По(д)нять

Просыпаться категорически не хотелось. Голова пульсировала — не слишком мучительно, но до скрипа зубов монотонно и неприятно, как будто её содержимое жило отдельной жизнью; кололо где-то в груди, а главное — тело совершенно не желало подчиняться, оно хотело зализывать раны одним ему известным способом — долгой дремотой. Уилсон заставил себя разлепить глаза, как делал это, если нужно было пересилить себя и подняться на работу вовремя. На этот раз его тоже ждало что-то важное. Но вовсе не работа. Ещё не скоро ему придётся вставать по будильнику, чтобы не опоздать. Фигура Хауса возле кровати больше не казалась таким уж неожиданным зрелищем. − Что случилось? — спросил Джеймс и не услышал собственного голоса. Он облизал сухие губы таким же сухим языком, кашлянул и попробовал снова: − Что случилось? − У тебя был ещё один приступ. − Хаус так буравил его взглядом, что, казалось, даже не моргал. − О, − а что ещё можно было ответить? Уилсон закрыл глаза, и ему мгновенно стало лучше. По крайней мере, не совсем невыносимо. Знакомая рука знакомо похлопала его по плечу. − Не отключайся сейчас, − сказал — попросил? — Хаус. — Я ещё не проверил, способен ли ты… − Я адекватен, − перебил его Джеймс и усилием воли заставил себя сконцентрироваться, уцепиться за бодрствование. — Кажется, физиотерапия сегодня отменяется. − Ты же как раз не хотел её, − кривая улыбка Грега маячила где-то на границе периферического зрения. Он опять нарывался, испытывал его реакцию на неуместные шутки, но Уилсона это нисколько не трогало. Даже наоборот — позволяло почувствовать опору. Потому что если в мире есть что-то постоянное, это язвительные ремарки Хауса. Самое страшное — потерять опору. − И сейчас не хочу, − необходимость подняться превратилась в самое страшное наказание. Потому что пока ты не встаёшь с постели, у тебя монополия на принятие решений, и ты можешь откладывать любой разговор сколько угодно; но стоит тебе начать возвращение к привычной жизни, каждый будет считать обязанным узнать у тебя дальнейшие планы. А дальнейших планов — ноль. Их нет. Вернее, они ничем не отличаются от предыдущих, как будто ничего не случилось, и это кажется странным, потому что после такого планы должны меняться. − Нога болит, − пожаловался он, чтобы чем-то занять разговор. Раньше эта травма как-то скрывалась за целым ворохом остальных, но сейчас сломанное бедро отчётливо давало о себе знать. − Это хотя бы пройдёт со временем, в отличие от… − Ну нет!.. — яростное восклицание вырвалось у Уилсона неожиданно, и даже Хаус осёкся от этой вспышки. Впервые со времени первого пробуждения Джеймс почувствовал настоящее, ничем не смягчённое бешенство. Если в мире есть что-то постоянное, так это нытьё Хауса по поводу своей ноги, и это самая отвратительная константа из всех имеющихся. − Ты не смеешь даже упоминать сейчас про ногу, и трость, и викодин, и всё остальное, понял? — Грудь Уилсона конвульсивно дрогнула, и он даже подумал на секунду, что вот-вот заработает новый приступ; но нет, это всего лишь ушибленное лёгкое протестовало. И оно не могло удержать его от прорвавшегося монолога. − Зачем ты так упорно ищешь способ вылечиться, если твоё увечье — это спасательный круг, оно якобы даёт тебе моральное право измываться над всеми за то, что они не страдают? Не жаль будет расстаться с таким ценным пропуском в мир гадов? Как врач, Джеймс часто наблюдал, что несчастный случай может сблизить даже самых отдалившихся людей, но их с Грегори он, кажется, рассорит окончательно, оставив одного с чувством вины, а другого с праведным, но таким невыносимым негодованием. − Отключайся обратно, − только и сказал Хаус, и прежде чем послушаться, Уилсон успел заметить, что тот снова улыбался; а это значило: всё в порядке — насколько это возможно, потому что Хаус не умеет улыбаться специально. Вернее, умеет, но это выглядит так, будто у него свело все мышцы лица. − Спасибо. Он точно не знал, за что благодарил, но лучше так, чем не знать, за что винить. − Ты здесь? − Какие-то проблемы? − Да. Ты здесь. − Разве я мог пропустить такое веселье? Уилсон, чувствовавший пот даже во рту и в ушах, решил подождать с ответом. Повиснувший на двух брусьях под неустанным присмотром физиотерапевта, он решил, что сил у него хватит либо на разговор, либо на медленное движение вперёд. Движение вперёд казалось предпочтительнее. Хаус подошёл ближе и принялся идти рядом с той же скоростью, с которой перемещался Джеймс — то есть практически стоял на месте, да ещё и показательно опирался при этом на трость. Мстил, должно быть, за недавнюю почти-истерику Уилсона. Онколог попытался сосредоточиться только на своих крохотных шажках, — а каждый из них был очень болезненным, настолько, что даже перспектива полного выздоровления в настоящий момент как-то меркла. Джеймс, конечно, знал, что боль необходимо перетерпеть сейчас, чтобы избавиться от неё со временем. А вот Хаус… Хаус знает, что никогда от неё не избавится. Даже немного удивительно, как он заставляет себя двигаться вперёд. Уилсон не знал, ради чего он сам так надрывался на первой своей тренировке. Ведь ему было ради чего выздоравливать, правда? Да, его жизнь едва ли изменит течение на сто восемьдесят градусов, как это случается с теми, кто побывал на волосок от смерти, но разве вернуть всё на круги своя — такая уж плохая цель? Хаус внимательно наблюдал за ним, искоса, но непрерывно. Запоминал, должно быть, каждую деталь, чтобы позже укорять себя ими. У Грега специфическая совесть, и большую часть времени она спокойна, потому что уверена, что всё сделано правильно — в конечном счёте, не считая незначительных побочных эффектов. Этот же случай — иллюстрация того, как всё в одночасье может пойти не так. − Послушай, − поговорить неожиданно стало так же важно, как и заниматься. — Я тут подумал… наверное, я понимаю, что тебя так раздражает во всём этом. Я не злюсь на тебя открыто… но при этом срываюсь, а в промежутках делаю вид, что всё нормально, − он сглотнул вязкую слюну и продолжил, не забывая тащить себя дальше из последних сил. — Тебе было бы легче, если бы я послал тебя к чёртовой матери… или если бы простил тебя сразу…, но я не могу. Ни то, ни другое невозможно сейчас, понимаешь? Обе руки мелко дрожали от напряжения, но Уилсон решил не давать себе поблажку. − Я не отталкиваю тебя, потому что не хочу этого делать. И не забываю всё, потому что я до сих пор зол, и расстроен, и подавлен. Но это нормально, Хаус. Нормально, что я сейчас злюсь. Главное — я не хочу справляться со всем один. − Ты не один. В мире есть целая куча людей, которые тебя поддержат. − Ты знаешь, что я имею в виду. Брусья неожиданно кончились, и терапевт подал ему руку. Углубившись в свою тираду, Джеймс совсем забыл, что тот всё время был рядом. Ладно. Плевать. Другая рука схватила его за второе плечо и помогла сесть. − Спасибо, − пролепетал он, утыкаясь лицом в полотенце. − Слишком много «спасибо» за последние дни. У меня будет передозировка. − Это не ирония, − невнятно отозвался Уилсон, всё ещё не поднимая головы. — Я благодарю тебя за то, за что считаю нужным благодарить. Хаус пристроился к инвалидному креслу. − Довезу тебя до последнего поворота. В палате, скорее всего, ждёт Кадди. Это было несправедливо по отношению к Лизе, но в таких ситуациях её внеплановое появление почти всегда означало плохие новости. И наверное, в этот раз ему действительно лучше было выслушать их одному.