Прерванная лебединая песнь

«Не при звездах приду, да не при луне, В темный волчий час на твое крыльцо, Выйди, выйди, сердце мое, ко мне, Дай мне вновь увидеть твое лицо… И милее утра, светлее дня, Выйдешь ты, мой друг, привечать меня, Спроводить меня на далекий путь, Серебром в висок, да осиной в грудь»… Мельница «Если я умру»

      Мадс спешил вернуться домой, но быстрая ходьба, студеный ветер и мелкий дождь не смогли развеять его злость. Зверь все никак не желал успокаиваться, скребя душу сомнениями. Когда селение скрылось из вида, и узкая тропа повернула к лесу, повалил снег. На мокрую землю ложилось белое пушистое покрывало, скрывая серый унылый пейзаж этого сурового края. Снег оказался сюрпризом — для конца сентября это было чересчур, и ульфхеднар чуял, что ближайшие дня три будет бушевать метель. Ячменя, муки и прочих запасов дан прикупил достаточно, но вот мяса нужно было еще добыть. Самое время для них со зверем выйти на охоту. И если люди в такую погоду в лес не совались, то Мадс без труда мог бродить в чаще в самую лютую пургу.       Завалился викинг в дом, будучи покрыт снегом с ног до головы. Отряхнувшись, словно огромный зверь, он первым делом прислушался. Кельт все так же лежал на своем месте, хотя и не спал. Ульфхеднар был уверен, что убивать себя Хью больше не попытается и бежать ему некуда, да и сил на это нет, а вот накрутить себя пленник накрутил — его сердитое дыхание било по чувствительному слуху зверя. Мадс же чувствовал тихое бешенство, которому не находилось выхода, оставаться в замкнутом пространстве в таком состоянии было не лучшим для него, да и для кельта тоже. Дан не стал разговаривать с пленником, наскоро смастерил кожаный ошейник и надел его на Хью. Потом сносил его до задка, накормил оставшимися лепешками с молоком и вяленым мясом и засобирался на охоту.       Мадс знал, что только начинавшему выздоравливать кельту нужна более разнообразная мягкая и, главное, горячая пища, и свежее мясо тоже не помешает. Хью не глядел на него, молчал и хмурился, но викингу сейчас было не до него. Приготовив широкие лыжи, легкое копье и пращу, он оделся тепло и удобно: хоть звериная сущность спасала его от холода, но оставался вариант ночевки в снегу, тогда одежда очень даже пригодится.       Мадс подошел к лежанке пленника и присел рядом. Выставив недалеко от постели в ряд три жирника и ночной горшок, он развернул лицо кельта к себе.       — Я иду на охоту, — поглаживая большим пальцем уголок губ Хью, начал он, — оставляю тебе светильники, их должно хватить до моего возвращения.       Хью раздраженно дернулся, уходя от прикосновений. Ульфхеднар рыкнул, разозлившись, но руку убрал, сжав ее в кулак.       — Вернусь поздно, может быть даже завтра, — продолжил Мадс сердито. — Советую тебе заняться делом. Попытайся встать, осмотреться тут. На улицу не суйся, там метель начинается.       Викинг не знал, что еще можно сказать. Чем можно успокоить человека, потерявшего семью, родину и свободу? Любые признания он сейчас примет враждебно, поэтому ульфхеднар зашагал к выходу, на пороге он обернулся, пробежался взглядом по напряженной спине Хью, по его упрямому затылку и спутанным кудряшкам волос. Оставлять его не хотелось, но и оставаться рядом не было сил, ярость, бушевавшая внутри, требовала выхода. Зверь желал вцепиться в чье-то трепещущее горло. «Чертов Йен с его идиотскими выкрутасами!», — подумал дан и скользнул в белую мглу.       Хью никогда бы не подумал, что страх будет тем, что поднимет его на ноги. Сначала, когда его тюремщик ушел, он облегченно выдохнул и обрадовался своему одиночеству. Но теперь он стоял у входной двери на слабых, подгибающихся ногах и, вцепившись в деревянную ручку, прислушивался к тому, что творится снаружи.       На родине с моря часто налетал шквал, приносил с собой ливни и грозовые тучи, но такого кельт никогда прежде не слышал. За толстыми стенами дома творилось что-то несусветное, шум ветра постепенно превратился в жуткую песню, состоящую из криков, стонов и печального волчьего воя. Раздавался треск и грохот, словно огромный великан бросался горами и деревьями. Хью все казалось, что за дверью что-то ходит, скребется и просится в дом, что-то темное, ужасное. Он не осознавал, что дрожит, звуки снаружи вызывали жуткие образы в голове, было страшно и холодно. Хью сейчас отчаянно хотел, чтобы ульфхеднар вернулся.       Руки затекли, а он все никак не мог заставить себя ослабить хватку на ручке двери. Ему казалось, что если отпустит ее, то в дом ворвется неведомое. С трудом кельт сумел оторвать одну руку и принялся шарить в ближайшем углу, где в свете жирника краем глаза выхватил что-то напоминающее жердь. Это оказалась деревянная острога, он использовал ее как засов и, наконец, смог отойти от двери. Забрав с собой светильник, Хью прошел в самое просторное помещение дома, которое еще не удалось разглядеть. Комната оказалась чем-то средним между складом и кухней. Здесь к потолку были привешены пучки сухих трав, к стенам прибиты множество полиц, на которых стояли глиняные горшочки всех форм и размеров. В центре помещения находился престранного вида очаг, обмазанный глиной, глиняный же закопченный желоб тянулся от него к потолку.       Хью подивился на такую конструкцию, а затем, оттащив от добротного большого стола чурбак, устроился рядом с очагом, который еще сохранял тепло. Ногам и спине все равно было зябко, поэтому кельту пришлось сходить к лежанке и натянуть на себя теплые вещи. В закутке, огороженном для спальни, оказалось почему-то страшнее всего, поэтому он поспешил обратно в освещенную и уютную кухню.       Только он устроился на приглянувшейся чурке, как послышался такой звук, что волосы на его затылке приподнялись, а кровь застыла в жилах. Тоненький жалобный плач раздался за самой дверью, тихий голос просил: «Впусти», а затем словно кто-то заскребся по дереву маленькими коготками. По спине кельта побежали мурашки, а с висков заскользил пот. Плач перешел в вой, а затем в дикий хохот, пламя в жирнике мелькнуло и погасло. Хью закричал, падая с чурбака на пол и пытаясь отползти куда-нибудь и спрятаться. От двери раздался треск и грохот, в помещение ворвалась вьюга, а потом кто-то схватил кельта ледяными руками. Хью заорал «Банши, банши!» и пытался отбиваться, пока над ухом не послышался голос викинга:       — Ты что, дурной?! Это же я!       Хью вцепился мертвой хваткой в плечи викинга и, кажется, плакал. Мадс не видел его лица, но запах слез защекотал ноздри. Мадс прижал кельта крепче и принялся гладить по взмокшим кудрям и вздрагивающей спине.       — Что? Что случилось? — зашептал он по-сакски. Хью не ответил, но принялся рыдать, не сдержавшись.       Мадс чувствовал, как с него начинает стекать вода от оттаявшей ледяной корки и снега с одежды. Он попытался было отстраниться, чтобы стянуть меховую куртку, но кельт не дал. Ульфхеднар не знал, что еще можно сделать для того, чтобы прекратить истерику, но шестое чувство подсказало ему выход. Он подхватил Хью на руки и принялся покрывать поцелуями его мокрое от слез лицо. Мадс отнес его в спальный закуток, устроил их обоих на лежанке, извернувшись, все-таки стянул куртку, сбросил тяжелые унты с ног. Хью начал затихать и вдруг сам потянулся губами навстречу поцелуям. У дана даже в груди ёкнуло, когда он осознал, что ему отвечают. Хью задыхался, покорно принимая язык Мадса в свой рот, сам в свою очередь, пытаясь перехватить инициативу в поцелуе. У него это не особо получалось, но викинг сходил с ума от его неумелых попыток. Мадс принялся стаскивать с кельта одежду дрожащими от страсти руками. Справившись с этим, он зарычал от того, с какой готовностью Хью обхватил ногами его талию, открываясь. С трудом нащупав баночку с жиром, оставшуюся здесь с прошлого раза, Мадс нашел в себе силы только приспустить свои штаны и по-быстрому смазать ноющий от желания член. Чуть мазнув меж половинок Хью, дан принялся толкаться в тугое кольцо мышц. Кельт подавался навстречу, стонал задушено, ловил сухими губами губы Мадса, пальцами вцепившись в его ягодицы.       Соитие было быстрым, страстным и ничуть не нежным. Викинг натягивал Хью жестко и жадно, тот с готовностью отдавался, встречая движения викинга на полпути. Они не то целовались, не то кусались, оставляя друг на друге метки. Кельт кончил только от ощущения члена ульфхеднара внутри себя и практически сразу отрубился. Мадс излился в партнера, и еще какое-то время целовал закрытые глаза уснувшего кельта, не в силах выскользнуть из желанного тела. Кто знает, когда еще Хью позволит себе настолько забыться, чтобы ответить страстью на страсть, любовью на любовь.