Если рассказывать эту историю

На исходе двадцатого века, Когда жизнь непосильна уму, Как же нужно любить человека, Чтобы взять и приехать к нему... (с) Игорь Губерман

Вечер был тихий и лёгкий, как качающийся под тёплым ветром одуванчик. В такие вечера, если он оставался в одиночестве, Игорь выходил на балкон и долго распивал чай в компании собственных мыслей и, с недавних пор, Жука. Он не замечал, как текли часы, это было его особенное релакс-время, как бывает у многих, которым есть что сказать, но нет желания кому-то что-то вещать. Наверное, поэтому и сегодня он взглянул на часы, когда уже почти дотикало до половины первого. Вздохнув, Игорь поднялся, погладил тёршегося о его ноги Жука и отправился на кухню помыть чашку. Полной неожиданностью среди блаженной тишины, - когда единственный шум – лишь миллионный вдох-выдох спящих, - оказался звонок в дверь. У Игоря не водилось ночных приятелей, и такие звонки обычно вызывали тревожное чувство: Что-то случилось? Стряхнув воду с рук, он спешно направился к двери. Посмотрел в глазок и удивился ещё больше. Без промедления отомкнул замок. Анжи. С Анжи можно ожидать чего угодно, от плохого настроения до землетрясения. Морально собравшись, Игорь чуть подался вперёд и выдал нейтральное: - Привет. Тот улыбнулся: радостно и осоловело: - Привет. Шатающейся походкой ступил вперёд и, перецепившись через порог, едва не потерял равновесие. Игорь сразу вынес вердикт: пьян в зю-зю, и облегчённо вздохнул, значит – ничего серьёзного. - Иди сюда. Господи, что на тебе надето? - Свататься пришел! И вообще, от нервов, для успк…ения. Во! Игорь закрыл дверь и принялся расстегивать верхнюю пайту, надетую поверх кучи какого-то вязанного разноцветного тряпья. Анжи с десяток секунд созерцал это действо, а потом, что-то вспомнив, сжал его руки своими. - Не-не, не здесь же. Мы чё, это здесь сделаем?.. Ну ладн, у меня щас, тут… Он скинул портфель и, под угрозой падения, наклонился его расстегнуть. Вытащил из заднего кармана «Олейну» и пачку «Дюрекса», которые протянул мужчине. Рассеянно принимая «подарки», Игорь спросил: - Что эт… - запнулся, фыркнул, моргнул и вдруг расхохотался: - Ты, ахахах, блин, серьёзно? Андрей облокотился на вешалку с самодовольным видом победителя «Формулы 1». - А то! - Боже, Анжи, - отсмеявшись, Игорь поставил импровизированную смазку на пол и в краткий срок заставил снять все тряпки и обувку. Бесцеремонно закинул на плечо и под аккомпанемент вялых возражений понёс в спальню. Уложил на половину кровати со всеми приличиями, даже подоткнул одеялко и сел поверх него, рядом. - А трахаться? – искренне вопросило сонное тело. Игорь едва сдержал хохот: - Завтра, - пообещал. - Спи, завтра всё будет. - А масло. Я что, зря масло принёс? Оно же пропадёт завтра. А масло полезно для анального секса, оно там чё-то хорошо смазывает, если чё-то другого нет, и хорошо смазывает… Впрочем, тело вырубилось почти сразу, как по команде. Видимо, сделать это раньше не давало только чувство невыполненного долга. Игорь поглядел на разгладившиеся черты, улыбка медленно сползала с его лица, уступая место встревоженной задумчивости. С этим нужно было что-то решать. Нужно дать этому выход, пока оно, посредством какой-то извращённой эволюции, не обратилось к ещё более изуродованным формам. Они так ни разу и не переспали, и хотя Игорь не собирался форсировать их отношения, Анжи почему-то решил, что переспать им крайне необходимо, причём в кратчайшие сроки – будто бы, чтобы окончательно отрезать себе путь к отступлению, мысленно погубить себя, отдать во власть подсознания. Где-то в глубине души, на уровне рефлексов и обычаев, впитанных с кровью и молоком матери, Андрей отчаянно себя за это подсознание презирал, и задумал, как средневековые женщины в дамских романчиках, этим совокуплением опустить себя на самое дно; секс здесь был даже не минутным блаженством, а оружием, толкающим его, чудовище, в долгожданные кладбища ада. Игорь закусил губу и при свете ночника поцеловал Андрея в лоб. Горе моё луковое. Может быть, это всего лишь беспочвенные домыслы, может быть, и нет никаких самоедских мыслей под этим гладким челом. После лёгкого душа мужчина лёг рядом и спал до утра без сновидений. Проснулся от страдальческого вздоха тела рядом, а в голове уже зрел некий план, для исполнения которого ему потребуется совсем немного времени. Мужчина поднялся на локте и пару секунд созерцал мучающегося студентика. - Воды? – спросил участливо. - Угу. И от головы. Что-нибудь. Игорь встал, принёс требуемое и отправился на кухню кормить кота и готовить завтрак. В ванне послышался звук включенной воды. Всё-таки они встали очень рано, кажется, не было ещё даже шести. Но, что удивительно, в те дни, когда они вместе просыпались, Игорь не испытывал ни усталости, ни сонливости. Хотелось бодрствовать как можно дольше. Медленно жарилась яичница на сковородке. Дремлющий Жук поводил ухом, когда громко потрескивало масло. Из душа выполз хмурый Анжи, в майке и трусах, с выражением бесконечной задолбанности в глазах. Сел на стул и уткнулся подбородком в стол, протянув вперёд руки. - Жив? – кинул на него по-доброму смешливый взгляд Игорь. - Угу. Ненавижу перепивать. Хорошо, что я тебе тут ещё праздник рыгачки не устроил. - Будем радоваться, что всё обошлось. Как ты вообще здесь оказался? Уже ведь каникулы, я думал, ты давно дома. - Я тоже думал, но мне работу предложили и – не удержался. Позвонил своим, и они, ну, поняли. Даже порадовались, мол, самостоятельный. А оказалось с работой – швах, все места уже заняты, и я в пролёте. Я в печали пролазил пять часов по городу, встретил случайно в Маке знакомого, ну и понеслось… - Ясно с тобой. Мне только непонятно как ты до – такого – дошёл? – красноречивый взгляд на «Олейну». Поставил на стол две тарелки с равными половинами яичницы. – Похвастался? Андрей сразу сел ровно, помрачнел и подобрался. Просверлил Игоря серьёзным напряженным взглядом: - Ни за что, ты же знаешь. Я что бухой, что трезвый язык за зубами держать умею. Игорь мягко улыбнулся и стал напротив раздвинутых коленей. Провёл по гладкому, загорелому, словно без единой дурной мысли лбу, расчесал пальцами вихры – вниз, до затылка, одним плавным естественным движением. Наклонился на расстояние поцелуя: - Не злись. Я же не обвиняю. Тот немного отстранился: - Не похоже, - но всё же выдохнул. Расслабился и закрыл глаза, чувствуя ненавязчивое, немного шершавое прикосновение к своим губам и уже сам потянулся обнимать за шею. А когда совсем разомлел в этом объятии, Игорь вдруг снова спросил: - Зачем ты тогда так напился? Ты же обычно не доводишь себя. - А-а, - Андрей небрежно повёл плечом. – Там потом не только бухло, ещё всякой ерунды понаприносили – антидепрессантов, травки… Игорь секунду переваривал, а потом полуудивлённо-полуразозлённо встряхнул студентика: - Тебе что там, все мозги отбило? Таблетки и бухло? А в реанимационке мне потом тебя откачивать? Тот отмахнулся: - Та всё нормально, там в баре даже коктейли делали такие, чтоб смешивать можно. - Не ври. Какой ненормальный бар такое предложит? Анжи едва ли не капризно отвернул голову: - Места надо знать, - и, вполголоса: - И никто и не говорит, что это нормальный бар. Игорь коротко застонал. Удерживая чужие прохладные с душа руки в своих, присел на корточки меж раздвинутых ног: - Анжи, блин, это же не выход. Думаешь, я не знаю, отчего тебя такая нелёгкая взяла? - Я не!.. - Замолчи. - Нет уж, - вырвал руки и собрался подниматься, уходить к чертям из проклятого места. Эта хата всё равно никогда не внушала ему доверия. – Хватит вести себя со мной, как с малолеткой. - А ты дал мне повод вести себя с тобой, как со взрослым?! - О, - патокой вились ядовитые нотки, - значит, ты у мамы педофил? Они просверлили друг друга злыми взглядами, и в пространстве этих нелёгких взглядов образовалась какая-то убогая трещина, через которую мягким контуром просвечивала буря. Андрей, не выносивший таких моментов, поджал губы и чопорно поднялся: - Я пойду, надо забрать у друга шмотки. Но это движение только подстрекало Игоря воплотить мелькнувшую безумную задумку в жизнь. Он взял себя в ежовые рукавицы – и удивительно, с какой лёгкостью, заточив в иглах любую злость; заключил, поднявшись, лицо студентика в ладони – со всевозможной нежностью – и Анжи с ужасом почувствовал, как сдаётся, уступает заранее – не напору, а именно этой нежности, больше даже – не выраженной, а оттого, в своей смутности – сокровенней. - Анжи, я хочу кое-что попробовать. Ты не против? Против абсолютно. Андрей терпеть не мог сюрпризов. Но, вызывая внутренних бесов для обороны наружу, Анжи небрежно поводит плечом, бросает безразличное: - Смотря что это «кое-что». Игорь, наблюдая за разыгравшейся пантомимой, чувствует, как, действительно, злость отпускает его – как всегда бывало, если говорить об Андрее – никто больше не смог бы вызвать настолько быстрые переливы эмоций, сменяющиеся в мгновение ока – от неистовой бури до опустошающего штиля, и в обратном порядке – безветрие, затмение, гром. Его пальцы сильным, томительно-медленным прикосновением поднялись к чужим вискам, помассировали их - загипнотизировать, заколдовать, чтобы не отказал. Проурчал, журчаще: - Я сейчас, я знаю, если я уйду, ты сразу же свалишь, но может, в этот раз сделаешь исключение. Я не заставляю, я прошу, очень прошу. Пожалуйста. И будто боясь, что слов недостаточно, он, закидывая жертву на плечо, отнёс её в спальню. Бережно положил на кровать, а сам зачем-то полез в шкаф. Анжи, подтянув, скрестил ноги, переглянулся с заглянувшим на шум Жуком и шикнул в бесстыжие желтющие глаза. Тот уставился, немигающе, а потом высокомерно повернулся и утопал прочь. Поморщившись, студентик пощупал недавний синяк на щиколотке и молча пронаблюдал за мужчиной. Мысленно он пытался подавить в себе ту силу, которая, презирая самого себя, сейчас насмешливо жонглировала оскорблениями. Марионетка, безвольная перчаточная кукла, глупая дворовая псина. А Анжи мысленно фыркал и парировал – может, для этого он и создан. Ведь каждый же для чего-то создан? Как там, все профессии важны, все профессии нужны? – так чем плоха эта? Зачем он пришёл вчера? Что кому доказать? Почему он теперь здесь? Ну хоть на последний вопрос у него был ответ. Ради Него. Только ради Него. Чего бы он там… не захотел. А Игорь, недолго покопавшись в тумбочке, сел рядом с парнем с шейным чёрным в синюю полоску шарфом в руках. - Закрой глаза, - попросил. Андрей, затаив дыхание, всмотрелся; никак не мог понять, насколько неуверенным, уступчивым был тон. Насколько резиновым – чтобы, растянув, воспротивиться. - Зачем? - А ты не догадался? Студентик замер, затем театрально, точно какая-нибудь кокетливая куртизанка, повёл плечом, и через полминуты перед его глазами стояла мутная псевдочернота. Лишенный одного органа восприятия, мозг сначала вяло, но затем всё настойчивей запульсировал об опасности. - Протяни руки, - грудной голос обволок и пульсация отступила. - Ты их свяжешь? - А ты как думаешь? - Придурок. У нас тут мини-БДСМ клуб? - Я похож на садиста? - Ты похож на садомазохиста. Особенно с тех пор, как связался со мной. - Ну прости. Я сначала думал не говорить, но ты ж мне потом ещё отомстишь, а так, будет тест на доверие? - Ты слишком мнительный, думаешь, у меня найдётся время тебе мстить. И вообще, - возмущенно, - чем тебя не устроил тест, когда один спиной падает, а другой ловит? – руки он, тем не менее, со вздохом протянул. Их крепко стянули чем-то вроде гладкого шелкового пояса или галстука, концы которого оставили свисать. - Не жалко же тебе шмоток, они ж потом как из жопы будут. Долго тренировался? – насмешливо. - В детстве я увлекался вязанием узлов, - вполне серьёзно. Поцеловал вздрогнувшие губы. – Не трясись так, а то я чувствую себя растлителем малолетних. Анжи слепо, злорадно усмехнулся: - Мой родной педофильчик. - Хорошо не Ганибальчик. - Откуда ты знаешь? Может он тоже детишками баловался? - Историю учил, в отличие от некоторых. - Историю пишут победители, а во времена Древнего Рима мальчиков не трахал только ленивый. Как там, эти эросы, эрасты, эразмусы... - Ему некогда было, он воевал. - Война войной, а… омлет по расписанию. Нет у тебя критического мышления, кошак. - У меня нет критического мышления? – иронично. - Нуу… это только предположение, я же его не тестировал. - А его можно протестировать? - Без понятия, я не спец. Во время этого небрежного пикирования Игорь, перебравшись Андрею на спину, массировал его плечи и шею, пока тот совсем не растёкся лужицей по кровати. Повисло недолгое молчание, и Андрей вздохнул: - Ты так надо мной трясёшься, что я чувствую себя любимой девочкой-целкой. Школьницей, мать её. - Тогда ты, скорее, не любимая школьница, а любимая мозоль. - Да пошёл ты, - фыркнул, брыкнувшись, так что пятка хлопнула кошака по какой-то из конечностей. – Не нравится не е… гхм, имей. Можешь сходить к доктору, полечиться, некоторые говорят – голубизна лечится. Тот фыркнул и, вместо ответа, впился поцелуем в плечо Андрея. Тот невольно прижал плечо к уху, ощущая едва тёплые руки на своей талии. - Повернись на спину, - чуть охрипший приказ. И Анжи, под магией дудочки Крысолова, повиновался. Его руки накрепко зафиксировали к чему-то железному возле матраца, и это железо, отдавая холод, упрочило внутренний жар – безосновательный, предчувственный, предваряющий действо. Игорь перебрался так, чтобы коленями сжать чужие бёдра. - Тише ты, тише, – целуя, говорил непонятно зачем – не голосу тише – дрожи, и то, не своей ли? Андрей сам долго не отпускал чуткие губы, прикусив нижнюю, когда кошак попытался отстраниться. Как отчаянное нелепое сопротивление игривой неизбежности. Игорь долго выцеловывал подрагивающий живот с гладкими, едва выступающими кубиками пресса, и только тогда, когда Андрей смирился, или хотя бы притворился, затаившись, будто смирился с этим почти болевым порогом нежности, передвинулся ниже. Анжи не проронил ни слова – лишь неспокойные, смутные смешавшиеся звуки кое-как доказывали, что на постели не бревно, а живой человек. Сдирая непокорную резинку трусов вниз, Игорь кинул мимолётный взгляд вверх и, заметив выражение лица предполагаемого «деревца», чуть не испортил дело всей жизни внеурочным гоготом. Он теперь даже засомневался, стоило ли «деревцу» завязывать глаза, может, видя выражение лица Игоря, Анжи бы чутче воспринял атмосферу, а так – разыгрывая целую пантомиму имени «Отелло» - слоняясь между «молилась ли ты на ночь?», и чем-то скрытно-пошлым типа «О, Отелло, сначала поимей меня, а потом я сам/сама (нужное подчеркнуть) заколю нас обоих» эти почти развратные, покрасневшие губы то поджимались, то выпускали осколочный выдох и, выругивая себя, снова поджимались. И что с таким чудом делать? Он бы, может, ещё засомневался – что? но, с трусами или без – реакция налицо. Стоит только провести языком от основания до головки, и у владельца такой прелести просыпается талант оратора – правда, в области не оральных искусств, а более прозаических – трёхэтажных. Не ожидал, что ли? Ну а что с ним ещё делать? Сразу валить и трахать? Нет уж, обойдёмся без подсмотренных в порнушке банальностей. Хотя, банальности - это иногда так мило. Что-то вроде – подуть – холодно и удержать – чтобы не дернулся. Не церемонясь, заглотить весь и, перемежая быстрые движения бархатно-медленными, довести – как бы ни сдерживался – до оргазма. Не заставляющего себя ждать, как и должно было бы быть у всякого мальчишки-студентика. По сути, главное удовольствие – это видеть, как изламывается в тихом шипящем стоне его тело – и не каяться, не каяться – потому, что этого ждал долго, нечеловечески долго поджидая добычу. - Ты её что… проглотил? – после недолгой паузы, нерешительно-хмуро. - Ммм… угум. Мгновение осознания. - Фу, мерзость, - кисло. Смешок: - Только поначалу. - …Это предложение? – начиная приходить в себя. - Смотря как ты на это смотришь. - Это демагогия. - Ты знаешь слишком много умных слов, - оттирая губы и перебираясь выше – развязать глаза. Взгляд серых глаз с порочной поволокой – её остатками на дне глиняного кувшина, застревает на губах кошака, кажется, не в состоянии совладать с каким-то подземным чувством: - А трахнуть меня ты не собираешься? Тот широко улыбнулся, разлёгшись на боку и подпираясь локтем: - Ну и скажи, сколько гей-порнушки ты пересмотрел перед тем, как сюда пришел? Над Андреем мгновенно нависает тёмная мрачная туча: - Не спрашивай. Тёплый смех: - Зуб даю, в какой-нибудь из них трое, нет, четверо лысых негров с хозяйством геркулесовых размеров обрабатывают по очереди бледного тощего паренька со всех сторон – желательно, сразу же, без подготовки и в течение двух часов. По лицу Андрей пробежала целая радуга: от красного до зелёного и почти-фиолетового. - Заткнись. - Да ладно, у тебя на лбу всё написано. Вот поэтому я тебе сегодня даже не предлагаю. - Ооо, - застонал тот, - заткнись, ну пожалуйста, иначе я в эту хату – больше ни ногой. И вообще, отвяжи мои руки, предлагальщик. Едва получив полную свободу, Анжи поднялся, подтягивая матню на место. Вскочил на ноги. - Ты куда? – поинтересовался Игорь. - В душ. - Ты там только что был? - Мне опять нужно. - Ты же чистый. - Слюни твои смою, - уже за дверью, - вдруг они ядовитые. Игорь фыркнул, слыша, как снова, почти сразу зашумела вода. С его губ всё не сходила глупая, широкая улыбка.