Out of you

Странно, что, когда Руки оказался здесь впервые, он пропустил комнату, которая располагалась по коридору справа от кухни. Разглядывая темный потолок, он улыбнулся, потому что увидел то, чего не обнаружил в прошлый раз: большой металлический крюк, намертво вбитый в ровную и гладкую поверхность. Это было первым, за что зацепился здесь его взгляд; вообще-то тут обнаружились и другие не менее интересные девайсы, знакомые и не очень, но пока не апробированные. — Интригует? — коротко поинтересовался Хара, снимая с полки фиксаторы и веревку. — Сегодня использовать крюк я не планировал, но если попросишь… — Нет, спасибо. — Не волнуйся — все безопасно. …В свете приглушенных ламп Тошимаса с интересом наблюдал, как капельки пота, поблескивая, лениво сползают по бледной коже. Душно. Руки нервничал от незнания полного сценария, но доверился басисту, как слепой котенок, и это льстило Тошии; неровное свистящее дыхание мужчины действовало на музыканта гипнотически. Хара умело закрепил бондаж и остановился, рассматривая конечный результат. Он повертел в руках кляп и, замечая смущение, промелькнувшее во взгляде Матсумото, решил оставить рот вокалиста свободным. Пока. — Нервничаешь? — сухо спросил Тотчи, но прикосновение к влажной спине было ободряющим. Матсумото кивнул. Он стоял в центре комнаты, привязанный к металлической конструкции, которая отдаленно напоминала крест. Или, скорее, не крест, а что-то похожее на высокий турник на двух опорах по краям. Его руки были вытянуты вдоль перекладины и закреплены веревками от запястий до плеч; несколько петель внахлест ложились и стягивали грудь. Ноги тоже были связаны — бедра, колени и щиколотки. В искусстве шибари Тошимаса, вероятно, слыл мастером: вроде бы все просто, а фиксация вышла жесткая. Руки оценил. — Удобно? — Нормально, — вокалист поежился: металл перекладины неприятно холодил тело. — Сейчас будет жарко, — улыбаясь, Тошия развернул вмонтированное в стену зеркало, направив его на саба, отчего вокалиста тут же пробил холодный пот. — Помнится, ты сказал, что не очень любишь свое отражение… Нет, не надо на меня так смотреть… Зеркало для тебя! — Конечно, — покачал головой Матсумото, про себя он чертыхался последними словами, — и ты меня связал, чтобы было проще глумиться. — Сам просил. Станешь еще пререкаться? — Я не могу… — зашептал умоляюще Руки. Видеть свое тело, да еще в таком неоднозначном положении, было унизительно — отчасти из-за Тошии. В отражении Така видел высокого, сильного и красивого мужчину и жуть как не хотел замечать колоссальную разницу между собой и им. — А ты думал, что я шучу? — Хара тихо усмехнулся мнительности саба. — Неужели это необходимо? — Необходимо, чтобы ты перестал смущаться, отбросил стыд и начал чувствовать. А главное, перестань думать! — брюнет просто интуитивно засек эти ненужные мыслишки, что роились в голове его любовника и могли все испортить. — Тошия! — Я заткну тебе рот. Для этого имеется куча очаровательных кляпов. Чувствовать, ага. Руки замолчал, будучи уверенным, что до совершенства модельных пропорций ему как до Луны пешком; и вообще он страдал комплексом неполноценности. Так что там он должен почувствовать? Унижение от созерцания собственной бледной и низкорослой ничтожности? И его ведь к этому никто не принуждал — вокалист сам захотел быть связанным и так далее… Ох, как глупо… Он ощущал себя сейчас таким идиотом. «Интересно, — думал он, — а других так же ломает? Испытывают ли другие порой желание провалиться сквозь землю или стать невидимками?» В то время как Матсумото мучился вопросом «быть или не быть», рука басиста переместилась на узкое бедро, тихонько сжимая и поглаживая его внутреннюю сторону; поднялась выше и добралась до промежности… И это неожиданно дало вокалисту очень правильный настрой… такой, что Руки даже забыл, о чем только что думал. Все мысли о тлене куда-то испарились, оставляя лишь приятные вибрации и осознание того, что ему ничего не нужно делать — Тошия все сделает сам. Неужели чувство собственной беспомощности может дарить кайф? Как выяснилось — да. Ощущение чужой власти кружило голову и заставляло вокалиста искать одобрения в неумолимости пронзительного взгляда, под которым нечто внутри Матсумото начинало плавиться. А взгляд взывал покориться своему грязно-озабоченному «я», которое вновь очнулось ото сна и потребовало капитуляции. Руки со свистом втянул воздух сквозь зубы. Да, вот оно — то самое чувство, уже знакомое и почти ставшее родным, расползалось по телу и царапалось где-то внутри. Он снова хотел и сопротивлялся своим неправильным желаниям. — Ты очень сексуальный, Руки-кун, — тихо шепнули ему на ухо. Руки так не думал; скорее, он выглядел вульгарно и пошло, особенно в ошейнике и с красной помадой на губах. Похоть нашептывала, что стыдиться ему, собственно, нечего: распятая поза выгодно демонстрировала красивый разворот плеч и тонкие ключицы. Припухшие от нервного покусывания губы выглядели еще полнее; Таканори обладал узкими бедрами с хорошо прокачанной линией нижнего пресса, и, разумеется, он не мог не заметить, с каким вожделением на это все смотрит Тошимаса. Стал бы Хара возиться с ним и тратить время, если бы не видел привлекательной перспективы? Разглядывая свой живот, Руки снова почувствовал смущение и опустил глаза. Вокалист знал, что сейчас Хара понимает его лучше, чем он сам; и раз уж так вышло, то не проще ли будет отдаться процессу и помочь себе раскрыться? Твердая рука вздернула лицо за подбородок. — Ты забыл, что я сказал? — глухо произнес басист. — На стыд времени не дам. Глаза, Руки-кун! — Убедившись, что взгляд саба направлен куда нужно, Тошимаса удовлетворенно заметил: — Хорошо. Поехали! Руки Тошии были горячими, какое-то время они легким массажем прикасались к телу, заставляя Матсумото расслабиться. Грудь; длинные пальцы очерчивают чуть заметный рельеф, ложатся на плечи, соскальзывают вниз, на плоский живот; давят с силой, проверяя крепость мышц, похлопывают; ненавязчиво касаясь паха, возвращаются обратно и мягко сжимают соски. Таканори задерживает дыхание, а ладонь басиста вновь ложится на живот; пальцы мягко поглаживают торс и опускаются ниже, к самому краю белья, чуть поддевая резинку боксеров. Мужчина замечает, как резко меняются реакции Руки: он закрывает глаза, а его щеки покрывает румянец; язык снова скользит по губам, измазанным помадой, и этот жест к чертям разбивает невозмутимый настрой Доминанта. Желание попробовать этот рот начинает превалировать над всем остальным, и Тошимаса, неосознанно дергая цепочку ошейника, притягивает парня к себе. Он понимает лишь в последний момент, что собирался нарушить правило никогда не целовать саба в губы, а Матсумото распахивает глаза и удивленно смотрит. Сдерживая себя, Хара останавливается, ощущая, как чужой рот оставляет на нем послевкусие влажного дыхания и собственная эрекция начинает сильно мешать, выпирая через ткань юбки и вынуждая поправлять ее. Затуманенный взгляд пересекается с другим точно таким же. «Ох уж этот рот», — усмехается Хара про себя. …Действо заводит обоих, Руки ощущает это по отяжелевшему дыханию басиста и по его потемневшим глазам; Тотчи не касается любовника напрямую, предпочитая мягкие поглаживания через трикотаж белья. Ладонь слегка массирует плоть; проникая меж ягодиц, исследует тугие мышцы и вновь возвращается к эрекции. Вот он, первый стон нетерпения, и Руки откидывает голову назад, кусая губы и сжимая кулаки. Веревки пресекают движение, удерживая его на месте. — Уже? И глядя в зеркало, Руки не отрывает взгляд от брюнета. Они оба сейчас пребывают в ином пространстве под названием «отражение». Вокалиста возбуждают реакции собственного тела, и он увлечен этим действом и возвращает брюнету слегка подернутый негой взгляд. А Хару заводит предвкушение. Ему хочется дожать саба, чтобы дать свободу всему тому, что Руки с таким упорством удерживает внутри себя. Заставить его… С трудом оторвавшись от созерцания лица Матсумото, Тошия вдруг отметил, что становится фетишистом. Холодная сталь, появляясь в руке басиста, внезапно отрезвляет ледяным прикосновением к разгоряченной коже. Тупые концы ножниц заскользили по телу, заставляя Руки вздрагивать. Тошия нещадно кромсает ткань его боксеров, небрежно сбрасывая лоскуты на пол, и осторожно высвобождает из плена возбужденную плоть. Используя лубрикант, он продолжает стимулировать ее уже напрямую; круговыми движениями большого пальца он сжимает и гладит головку, а рука, привычно ускоряясь, так упоительно скользит по члену, что Матсумото выгибаясь навстречу, понимает, что… — Я сейчас кончу, — хрипит он. — Рано, — пресекает его Дом и поднимается. Он вдруг резко бьет саба ладонями в область груди, жестко сминая пальцами соски, затем пользуется кулаками и снова хлещет ладонями, повторяя цикл несколько раз — так неожиданно, что Руки не успевает ничего сообразить, захлебнувшись воздухом, он ощущает легкий шок, и его тело инстинктивно дергается. Удары опускаются на напрягшийся пресс; Хара с силой колотит ладонями по связанным ляжкам, по самой верхней их части, где они наиболее чувствительны, и вокалист зажмуривается от боли. Несмотря на экстрим, Руки с удивлением ощутил, что все эти действия только усилили его эрекцию, и кожей почувствовал, как резко возросло сексуальное напряжение басиста. Вытирая вспотевший лоб, Хара удовлетворенно улыбается. — Люблю кинк, — восклицает он. Таканори вскрикивает, когда рука брюнета жестким захватом опускается на ягодицы. Болезненные ощущения от цепких пальцев, заставляют его зажмуриться. Опять певец ощущает себя подопытным, и это чувство уже не вызывает в нем такого протеста, как в первый раз. Напротив, Руки испытывает взрыв возбуждения, когда чувствует влажные прикосновения языка к затвердевшим соскам, и поражается сам себе: ему уже не хватает боли. — Одно из наиболее чувствительных мест, правда? — спрашивает Хара, не прерывая своего занятия. Тайм-аут в виде мягкой ласки слегка дезориентирует Таканори, но внутренне он готов к подвохам, поскольку заметил любовь Тошии к крайностям. И металлический зажим на цепочке, вдруг острой болью сдавивший сосок, уже не удивил его. Руки только стонет, пытаясь выровнять свое судорожное, участившееся дыхание. Басист маячит другим фиксатором перед носом саба и, слегка оттягивая кожу, цепляет его на второй сосок; игнорируя вопли, улыбается и мурлычет: — Не сдерживайся, мне нравится твой голос. В такой боли полно кайфа. Давай, скажи, если я не прав, — произносит Тошия и, натянув цепочку, соединяющую зажимы, слегка дергает ее. — Тебе очень идет! Резкий вскрик отражается от стен, но пальцы Доминанта так умело действуют на самые чувствительные точки возбужденного тела, что не позволяют болевым ощущениям преобладать над удовольствием. Почти доведенный до пика, Руки вновь закрывает глаза. — Нет, — произносит басист, прерываясь, — самое интересное еще впереди. У Матсумото была бледная и гладкая кожа, будто сделанная из мрамора, и Тотчи ловил себя на мысли, что уже вошел во вкус, ощущая пальцами ее упругость. Изгиб спины и округлая форма ягодиц заводили его, и даже чуть кривоватые лодыжки виделись ему гармоничными. Он хотел гладить, бить, ласкать, причиняя страдания, и… целовать его. Раз за разом, прикасаясь к телу Таканори, он не мог заставить себя перестать думать об этом. Он пока и сам не отдавал себе отчет, в какой степени этот парень привлекает его, но то, что встреча не разовая, он уяснил с самого начала. Именно в тот момент, когда Терачи произнес роковое слово «карма». …Мужчина отошел в сторону, бездумно перебирая в руках хвосты флоггера. Приблизившись к Матсумото, Тошия поудобнее перехватил плеть, и первый удар с шелестом коснулся обнаженной ягодицы. Хара вдруг осознал, что злится, и понял отчего: опасность потерять контроль становилась очевидной от неумения сдерживаться, а он желал вокалиста сильнее, чем это было необходимо. Жесткое и бескомпромиссное доминирование, которым он всегда руководствовался, сейчас не прокатит — необходимо дать Руки возможность привыкнуть; здесь, скорее, придется следить за самим собой, дабы избежать излишней жестокости. Раньше Хара никогда не допускал ошибок, опираясь на принцип «лучше вовремя остановиться, чем зайти слишком далеко», но тут… Этот рот… он так хотел его сейчас. — Не напрягай зад! Басист бил уверенно, со знанием дела, постепенно увеличивая замах и старательно избегая областей травматизма. Стремительно передвигаясь вокруг вокалиста, он словно исполнял ритуальный танец, грамотно и четко работая плетью. Было в этих движениях нечто извращенно-красивое — какая-то завораживающая животная дикость. Хвосты проходились по бедрам и ягодицам, царапали живот и ляжки, иногда ложились взахлест, болезненно обжигая кожу. Тошимаса внимательно следил за состоянием своего саба, вслушиваясь в его крики и стоны, но в каждом из них для него читалось лишь удовольствие, смешанное с болью. Вокалисту не просто нравилось — его тело пробивала дрожь, а Хара, наблюдая за этим, чувствовал возбуждение и… снова злился. …Это было как раз тем, чего жаждал Руки, — та, почти самая значимая часть его сексуальных фантазий, — и чего так страстно желала вся его мазохистская натура: его пороли плетью, принуждая наблюдать за процессом в зеркало. Погрузившись в себя, он не замечал, с каким нетерпением смотрит на него Дом и как темнеют его глаза. Какое зрелище могло быть еще более волнующим? Наверное, если Хара поставит его на колени и тут же жестко отымеет. Вокалист кусал губы, представляя, как чужая плоть грубо проникает в его тело, заставляя мышцы непроизвольно сокращаться. Если бы Руки поймал тот взгляд! — Расслабься! Саб подчинился немедленно, и тут Хара заметил, как парень улыбается. Это была улыбка без тени стыда, в ней читался такой внутренний разврат, что у басиста заныло в паху. Он понимал, что форсировать сейчас рано, но ничего не мог с этим поделать. Глядя в лицо вокалиста, Тошимаса видел лишь его красные губы и движение языка, скользящего по ним в рапиде, и был готов забить на сценарий и изнасиловать этот рот немедленно, сию минуту. — Знаешь, когда ты был под наркотой, у меня просто крышу снесло от твоих откровений. Так вот, я бы хотел повторить эти крышесносные ощущения, понимаешь? Не строй из себя целочку, не разочаровывай меня. — Флоггер снова взметнулся вверх. — Ну? Расскажи мне, как сильно ты меня хочешь. Давай. Ты ведь это себе представил только что? — Зачем? Ты… и так знаешь. — Руки снова нервно кусал губы. — Отвечай. Ну же! Собственное молчание заставляло терпеть, но вместе с тем, как увеличивалась сила ударов, вокалист почувствовал, как злится и отпускает себя Тошимаса, вынуждая его стонать, а потом и вовсе перейти на крик. Он все сильнее зажмуривал глаза, обращаясь в абсолютный слух, и с мазохистским предвкушением улавливал свист рассекаемого плетью воздуха. Бедра онемели, и в какой-то момент вокалист The Gazette понял, что больше не в состоянии выносить статичных навязчивых ударов. Он мучился больше не от боли, а от того, что Хара ломал его, принуждая говорить то, чего бы Матсумото не стал озвучивать напрямую; его как будто выворачивали наизнанку, а это было гораздо тяжелее, чем простые удары плетью. Тошия ведь знал, они об этом говорили, так почему сейчас он снова возвращается к этой теме? Чего он хочет? — Прекрати! — взмолился Така. — Хочешь, чтобы я остановился? Стоп-слово? С облегчением Тошимаса подумал, что вот он, выход: прервать сессию, чтобы затем в одиночестве все проанализировать. — Нет, — вырвалось неожиданно. Несмотря на все внутренние противоречия, Така не хотел ничего останавливать. Да, как новичку, еще и нижнему, ему было трудно, но и удовольствия в этом оказалось достаточно, чтобы решиться пройти все до конца. — Продолжай… Хара внимательно и серьезно смотрел на саба. «Продолжай? Ты даже не представляешь, что я могу с тобой сделать… Чёрт!» Кончики волос Таканори стали мокрыми, прилипая к спине, и Тотчи зачем-то убрал их в сторону, попутно собирая пальцами выступивший пот, поздно соображая, что его действия сейчас как-то совсем не вяжутся с логикой. Упрямый боттом желал продолжать, значит, придется чем-то абстрагироваться. Только вот чем? Усмехаясь сам себе, басист перехватил цепь, соединяющую зажимы, и несильно натянул ее: — Давай, убеди, что стоишь моего внимания. Нервозность Доминанта не укрылась от глаз саба. Руки чувствовал, что Хара провоцирует его, но не понимал конкретных причин. Если то были попытки снять с себя ответственность, то не поздновато ли Тотчи спохватился? И тут взгляд Руки цепляет неосознанное движение — Хара поправил то, что очень выпирало через ткань его юбки, — и, кажется, певец начал улавливать суть. — Мне нравится боль, — выдавил он из себя. — Боль, которую ты причиняешь. К сожалению, я не способен принять этого так быстро, и мне страшно. Но если позволишь, я пройду до конца и дам тебе то, что ты хочешь. — И чего же я хочу? — Цепь натянулась еще сильнее, причиняя ощутимый режущий дискомфорт. Руки весь сжался, живо представляя, какой ад ему придется сейчас пережить. Фиксаторы были просто ужасны, вызывая постоянную боль, а Хара собирался сдернуть их, будто простые прищепки. — Меня. Тебя сдерживает моя неопытность, — сглатывая, сбивчиво произнес он. — Но… сейчас, видимо, это не совсем поддается контролю, и ты злишься. Но не стоит беспокоиться, я выдержу. Я… хочу этого. Внезапно плеть резко отлетает в сторону. Тошимаса поправляет волосы, вытирает влажное лицо, его дыхание сбитое и тяжелое. — С того места, где закончили, — жестко произносит он, приподнимая лицо Матсумото за подбородок. — У тебя одна попытка, Руки-кун. На меня смотри! Для Матсумото начиналось самое сложное: в данный момент он не был пьяным и не был под кайфом, чтобы разбрасываться необдуманными пошлыми признаниями. Но эти жуткие признания все равно сидели у него в голове, и он вполне конкретно знал то, что должен сказать, просто надо себя заставить. Заставить произнести вслух. — Я встану на колени, — краснея, еле слышно прошелестел Матсумото, — и ты трахнешь меня в рот, — выдавил из себя вокалист, пытаясь справиться с дрожью, — я так хочу этого, что от одной мысли у меня течет с… Ну… и потом… — судорожный вздох. — Что? — сглатывая, так же тихо в тон ему произнес Тошимаса. — …Ты сказал, что мы сделаем это перед зеркалом. — Руки чувствовал, как дрожит его голос, он был готов шлепнуться в обморок. «Твою ж мать! ТВОЮ МАТЬ!» Хара аккуратно и быстро снял зажимы и отвязал Руки от перекладины. Во-первых — не суетиться! Разумеется, он выполнит все вышеперечисленное. Выполнит НЕМЕДЛЕННО. Во-вторых — только бы не сорваться! Тошимаса дал возможность вокалисту отдышаться и выпрямить спину; стараясь не заглядывать в глаза, он сосредоточенно разминал его затекшие конечности, призывая себя к спокойствию, а Таканори ощущал, насколько трудно тому дается сдерживать себя. В иной ситуации Руки, наверное, сказал бы что-нибудь ободряющее, но сейчас молчал, онемев, словно рыба. — Повернись спиной, — приказал Хара. Руки саба вновь были крепко фиксированы. Таканори зажмурился и тихо застонал, сжимая ягодицы, когда Тошия, криво усмехнувшись, шлепнул его по внутренней стороне бедра, вынуждая шире расставить ноги. Придерживая, Хара заставил его медленно опуститься грудью на пол. — Еще способен смущаться? Руки почувствовал панику, находясь в столь открытом положении: еще хуже, чем ощущать свою беспомощность, это наблюдать за тем, как тебя растягивают, в подобном ракурсе. Тотчи снова утрировал, и Таке вновь захотелось завыть от безысходности, но Доминант не дал ему возможности углубиться в свои мысли: широкая ладонь звонким шлепком опустилась на соблазнительный зад, заставляя распахнуть глаза; жгучее удовольствие, будто увеличенное во сто крат, разрядом тока прокатилось по коже. Чужие пальцы тут же проскользнули в ложбинку между ягодицами, и Руки замычал, когда прохладная субстанция потекла по промежности. Хара не скупился на смазку, Матсумото трясло, колени разъезжались в стороны, полностью открывая любовнику все тайны возбужденного тела; от этого голова шла кругом. Оглаживая сфинктер, Тошия осторожно погрузил внутрь пальцы. Саб застонал громче, сильнее прижимаясь к полу; ощущение растягивающихся мышц резко усилило возбуждение. Ему стало уже все равно, что с ним собираются сделать, лишь бы скорее снять напряжение там, внизу… Свободной рукой Хара двигал по его члену и завороженно наблюдал, как естественный секрет появляется, соскальзывает с головки, и растягиваясь в «ниточку», капает на пол. Руки не врал, когда говорил об этом… Собственная похоть, охваченная тканью юбки, слишком явно требовала внимания; восприимчивость Руки заводила басиста почти до потери контроля, и в попытке отвлечься Хара вновь хлестко ударил саба по ягодицам. И вот он, любимый Тошимасой кинк: анальная пробка, узкая на конце и достаточно широкая у основания, медленно проникла в тело вокалиста. Хара осторожно ввел ее до конца и, чтобы предотвратить всякую возможность скорой разрядки, перетянул член Руки у основания кольцом. Вздернув саба вверх, он вынудил того сдвинуть ноги; девайс сместился внутри перевозбужденного тела, вызывая судорогу. Матсумото взвыл. — Не сдерживайся, — проговорил Тотчи, поднимаясь и облизывая влажные пальцы. Ненужная юбка была отброшена в сторону, и Руки с трепетом рассматривал жилистую и стройную фигуру Доминанта, на которой наконец-то не осталось никакой одежды, кроме напульсников, украшающих кисти, и которая уже давно во всех смыслах будоражила воображение вокалиста. Несмотря на худобу, тело Тотчи казалось ему совершенным. — Ты знаешь, что делать, — тихо произнес Хара, придвигаясь вплотную. Вокалист кивнул и послушно открыл рот, с готовностью принимая в себя чужую плоть; ему сейчас очень захотелось высвободить руки и, схватив Тотчи за поджарую задницу, притянуть ближе к себе. Но тот, словно предугадывая желание любовника, двигался лениво и старался сохранять дистанцию, насколько это возможно, пока не увидел в глазах саба умоляющее выражение. И Хара сдался — застонал, когда Руки вобрал его член максимально глубоко, задыхаясь, но даже не пытаясь отстраниться; Матсумото уже было плевать на саднящее горло, слезы, и слюну, стекающую по подбородку, и даже на ту дикость, с которой Хара брал его. «Как же хорошо ты это умеешь, Гаечка…» — думал Тошия, зарываясь пальцами во влажные волосы любовника. Его расфокусированный взгляд жадно впитывал в себя порочное зрелище, не в силах оторваться от губ, которые так пошло сейчас обхватывали его член; но басист заставил себя остановиться, ведь он обещал Таканори кое-что еще. Матсумото снова был прижат грудью к полу. Хара торопливо сдергивал веревки, освобождая сабу руки, позволяя затем опереться на локти. Таканори послушно прогнулся в пояснице, шире разводя колени. — Коленно-локтевая, — подытожил шепотом басист, избавляя Матсумото от девайса. Обхватив саба за узкие бедра, он вошел одним плавным движением. Така по-кошачьи выгнулся навстречу. Дальше не было ни боли, ни стеснения. В эти мгновения Руки стало абсолютно не важно, что подумает о нем мужчина, чьи прикосновения заставляли его сходить с ума. В отражении он увидел, что в стремлении достигнуть финала они оба находились в равном положении; и вокалист воспринял это как единение, а вовсе не попытку использования своего тела. — Разве в том, что я хочу тебя, есть что-то унизительное? — сипло выдохнул Хара, не переставая двигаться. — Нет. — Повернись. — Тотчи остановился и аккуратно снял фиксирующее кольцо с члена Матсумото. — До сих пор считаешь, что я просто тебя использую? — Горячая ладонь уверенно двигалась по плоти. — Я позволю тебе кончить первым, — сказал Тошимаса, — и что бы ты там ни думал, мне не зазорно повторить… для тебя. — О, боги. Тебе не нужно… — всхлипнул вокалист, сообразив, что именно тот имел в виду. Его накрыло почти сразу, как только губы Тотчи опустились на его член; Хара не отстранялся до самого конца, не брезгуя принимать в себя доказательство чужого оргазма. Он придвинулся, склонившись над Матсумото, и легонько надавил пальцами на его челюсть, чтобы Руки приоткрыл рот, и, не касаясь его губ, дал сабу почувствовать чуть солоноватый и терпкий вкус его собственного семени. Разворачивая обессиленного певца, точно куклу, Хара вошел в него и уже двигался так, как было нужно лишь ему одному. Чувствительность Руки сбивала его с толку, и, наблюдая столь бурное проявление эмоций, Тошимаса кончил, даже не выходя из тела любовника. Не успев отдышаться, он импульсивно притянул Руки к себе, размазывая пальцами по губам остатки помады, прикасаясь к его шее, лицу, ключицам; мгновением позже он уже целовал все эти места, сам не зная, как это получилось. — Оставайся на ночь, — предложил он, помогая Руки переместиться на кровать и устраиваясь рядом. — Я не знаю даже чем объяснить себе всё это… Почему я не могу отказать? Веду себя как баба… — судорожно вздохнул Таканори. — Думаю, ты прекрасно справился, — прошептал басист, поглаживая Руки по влажной спине. — И еще, я страшно рад, что ты не баба.