Прерванная лебединая песнь

«В наших зрачках — Острые грани вечного льда. А на клыках Свежею кровью пахнет вода! Видишь мерцание Лезвий средь стонов разодранной ночи? Слово прощания С жизнью, что стала мгновеньем короче… Вечна погоня, Вечно над морем лететь нашей вере. Бледные норны шепчут: „На Север, вы в сером, вы — звери!“ Но когда солнца первый луч Заскользит над холодной водой, Встречайте нас, верные, Мы вернулись домой!» «На Север» Мельница

      К ночи драккары вышли в море, парус наполнил сильный попутный ветер, и эрл приказал убрать весла. Несмотря на опасность сесть на мель, было решено продолжать плавание. Море ярилось, но небо очистилось, и путь легко читался по звездам. При благоволении богов и должной удаче, знакомые берега они смогут разглядеть уже через двое суток, вот только сентябрь месяц, коварный и капризный по природе, мог назавтра легко сменить милость на гнев, а время было очень важно для Инвара, ведь на главном корабле на почетных местах сидели пятеро убитых в последнем бою. Хоронить воинов торопливо и без почестей не представлялось возможным, тризну по ним справят уже на родной земле.       Мадс перебрался с места Бёрге на своё, у которого спал задышавший ровнее кельт. Ульфхеднар имел свою скамью ближе к носу корабля, после битв, пока он отсыпался, его по-необходимости сменял на весле кто-нибудь из команды. Какое-то тревожное чувство заставило Мадса напроситься в помощь Бёрге, а не своему сменщику, когда убрали весла, он с облегчением вернулся поближе к своему бессознательному пленнику. Мадс напоил больного хоть и холодным, но укрепляющим отваром из еловых почек. Парень морщился и задушено стонал под напором жестокого рта викинга, вливающего горькую влагу в его рот. Хороший знак, — решил Мадс, сопротивляется — значит выкарабкается. Ближе к утру, успокоенный ульфхеднар подгреб к себе теплое тельце кельта, завернул их обоих в кожаный полог и уснул.       Несколько часов спустя Мадс проснулся от ужасной качки, то, чего боялся Инвар, случилось. Не помогла даже жертва, принесенная богу Эгиру, великого старца не удовлетворили хлеба, серебро и крикливые сакские петухи. Бог жаждал людской крови и вознамерился, по-видимому, не пустить данов домой. Приближался шторм, ветер стал порывистым, но реи уже спустили, а паруса свертывали, команды на всех драккарах пришли в движение. С каждой минутой волны становились все выше и выше, утро наступило, но свет не пришел ему вослед. Зарядил хлесткий холодный дождь, Мадс привязал завернутого в полог кельта к скамье, а сам сел на весло. Предстоял тяжелый труд, но борьба с морской стихией была не в новинку викингам. Лишь бы кормщики не подвели, Мадс хорошо знал Олафа — рулевого на их драккаре, надежнее человека было не найти.       Время замерло и растянулось бесконечностью. Натруженные руки ныли, весло становилось тяжелее, а шторм все не кончался. Они потерялись в пространстве среди огромных валов воды. Этим и были опасны осенние бури: они могли пролететь за час или бушевать днями и даже неделями. Мадс натужно рычал, ему приходилось управляться с веслом одному, хотя остальные гребцы расселись по двое. Конечно, его зверь являлся неплохой поддержкой, но и он уже выбивался из сил. Когда в душе есть надежда, появляется страх потерять, не успеть, не узнать — Мадс отчетливо ощутил это на своей шкуре.       Северное море не было большим, но многочисленные «гуляющие» отмели делали его опасным, в этом убедились викинги на корабле Олафа. Когда очередной водяной вал поднял их на самую вершину, они увидели жуткое зрелище: драккар самого эрла Инвара, застывший прямо под ними, видимо осел на песчаной отмели. Огромная волна с одним кораблем на вершине стремительно обрушилась вниз, ударяя другой в борт и сметая его в царство Эгира. Мадс преодолел желание зажмурить глаза, когда их швырнуло к драккару Инвара. Вал донес их уже до обломков, на поверхности не было видно выживших. Их же кормчий не подвел, корабль ровно вошел в поток и они остались целы. Только надолго ли?       Но море, будто удовлетворившись полученной жертвой, вскоре начало успокаиваться. Шторм затихал, словно его и не было, один нудный дождь не желал успокаиваться, обсыпая обессилевших людей холодной изморосью. Когда опасность миновала, вся команда обессилено рухнула на палубные доски. Помимо неимоверной усталости, вниз тянуло осознание потери. Эрл Инвар со всей командой и пятерыми мертвыми товарищами отправился пировать с Эгиром на дно морское, прихватив с собой большую часть привезенного из похода богатства, и неизвестно был ли цел третий корабль.       Когда ледяной ветер растащил остатки облаков, оказалось, что наступила ночь. Яркие звезды, словно издеваясь, подмигивали с чистейшего небосвода. Чуть пришедшая в себя команда снова уселась за весла, оказалось, их утащило в Норвежское море. Это увеличивало время в пути и риск снова угодить в шторм. Поймав попутный ветер, сообща решили идти прямым курсом к дому. К ближайшим берегам без прикрытия двух драккаров причаливать было опасно.       Мадс, наконец, смог заняться кельтом. Он опасался, что душа больного уже отлетела: ни звука, ни хрипа, ни движения не исходило от парнишки. Когда Мадс распахнул отяжелевший от воды полог, то не смог удержать облегченного вздоха, а зверь в душе счастливо взвизгивал. Несмотря на влажность, внутри кокона из шкур и кож каким-то чудом сохранилось тепло. Кельт вздрогнул от проникновения внутрь ледяного воздуха и открыл глаза. Мадс пораженно замер, для его полузвериного зрения света звезд хватило, чтобы разглядеть красивый разрез распахнувшихся серых глаз, окруженных мокрыми стрелочками длинных ресниц.       — Голова, — проскрипел тихий голос на саксонском, — больше… не болит. — Глаза кельта вновь закрылись, но сознания он не потерял, Мадс понял это по неровному дыханию и убыстрившемуся пульсу. У него затряслись руки, но он пересилил себя и вновь закутал больного. Из сумки с лекарствами извлек медвежий жир, парнишка был слаб словно младенец, но пытался что-то протестующее сипеть, когда викинг смазывал его тело. Сухая льняная рубаха для кельта обнаружилась в непромокаемых мешках Мадса, но вот сухих шкур больше не осталось. Мадс стянул с себя свои промокшие вещи, и как был, обнаженным притиснулся к пораженно уставившемуся на него юноше. Влажный мех неприятно лип к коже, но ульфхеднар игнорировал это, закутав их обоих в кожаный полог. Он включил на полную все резервы своего организма, испуская волны жара и силы. Мадс знал, что уже через пару часов шкуры станут сухими. Его полуволчья природа не раз выручала его и его братьев. Он придвинул затрепыхавшегося пленника к себе:       — Как тебя зовут? — на ломаном саксонском жарко прошептал Мадс. Казалось, кельт не ответит, но помолчав пару томительных минут, тот все же сдался:       — Хью.       — Не думай ни о чем, Хью, просто засыпай, — выдохнул Мадс. Странно, но юноша не стал возражать и послушно закрыл глаза.       От команды не укрылось трепетное отношение ульфхеднара к пленнику, на фоне гибели товарищей это выглядело для отряда святотатством, но Мадсу давно было чхать на мнение окружающих. В ответ на слова, брошенные одним из осмелившихся его укорить, он отчеканил:       — Это моя добыча, и я могу делать с ней все, что хочу.       По мере приближения к родным берегам недовольство среди некоторых викингов нарастало. Кто-то очень упорный продвигал идею, что Эгир разгневался, потому что ждал человеческой жертвы, а пленник должен был исполнить ее роль. Страсти приутихли лишь тогда, когда Мадс пообещал вызвать на хольмганг того, кто покушается на его собственность. На поединок с ульфхеднаром решился бы только сумасшедший, поэтому все недовольные благоразумно утихли. Только Бёрге все так же странно посматривал на Хью, который перестал впадать в беспамятство и днем лежал у ног Мадса, глядя в серое низкое небо. Кельт с того момента, как осознал свое положение, не сказал больше ни слова. Он терпеливо сносил все манипуляции: послушно глотал снадобье и кусочки вяленой рыбы, не дергался при растирании, но ульфхеднар чувствовал, что Хью просто был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Парнишка явно копил силы для чего-то очень глупого. Мадс днем настороженно следил за ним, даже если был занят другим делом, всегда держал кельта в поле зрения. Еще дана беспокоил Бёрге, от которого он все чаще ловил враждебные посылы. Ульфхеднар почти сразу разгадал, кто подстрекал команду к убийству пленника. На корабле Инвара погиб брат Бёрге, а среди убитых саксами воинов был его закадычный дружок, поэтому мужчина пылал чувством мести. Вопрос состоял только в том, хватит ли викингу здравого смысла, чтобы не пойти против Мадса. Если Бёрге надумает навредить Хью, ульфхеднару не нужен будет хольмганг, он разорвет противника голыми руками прямо здесь, на корабле.       Здравый смысл все-таки подвел Бёрге. Мадс проснулся от тоскливого скуления зверя и мгновенно подскочил, принимая боевую стойку. В эту ночь он спал отдельно от Хью, тем самым пытаясь уберечь его от косых взглядов. Этим и воспользовался Бёрге, навалившийся на молчаливого, слабо трепыхающегося кельта. Одной рукой он держал Хью за горло, другой пытаясь приспустить свои кожаные штаны. Мадс, недолго думая, схватил неудавшегося насильника за ворот и отшвырнул его прочь, словно нашкодившего щенка. Поправив на парне задравшуюся рубаху и завернув его обратно в меха, он развернулся к поднимающемуся на ноги Бёрге.       — И что ты пытался сделать с моим рабом? — обманчиво спокойно поинтересовался Мадс.       — Он — пленник, а ты носишься с ним, как с побратимом. Я делаю то, что давно должен был сделать ты. Лишить чести, оскопить, растоптать, — зло брызгая слюной, зарычал Бёрге.       — Я, кажется, предупреждал, что со своей собственностью разберусь сам? — плавно двигаясь в сторону противника, спросил дан. Его глаза заволокло тьмой, крылья носа хищно раздувались, а рот кривился в жутком оскале, но Бёрге уже не сознавал грозящей опасности, одной рукой он вытащил нож из сапога, другой достал серебро и сыпанул монеты под ноги Мадсу.       — Вот тебе вира за твоего раба, а теперь отойди, его кровь прольется в честь моего брата и друга, — он двинулся навстречу противнику.       Ульфхеднар взревел и кинулся на Бёрге, одним ударом выбив из его рук нож, он схватил мерзавца и, подняв его тело над головой, ринул через всю палубу. Раздался хруст костей и дерева, а затем Бёрге закричал. Мадс, почуяв пролитую кровь, хрипло засмеялся, его зверь жаждал расправы. «Настичь, добить», — настойчиво звучало в голове. Никто не спешил на помощь Бёрге, он оскорбил ульфхеднара и сейчас расплачивался за это. Мадс двинулся было к раненому сопернику, но, наткнувшись на взгляд серых глаз, замер. Хью смотрел на него с ужасом и примесью омерзения.       «Что, не нравлюсь?» — горько усмехнулся про себя Мадс, его зверь завыл, разрывая болью и тоской сердце, ярость утихла мгновенно. Он отвернулся, чтобы не видеть глаз кельта и ушел осматривать пострадавшего. У Бёрге оказались сломаны ребра, разбито лицо, но ничего смертельного не обнаружилось. Уложив стонущего от боли мужчину возле его скамьи, Мадс тихо произнес:       — Захочешь поединка, найдешь меня на суше. Там и разберемся.       Потом Мадс вернулся на свое спальное место, даже не взглянув на Хью, завернулся в свою меховую куртку и сделал вид, что уснул.       На следующий день никто и не вспомнил о ночном инциденте. Плавание к этому времени длилось уже трое суток. Воздух был холодным и прозрачным, а иногда, с низкого серого неба сыпал колючий дождь, но шторма обходили их драккар стороной. Этим утром все на корабле были взволнованы, дозорный приметил чайку, значит земля уже близко. Олаф сказал, что к ночи они увидят родной берег.