Призрак

      Если Атос все же сомневался в том, что в замке поселилось привидение, то Гримо был в этом уверен. Бедный слуга часто просыпался по ночам оттого, что в комнате становилось безумно холодно. На него накатывали необъяснимые приступы ужаса, а иногда наоборот радости. А кошка, которая внезапно начинала шипеть на занавески или закрытую комнату, окончательно уверила Гримо в его убеждении.       Мало того, видя, что хозяин замка на него не реагирует, таинственный призрак перекинулся на его слугу. Гримо мог сидеть на кухне и ждать Моник, когда вдруг в стену над ним начинали лететь специи или мелкие предметы. Один раз, конечно, задрожал нож, но дух вдруг передумал, оставив Гримо трястись от страха в ожидании, когда же нож полетит в его сторону. Ночью кто-то сдергивал с него одеяло. Гримо, измученный постоянными недосыпами, на вопрос кто он: сова или жаворонок, зло отвечал, что он медведь-шатун. А однажды он настолько разозлился на призрака, не дающего ему выспаться, что взмолился: — Оставь меня в покое и дай хотя бы поспать! Что я тебе сделал?       В ответ окно его спальни резко распахнулось, впустив холодный ночной воздух. Но призрак действительно перестал донимать его глубокой ночью, только изредка начинали скрипеть половицы, но и это происходило, вероятно, просто по рассеянности привидения.       Теперь Гримо перестал так панически бояться. Он иногда даже начинал разговаривать с призраком, когда ощущал его присутствие. Слуга задавал духу вопросы, и по тому, что происходило дальше, старался угадать ответ. Так, за несколько дней он выяснил, что если на вопрос «Как дела, дружище?» начинают шевелиться шторы, то призрак в прекрасном настроении. Ну а ежели на пол падала ваза, и не дай Бог она разбивалась, то Гримо прекращал расспросы. Такое могло означать лишь одно — у привидения самое паршивое настроение.       Атос, узнав об этом, засомневался в здравом рассудке своего слуги. — В доме нет призраков, — говорил он, пожимая плечами. — Из мертвых не возвращаются даже в ярости… Наверное, Гримо просто одиноко… Но мог бы хотя бы говорить с Моник, а не с пустотой…       Однажды поздним вечером Гримо, неся письмо Атосу, наткнулся в коридоре на женщину. Она стояла у окна, оперившись на подоконник и устремив взгляд в сторону близкого леса. Ее красивое синее платье было в некоторых местах запачкано или разорвано. Волосы свободно падали на плечи. Она явно не была служанкой: во всей ее позе чувствовалась аристократичность. Женщина кого-то смутно напомнила слуге, но кого именно, он не мог понять. — Добрый вечер, сударыня, — поздоровался он, проходя мимо.       Незнакомка даже не шелохнулась и не ответила. Но когда Гримо, пожав плечами, прошел мимо, он почувствовал на себе взгляд ее как лед холодных и до странности голубых глаз. От этого взгляда стало неуютно и даже страшно, и слуга поспешил поскорее отнести письмо.       Когда он поинтересовался у Атоса, следует ли ему приготовить комнату для гостьи, граф непонимающе уставился на него. — Какой гостьи, Гримо? — Господин, там в коридоре стоит женщина, и я подумал, что она… — Гримо замолчал под внимательным взором Атоса и уже не знал, чей взгляд его тревожит больше: взгляд незнакомки в синем платье или взгляд его собственного господина.       К счастью, граф не стал расспрашивать Гримо, хотя поглядывал он на него странно. Атосу очень не нравилось поведение слуги. Оно его пугало. И у него было всего два объяснения: Гримо прав, и в замок действительно обзавелся призраком, а точнее призрак обзавелся замком, или же Гримо попросту сходит с ума. И почему-то хотелось, чтобы это был второй вариант.       Дабы хоть как-то отвлечься от происходящего, Атос все чаще разглядывал медальон. Очищенный от грязи и починенный умелыми руками графа, медальон стал более или менее походить на свой первоначальный облик. Атосу удалось поправить застежку и аккуратный синий камушек в середине безделушки. Медальон стал еще более красивым, и граф окончательно запутался в размышлениях.       Миледи не могла сама выкинуть такую красивую вещь. Она, как любая женщина, должна была по достоинству оценить это украшение. Но медальон оказался выброшенным. Быть может, он и не принадлежал никогда леди Винтер? Однако инициалы на крышке и миниатюра внутри говорили об обратном. К тому же, Атосу удалось вспомнить, что в день казни на шее Анны был именно этот медальон. Тогда, черт возьми, как он попал в Париж? Слишком много вопросов, слишком мало ответов…       А Гримо еще несколько раз пытался заверить своего господина в том, что в замке поселился дух, но все его увещания бились как об стенку горох. Граф де Ла Фер наотрез отказывался в это верить, хотя в душе он уже сомневался в своей правоте. Ему не хотелось признавать, что это в самом деле так. Куда удобнее считать, что твой слуга либо сумасшедший, либо большой выдумщик.       Непоколебимость Атоса окончательно пошатнулась после того, как одним утром он сидел в гостиной с книгой, а Гримо пытался растопить камин. На улице шел ледяной дождь и дул сильный ветер. Поленья отсырели, и зажечь их не получалось. Вдруг позади с оглушительным грохотом упало кресло, а в камине вдруг вспыхнуло пламя, хотя слуга уже отложил кремень в сторону. — Да уж… — вздохнул Гримо, явно обращаясь к призраку. — И это, по вашему, называется «доброе утро»? — Это называется «не пытайся зажечь сырые поленья»! Все равно ничего бы не получилось! — вдруг ответил женский голос.       Гримо вскрикнул, посерел и осел на пол, схватившись за сердце. Атос же наоборот вскочил и огляделся. В комнате никого не было. И тут граф де Ла Фер понял, что логика — вещь, конечно, замечательная, но против событий, происходящих в замке, она бессмысленна.