то, что происходило здесь, за сотни километров от того места, где она находится. Лишь об одном даже она догадаться не могла – о том, что происходило в течение последних пяти дней... – Знаешь, в принципе то, что меня как бы за мебель сейчас считают, в общем-то, не так уж и плохо. Зато у меня есть шикарная возможность поковыряться в себе и подумать о том, насколько я жалок… Пусть бы они все вечно занимались этой своей свадьбой, а меня вообще не трогали! – Макс понял, что начинает злиться и говорить на повышенных тонах, но уже не мог себя контролировать. – Хотя знаешь, ты оказалась немного не права! Все же кое-кто про меня забыть не пожелал... – Макс, милый, о чем ты? Что у тебя произошло? – было слышно, как она прикуривает, шумно выдыхая дым, и Макс почти с отчаянием подумал о том, что ему тоже срочно необходима доза никотина. Он послал беззвучное проклятие погоде, благодаря которой население города буквально вымерло, лишая возможности, хотя бы стрельнуть сигарету, и снова запустил пальцы в свои несчастные волосы, которые, наверное, уже напоминали воронье гнездо: – Я его... – он усмехнулся, подумав, что говорит совсем не то, что соответствует реальности, и исправился. – Вообще-то совсем наоборот... Но суть та же... Короче, он меня трахнул... Марина некоторое время осмысливала услышанное, а потом уточнила: – Я же правильно понимаю, о ком именно ты сейчас говоришь? – Правильно, малыш. Ты всегда все правильно понимаешь. Он имел меня, как хотел в течение последних четырех дней, а потом просто предложил быть его подстилкой… А когда я не захотел, то... – он замолчал, не зная, как продолжить. Марина немного подождала, на тот случай, если он все же найдет нужные слова, но Макс молчал, и она вынесла свой вердикт: – Это пиздец какой-то! – она даже не пыталась скрыть свое возмущение. – И что теперь? Макс и хотел бы, может быть остановиться, но сил на это не было. Он не мог больше заставлять себя притворяться, слишком устал, и ему срочно нужно было поделиться хоть с кем-то: – Я не знаю... Я не представляю, как теперь жить, а самое смешное, что даже после того, как он меня послал, я все равно думаю о том, что это были самые лучшие четыре дня в моей жизни и, если бы я знал, чем все закончится, то все равно бы сделал все так же… – Макс вдруг осознал, что почти слово в слово повторил слова Саши, сказанные последней ночью, когда они лежали и слушали дождь и разговаривали, чуть ли не до утра. – Я же говорю, что я просто жалок… В голове, словно цветные стеклышки калейдоскопа начали мелькать картинки прошедших дней, он будто проматывал фильм, который уже посмотрел, и останавливал лишь на некоторых сценах. Слова… Главными во всем этом были слова, которые говорил ему Саша, и Макс никак не мог совместить те, которые были сказаны до, и те, которые были произнесены сегодня утром – было такое чувство, будто эти слова принадлежат двум разным людям. Только сейчас Макс подумал о том, что ему не надо было уходить, а стоило довести разговор до логического конца. Пусть он видел в темно-карих глазах равнодушие, но там же было сожаление, пусть и призрачное и тщательно скрываемое, но оно там было… Он не мог настолько ошибаться. – Макс, ты меня вообще слушаешь?! Макс только сейчас понял, что Марина все это время что-то ему говорила, а он не услышал ни единого слова: – Малыш, прости, я задумался... – он действительно чувствовал себя виноватым. – Можешь повторить? Подруга вздохнула, и Макс, будто наяву, увидел, как она качает головой и немного хмуриться, при этом правый уголок ее губ изгибается, выражая всю степень скептицизма. – Знаешь, если бы это был не ты, то я бы тебя послала на три советские, но, во-первых, это все же ты, а во-вторых, тебе такой адрес будет только по кайфу… Так что так и быть, повторю без лишних посылов. Макс, ты не жалок, и жалок никогда не был! Солнце, ты просто влюбился не в того человека и теперь, вполне логично, переживаешь и страдаешь от этого, но жалким тебя это не делает ни в каком варианте… Мы все совершаем ошибки и все иногда страдаем. Так что, это говорит лишь о том, что у тебя все еще есть душа и ты способен испытывать чувства, а не о том, что ты вдруг превратился в ничтожное существо, которое не достойно уважения. И еще я хочу, чтобы ты немедленно выкинул из своей головы эти глупые мысли о нежелании жить, иначе я приеду и надаю тебе по твоей глупой черепушке так, чтобы мозги встали на место! – Марина перевела дух, а потом добавила. – Ты меня услышал? – Угу, – буркнул Макс в ответ, так как на собственном опыте знал, что спорить в данной ситуации дело заранее проигрышное. – Отлично! А теперь, не будешь ли так любезен, открыть великую тайну, каким образом ты до такой жизни докатиться умудрился? Помниться, когда мы разговаривали с тобой в последний раз, ты страдал исключительно из-за того, что у них свадьба, а ты вроде как не у дел остаешься, и кончать с собой по этому поводу ты не собирался, а тем более трахаться с ним! Увиливать и что-либо скрывать было уже слишком поздно, и Макс решился ответить на вопрос максимально честно, но когда заговорил, понял, что не представляет с чего вообще начать, поэтому вышло лишь: – Я не знаю... – и больше ничего. На том конце повисла тишина, а потом Марина осторожно поинтересовалась: – Ты не знаешь, как оказался в его постели? – интонация у нее при этом была такая, с какой разговаривают с душевно больными. Макс подтянул к себе колени и оперся на них подбородком. Некоторое время он наблюдал за тем, как невдалеке плавают утки, то и дело ныряя под воду, чтобы выловить там что-нибудь съестное. Он не знал, как ответить на этот вопрос, так же, как не знал, как ответить на сотни других, которые непременно задаст подруга. Перед мысленным взором снова и снова мелькали цветные стеклышки-воспоминания, складываясь в сюрреалистические картинки, которые водили свой дикий хоровод, снова доводя до тошноты. Макс чувствовал, что пауза в их разговоре слишком затягивается, но по-прежнему не мог выдавить из себя хоть сколь-нибудь адекватно-связные слова. Он даже не представлял себе, что изливать душу, пусть даже и той, которая непременно все поймет и поддержит, настолько сложно. – Марин, я правда не знаю… Я вот сейчас сижу, думаю и начинаю понимать, что я, наверное, был в тот момент слишком пьян… Не из-за алкоголя… Я просто не мог поверить, что у меня появился хоть какой-то шанс, я не хотел думать о последствиях, я не хотел думать о Наташке… Мне очень хотелось в тот момент думать только о себе, понимаешь? – он затаил дыхание в ожидании ответа. – Солнце, ты же прекрасно знаешь, что на твою Наташку мне плевать, и я даже опущу ту часть своей реплики, где хотела сказать, что ты, видимо, думал совсем не головой, когда делал это, а другими частями тела, в которых мозга не содержится как такового... – она вдруг замолчала и вздохнула, но потом все же продолжила. – Блин, извини, я правда не хотела. Я ни в чем не пытаюсь обвинить тебя, потому что ты всего лишь постарался урвать кусочек своего счастья, а каким образом, так это уже не мне судить. И никому вообще, кроме тебя самого... Меня больше парит то, что таким образом ты, похоже, все только усложнил. Я же слышу твой голос и чувствую, что тебе там сейчас хреново... – Ты себе не представляешь насколько ты права, – очередная невеселая улыбка. – Знаешь, а он ведь сам начал… Я его даже не провоцировал. Мы просто выпивали, разговаривали о какой-то фигне, а потом он словно с цепи сорвался… Не понимаю, что произошло. Я бы еще понял, если бы у меня от выпитого крышу снесло, и я к нему на шею кинулся, но я его даже коснуться не пытался… – Макс запнулся, когда перед глазами вплыл болезненно-яркий образ Саши, склоняющегося к нему за поцелуем, а потом его, наконец, прорвало. Он говорил и говорил, то скатываясь на еле слышный шепот, то громко выкрикивая слова, будто вместе с этим криком мог избавиться от того, что они в себе несли. Макс едва ли обращал внимание на короткие фразы подруги, которые все еще давали понять, что она не отключилась или у него не закончились деньги на телефоне, хотя, кажется, что даже если бы на том конце никого не было он продолжал бы свою исповедь, лишь бы выскрести из своей души всю ту горечь, которая разъедала и не давала дышать. Он говорил до тех пор, пока слова не потеряли свой смысл, а голос не сел окончательно, пока по щекам не покатились соленые дорожки слез... – Макс! Макс!!! – Маринин голос долетал до него будто откуда-то из параллельной вселенной. – Макс, успокойся! – Не могу! Я не понимаю, за что он со мной так! Не понимаю! – пальцы снова запутались в несчастных волосах, а голос был похож скорее на воронье карканье. – Я же вижу, что он не такой... Не может быть, чтобы так все было на самом деле... – Значит так! – Что я сделал не так?! – Макс! Ты сейчас заткнешься и послушаешь, что я тебе скажу! Какое-то время понадобилось на то, чтобы сообразить, чего от него хотят, а потом он действительно замолчал и тихо произнес: – Хорошо... – Сейчас ты едешь домой и собираешь шмотки, а завтра утром валишь на вокзал и берешь билет до моего мухосранска. Позвонишь, сообщишь о времени прибытия, чтобы я тебя встретила, а потом будем вправлять тебе мозги и лечить твое разбитое сердце. Тебе надо оттуда свалить! Как можно дальше и как можно быстрее! Тебе нечего больше там ловить! Ты меня понял?! Его словно током прошибло. Макс вскочил на ноги, при этом, чуть не выронив телефон прямо в воду, и попытался вздохнуть, но легкие упорно сопротивлялись, не желая впустить хоть каплю кислорода, а Марина все еще продолжала говорить: – Макс, ты меня понял? Ты еще там?! Воздух прорвался с громким хрипом и он шепнул единственное, что крутилось в голове: – Я не могу... Подруга замолчала. Снова повисла пауза, а потом новые вопросы: – Почему? Что тебе там делать? – Малыш, я не могу, – Макс снова опустился на нагретые солнцем ступени. – Я должен быть там… Должен своими глазами увидеть это… Услышать, что все действительно кончено и нет смысла еще чего-то ждать... Нет смысла продолжать любить... Марина тяжело вздохнула: – Ты просто мазохист, знаешь об этом? Пообещай тогда мне две вещи: во-первых, ты не распрощаешься с остатками своего мозга и не попытаешься что-нибудь с собой сделать, а, во-вторых, как только ты покажешь своему глупому сердцу, что ОН уже не твой и твоим не будет, то возьмешь этот гребанный билет и приедешь ко мне! Макс тяжело вздохнул, стараясь понять каждое произнесенное подругой слово, а когда ему это удалось, он все же ответил: – Я обещаю тебе, что я ничего с собой не сделаю, но я не знаю смогу ли приехать, – после пережитых заново эмоций начала накатывать слабость и апатия. – Мне нужно время... Наедине с собой. Я не уверен, что захочу кого-то видеть или слышать. Прости, малыш, но я не уверен, что даже тебя захочу видеть... – Ясно, – в голосе подруги не было и следа обиды, лишь искреннее беспокойство. – Позвони хотя бы, чтобы я знала, что ты пережил эту дурацкую свадьбу. Макс кивнул, потом спохватился, что она его не видит: – Позвоню. Обещаю. Не переживай, мне просто нужно... – телефон жалобно пискнул, сообщая о том, что села батарея и связь оборвалась. Макс с недоумением посмотрел на мертвый экран, зачем-то договорил, то, что не успел: – ...немного времени... – потом сунул бесполезный теперь кусок пластика в карман, и, не слишком представляя, куда направится, побрел вверх по ступеням. День плавно перетекал в вечер, а он все еще бродил по пустынным улицам, не находя в себе сил повернуть в сторону дома. Ему катастрофически не хотелось встречаться сейчас ни с одним существом, с которым придется общаться, пусть даже перекинуться несколькими словами, а уж объясняться с родителями тем более. Пачка сигарет, купленная после того, как он поговорил с Мариной, была практически на исходе, и от их вкуса уже выворачивало, но Макс упорно продолжал затягиваться горьким дымом, будто от этого зависела его жизнь. В гудящей голове по-прежнему жужжал целый рой мыслей, каждая из которых была разобрана до мельчайших деталей и восстановлена в своем изначальном состоянии, но отчего-то легче от этого не становилось. Вообще легче не становилось. То, что он выложил все до последнего слова и последнего чувства подруге, позволило сейчас оценить ситуацию более уравновешенно, но результат был не слишком утешительным. Макс, конечно, увидел то, чего не смог разглядеть сквозь призму обиды, когда был там, в спальне, когда думал, что его хотят изнасиловать, когда разбил те губы, которые дарили ему такое удовольствие, которое возносило его на невероятные высоты, лишь за тем, чтобы потом свергнуть в самую глубокую пропасть наслаждения, когда смотрел в темные глаза, которые вот уже долгое время были для него всем миром… В какой-то момент к нему пришло опасное осознание того, что Саша сделал это лишь для того, чтобы не было больно ему... Максу. *Dolphin - Любовь