Out of you

После разговора в клубе басист засомневался: получится ли у них с Руки вообще что-нибудь? А вдруг это и есть тот предел, за которым искать больше нечего? Дверь в никуда. Что в этой жизни, занятой постоянными разъездами, Тошимаса мог дать Таканори? А нужно ли Руки от него хоть что-нибудь ещё, кроме секса? А чего хочет сам Хара? Монополии, типа «Разделяй и властвуй»? Точнее, «Обладай»… Да. Он конкретно упустил момент, когда собственник в нём начал рваться на свободу. Нет, ну, в юности, конечно, было, когда ревнуешь пассию к каждому встречному ху… Но то ж гормоны — молодость типа… А сейчас-то чего кипит? Разум заклинило так, что осталось пасть на колени, де, люблю не могу; наручники надеть вместо кольца, а ещё добавить патологическую склонность к полигамии в качестве бонуса… А дальше-то что? Тошимаса Хара даже не брался представить, что дальше — его преследовал фантом тотальной катастрофы. События развивались по уже известной схеме, но тут Руки сделал финт ушами, типа отойди… ты залез не на свою территорию… Да нахрен надо! Расстаться — и нет проблемы. Поболит, да отпустит. Когда-нибудь. — У нас свидание такое? — Руки прервал его мрачные мысли. А болело у Хары сладенько. Ныло по-особенному, где-то в левом подреберье и отпускать, похоже, не собиралось… — Называй, как хочешь, — буркнул басист. Прогуляться через парк оказалось неплохим решением: под ногами шуршали листья, да и погода радовала спокойствием и теплом. Расслабляло. Хотелось, как в детстве — замереть под ярким вихрем кленового дождя… — Когда я был ребёнком, мы играли, собирая листья в кучу, а потом прыгали и зарывались в неё, — сказал певец, глядя на пожелтевшую траву. — Каким ты был в детстве, Хара? — Ужасным, — Тотчи преследовало ощущение фатального невозврата. Уязвлённое самолюбие всё ещё саднило. И ведь он сам затеял эту хрень с договором, когда мог просто дожать. Мог, но не стал, потому что чувства мешали. — Хочешь поваляться на земле? Сейчас найду для тебя подходящую кучу, — мрачно произнёс он. — Вот, не надо! Если ты не в духе, то… — С чего ты взял? — прервал его Тошия, запинаясь о какую-то кочку. — У меня всё отлично! — Ага. — Така ловко поддержал его за рукав толстовки и тут же отдёрнул руку. Вместо того чтобы ходить пешком, они могли бы провести время намного интереснее в постели. Тело жаждало «нежностей», а Хара закрылся. Нахрена нужны все эти сложности? Почему Тошия не может просто расслабиться? Почему?! — Могу я спросить, что с тобой? — Нет. Вдыхая запах знакомого парфюма, певец наклонился, и, подняв с земли ворох листьев, швырнул их в любовника. — Сухарь! Реакция последовала незамедлительно. Подсечка, и, через секунду Таканори уже лежал, распластавшись, как тюлень на пляже, а Тотчи возвышался сверху, усмехаясь и кидая в певца мелкие камешки. — Ну-ну. Ещё кто? Руки недовольно затих, глядя в сторону, и вдруг дёрнул Хару за ногу, ударив под колено. Потеряв равновесие, басист тяжело повалился рядом. — Ох, ты ж… Диверсант! — Мы квиты? — Перед глазами замаячила радостно протянутая рука, и у Тотчи не осталось выбора кроме как пожать её. Ладонь у Таканори была мягкая и тёплая. Наверное, ничего тяжелее микрофона он и в руках-то никогда не держал… Захотелось сказать что-нибудь язвительное, но Тошия вдруг ухватил певца пониже спины и притянул к себе. Беспрекословная покорность во взгляде подтверждала готовность к подвигам. Сознание услужливо отметало наличие случайных свидетелей, а также последующий возможный скандал в «светской хронике» вместе с бесповоротным «убийством» не только своей репутации. При таком раскладе имело смысл молиться, чтобы их никто не узнал, а не мять в упоении чужую задницу. «Вот, что я сейчас делаю?» Влажность дыхания обожгла губы, открывшиеся навстречу, но басист отстранился, так и не коснувшись их. Оттолкнув Матсумото, он поднялся на ноги: — Чёрт! — Я только «за», ты знаешь… — Да вставай уже, чего разлёгся? — Встаю, — негромко сказал певец, вцепившись в протянутую руку. — Я заметил нехорошую тенденцию: тебя стало накрывать в общественных местах. Палимся, Хара. — Заткнись! — огрызнулся басист. — Просто. Заткнись. Непосредственный контакт провоцировал сближение. Тотчи тянуло к Руки просто невменяемо. И так не вовремя… Сублимация — мастурбация. Ощущение эмоциональной уязвимости не давало Тошии покоя. Он не хотел чувствовать того, что чувствовал. Матсумото был его гаечкой. Недозавинченной. А закрутить — так и чесалось. Руки, в свою очередь, глядя на эту внутреннюю ломку, мудро решил не провоцировать любовника. Он ждал, пока Тошимаса успокоится, точнее сказать, — перебесится. *** …До ресторана добирались практически молча, изредка перебрасываясь незначительными фразами. Не вынимая рук из карманов, Хара толкнул плечом массивную дверь. Приветственно зазвонил колокольчик, и на входе в широкий зал их встретил парень-администратор, проводивший гостей к столикам. Людей оказалось не много, а интерьерная арка надёжно закрыла посетителей от любопытных глаз. Руки попал сюда впервые. Заведение в европейском стиле с мебелью из дерева. Интересным показалось расположение света. С потолка свисала лампа, которая освещала вазочку геометрической формы, что стояла в центре стола. Лица посетителей, при этом, оставались в тени, но читались за счёт встроенных в стены небольших бра. В вазочках обнаружилась колючая, но живая растительность, и, наверное, сочетание колючек и света создавало настроение сесть ближе друг к другу. Руки было поддался импульсу, но Хара протянул ему меню, вынуждая остаться на месте. …С азартом первопроходца певец пробовал новое. Нельзя сказать, что он считал себя ценителем эклектической кухни, но необычно приготовленные блюда интриговали его, и этот интерес, отчасти, компенсировал недостаток внимания со стороны любовника. Заведение выбирал Тошия, и не прогадал: кухня Таке понравилась. — Вкусно! Басист пожал плечами. — Я рад. — Давно хотел спросить… можно?  — Смотря что, — Хара ухмыльнулся, подозревая, что вокалист снова полезет ему под кожу. Язва и болтун. Руки, разумеется, во всю пользовался выпавшей безнаказанностью, и тем самым испытывал чужое терпение.  — Слушай, а кто был твоим наставником? — певец напрочь игнорировал чужое желание не отвечать. — Ну, научил всему… в Тему ввёл? — невинно продолжал говорить он, ковыряя вилкой желеобразный десерт. — А ты был… нижним? — голос звучал так обыденно, как если б Матсумото рассуждал о любимом хобби. После нескольких стаканов глинтвейна любопытство певца потеряло границы. Спрашивать не возбранялось, и Руки наглел, потому что, пусть неохотно, но Тошимаса удостаивал его ответами. — Панна-котта тебе вредна— неправильные мысли навевает,  — вытирая рот салфеткой, ответил Тотчи. Эти расспросы так или иначе усугубляли его конфликт с самим собой.  — Это твоим желанием было стать нормальными и тусить среди толпы. А я хотел совсем иного… — Стоп.  — Не, а когда спрашивать? По телефону, чтоб ты трубку швырнул, как в прошлый раз? — Думаешь, я сейчас на это куплюсь? Руки внимательно изучал остатки десерта: — А чем тебе панна-котта не угодила? Сливки же! Выглядит, как застывшая спе… — Я не могу заткнуть тебе рот, не проявляя грубость. Прошу, уволь от Фрейдистских умозаключений. — Да ты груб почти всегда! — Ой, ли? — Усмешка и укор в глазах любовника заставили Руки опустить взгляд. — Ладно, — не всегда. Так ты… ответишь? — Нижним я был, — монотонно сказал басист. — Шибари постигал на практике, и учился, в основном, глядя на то, как это делают другие. — Кто другие? — Ничего интересного для тебя. — Рассказчик ты хреновый. А плеть? — Терачи. — Шинья? Он что, тоже? — Что тоже? Шинья — мастер. В сабспейс погружает на раз. Ощущения даёт такие, что, кажется, терпеть невозможно, а на теле ни следа. Кожа розовая, как после массажа… А бывает, один удар — и попка в клочья. Но он редко с кровью работает. Приятного аппетита, любопытный мой. Матсумото тут же отодвинул тарелку, прекращая жевать. Понятно, что Терачи лучший друг, а тут ещё, оказывается, вон чего… — С кровью чьей? Уж не с твоей ли? — пытаясь сохранить равнодушие, спросил певец. — А это важно? — А разве нет? Раз уж ты… с ним… — От осознания данного факта у Руки вдруг перехватило дыхание, он так и не смог выдавить из себя слово «спал». Фантазия невольно подкинула ему картину секса двух мужчин, одного из которых он обожал до дрожи в конечностях. Басист холодно улыбнулся. Почему он вообще обсуждает с Руки эти отношения? Потому что Таканори хочется об этом услышать, и, видимо, морально получить по морде, чтоб потом неповадно было совать свой нос, куда не следует… Отказавшись от роли Доминанта, Тошия всё равно продолжал им оставаться… и методы использовал вполне жестокие. — Спал? Да, — ответил Хара подчёркнуто непринуждённо. Ревность скрутила внутренности тугим узлом. Из-за собственных эмоций Руки даже не заметил, как пересёк границу дозволенного. Эта связь очень взволновала его, особенно её романтические проявления. — И как… — Как это было? Тебе интересно, что Шин, такой милаш с виду, вдруг оказался Доминантом, или… — брюнет прищурился, выдерживая многозначительную паузу, — тебя больше волнует кто кого? Таканори замолчал. Сжимая вилку, он подавлял в себе желание немедленно воткнуть её во что-нибудь. Например, в ладонь любовника… Певец осознавал, что Хара провоцирует его, но не понимал зачем. — Думал, ты предпочитаешь парней иной комплекции, — едко заметил он.  — Я предпочитаю не только парней, Руки-кун, — басист усмехнулся, глядя на полное гнева лицо любовника. — Может, об этом поговорим? Вынужденное откровение Хары отозвалось в Матсумото, отнюдь, не радостью. Хотя, сам виноват: все неприятности случались именно из-за того, что вокалист не мог вовремя заткнуться. Но Тошимаса был не против, иначе бы пресёк разговор ещё в самом начале. — Ты встречаешься с девушками?  — Встречался, — Хара не пытался казаться лучше, чем есть. Руководствуясь принципом «полюби меня чёрненьким», он давал Таке шанс справиться с этим. Но тот сейчас был просто невыносим! — Очень интересно, — произнёс певец нарочито вежливо. — Что именно ты хочешь знать? — в тон Руки поинтересовался басист. — Ты… женат? — Нет, и не был. — Дети есть? — Возможно, но мне никто о них не сообщал. — Расскажи про Шинью. Тошимаса вздохнул, сцепляя пальцы в замок. Меньше всего ему хотелось сейчас говорить о Терачи. — В качестве объекта воздыхания я его не волновал никогда. Это чисто практический интерес. И соответственно, секс между нами был… формальным. Ясно? — Не очень. — Слово «формальный» вполне отображает суть. Я всё сказал. — А чувства? Тебе большего хотелось? Ты его люби… Перегнувшись через стол, Хара зажал Матсумото рот. — Эй, полегче, — произнёс он. — Ты ведь в курсе, что не всякое знание полезно? — шепнул мужчина, убирая ладонь. Предвосхищая испорченный вечер, Тошия всё же позволил Матсумото выбирать. — Тебе действительно нужны эти подробности? Они что, тебя заводят? Или ты бесишься от ревности?! — Не манипулируй! — Да кто из нас это делает, вашу мать?! — Хара не на шутку разозлился. — Моё прошлое не имеет к тебе никакого отношения, и отчитываться за него я не обязан. Со своим мазохизмом сам разбирайся. И не строй из себя жертву — со мной это не прокатит! Руки будто водой окатили. Полез не туда, вот и получил. Ну, хотя бы мозги на место встали. — Меня иногда заносит, — пытался оправдаться он, — извини. — Не спрашивай больше. Если сочту нужным, сам расскажу. Руки промолчал. — Что ты чувствуешь? Злишься на меня? — Не заводит. — Тебе явно необходим сдерживающий фактор. — Мне нужен мой Доминант. — Умей справляться. — Да пошёл ты! Мрачная складочка на переносице басиста обозначилась вдруг очень чётко. Руки давно не видел Тотчи таким серьёзным. — Что для тебя важно, Така? Именно между нами, что? Руки не собирался сглаживать ситуацию, просто выдал что в голове было. — Слышать твоё «Така» всяко приятнее, чем «Руки-кун» и нелепое «Гаечка»… к сожалению… Как-то так. — Боже, с кем я связался! — Хара улыбнулся, закрывая рукой лицо, и Матсумото рассмотрел новые и безумно дорогие часы, украшавшие кисть басиста. В противоречие им, на мизинце выделялось нелепое кольцо-губы. Такой же «ротик» блестел и в ухе мужчины. Если Хара сам разрабатывал дизайн для монобренда, то мысли его явно были не о деньгах, которые можно на этом заработать… — Как это может быть важным? Ты ненормальный, Руки-кун. — А ты сухарь, — парировал певец. —  Что это? — Он указал на кольцо и серёжку. — Мерч… снять забыл! Знаю, странно… Не цепляйся — это нужно для работы. Целевая аудитория женская, в основном… К разговору это не относится. — Миленько! — съязвил Руки. — Интересно, о чём ты думал? — Отвечать не стану. Даже под страхом смертной казни Хара никогда бы не признался, что вдохновением ему послужил рот Таканори Матсумото… — Кстати, о важном, — Таканори старался считать любые изменения в мимике Тошии. — Влюбляться в планы твои не входило. Но так уж случилось, — выдал он, в упор глядя на басиста. — Карма! — Что? — Тотчи выпучил глаза, поражённый самоуверенностью Матсумото. — Я не влюблён в тебя! — Отрабатывать её придётся, — Руки внешне никак не среагировал на предыдущее заявление. И вдруг рассмеялся: — Видел бы ты сейчас своё лицо! — Ой, всё! — сказал Хара, выискивая взглядом официанта, чтобы тот принёс им счёт. — Доедай свою застывшую спе… панна-котту и пойдём отсюда! — Идти против своего естества вредно, Тошия, — прозвучало тихо. Матсумото насторожился. Он и не предполагал, что вот так вот, запросто, ухватит суть проблемы. — Заканчивай копаться в моей психологии, понял? — Хара вздохнул и вышел из-за стола. — Достал! …Они играли в «нормальных», исключая намёки на интим. Но даже с началом тура, погрузившись в работу, когда от усталости хотелось упасть замертво, а в голове не оставалось никаких мыслей, кроме как об отдыхе, Така не мог смириться с тем, что Хара с ним не спит. *** — …Что между нами не так? — Привет, Руки-кун. — А почему не Така? — Ах-ах. Внезапно. Ты позвонил мне так рано, чтобы спросить только об этом? — голос на том конце звучал довольно бодро. Хара, видимо, проснулся уже давно. — Это плохо? — Что мне ответить? — Что у тебя корректура в восемь, и так как ты уже встал, то просто счастлив услышать мой голос. А я, вот, не ложился даже… — Проблемы со сном? Переживаешь из-за тура? — У меня ощущение, что ты просто счастлив свалить подальше, — продолжил говорить Руки. — Но, конечно, можно всё списать на тур. Это, как тебе будет удобно… — Выдумщик! — Я уже много всего передумал. Ты ненавидишь однообразие, но меня не бросаешь, хотя мы топчемся на месте. Вопрос. Почему мы не можем трахаться, Хара? — Ну, это физически невозможно: я в Осаке, а ты чёрти где, — Тотчи ходил туда-сюда по гостиничному номеру, прижимая трубку плечом к уху, в одной руке он держал чашку с кофе, а в другой полотенце. Штаны с вытянутыми коленками еле держались на бёдрах, и мужчина натянул их повыше, перекинув полотенце на другое плечо.  — Ты меня слышишь? — Таканори закрыл глаза, потирая пальцами виски. Эти все якобы шуточные расспросы давались ему нелегко. Он депрессовал всякий раз, когда приходилось накручивать себя оптимизмом, которого не было и в помине.— Я серьёзно. — Я не хочу на тебя давить… Така, — Тошия сделал паузу, хлебнув кофе. — Считай это возможностью определиться. Хара не давил — он наказывал сексуальным игнором, который очень пошатнул самооценку певца. — С чем определиться? —  фраза, сказанная без тени наигранности. — В отличие от тебя, я знаю, чего хочу. — Трахаться? — заржал Тошия. — Чего ты добиваешься, Хара? — Если ты не против, мне нужно собираться. — Сначала ответь на вопрос. Чего ты добиваешься? — упрямо повторил Матсумото, нервно накручивая на палец чёлку. — Ты меня не хочешь? — Это не так. — Значит, всё ещё злишься. — Что на тебе надето? — Тотчи не давал любовнику возможности раздумывать. — Вопрос слышал? Отвечай. Предлагаю узреть соблазнительные перспективы. Так, что на тебе? — Ну, полотенце, например… Я не понимаю, Хара! Хорошее воображение — отличный способ укротить проявление утренней физиологии. Взглянув на себя в зеркало, Тошия усмехнулся: — Вспомни, почему тебе нравятся мои треники? — При чём тут трени… — Руки замолчал, поскольку понял. А треники были вот при чём: эрекция создавала дополнительное препятствие, не позволяя штанам сползти с бёдер. Представляя, как это выглядит, Матсумото судорожно выдохнул: — Боже, за что? — Да. Штаны всё ещё на мне, Така, и я их не держу. Одна мысль, что ты где-то ходишь в полотенце, а под ним… хм… ничего… Надеюсь, этого достаточно, для поддержания твоего душевного равновесия? — отрывисто спросил Хара. — Недостаточно. Ты садист! Это как дразнить голодную собаку едой. — Ты не собака. У тебя есть право выбора и твоя свобода. Я не обижусь, если ты переспишь с кем-то ещё. — Ты серьёзно считаешь, что свобода заключается в сексуальной распущенности? — Нет. Всего лишь в выборе зависимости. А ещё «хочу» и «люблю» разные понятия, Руки-кун. — Но это логично — хотеть того, кого любишь! — Если чувства приравнивать к сексу, то да. Такая интересная тема, не находишь? Обсудим другие аспекты? Доверие, например? — Я не стыжусь своих желаний. — Но стыдишься казаться зависимым, особенно в компании согруппников! И не говори, что это не так, потому что я прав! — Вот как… — Именно! — Хочешь, приползу к тебе со стеком в зубах? Встану на колени при свидетелях? — вкрадчиво спросил певец. — Только прикажи, надену ошейник и буду бегать на четвереньках, как собака. Кого ты хочешь во мне? Уличную девку, мерзкую собаку, пепельницу? Я всё ещё твой саб, Хара. И я хочу зависимости. — Выбить бы из тебя дурь, сукин сын, — голос Хары стал хриплым, а дыхание тяжёлым. — Всю. Чёртову. Дурь. Строгачом. Упрямый ты олень! — Да, мой Доминант! Всё, что захочешь… — Отмени чёртов пункт, и я трахну тебя прямо по телефону. — Сначала трахни. — Та-ак, кто здесь хотел зависимости? Не смей мне звонить до выступления в Нагойе! — А может, ты сам перезвонишь, ну, когда злиться перестанешь? — Отправляйся в игнор! Я внесу тебя в чёрный список. — Тебе будет скучно. — Уж поверь, не будет! В трубке тяжело повисла тишина. — Хара? — прозвучало жалобно. — Ползи и стек не забудь. Прощу, если выполнишь всё, что мне тут наобещал. При свидетелях.