«Кубки недопитые. Струны под рукой. Звонкими копытами за ночной рекой. Песни не исправлены, дни не сочтены. Перепутье травами свило сны. Синей птицы — перьями щерится стрела. Песнями измерена ненависть была; Кровью непролитою — брошенный клинок. Только не пройти тебе всех дорог». Канцлер Ги «Разными дорогами».
Хью занимался своими привычными уже обязанностями, не забывая время от времени прислушиваться к происходящему вокруг. Без викинга было нервозно, время от времени казалось, словно кто-то ходит или разговаривает возле дома, но во дворе никого не было, кельт удостоверился, пока выметал на улицу старую смявшуюся солому с пола, а затем таскал и расстилал свежую, приятно пахнущую далеким летом и солнцем. В доме накопилось не так много дел, отчистить глиняную посуду, растопить очаг. Самым сложным и долгим для него являлась готовка, и он откладывал ее до последнего, хотя есть хотелось. Сегодня Хью решил не делать ничего сложного — отварил с душистыми корешками припрятанное в леднике мясо барашка. Ульфхеднар вернулся, когда все уже было готово, они поели в полной тишине. Мадс даже не поинтересовался, откуда взялись вдруг лепешки и молоко, он был задумчив и отстранен, блуждал мыслями где-то далеко, и хотя кельт научился распознавать его эмоции, мыслей угадать не мог. Дан был растерян, меж его бровей залегла глубокая складка, в задумчивых зеленых глазах отражались всполохи пламени от горящего в сумраке кухни светильника. Тишину, заполнившую собой все пространство вокруг, нарушало лишь потрескивание сгорающего жира. Пленник даже дышать пытался тише, чтобы не мешать Мадсу. Несмотря на озабоченность, зарождающуюся от странного поведения дана, Хью вдруг ощутил, что чувствует себя уютно, в этом доме, рядом с этим человеком. Это было давно забытое чувство, которое он испытывал, когда был еще ребенком в племени Гронноса. Он словно обрел то, что давно и безвозвратно потерял. Воспоминания далекого прошлого так ярко отпечатались в его памяти и как живые представали перед ним, стоило закрыть глаза, кельт помнил все: лица, одежду, прически. Живя в племени саксов, он следовал обычаям родного племени — стриг бороду, красил волосы в рыжий цвет, но это не помогало ему обрести себя. Эбба была ему хорошей женой, но с ней он не успел сблизиться. Совсем недавно рядом с людоедом и убийцей Хью ощущал себя не цельным, сломленным, проклятым. Что же изменилось за такое короткое время? — Заснул? — вдруг раздалось над его ухом. Хью подпрыгнул на месте, распахивая глаза и выныривая из легкой дремы. Над ним склонился ульфхеднар, успевший бесшумно подобраться к пленнику и беззастенчиво его разглядывающий. Кельт сморгнул накатившее на него наваждение, мгновенно раздражаясь и забывая об уюте и минутах спокойствия. — Нет, — буркнул он в ответ. — Мне нужно уйти, — сказал Мадс, мрачнея. — Останешься один, огня не разводи, сиди тихо, как мышка. Не спи, прислушивайся к обстановке, держи оружие наготове, — напутствовал дан Хью, затем принес свой меч и лук и оставил их возле него. В ответ на недоуменный взгляд, пояснил: «Вокруг неспокойно». Мадс ушел, предварительно заперев жилище снаружи. Он отпустил контроль над зверем, который обследовал пространство своим обостренным чутьем, не уловив впрочем посторонних запахов и шумов возле дома. Удостоверившись в относительной безопасности кельта, ульфхеднар сорвался на бег, ему необходимо было до темноты прочесать лес на наличие следов волчьей стаи. Оставлять Хью не хотелось, но он замедлял бы передвижение и забивал ноздри зверя своим манящим запахом, а тому это сейчас было ни к чему. Вечерело. Кельт битый час сидел в темной остывающей тишине дома. Он послушался викинга и пытался не особо шуметь, удобно устроившись у порога входной двери на низкой деревянной лавочке. Рядом с ним на полу лежали меч и лук викинга, а его рука покоилась на рукояти кинжала, висящего на поясе. Хью устал от бездействия, ежеминутного напряжения и ожидания, что вот-вот что-то произойдет. Его с неудержимой силой тянуло в дрему, он боролся с навалившейся сонливостью, изредка до боли щипая себя за бедро. Это не особо помогало, и он вновь клевал носом, рискуя уткнуться лицом в собственные колени. Кельт уже собирался было наплевать на наказ Мадса и поддаться слабости, но тут в глубине дома послышались шаги. Он застыл, потрясенно уставившись во мрак, холодея от нахлынувшего вмиг ужаса. Проем, ведущий в кухню, не был занавешен кожаным пологом, и в колеблющейся темноте явно ощущалось чье-то присутствие. Хью всматривался в сумрак не в силах пошевелиться, чувствуя, как катится холодный пот за ворот рубахи, и как сумрак всматривается в него. Мгновение спустя в проеме выросла тень, человеческий силуэт, который двинулся к нему, а Хью так и не смог пошевелиться, застывая всем телом, не в силах даже вздохнуть. Когда некто шагнул в полосу призрачного света, льющегося из щели над входной дверью, дыхание с рваным хрипом вырвалось из горла кельта. Перед ним стояла Эбба, совсем как живая, юная и яркая, только абсолютно несчастная, с заплаканными глазами и покрасневшим носом. — Хью, — прошептала она и протянула ему тонкую руку, он было потянулся в ответ, но замер, одергивая себя. Его жена умерла, он собственноручно омывал ее тело, готовя к похоронам, сам одевал и сам поджигал поленья погребального костра, она никак не могла быть здесь. — Хью, — вновь позвала жена, с еще большим страданием в голосе, ее рука подрагивала в воздухе. — Ты должен бежать от него. Ну же, возьми меня за руку, я помогу. Кельт уставился на знакомые тонкие пальцы, но не пошевелился. На его глаза навернулись слезы, изнутри что-то подталкивало сжать протянутую ладонь в своей, но страх был сильнее. — Брось его, он принесет тебе лишь гибель, — шептал морок голосом Эббы, — я вернулась, чтобы спасти тебя. Поверь. Хью в ответ лишь замотал головой, а девушка заплакала, опуская руку. Она придвинулась ближе, наклоняясь над ним, и он почувствовал холодные капли слез и душную паутину волос на своей щеке. — Ты пожалеешь, — выдохнула Эбба ему в ухо, и до его лба дотронулись ледяные пальцы. Прикосновение было мимолетным, но Хью словно студеной водой окатили. Он подскочил на месте и проснулся, неловко валясь с лавки на пол. «Слава богам, сон», — с облегчением думал он, поднимаясь и потирая затекшую от долгого сидения ногу. Пленник наплевал на возможную опасность и все же запалил светильник, размял занемевшие мышцы, чтобы уж точно больше не уснуть. Мадс вернулся быстрее, чем ожидал. Следов присутствия волков не обнаружилось, ни отпечатков лап, ни запаха, ничего. Лес стоял сырой, сонный, и как никогда тихий и спокойный, но этот факт тревожил ульфхеднара еще больше. Если хищники не сунулись на его территорию, значит, либо не могли, либо им не давали, и может быть, именно сюда они и стремились. Но для чего? Вопросов становилось все больше, ответы были скрыты от дана. Творилось явно что-то выходящее даже за пределы его понимания. Но викинг забыл обо всем на свете, когда увидел на пороге Хью, который встретил его с тщательно скрываемым облегчением и радостью. Кельт казался немного нервным и дерганым, пока Мадс не утащил его в постель. Они не занимались сексом в эту ночь, слишком много волнений принес им обоим прошедший день, но ульфхеднар ни на что бы не променял эти мгновения, когда Хью засыпал в его объятьях, расслабляясь и доверчиво утыкаясь носом в грудь, не променял бы знание того, как под его рукой успокаивается тревожно стучащее сердце любимого. Последующие дни и недели кельт провел в работе и тренировках. Дан гонял его с удвоенной силой, но к чести Хью, получалось у него все лучше и лучше, да и былая сила и ловкость возвратились в его тело окончательно. Мадса словно подменили, он стал жестче, суровее, держался отстраненно и стал скуп на ласки. Они практически перестали спать друг с другом, викинг не настаивал, концентрировался, готовясь к возможному сражению, а Хью не готов был проявлять инициативу. Дан забросил навещать брата, и они с пленником не бывали нигде кроме леса и дома. Любые просьбы и приглашения, которые приносили трэллы, отклонялись, Мадс неизменно отговаривался наличием неотложных дел. Хью понимал, что он опасается выходить на люди, не хочет испытывать судьбу, но конец января месяца принес им новые испытания. В один из пасмурных серых дней к жилью отшельника-людоеда сунулся человек Эдмунда Рыжего. Мадс расправился с ним неожиданно быстро, не рассчитал силы, прихлопнул, не успев расспросить, посетил ли тот местного стайрэсмена и донес ли весть, что Йен так и не добрался до своего господина. В скором времени к викингу явилась тир с приглашением на пир в дом Ларса и с твердым поручением не возвращаться без его согласия, тогда дан понял, посланник успел побывать у Фрейи. Он попытался было отказаться, отправив рабыню обратно практически силой, но вслед за ней явился сам Ларс. — Я не знаю, что происходит с моей женой, — говорил он брату, — но она сведет меня с ума, если ты не появишься сегодня у нас. В последнее время в нее словно тролль вселился. Фрейя лютует, тем более после того, как узнала, что от меня понесла рабыня. Глядя в бесстрастное лицо ульфхеднара и видя, что жалость в нем вызвать не удается, стайрэсмен попытался надавить на чувство долга. — Тебя совсем не видно в нашем доме, детей пользует пришлая лекарка, — поведал он. — Я просил совета в истории с волками, ты отмахнулся. Хорошо еще люди перестали пропадать, и стая затихла на время. Ларс продолжил упрекать брата, в конце концов, Мадсу надоело слушать причитания и упреки, и он сдался. Фрейя и так слишком долго выжидала, не действовала импульсивно, как любой мужчина поступил бы на ее месте, она предпочитала месть подавать холодной. Дан заверил Ларса, что придет, и отправил его восвояси. На губах викинга горел вкус и запах Хью, он впервые за долгое время насладился близостью с кельтом. На полноценный секс времени не хватило, но Мадс взял многое от этих мгновений. Теперь он шагал по тропинке в дом брата, слышал за спиной шаги любимого и был готов выслушать обвинения, которые на пиру, безусловно, кинет ему в лицо Фрейя. Но ульфхеднар был готов отстаивать свою правду до конца.Приглашение
20 марта 2015 г. в 21:36