Фея прилетела! Fairy is flying!

Следует отметить, что после ремонта Настя стала задумчивой и несколько неестественной. Она сама довольно часто застукивала себя за крайне необычными вещами. Часто просиживала она в своей Коллекционной Комнате в окружении милых вещих и фильковых полотен, погружаясь в думу о Вечном. Однажды в ее замок во крыше забрался молодой хемуль-авантюрист в большой клетчатой кепке и пригласил в маленькую автономную пиццерию на другом конце села с собственными аниматрониками, ибо на подлинную пиццерию Фредди денег у него, увы, не хватало. И пришлось согласиться на «Котиков-бутербродиков». Хемулята тоже любили бутербродики, да и от пиццы бы не отказались, однако им пойти, к сожалению, почему то не разрешили, прикрываясь какими-то страшными и непонятными словами и выражениями, значения которых, подобно переводчику, доходчиво и просто переводил Вовка. Ни Дон Кихот, ни прекрасная Дульсинея не понимали, что случилось с филигархом. Она была какой-то невеселой, отвергала все их идеи, и (о, ужас!) постоянно получала от кого-то конфеты (их оставляли на крыльце в маленькой корзиночке) и прятала их от хемулят в расписной розовой хлебнице, напоминающей почтовый ящик, стилизованный под некую романтическую ауру! Когда Вовка однажды попытался взять конфеты, он решительно и бесповоротно получил от филифьонки по лапе. Затем она сказала так: — Иди-ка погуляй! Хемуленок обиделся и вышел на улицу. Вместе с ним вышла и подавленная Леночка. — Как ты думаешь, почему она прячет от нас конфеты? – спросил Вовка, посмотрев в изумрудную глубину глаз филифьонки с выражением сильного смятения. — Не знаю. – Ответила Леночка. – Но у меня есть видеокамера, фотоаппарат и специальная тетрадка. Будем вести наблюдение! С этими словами филифьонка встала с крыльца, приподняла тяжелую мраморную крышку и извлекла оттуда грязно-белый сверток. Леночка отряхнула его от пыли, превратив в ярко-красный с переливами золотых звезд, и осторожно опустила сверток на крыльцо. Это была коробка, причем довольно увесистая. Вовка откинул крышку, и первым, что попалось ему на глаза, была видеокамера нежно-голубого цвета. На видеокамере сверкал крупный ядрено-розовый страз явно инородного происхождения. - Балда, зачем ты это сделала? Камера может сломаться, - сказал Вовка. Он взял камеру, довольно небрежным жестом стряхнул с нее страз, и только после этого возвратил злополучный агрегат на место, рядом с невесть откуда взявшимся кинжалом по имени Жемчужина Востока. Вовка хорошо помнил этот кинжал, и в последний раз он видел его ночью в Настиных покоях, когда они после инсценировки пиццерии кушали маргарин со фруктами. Под кинжалом переливалась сказочная голубая тетрадка. Разноцветная бабочка мерцала на ней, словно под хрусталью первого льда. На тетрадке радугой сияла разноцветная ручка, пишущая блестящими чернилами десяти цветов. Ручка так и называлась – «Радуга». Радугой выглядела она на ярко-голубом чехле Леночкиного iPhone-4 с изображением пони, что пронзала небо радужной волной, стекающей с гривы и копыт. Рядом лежала коричневая винтажная коробочка – настоящий набор сыщика, а из-под нее выглядывала ручка невидимых чернил. - Будем действовать, - решительно сказал Вовка. Сегодня наследница графского престола выглядела просто чудесно! На ней был светло-сиреневый топик и юбка из золотой бахромы, а на голове — (что бы не было видно прическу!) – ярко-розовая старинная шляпа, украшенная позолоченными шишками, радугой пышных лент и рубинами ягод. — Супер! – жалко пискнула Леночка, постоянно путаясь у Насти под лапами. Но филифьонка, как всегда, не обратила на нее ни капли внимания. Она поправила волосы, от которых теперь осталась только челка, и легкой походкой вышла за дверь. — Пошли, посмотрим, — сказала Леночка, достав ящик со своими «сокровищами» — фотоаппаратом, видеокамерой и тетрадкой. Там же у нее лежали набор «Юный сыщик» в большой коричневой коробке с золотой окантовкой и ручка, пишущая чернилами десяти цветов. - Сейчас, я только хотел надеть плащ, как всегда поступают сыщики, - пробормотал Владимир из перадской бухты, надевая голубую финскую куртку, переливающуюся мириадами звезд. Поверх нее хемуленок небрежно набросил черный, как ночь, бархат лучшего Настиного балахона, и, запахнув его под горлом, вышел в залу. Здесь его взгляд упал на шляпу, свисающую с вешалки, и хемуленок напялил ее на свои большие волчьи уши. Закончив сею операцию, хемуленок схватил малахитовую наградную трость и, преисполненный решимости, торжественно распахнул дверь. Туман стелился у лап, и сквозь его зыбкую пелену проглядывала шитая таинственным, чуть голубоватым, изумрудом, скатерть травы. Настя шла, стесняясь к деревьям. Воздух пронизывал легкий холодок, освежая морду, однако приятного в этом было мало. Возможно, причиной этому была палитра, завладевшая в сей час миром – розовый истлел, теряя очарование и уподобляясь сухой сморщенной розе, которую какой-то бандит запустил на днях в окно зама; алый и вишневый вспыхнули кроваво-красным, а на место яркой, бодрящей зелени вступила морская волна, своенравная и холодная. Быть может, это – всего лишь иллюминация, как любила порой позабавиться Настя? Однако замков поблизости не наблюдалось. Машинально собирая цветы, Настя продвигалась по узкой тропинке к обрыву. Там, где почва обрывалась, все было заволочено серебристой пеленой тумана, а снизу, там, в тумане, отбрасывала яркие блики убегающая вдаль река. Некоторое время филифьонка стояла просто так, любуясь природой, необузданной и неразумной, но вместе с тем… гениальной… Набрав воздуха в грудь, филифьонка с наслаждением выдохнула, и, повалившись на траву, закрыла глаза. Сейчас она была пушинкой. Той самой пушинкой, которой предстоит вот-вот оторваться от бренной земли и вознестись к небесам… золото лучей пробегало по телу Насти, просвечивая огнем каждую складку на ее одежде и каждую шерстинку на теле, и согревая филифьонку. Длинная ее тень терялась в траве, и казалось, что стоит как следует вытянуть лапу к небосводу, как ты уже можешь все. Внезапно позади послышались шаги, что изрядно насторожило филифьонку. Обернувшись, она обнаружила невысокого хемуля крепкого телосложения, с серебристой шерстью и черными волосами до плеча. Одет он был весьма опрятно, однако взгляд оставлял желать лучшего. Хемуль стоял возле дерева. Почувствовав на себе взгляд, он неохотно отошел в сторону. Настя некоторое время смотрела на него, а затем поспешила отойти подальше. - Ходят тут всякие, - вслух подумала она, - даже одной спокойно посидеть нельзя. Только сие слова вырвались в летнюю тишь, филифьонка замерла. Путь ей преграждал хемуль. Он смерил филифьонку насмешливым взглядом, пожевывая сигарету, и с подозрительной ухмылкой произнес елейным голоском: - Не беспокойся, крошка. Я тебе вреда не причиню, - было видно, что слова хемуля наполнены сарказмом, как амфора филифьониксом, - подойди поближе, я тебе больно не сделаю, подруга. Я знаю, что делаю. Доверься мне. И можешь не бежать. Настя попятилась. Уровень подлинности слов хемуля был ясень, как день, и филифьонка судорожно сглотнула, вплотную припечатавшись к дереву. Хемуль приближался с неумолимостью асператуса, и видно было, что в намерениях он непоколебим. - Аф-ф, - скульнула филифьонка. - Можешь не лаять, - спокойно заверил ее хемуль, - видишь: здесь лес, народу – никого, мы здесь вдвоем: только я и ты. - Ошибаешься, - послышался сзади голос, - мы здесь втроем: только я, ты и ты. Хемуль обернулся и столкнулся взглядом с высоким молодым хемулем. Его пряно-коричневатая шерсть прекрасно гармонировала с шоколадными волосами до плеч, а темные глаза влажно блестели в праведном гневе. Хемуль был одет в багряную олимпийку. Правая его лапа медленно полезла в глубокий карман потертых серых брюк и извлекла оттуда миниатюрный старинный пистолет. - Она – моя, - рубанул хемуль, неумолимо поднося пистолет к голове пришлого. Хемуль попятился, а затем оскалился и внезапно рванулся к защитнику Насти, однако тот выстрелом в воздух отбил у него последнее желание делать что-либо с филифьонкой. - Это ты? – подняла Настя глаза. – Поликарп? — Кто же еще! Ангел мой, — пропел Поликарп, увидев филифьонку. – Ты сегодня такая красивая! Садись же, и мы вместе посмотрим на небо в час заката, на его красоту, алое небо над нашими головами и серебряные кристаллики звезд! Тебе, кстати говоря, идет эта шляпа, не то, что тот костюм, в котором ты была на празднике. Что касается этого маньяка, то это Ио. Местный. — О! – воскликнула, подсаживаясь к хемулю, Настя, - ради Вас я постараюсь не быть более некрасивой, ведь этим я мешаю Вашему эстетическому наслаждению, вызванному природой. А Ио – мой одноклассник! Вот, я – идиотка, раз его не узнала. Действительно же, Ио, по всему видать, Ио, кто, как не он! Так они сидели на самодельных качелях, легонько покачиваясь, и даже не замечали, что за ними ведется секретное наблюдение из куста дикой малины позади, как раз там, где недавно располагалось Настино лежбище. — Что они делают? – спросил Вовка. — Качаются, — ответила Леночка. Она смотрела в бинокль. Тут хемуленка вскрикнула и выронила бинокль на землю. — Что там, что?! – заорал Вовка, приплясывая, потому что бинокль оказался тяжелым и больно ударил его по лапе. — Тихо ты! – сердито сказала Леночка. – Они нас рассекретят. — Так давай переберемся в более секретное место. Кстати, почему ты кричала? — Он вручил ей букетик полевых цветов и, извиняюсь за выражение, поцеловал…– сказала Леночка. — Мои нервы! – на манер лихих девяностых воскликнул Вовка. – Какой ужас! А куда именно он ее, извиняюсь за выражение, поцеловал? — А то не ужас, — сказала Леночка. – Он поцеловал ее в правую щеку. Еще в правую щеку. Так где твое секретное место? — На дереве, — указал в небосвод Вовка большим пальцем. И хемулята тихо, дабы не спугнуть влюбленных, полезли на дерево. Устроившись поудобнее, Леночка повесила бинокль на толстую ветку и стала вытряхивать их туфлей песок. — Они целуются, — заметил Вовка, указывая на землю. — Нужно этому помешать, — заключила Леночка. – Давай сюда наш гипер-мега-ящичек! — А он внизу, — виновато сказал Вовка. – Я думал, он нам не понадобится. — Балда! – отрезала Леночка. – Надо спускаться. Ты полезешь. — Почему я? — Ты ящик забыл, ты и лезь. — А ты меня не предупредила! — А ты… Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы бинокль не сорвался и со свистом не полетел вниз. — Упустила!!! – заорал Вовка. – Дура! Дурочка! Дурища! Вот ты кто! — Сам такой! – уворачиваясь от удара, завопила Леночка. Хемулята принялись драться. Когда совсем разыгрались, Леночка сорвалась и полетела вниз. Хемуль в обнимку с филифьонкой мирно сидел на качелях, как вдруг… нет, не поверите! Перед ними свалился огромный черный бинокль. — Ай! – пискнула филифьонка и завалилась с качелей, беспомощно задрав задние лапы кверху. — Я буду сражаться! – завопил Поликарп и с кулаками ринулся на негодяя-невидимку. Увидев один лишь бинокль, он схватил его и кинул в реку. Раздался громкий плеск, и тот скрылся в пучине. А хемуль снова подошел к своей Насте. Через пять минут показался и сам враг. Он с визгом полетел с дерева, до смерти перепугав филифьонку. Но когда Поликарп поймал врага, дабы как следует надавать ему подзатыльников, бедолага оказался Леночкой. Она живо вскочила на ноги, извлекла из кустов ящик, сфотографировала двоих и составила на горе-романтиков протокол невидимыми чернилами в красивой тетради с разноцветной бабочкой на обложке. А потом с дерева припоздало свалился Вовка. — Настоящий волшебный дождь! Дождь из детей! – радостно заметил Поликарп, положив лапу Насте на плечо. — Только обещайте давать нам конфеты! – угрожающе потребовала Леночка.