Под сенью Хозяйского дома

После смерти отца мужчины в доме Евы не появляются. Это забавно, учитывая, что местные женщины считают за невероятное удовольствие пробормотать что-то навроде «распутница», или ещё чего похуже, при встрече. Ева не любит плотных платьев и корсетов, ей душно, ей тяжело, Ева — легче и быстрее шуршания складок тёмного бархата. И только из-за того, что Ева решается сбросить с себя атласные путы и облачиться в лёгкий шифон, который похож на крылья, когда развевается на ветру, и в котором никогда не бывает жарко в душном степном городе, её почему-то считают чуть ли не проституткой. Юлия уважает Еву за это чуть ли не больше знакомых суфражисток. Они обстригают волосы и надевают пальто с высокими воротниками, прощаются с юбками в пользу тёмных брюк, — и Юлию, как и её подруг, могут обвинить в чём угодно, но не в распутстве; их отвергают, но из-за убеждений, а не из-за того, как они выглядят, — и это можно стерпеть. Из Столицы приходят тяжёлые письма о том, что их дело продвигается мучительно медленно, но это Столица — новое и смелое не потонет там в косности, среди сотен тысяч людей найдутся те, кто дадут кров и приют. Ева же и в своём доме — не всегда в безопасности. Но это только по мнению Юлии. Потому что сама Ева по жизни плывёт, смиренно покоряясь течению, и всё в её водах тихо и спокойно. Когда Ева приплывает к порогу Невода, прислав ли письмо, заглянув ли на чашку чая, мрак вокруг Юлии рассеивается. На самом деле Ева раз за разом бережно уводит Юлию за руку от реальности. И пусть Юлия знает, как страшно обманываться, реальность пугает и утомляет её больше. Последний раз Ева приходит к ней за пару недель до новой вспышки. Она бросает тёмное лёгкое пальто прямо на пол, потому что в Неводе негде повесить его; на Еве — вихрь из золотистого атласа и шифона. Платье пришло из Столицы вчера, и Юлия должна была увидеть его первой. Завидев из окна Еву — ещё на мосту, у кого ещё волосы сияют, даже когда солнца почти не видно из-за облаков, — Юлия почти вежливо выставила Стаматиных из дома. Пётр почти возмутился, но Юлия видела понимающий взгляд Андрея. И здесь она ожидала соперничества с мужчиной, и здесь сама же забыла, что женщине и мужчине не обязательно быть любовниками, чтобы быть близкими. Ева так и стоит в прихожей, улыбаясь: её руки раскинуты, она медленно поворачивается под взглядом Юлии. Лёгкий румянец на её щеках, сбитое дыхание и запах твирина, золотой блеск и мягкое покачивание бёдер в такт волосам. Она — воплощение патриархального идеала красоты, но Юлия точно знает: Ева свободна ото всех предрассудков. И платье правда очень красивое. После смерти отца мужчины в доме Евы не появляются. Там вообще редко кто бывает, кроме самой хозяйки: Еве душно среди людей, и молчаливые стены дня неё — не глухой склеп, а нерушимый форт, стоящий на страже свободы. Так говорит Ева, как люди не говорят, — так только пишут в книгах, не всегда хороших. Как бы то ни было, быть собой Ева немного боится. Но не отступится. Так считает Юлия, в глубине души понимая, что это — её домыслы и она не сможет до конца понять ту, кого любит. Целуя Еву, Юлия каждый раз пытается отогнать мысли про запретный плод. Но чёрта с два Еве кто-то запретит целовать Юлию.