Прерванная лебединая песнь

«Древние рощи полны голосов, Шепота трав и камней. К северу тянется дым от костров, Враг рыщет в той стороне. Духи грозы бьют в барабан Из молний куют нам мечи. Мы принесем жертву богам Кровью своей напоим». Ария — «Крещение огнем»

      Перед глазами Эдмунда Рыжего мелькнуло видение — окровавленные клыки в оскаленной волчьей пасти, и решение пришло само собой. Ему нужно было навсегда избавиться от преследующего его страха, любой ценой найти ульфхеднара и уничтожить. Выслав вперед пятерых самых быстрых и глазастых, эрл приказал отряду выдвигаться. Некоторые воины с опаской смотрели в сторону нетронутых огнем черепов, гадая, такой ли легкой будет охота на человека-зверя, но Рыжий рявкнул на глазеющих, и те поспешили за остальными. Эрл не знал, что его драккары были замечены вездесущими подсылами Виглека, и воины, охраняющие корабли, в данный момент, один за другим погибают под мечами дружины конунга. Не знал он, что драккары охватило пламя от выпущенных лучниками зажигательных стрел, и пути к спасению для Эдмунда отрезаны.       Хью после ухода дана старался справиться с охватившими его эмоциями: страх и тревога засели в груди, смешиваясь с ожиданием чего-то нового, неизведанного. Видимый изгиб реки манил, свежий ветер раздувал волосы, отчаянно пахло морем. Поэтому кельт не сразу сообразил, что значил для него последний жест Мадса, не понял, что его отпустили, что ошейник был снят и выброшен, и он больше не является трэллом. Он свободен! Пусть викинг не сделал это при свидетелях, не провел специальной церемонии, приплывшие на лодке люди, увидят перед собой вольного человека, а не пленника. Пьянящее чувство свободы, казалось, может приподнять его над землей, стоит только взмахнуть руками, и он сумеет коснуться ступнями верхушек берез. Но столь же быстро Хью пронзило осознанием: Мадс отпустил его! Почему именно сейчас?         «Помни, помни, помни, ты все, чего я хотел когда-либо в жизни»… — настойчиво застучали в мыслях слова Мадса. Сердце кельта ухнуло вниз, он понял — это было прощание. Дан отпустил его, потому что знал, что не сможет вернуться. «Какой же идиот», — ругал себя Хью, наливаясь злостью, этот мерзавец просто нагло его обманул. Откуда ему было знать, когда точно приплывет лодка? Скорее всего, ульфхеднар лишь предполагал, но крайней точкой было утро завтрашнего дня. «Что же делать?» — лихорадочно думал Хью, вскакивая и меряя шагами берег. Его просто бросили здесь, стараясь уберечь? Зачем?       «Ну и пусть», — неожиданно пронеслась в голове предательская мысль, и перед глазами промелькнули картины родных берегов. «Никаких больше данов, людоедства, вечного страха и болезненной страсти. Свобода от всего!» — кричал рассудок. «И что дальше?» — голос сердца в мгновение заглушил голос разума. Хью вдруг ясно осознал, что если оставит викинга, то впереди его ждет отнюдь не свобода, а одиночество. К чему ему одному родные берега, какие угодно берега без Мадса? Кельт застонал, сам не веря себе, он никак не ожидал, что ульфхеднар станет для него семьей, единственной семьей.       Хью больше не хотел терять, не хотел плакать над бездыханным телом родного человека. Проклиная все на свете, он, укрыв плащом оставленные вещи, схватил меч и бросился вслед за викингом. Хью совсем забыл о раненой ноге, срываясь на бег, на ходу стягивая повязку с руки вместе с лубками. Кельт не чувствовал боли, сейчас ему было не до собственных слабостей, он взывал ко всем богам, чтобы успеть. Успеть спасти. Не опоздать, как тогда, когда потерял оба своих племени. Хью не был дураком, знал, что впереди его ждет смертельная опасность. Если даже ульфхеднар понял, что не справится, то он и подавно. Только ему было все равно, он твердо верил, что в этот раз не посрамит своих предков и сумеет все сделать правильно.       Хью долго несся через лес, и ему то и дело чудился вой, прорывающийся сквозь бешеный шум крови в ушах. Жар в теле постепенно начал утихать, сил оставалось все меньше, легкие жгло огнем. Он стал то и дело оступаться, запутываясь в папоротнике. Колючие ветки исхлестали его лицо, раздирая кожу в кровь, но он ничего не чувствовал и упрямо двигался вперед, подгоняемый черными крыльями страха. Время утекало песком сквозь пальцы. Следы викинга то и дело встречались на пути, давая знать, что он ненамного опережал кельта, что он где-то рядом.        Первые трупы лежали в половине пути от дома. Переломанные и истерзанные тела казались рваным тряпьем под ногами. Хью приостановился, осторожно перешагивая через мертвецов, и вытянул меч из заплечных ножен, дальше нужно было продвигаться осторожнее. Он прислушивался, но вокруг стояла зловещая тишина, шума битвы не было слышно, это казалось странным. Неужели он опоздал? Приглядевшись к трупам, кельт понял — это были разведчики, и убил их не человек, даже Мадсу не нанести таких укусов, здесь явно постарались звери.       Пройдя еще локтей двести, Хью словно преодолел невидимый барьер. Здесь среди деревьев сгущался мрак, в котором плавали клочки белого тумана. Пахло мертвечиной. В воздухе, казалось, разлилась тоска и безысходность, а главное, на него обрушились звуки. Лязг металла, крики и стоны, яростный рык и вой — раздавались совсем рядом. Он поспешил на шум.       Перед Хью предстало зрелище, словно вырванное из его кошмара: это не было похоже на бой, больше на расправу. Мадс отбивался сразу от шестерых, стоя спиной к огромному старому буку. У его ног валялся труп крупного старого воина с разорванным горлом, и еще семь тел лежали чуть в отдалении. Десяток воинов страховали нападающую шестерку, развернувшись к ним спиной, они окружили полукольцом место расправы. Через секунду кельт понял, от кого они оборонялись — из тумана неожиданно вынырнул крупный волк, кинулся к одному из воинов и, молниеносно разодрав его бедро, исчез. Так хищник нападал еще несколько раз, столь же быстро скрываясь из виду, но он был один и явно опасался мечей воинов, лучник же не успевал его задеть, и стрелы бесполезно растворялись в тумане.       Хью вновь обратил взор на ульфхеднара, тот явно был не в порядке, он как будто не понимал что делает, словно загнанный зверь бешено бросаясь на обступивших его врагов. В руках Мадса оставался меч, но он бестолково им размахивал, щеря лицо в оскале и огрызаясь на подступающих мужчин. Его тело сплошь было покрыто кровью своей и чужой, в боку зияла рана. Когда воины в страхе отскакивали от озверевшего противника, он покачивался, нетвердо стоя на ногах. Хью больше не мог наблюдать, неслышно выбегая из-под защиты деревьев, он атаковал. Враги не ожидали появления человека, и кельт относительно легко справился с одним из них, рассекая его диагональным сверху и прорубая брешь в их строю. Практически одновременно с ним появился волк и утащил зазевавшегося лучника в туман. Из сумрачной чащи послышался леденящий душу крик, затем он затих. Хью же, не теряя ни секунды, снес голову воину из шестерки и встал рядом с Мадсом, тот хотел было рвануться к кельту с мечом наперевес, но, принюхавшись, остановился на полпути, позволяя приблизиться. Хью же на секунду удалось увидеть глаза дана, и он ужаснулся — это были глаза зверя, в которых не осталось ничего человеческого. Кельт наблюдал ульфхеднара в состоянии ярости, когда тот потрошил и пожирал людей, но здесь было что-то совсем другое — более дикое и первобытное, иное.       — Откуда принесло этого ублюдка?! — бешено заорал один из нападавших, тот, кому волк успел разорвать бедро. — Что за чертовщина здесь творится? — Наемник свободной рукой зажимал рану, второй все так же крепко держа меч.       — Кто бы знал? — ответил ему матерый воин из бывшей шестерки. — Но, думается мне, надо уносить ноги. Рыжий мертв, нечего церемониться, разворачивай лучника, пусть прикончит этих двоих.       — Блять, ты издеваешься? — взвыли из внешнего круга. — Его только что утащил сраный волк.       Среди наемников началось волнение, и вновь атаковавший хищник не сделал ситуацию лучше. Хью не спешил нападать, но был настроен решительно: биться до последнего вздоха, за то, что дорого. Он чувствовал плечом плечо Мадса, и его тело наливалось яростью и желанием убить всех, кто причинил дану вред. Но пока никто так и не решился к ним приблизиться.       Неизвестно, чем бы все это разрешилось, но тут произошло сразу несколько событий: как по волшебству исчез туман, словно снимая с глаз мутную пелену. В ту же секунду вспыхнуло солнце, которое уже склонялось к закату на голубом, практически безоблачном небе, и ослепленный кельт почувствовал, как с болезненным вздохом на землю рядом с ним оседает викинг. Хью, наплевав на все, отбросил меч и потянулся следом, слепо шаря руками вокруг. Он нащупал безвольную ладонь дана и позвал его по имени, ответа не последовало, как не последовало и удара в спину. Минутное затишье сменилось топотом бегущих ног, криками и лязгом оружия. Проморгавшись, Хью узрел кипящий рядом бой. Наемники Рыжего были оттеснены от них с Мадсом другими воинами, которых было больше и чье вооружение выглядело лучше. Кельт успел увидеть восседающего на лошади посреди леса молодого военачальника, и хоть он ни разу с ним не встречался, но сразу понял, что это и есть конунг Виглек. Тот окинул их с ульфхеднаром нечитаемым взглядом и тронул коня, отъезжая вслед за воинами, начавшими преследование наемников, пытающихся скрыться.       Хью перевел взгляд на Мадса и застыл, пораженный. Тот лежал на боку, был жив, но без сознания. Кельт склонился над ним, не зная, что предпринять, сжал крепко его руку в своей и заплакал. Из спины викинга, сверкая пестрым оперением, торчали три стрелы.       Когда он все же смог успокоиться, понял — нужно действовать незамедлительно. Он лихорадочно пытался вспомнить, все, что когда-либо слышал о подобных ранениях. Сам кельт извлекал стрелы лишь на охоте из мертвых тел животных и понятия не имел, как помочь, как спасти жизнь. Он начал ощупывать плоть вокруг древка, но его руки предательски дрожали. Мадс застонал от этих прикосновений и открыл глаза, в которых застыла мука. Хью с тревогой всматривался в лицо раненого. Бессмысленный животный взгляд исчез, ульфхеднар глянул на него своим — знакомым до боли.       — Что случилось? — спросил дан чуть слышно, едва шевеля запекшимися кровью губами.       — Конунг Виглек прибыл с войском, они погнались за отрядом Рыжего, — ответил Хью, поглаживая кончиками пальцев скулу ульфхеднара.       — Что ты здесь делаешь? Я просил тебя остаться на берегу, — кривясь от боли, рыкнул Мадс, пытаясь перевалиться на спину. Бывший пленник ему не позволил, удерживая.       — Уходи сейчас же. Нельзя, чтобы люди конунга тебя здесь обнаружили. Вся округа подтвердит, что ты был моим рабом. Они не отпустят тебя, — Хью остановил речь Мадса, приложив ладонь к его губам.       — Помолчи, — приказал он твердо, вмиг утрачивая всю свою неуверенность. — Я без тебя никуда не уйду.       — Глупый, — голос Мадса вновь стал глухим, помертвелым. — Что ты натворил? Нельзя было сюда приходить. Тебе не успеть к утру, если потащишь меня за собой, я все равно уже не жилец.       — Заткнись! — крикнул Хью. — Не говори так, не надо. Мне нужно, чтобы ты постарался и встал, а я помогу.       Оставив Мадса собираться с силами, кельт стащил с одного из мертвецов добротный кожаный плащ, сдернул поясную флягу. Затем помог ульфхеднару подняться, закинул его руку на свое плечо, того вело, он еле передвигал ногами, и Хью прочувствовал всю тяжесть его тела. У него заныла нога, боль копилась в кости, изредка простреливая болью в позвоночник. Пот застилал глаза, они двигались со скоростью улитки, но Хью и не думал сдаваться. Если ему суждено дойти, то только вместе с Мадсом.       Неизвестно сколько прошло времени и как далеко им удалось уйти, но силы ульфхеднара иссякли. Его ноги подломились, и от жесткого приземления его спасли лишь руки кельта, с трудом удержавшие обмякшее тело. Он бережно уложил Мадса на землю.       — Я хочу, чтобы ты жил. Понимаешь? — зашептал в полубреду викинг. — Хочу, чтобы жил. Пожалуйста, оставь меня, — молил он.       — Я больше не слушаю тебя, — проговорил Хью ему на ухо. — Ты меня отпустил, помнишь? Так что терпи, ульф, терпи.       Кельт крепко зафиксировал торс дана ногами и, что есть силы, дернул за древко одной стрелы. Викинг взвыл и тут же потерял сознание.       — Прости, родной, прости, — твердил Хью, примериваясь к другому древку. Эти стрелы были боевыми, и наконечники в них оказались зазубренными, так просто их из раны было не извлечь, но древки к ним крепились слабо, чтобы лучник мог их повторно использовать. Две стрелы попали ульфхеднару в лопатку, зацепились за кость, а вот третья сидела опасно близко к хребту, чуть ниже еле стучавшего сердца. Хью понятия не имел, сделает ли только хуже, попытавшись ее выдернуть, он случайно может повредить кровоток или печень и тогда собственноручно прикончит Мадса. Но, отбросив прочь древко второй стрелы, Хью решительно взялся за третью.       — Только не умирай, — глотая слезы, твердил он, крепко обхватывая тонкое, но прочное дерево. Он зажмурился и рванул, стрела вышла подозрительно легко. Кельт неверяще смотрел на зажатое в руке оружие, на окровавленном древке остался наконечник, он оказался гладким, охотничьим. И Хью поверил, что все сможет, ведь чудеса случаются. Наконечники в лопатке это ничего, они доберутся до лекаря и их извлекут, больно, но не смертельно, уж это Хью понимал. Он сорвал с себя рубаху, зажал умеренно кровоточащую рану, наскоро ее перевязал. Осмотрел рану в боку, та оказалась рваной, но не глубокой, и кровь в ней уже перестала сочиться. Кельт обмыл лицо раненого, попил сам и попытался напоить дана, но безрезультатно. Он осторожно перекатил слабо стонущего от боли ульфхеднара на сорванный с трупа кожаный плащ, поцеловал горячие сухие губы и схватился за край полотнища.       Идти было тяжело, и Хью напрягал все силы. Ноша казалась непомерной, нога отказывалась слушаться, и, в довершение всего, его так и не окрепшая рука не желала крепко держать плащ, но он шел, медленно продвигаясь вперед. Он практически не мог видеть от напряжения, но знал, что идет правильно. Кельт старался не останавливаться — пока мог, в тысячный раз утирая ладонью соленую влагу со лба. В какой-то момент он разглядел на пальцах кровь: на его теле выступил кровавый пот. Хью знал, что надорвался, но это его уже не пугало, ведь цель была еще очень далеко.       Все сливалось для него в неимоверную серо-красную гамму, с гулом крови в ушах и трепетом каждого натянутого нерва, каждой сорванной мышцы, пока вдруг все не прекратилось. Из глубины леса начал наползать ледяной упругий туман, Хью упал, интуитивно закрывая своим телом полубессознательного Мадса. Из клубящегося молока стали выступать волчьи силуэты, их глаза сверкали ядовитой зеленью. Они приближались неслышно, не издавая ни рыка, ни воя, а затем в глухой душной тишине раздался голос, от которого волосы на затылке Хью зашевелились.       — Мы не можем его с тобой отпустить, мальчик.