Прерванная лебединая песнь

«Боже дай мне сил, силы в него вдохнуть! Дай в последний раз в эти глаза взглянуть! Веришь ли ты мне? Я муку любую приму! Боль твою и смерть, все на себя возьму!» Тол Мириам «Последнее испытание: Жертва»

      Было еще дождливо и холодно, но март уже отчаянно пах весной. По ночам злой ветер завывал, раскачивая старый буковый лес, заставляя его плакать и стенать. Днем в непрерывном сером нагромождении туч иногда проглядывало голубое небо, и лучик солнца прорывался сквозь прорехи, даря предвкушение тепла. Но тревога все больше наполняла сердца людей и в одале Ларса, и в домике отшельника.       На границе владений ульфхеднара прочно обосновались волки, утром исчезая, а с наступлением сумерек беспокоя все живое тоскующим воем. И ничего нельзя было поделать с их мрачным соседством. Мадс делал вид, что ничего не происходит, все так же ходил на охоту, но как будто стал опасаться этих своих вылазок. Хью, медленно, но верно идущий на поправку, не мог не заметить перемен, происходящих с викингом. Тот, в любых обстоятельствах излучающий непоколебимую уверенность и силу, стал беспокойным и все более задумчивым. Вечерами он вслушивался в волчий плач, словно понимая, что хотят сказать ему хищники, и от этого по спине Хью бежали мурашки, и приподнимались волосы на затылке. Дан мог долго сидеть без движения, глядя куда-то в пространство и слушая, слушая, а потом вдруг резко вскидывался, стряхивая наваждение, и становился практически прежним. Но кельта пугал такой Мадс, как ни странно, чужой и непривычный, от него словно веяло безнадежностью и смирением.       После разгрома отряда, посланного Эдмундом Рыжим, викинг сам больной и ослабленный, умудрялся ухаживать за Хью. По вечерам он без сил валился рядом, и они делили на двоих самые тяжелые мгновения, но после пяти дней тяжелой лихорадки, закончившейся выздоровлением ульфхеднара, он больше не спал с кельтом. Пленник так и остался полноправным владельцем ложа хозяина, тот предпочитал проводить ночи на бывшей постели раба. Хью не понимал, что произошло, что послужило такому резкому охлаждению со стороны Мадса? Он не пришел к кельту, когда с его лица и тела исчезли последние синяки и ссадины, не взглянул, когда Хью смог, наконец, встать и, прихрамывая, дойти до лохани, чтобы полноценно вымыться. Рука кельта еще была закована в лубки и плохо его слушалась, но и это не стало бы препятствием для ульфхеднара. Единственное, что приходило на ум Хью — это слова, сказанные им в момент слабости. Он признался, что викинг нужен ему, и, возможно, тот потерял интерес? Кельт прикидывал и так, и эдак, но больше ни до чего не смог додуматься. Он иногда набирался решимости поговорить откровенно, но каждый раз не находил слов, ну, не вымаливать же ему, в самом деле, ласки у Мадса.       В дом Ларса ульфхеднар больше не наведывался. После визита конунга Виглека стайрэсмен приходил к брату, и они долго разговаривали, сидя на кухне. Хью не спал, нога сильно болела, и все слышал. Ларс был очень напуган, люди конунга спрашивали его о местонахождении старшего сына, они знали, что Йен состоял в дружине Рыжего, и требовали его выдачи. Спасла положение, как ни удивительно, Фрейя, вышедшая навстречу незваным гостям и принародно отрекшаяся от сына, после этого Виглек если и не поверил, то смягчился и развернул воинов в обратный путь. Стайрэсмен понимал, что конунг просто так не отступится, вышлет соглядатаев, и если Йен вернется, то погубит их всех. Ларс ушел тогда, успокоенный словами брата о том, что наемники Рыжего вряд ли осмелятся заявиться в земли, где их объявили вне закона.       Уже когда Хью начал подниматься с кровати, пришел раб от Фрейи, принес послание, которое Мадс ему потом пересказал. Госпожа сообщила, что Эрику стало лучше, и что она на время зарывает топор вражды. Это «на время» очень позабавило ульфхеднара, Фрейя хорохорилась, хотя и пребывала в ужасе от свалившейся на них немилости конунга.       В один из ветреных вечеров Мадс согнал кельта с ложа и отправил на кухню, сам долго возился за стеной, двигал деревянные короба, ругался вполголоса.       — Что ты делаешь? — спросил, не выдержав Хью.       — Собираю вещи, — ответил дан сердито.       — Мы уезжаем? — за перегородкой какое-то время царила тишина, а затем Мадс бросил. — Пока нет.       Больше в этот вечер кельт ничего не смог добиться от ульфхеднара. Засыпая под волчьи завывания, он все-таки твердо для себя решил поговорить с Мадсом начистоту.       Утро принесло с собой легкий ветерок и жемчужно-серое высокое небо. После трапезы Хью выгнали, теперь уже из дома. Он уныло упражнялся с мечом, разрабатывая здоровую руку, когда услышал скрип колес и фырканье лошадей. Через некоторое время в поле зрения кельта появилась повозка. Он сразу же узнал возницу, его трудно было не узнать: Бурый возвышался на козлах огромной тушей, и даже лошади на его фоне выглядели крошечными. Второго седока пленник увидел, когда повозка остановилась, тот спрыгнул с козел и помчался к нему. На бегу с его головы упал капюшон плаща, и Хью разглядел смеющееся лицо Хельги. Девушка налетела на него, чуть не сбив с ног, и повисла на шее. Он в ответ прижал ее к себе здоровой рукой.       — Ну, все, отпускай, — проговорила она погодя, — а то Кэй убьет нас обоих.       Хью бросил удивленный взгляд на покрывавшегося красными пятнами, разъяренного берсерка.       — Вы вместе? — тихонько спросил он Хельгу, наблюдая, как Бурый спрыгнул с козел и семимильными шагами приближался к ним. Она успела кивнуть прежде, чем огромная лапища оттерла ее от Хью.       Хельга оказалась поистине изменчивой, как погода. С ней вновь произошла разительная перемена — из забитой отчаявшейся девчонки, она превратилась в цветущую женщину. На ее шее больше не было ошейника, под плащом виднелась красивая добротная одежда, из-под яркого платка выбивались отрастающие светлые прядки. Совсем недавно Хельга была зла на него и пыталась убить, а сейчас бросилась в объятья. Хью был слегка ошарашен такими переменами, он сам за шесть месяцев едва ли смог решить, как ему вести себя с ульфхеднаром. Мадс тем временем, словно услышав его мысли, вышел во двор. Поприветствовав гостей, он, даже не взглянув на кельта, пригласил их в дом. Хью остался на улице и продолжил тренировку, обида из-за холодности дана грызла его изнутри. Мадс точно держал связь с Бурым, ведь Хельга не удивилась поврежденной руке кельта, значит, знала о нападении наемников от берсерка. Хью же как всегда держали в неведении, его колючие мысли прервала скрипнувшая дверь, это Хельга выскользнула наружу.       — Они там погрузились в обсуждение каких-то секретных планов, думаю, это надолго, — потянув его за собой, сказала бывшая тир. Они присели на большой валун, и девушка взяла с места в карьер.       — Что у вас произошло? — спросила она, всем своим видом давая понять, что не отступится. Кельт вымученно улыбнулся, с тоской смотря в сторону тренировочного деревянного меча.       — Кроме того, что на нас напала банда Рыжего, и меня чуть не пристукнули? — иронично поинтересовался он.       — Насчет этого я в курсе, — бросила Хельга, закатывая глаза. — Меня интересует, что между вами двумя произошло. У вас такой несчастный вид, у обоих. Твой любовник старается не смотреть на тебя и делает вид, что нисколько не ревнует тебя ко мне.       — Это у него нужно спросить, — пряча глаза, пробормотал Хью. — После этого случая с наемниками начал меня игнорировать, не смотрит, не подходит, даже говорит мало, словно меня рядом нет. Наверное, я ему надоел, — выдал кельт на одном дыхании и замолчал, чувствуя, как предательский жар заливает его щеки и шею.       — Оооо, — многозначительно протянула Хельга, — ну, ты и тупой.       Хью вскинул на нее глаза, мрачнея, словно тучи, что сгущались сейчас над их головами.       — Я тебя не боюсь, — захохотала девушка, — так что не смотри на меня так. Понятно же, что ему стыдно за то, что он не смог тебя защитить. Для мужчин, знаешь ли, очень важно отстоять свое перед другими, а он не смог.       Хью даже вскочил с камня от возмущения.       — Что за глупости, я тоже мужчина! Кому должно быть стыдно, так это мне: ублюдки скрутили меня в два счета, я даже пикнуть не успел! — запальчиво проговорил он.       — Успокойся уже, мужчина, — утянула его вновь на камень бывшая тир. — В вашей паре он о тебе заботится, опекает и защищает, и сейчас он уязвлен, это поправимо…        Хельга не успела закончить, от входной двери раздался тяжелый рык:       — Женщина, взгляни на небо, сейчас дождь начнется. Хватит рассиживаться на холодных камнях, живо в дом!       — Потом поговорим, — шепнула она и ответила Бурому сладким голоском:        — Иду, господин мой.       Кельт скривился на такое откровенное подобострастие и тоже потянулся к дому.       Когда дождь слегка стих, Мадс и Бурый вытащили из жилища короба и кожаные мешки и погрузили их в телегу. Дом стал совсем пустым, все более-менее ценное викинг отправлял на хранение берсерку. Хью понял, что уходить им придется налегке и по возможности быстро. Неизвестность пугала его, он привык к этому лесу и этому мрачному жилищу.       После полудня Бурый с Хельгой засобирались в обратный путь. Мадсу не хотелось, чтобы друга заметили разведчики конунга, которые появлялись в округе время от времени, поэтому тянуть с отъездом не стали. Хью больше не оставляли наедине с девушкой, но, когда Бурый, уже сидя на козлах, подал руку вновь спрятавшей лицо спутнице, она не приняла помощи, развернулась и подбежала к кельту. Притянув ладонями его лицо к своему, что-то быстро зашептала, а потом, порывшись в складках плаща, сунула нечто в его руки. Хью заалел скулами и кивнул согласно, девушка вернулась к недовольному берсерку и забралась на козлы. Зафыркали лошадки, заскрипели колеса, тележка тронулась, прежде чем она пропала из виду, Хельга обернулась и помахала им на прощанье.       В сердце Мадса бушевала ревность напополам с отчаяньем. Зверь выл, ища выхода, но ульфхеднар удерживал его крепко. И хотя сила воли трещала по швам, и находиться рядом с кельтом, не имея возможности дотронуться, было подобно пытке, дан оставался твердо уверен в правильности своего решения. Он хотел просто отпустить Хью, убедиться в его безопасности и отступить в тень. Волки каждую ночь в своих песнях предлагали ему выход, и если в первый раз в его душе зазвучал протест, то с каждой новой полночью он становился все глуше и глуше. После отъезда Бурого викинг не пошел в дом и еще долго бродил среди буковых зарослей, погруженный в какое-то подобие оцепенения. Когда он вернулся, Хью сидел за столом на кухне. Там было тепло, горел жирник, сквозь запах нагара улавливался аромат ягодного взвара и меда.       — Опять топил очаг, — вызверился на кельта Мадс, — сколько раз говорить, не труди руку — плохо срастется.       Кельт даже головы к нему не повернул. Викинг налил себе кружку сладко пахнущего напитка и уселся спиной к Хью на добротном низком чурбаке. В лесу завыли волки, он вновь вслушивался в их призыв. Забыв о взваре, дан, задумавшись, грел ладони о теплые бока глиняного сосуда. Вдруг кружку потянули из его рук, он вскинул взгляд, рядом стоял Хью, его глаза лихорадочно блестели в колеблющемся свете жирника, скулы полыхали неровным румянцем. Кельт убрал сосуд на ставшую совсем пустой полицу и, наклонившись к лицу Мадса, ткнулся губами в его рот. Ульфхеднара обдало дурманящим запахом пары и пряным заморским ароматом вина. Он попытался было отвернуться, еще сдерживая в себе мощный звериный порыв, но кельт вцепился в его волосы, и по губам викинга прошелся горячий дерзкий язык. Здравый смысл потонул в вихре жара и сладкой неги, Мадс уже не помнил, что творил. Он пришел в себя только в спальне: стягивая одежду с Хью, слишком сильно сжал его искалеченную руку и, услышав болезненный стон, смог с трудом погасить в себе зверя. Мадс отпустил кельта и поспешил отстраниться, усаживаясь на ложе. Тот же потянулся следом, сполз на пол, и, твердой рукой надавив на грудь викинга, заставил его откинуться на постель. Ладони захмелевшего кельта огладили бедра викинга, потянулись к завязкам его штанов. От Хью веяло отчаянной решимостью и желанием, и ульфхеднар позволил ему воплотить в реальность высказанную им когда-то фантазию. Когда горячие губы любовника коснулись обнаженной плоти Мадса, он, выдохнув: «Что же ты творишь?», притянул Хью ближе, запуская дрожащие пальцы в его мягкие кудри.