Феникс выбирает свободу

Красный свет. Блики. Слезы в глазах. Реалистичный сон. Дотрагиваясь до опухших глаз, я старалась не сворачивать с пути, а огни улиц постепенно гасли. Что это было — вырубили свет во всем городе, или я ослепла, но в одночасье я перестала что-либо различать. Тишина заполнила все, ничего не было видно или слышно. Испуганно я поглядела то в одну сторону, то в другую, на несколько секунд задержала дыхание и упала без чувств. Теплые руки подняли меня с холодной земли уже через минуту, отряхнули и прижали к себе. Низкий хрипловатый голос вывел из транса. Я снова начала различать изображения, которые отражались в моих зрачках. Красный свет светофора. Блики машин, проезжающих одни за другими бесконечной вереницей, тянущейся на километры улицы. Слезы в глазах закапали по щекам, плакала я от злости. Это был не сон, потому что иначе я бы не чувствовала боль от падения на асфальт. Меня поднял Чанель, обеспокоенно осматривая и отряхивая меня от грязи. Я набрала полные легкие воздуха, посмотрела назад, где в проеме между домами с синяком под левым глазом стоял Бэкхен, повернулась к Чанелю и влепила ему затрещину. Та же самая участь ждала второго участника моего обморока. — За что?! — искренне удивляясь, спросили меня оба. Еще чуть-чуть, и я бы отделала обоих бейсбольной битой, но больно лень было ее искать поблизости. — Идиоты, вы что устроили? Что вы на этот раз не поделили? — Тебя и не поделили, — буркнул самый честный из нас троих, Бэкхен, и я одарила его уничижительным взглядом. — Я вам что, игрушка, чтобы меня делить меж собой? Что ты устроил? — спросила я Чанеля, нисколько не сомневаясь, что это он был инициатором. — Почему сразу я? — Без детских отговорок, пожалуйста! — взмолилась я. — А то я тебя не знаю! — Какого черта он опять приходил к тебе? — Когда? — с последнего визита на концерте я больше не видела Бэкхена. — Точнее я шел к тебе, — буркнул Бэкхен. — А эта скотина меня поймала, затащила в подворотню и давай лупасить! — Заткнулся бы ты, пока цел, — огрызнулся Пак, и я закатила глаза. — Она не твоя собственность, — продолжал Бен. — Смертникам слова не давали. — Господи! — заорала я, чувствуя, что теряю силы. — Значит так. У меня из-за вас поднялось давление. Я хлопнулась в обморок. Что это значит? — Что ты слишком мало ешь, — тихо ответил Чанель. — Что этот упырь выпил из тебя уже всю кровушку, — вторил Бэкхен. Чанель выпустил меня и сорвался к Бену, толкая его со всей силы. — Сколько еще ты будешь продолжать мешать нам? — Да ты сам себе мешаешь! Ты же любить-то толком не умеешь! — кричал Бэкхен, защищаясь и блокируя удары. Мне становилось плохо. Как только я думала о том, что не будь меня, не встань я между этими двумя, они могли бы даже подружиться, ведь интересы обоих были схожи. Сцепились, как кошка с собакой, деля между собой меня. Хотелось тотчас исчезнуть и никогда не знать обоих. Когда я влюблялась в Чанеля, не знала, что у меня будет настолько много проблем с ним. Бэкхен в этом плане был намного легче в характере, но упертости ему было не занимать. — Да прекратите же! Оба уже успели разукрасить себя, мне было тошно на это смотреть. — Прекрасно. Продолжайте дальше. Только я не собираюсь на это смотреть. Я демонстративно развернулась, и оба разом прекратили. — Ну и куда ты собралась? — подал голос Чанель. — Домой. А вы можете дальше продолжать убивать друг друга, пока не выдохнитесь. И еще: не приближайтесь ко мне. Оба. Видеть вас не хочу. Я не игрушка, которую можно поделить между собой. Один — мой друг, второй — парень, я все объяснила предельно ясно. Метаться между вами не собираюсь. — А если мы оба помиримся, ты больше не будешь на нас обижаться? — вновь спросил Чанель. — Ой, да идите вы!

***

Я оказалась точкой соприкосновений этих двоих. Друзья из них получиться не могли, но вот перемирие было достигнуто. Чанель мне не доверял, все время проверял, куда и к кому я иду, практически всегда встречал с работы. Его взяли в нашу студию, но не в основной состав. Его вполне устраивал один совместный номер, естественно, со мной. Мы начали искать новую песню для выступления в одном из самых крупных отелей Сеула, которым владел наш спонсор, на его юбилее в конце мая. В середине мая, в один из выходных, Чанель пригласил меня к себе домой. Я была знакома с его родителями, но он хотел официально представить меня как свою девушку, поэтому звал на ужин. В этот день я выбирала вместе с Ханой себе платье для вечера, гуляя по бутикам Сеула. Получив в начале месяца зарплату с премией за победу в конкурсе, я не боялась тратить деньги на еще одну красивую вещь в моем гардеробе. Так его украсило коротковатое, чуть выше колен, красное платье, расшитое узором с розами. Чанель заехал за мной на своем мотоцикле, и я еще долго возмущалась, что на мне было платье и сидеть было крайне неудобно, пока мы ехали. Моему удивлению не было предела, когда мама Чанеля приготовила ужин из трех блюд, не забыла про десерт — пирог и мороженое. Я была смущена вниманием его семьи так, что до конца вечера и не заметила того, что не отрезала ценник с платья. Чанель долго смеялся надо мной. Хорошо, что только он заметил его за волосами на шее. — Наконец-то ты добилась его сердца! — его мама первой обняла меня, поздравила, укоризненно глядя на сына. Я не знаю, как отреагировала его семья на его исчезновение и возвращение, но сейчас они были в полном составе и выглядели счастливыми. Его семья была все такая же крепкая и дружная. Юра, его сестра, стала настоящей красавицей, училась последний год на юриста и иногда помогала его маме с кафе. Неудивительно, что все блюда этой прекрасной женщины, которой трудно было воспитать такого взбалмошного сына, были потрясающе вкусными. Трудно было удержаться, чтобы не попросить добавки, но я и так наелась до отвала. — Ты, кстати, впервые приводишь меня к себе домой, — заметила я, когда мы оказались в комнате Чанеля с блюдечками с мороженым в руках. — Разве ты не была здесь с Чонином? — удивился Ель. — Мне казалось, ты везде ходила за нами хвостиком. — Я не бывала у тебя дома. Разве что мы когда-нибудь заходили с ним за тобой, но я не была здесь. Ничего удивительного в его комнате не было. Старые серо-белые обои — родители Чанеля не делали ремонт в его комнате в его отсутствие, весь исцарапанный котом стол, на котором вразброс лежали тетрадки, какие-то книжки и ручки, старая одноместная кровать и любимая гитара. Не было даже телевизора, который он смотрел крайне редко и всегда в гостиной вместе со всеми. — Хочешь, я отвезу тебя домой? — Ты что, хотел предложить мне остаться? — Нет, не хотел, — замялся он, — моим домашним будет неудобно, если мы тут останемся. Да и сейчас, когда я все же нашел хоть и небольшую, но подработку у вас в студии, я хочу поискать себе квартиру. — Хочешь съехать? — удивилась я. — Юра дома редко ночует. У нее есть бойфрэнд, почти жених, и она часто остается у него. Мне сейчас тоже неудобно дома оставаться, хоть я понимаю, что родители переживают о том, что мы взрослеем и уходим из их дома. Просто хочу жить самостоятельно, зарабатывать, обеспечивать себя. — Я понимаю, — моя ладонь легла поверх его, когда мы устроились друг напротив друга на его кровати. — Просто уже поздно. Я подумал, ты хочешь поехать домой и выспаться. — Мы с тобой так и не выбрали песню, — вспомнила я. — Я еще поищу, — заверил меня он. — Только у нас две недели остается. Но ничего, справимся! — У меня такое чувство, будто мы вернулись в 2010, — призналась я, улыбаясь. — Ты все еще как мальчишка, ведешь себя иногда по-детски, и хоть сейчас ты уже принимаешь все решения сам, я понимаю, что в душе ты все тот же… — Я иногда противоречу сам себе! — хохотнул он. — Вообще-то, еще несколько месяцев назад, возвращаясь сюда, я не был таким… — Помнишь, ты обещал мне рассказать, где побывал и что с тобой было, пока ты путешествовал? Я очень сильно хочу все знать. — Это долгая история, — усмехнулся он. — Не уверен, что готов рассказать тебе ее всю целиком. — А когда будешь готов? — вздохнула я. — Когда-нибудь ты обязательно все узнаешь. Я расскажу все, ничего не утаивая. Мне очень хочется, чтобы ты мне верила. — Я и так верю тебе, куда еще больше? — раздраженно сказала я, вставая. — Но доверие не рождается на пустом месте, ты и сам это знаешь. Я хочу домой. — Хорошо, как скажешь. Мы ехали домой молча. Мне о многом нужно было подумать. Только теперь я видела, что он не до конца со мной откровенен, не хочет рассказывать, как жил до возвращения домой. Это как не говорить ему о поцелуе с Бэкхеном, потому что он разозлится и начнет во мне сомневаться. И я хотела ему верить, ждать, пока он решится мне все рассказать. Вот только и я не готова была раскрыться нему до конца. Я хотела построить отношения на полном доверии, без обмана. Я выросла в семье, где мама скрывала от отца парня из прошлого, американца, к которому уехала жить после его смерти, а отец скрывал от нее болезнь. Я ненавидела ложь, а сейчас сама не могла признаться. Чанель тоже скрывал что-то из своей жизни, что не мог мне рассказать. — Я заеду за тобой завтра в девять, — Чанель привычно потянулся за поцелуем. — Скажи мне, ты ведь не совершал ничего такого там, о чем можно бы было пожалеть? Он посмотрел на меня внимательно, серьезно, будто сканировал. — А если совершал? Я сглотнула. — Дани, я пока не готов. Давай не будем рушить то, что есть сейчас. Могла ли я сказать ему, что я тоже совершала то, о чем сейчас жалела? Но меньше всего мне бы хотелось ему в этом признаться, чтобы не потерять. — В тот день, когда я пришла на выручку к Бэкхену и тот парень затащил меня в гараж, а Бэкхен потом спас… Чанель, я целовалась с ним. Тишина. Звон в ушах, блики, влага, скопившаяся в уголках глаз. Просто я хотела строить отношения на доверии. — Я знаю. Он мне сказал, — тихо произнес Чанель. — Я не поверил. Значит, все-таки за дело я его ударил. — Прости меня. — Ты мне все еще веришь, несмотря на то, что я тебе ни в чем не признаюсь, — улыбнулся Чанель. — Спасибо, — он чмокнул меня в губы, — до завтра, милая. Это было единственное, что он мне сказал на прощание после вечера в кругу его семьи, и мне стало не по себе. Простил ли он меня за этот порыв? Или ему было все равно? Что он этим хотел сказать?