По второму кругу

Коридор, освещаемый тёплыми огнями факелов, бросал в дрожь и холод. Сколько бы лет не тянулась жизнь в стенах императорского дворца, а всё неизменно скручивало в тугой комок омерзительного презрения, ненависти. Не зная выхода, эмоции удавалось прятать за тканью маски и незаметно закусанной губой. И в этот раз, получив новый, мало значивший, но не допускающий ошибки приказ от императора, Джейд позволила себе небольшую слабость пройтись через свободный от чужого присутствия проход, где — если присмотреться, чего не делают большинство дворцовых стражей — можно выйти на балкон. Затянутая вьющимися, колючими растениями, арка хорошо скрывалась от непрошеных взглядов. Воительница не сомневалась, что о тихом пристанище одиночества могли знать убийцы императора или прихвостни некроманта, но личная безопасность волновала сейчас в последнюю очередь. Ветер с моря не приносил облегчения, лишь больше волновал, внушал нерешительности в будущем дне. Пахло горькой солью и кровью: ничего другого невозможно ощутить с берега, усыпанного трупами, гниющими под приливами солёной воды, тёмной и непроглядной, как висящие в небе тучи. Джейд облокотилась на мраморную, поросшую тусклым плющом перилу. Поймала легкими новый прибой и ветерок, поморщилась, чуть оттягивая зелёную маску с лица. Её никто не видел сейчас, посему имелась минутка расслабиться, попытаться вдохнуть нечто другое, кроме смерти и пыли ткани. Однако мышцы напружинились сами собой, чуть перекатываясь от мелких телодвижений. Гадкое, слизкое витало в воздухе. Нет, не гнилостный смрад от пляжа — нечто похуже, столь плотное, что можно разрезать ножом. Волнение, остервенение, ненависть, месть, грязные интриги и магия. Последнего больше всего, раздражая горло и легкие, едва не поднимая из желудка всё съеденное недавно. Впрочем, еда уже как день не желала идти внутрь — каждый миг за столом грозился кончится отравлением, убийством, метанием магии. Так всегда казалось, отчего пища выглядела чем-то отталкивающим. Но за сегодняшним обедом всё проходило до чертиков спокойно — даже удалось немного поесть — без новых бурных обсуждений и потасовок между магами. Оба сидели чересчур тихо, сдержанно и… смотрели друг на друга, уверенные в собственных силах. Едва не пышущие гордостью от удачливости хитроумно сплетённых планов, или предвкушали успех. И тот и другой вариант наводили тоску напополам с тревогой. Не первый раз высокомерие оборачивалось недальновидностью, а успехи — провалом. Всё равно — от неудач магов с души камень не падал, а лишь сильнее тянул верёвку на шее. В любой другой день эта веревка могла достигнуть натяжение, с которым уже не справиться, и пол уйдет из-под ног. Новым витком подозрений и опаски, впрочем, не всколыхнувшим большинство генералов и «приближенных» императора, стало исчезновение подопечных Куан Чи и Шанг Цунга — Гэйла и Блад. Как сквозь землю провалились, даже по меркам нелюдимости и причуд обоих. Если первый обычно ошивался около некроманта, что моментально бросилось в глаза при исчезновении пару дней назад, то алхимик редко трапезничала с другими, «объявив» о пропаже лишь утром. Куда и когда они испарились оставалось загадкой для немногих, кому было до них дело. В том числе и для зеленоглазой хранительницы принцессы Китаны. — Скучаешь? — донеслось со спины вместе с едва ощутимыми брызгами воды и свежестью после дождя. Воительница не обернулась, но пальцы незаметно потянулись к шесту, прикрепленному к поясу на боку. Мягкие, не пошатнувшие металл прикосновения к оружию слегка успокаивали перед неприятным разговором. С неприятным человеком, кружащим как стервятник над умирающими. — Нет, — обронила Джейд из вежливости, не отрывая взгляда от кромешно тёмных туч на кровавом небосводе. — Тогда позволь составить компанию. Он никогда не слышал чужих слов, действуя исключительно в собственных интересах. По крайней мере, её или таких же низких по рангу, чем сам. И чем ближе подбиралась свежесть речной воды, тем сильнее пальцы сжимались на шесте. На краю зрения мелькнули пурпурные цвета, а грязно-чёрные почти сливались с небом. Загорелые пальцы, просматривающиеся через обрезанные перчатки, ярко контрастировали с бледным камнем перил. Собеседник наклонился вперед, подложив под грудь локти, чуть бросив ладони за край мрамора, ближе к морю и родной стихии. — Тебя что-то мучает, неправда? Вопрос хорошо скрывал риторичность, как маска и капюшон, затянувшие лицо Рейна. Только темные глаза оставались открытыми, но при этом непроницаемыми для мыслей. За время знакомства, Джейд всё больше ощущала опасность от каждой минуты его присутствия — для себя и Китаны. Нахальство часто сверкало в недрах грязного каштана, умело скрываясь пеленой сдержанности. И больше всего раздражал, наводил неприятную дрожь — его взгляд. Как сейчас: искоса, чуть прищурившись, с незаметной за маской ухмылкой. Как смотрят на жертву, держа за пазухой готовый кинжал. То, что пустые руки генерала свободно свисали с края перил не умаляло опасений. — Так и будешь молчать? — конец маски слабо покачивался, слегка приподнялся — снова улыбался. Скалился в привычной манере. — Что тебе нужно? — не выдержала Джейд, коротко одарив неприятного собеседника холодным взглядом. Рука машинально снова натянула маску, скрывая едва проявившийся неприязненный оскал. Его глаза смеются. Гадко, ядовито, вытравливая подвох. Но Джейд почувствовала зыбучие пески во взгляде. Опасные и беспощадные. Оставалось только ненароком ступить в них или получить тычок в спину. — Поговорить, конечно. — Он наконец-то повернул лицо, чуть приподняв подбородок. Хоть они и находились почти на одном уровне, Рейн всегда пытался смотреть на неё свысока. Нефриты выдержали издевки в глазах и словах. — Нам не о чем говорить. — Есть. — Например? — О твоем ненаглядном Гэйле. Подготовленные заранее отказы вынесены из головы ветром шока, сменившегося моментальным недоумением. Какое дело генералу до подопечного некроманта? Как он вообще мог подумать, что мечник способен заинтересовать эденийку? Нет, интерес, конечно, имел место быть, но не более. А подчеркивание генерала слова «ненаглядный» выдерживало рамки издевки и попытки выбить из равновесия. Частично, удачная попытка. Холодный коридор, мерный стук каблучков. Дыхание плотной тьмы за спиной. Джейд резко, едва ли не на автомате обнажая шест, обернулась. Застыла, как статуя. Не страх бросил на хрупкое тело оцепенение — удивление, недоверие. Сочные, пробивающие насквозь невозмутимостью изумруды знакомо плескались в рассыпающейся по векам тьме. Взгляд не падал ниже глаз женщины. Никогда. Держал рамки приличия или считал себе ровней — как, конечно, ещё посмотреть. Закованная в тёмный металл ладонь скрипнула на поясе с мечом. — Джейд? — на миг почудилось лёгкое удивление, прикрывающее другие эмоции. Лицо не дрогнуло. Несколько шагов отдавались по стенам холодным металлом. — Позволь обратиться. Отказывать не имело смысла. В тоже время, телохранительницу пробирал интерес прислужника некроманта. Слишком он хорошо относился к ней и принцессе Китане — вопрос времени, когда при встрече скользнет просьба. — Не доверяй, — баритон отбивал мёртвый ритм, едва расходился эхом среди потрескивания факелов, — никому, кроме себя и принцессы. Мечник чуть заметно склонился вперёд, чтобы глаза оказались на одном уровне. Леденящая кровь зелень и горячий, сохранивший гордыню нефрит. Разум допустил угрозу, исходящую от неживого металла нагрудника, перчатки, осторожно коснувшейся плеча. Однако тревога пропала сама собой, как по волшебству. Гэйл ей не враг. Никогда им не был. Каблучки стукнули треснутый камень пола, разворачивая обладательницу в сторону выхода. Мерный перестук, удаляющийся прочь. Рейн остался в одиночестве, не попытавшись задержать воительницу. Ему всё равно, как и всегда. Однако добился своего — заставил бояться за собственную жизнь. Время покажет, насколько Джейд окажется умной и сделает правильное решение. И даже если сделает — жить останется недолго. Джейд притормозила только ближе к покоям принцессы. Времени на обдумывание слов для Китаны чертовски мало, а мысли переливались в разуме бурным потоком. Стук прекратился напротив двери в покои. Рука едва коснулась ручки. Началась грязная игра. Двое выбыли. На очереди ещё две жизни — эденийек, чьи амбиции начинают раздражать императора.

***

Вечер и спокойный сон безнадёжно испорчены, в буквальном смысле свалившейся из ниоткуда гостьей. Невозмутимый громовержец не удосужился объяснить происходящее, отдав в руки медика безвольное, обернутое заляпанной мантией тело. Раны, кровь и бессознательное состояние, граничащее с критическим — расспросы могли подождать. На металлический поднос упал не первый шприц, опустошенный повторным введением. Метавшийся разум позабыл, который по счёту. Пациентка оказалась на удивление нечувствительной к местному наркозу, усложнив работу Рите вдвое. Избавление от пропахшей кровью и пеплом одежды, казавшееся поначалу нелёгким благодаря беспокойству пациентки и прилипшей ткани, перешло в разряд «как ударить пальцем об асфальт». Присутствие наёмников, удерживавших женщину, едва облегчало положение до нового рывка и вскрика в приступе боли. Можно запаниковать, повстречав столь неспокойный объект за период работы, да только счет шёл на минуты. Руки машинально набирали в шприц новую дозу. Здравый рассудок и холодный расчёт содрогались от потерянных мгновений, подгоняя действовать быстрее. Чёртов Рейден — всегда уходит, когда его помощь и залечивающая магия пришлась бы как нельзя кстати. С облегчением, точно сбросил бесполезную ношу, громовержец без разъяснений, кроме: «Надо проверить», исчез в неизвестном направлении. Что же, придется справляться самим. Сердце кольнуло, стоило заслышать утробный рык пациентки, напоминающий агрессию дикого, загнанного в угол зверя. Кожа, казалось, бледнела каждый миг, всё слабее контрастируя с операционным столом. Наспех наложенные к ранам тампоны и повязки уже напитались кровью, рисуя на коже жуткие багровые ручьи. Мышцы взорвались судорогами, вынуждая невольных помощников прижать женщину к столу крепче нужного. Короткая заминка — игла молниеносно ушла под кожу, шприц опустошился, прежде чем гостья вновь дернулась и зарычала на неизвестном языке. Лишь бы хватило. Однако пальцы снова потянулись за не откупоренной склянкой наркоза — вдруг ещё понадобится.

***

Одним богам ведомо, сколько часов минуло в бешеных скачках наперегонки со смертью. Пока не рассветало — может, пару-тройку часов. Затраченного времени оказалось достаточно, чтобы сознание расслабилось, а руки перестали дрожать в новом приступе ударившего в голову адреналина. Наступившую тишину перебивало тихое, неуклюжее пение медика. Не то, чтобы очень заметное, но ощутимо развевавшее повисшую тоску в проветриваемой комнате. —…Вот еще одна ночь им под ноги, сдаваясь, упала…[1] — мягкий голос отбивал в такт облегчению, разливавшемуся по мышцам после нескольких часов борьбы за чужую жизнь. Тонкие пальцы, скользкие от зелёной жижи, водили по мелкому шву под грудью, обходя стороной наплывшие синевой гематомы. — Вот опять они власти ее оказались сильней*, — следующая порция мази пошла на изломанный, самый крупный из множества рубец, простирающийся на животе. — Вот опять ненасытная смерть в эту ночь голодала*, — лёгкое растирание синяков подушечками пальцев отдавалось по гостье короткой дрожью. Прикрытые веки дёрнулись, но не собирались открываться. — Не сумев унести ими души спасенных людей…* — Уже оттёртые пальцы осторожно накладывали повязку, слой за слоем, начиная с более доступных мест: руки, ноги, голова. Куцые ресницы гостьи задрожали, внимая слабым пальцам, подающим первые признаки возвращающегося сознания. Наёмники Лин Куэй, бдящие весь процесс по просьбе громовержца, поднялись, получив условный знак пробуждения незнакомки. Как самый быстрый и свободный, Смоук тут же метнулся за пределы лазарета. Нужно же оповестить громовержца — если тот соизволил вернуться — и шамана об успехе лечения и предстоящем допросе. Гостья очнулась не сразу, бессильно мыча под нос чужие пониманию фразы с явным — по шипению и оскаленным зубам — недовольством. Может, даже проклятьем, на что Рита встрепенулась, не рискнув коснуться пациентки — кто знает, какие фокусы выкинет. — Где я? — первый, осознанно обращенный не пустоте вопрос прошёлся сухим ветром в мёртвой пустыне. За время криков и бессвязных слов, в горле пересохло не один раз. С губ сорвался сухой, режущий грубыми нотками кашель. Опустившаяся на плечо медика ладонь обдала освежающим холодом, прогнав малейшие намёки на усталость и нежелание влезать больше необходимого. Способность Тундры отрезвлять в критическую ситуацию сейчас оказалось очень кстати. Рита ощутимо сглотнула, отложив судорожно зажатую в пальцах тряпицу, пропахшую лекарствами. — В убежище Земных Воителей. А пока не шевелись: тебя надо привести в порядок. — Пальцы мягко коснулись нетронутой при лечении растрепанной косы гостьи. Алые пятна давно засохли, неудобно склеив чисто русый цвет в непонятную кашу. Подготовленная наёмниками вода немного остыла от времени, но ещё теплая и размывала спутанные пряди. Реакции — агрессии или дрожи — не последовало, растянув обветренные губы вымученной усмешкой. Мышиные глаза прищурились, блестя за ресницами снисхождением и… интересом? — А у меня есть выбор? — вопрос скорее риторический, отчего взгляд и улыбка казались туманными. Женщина расслабилась под бережными прикосновениями, распускающими неряшливую косу. Доверилась рукам медика, но не упускала из виду маячившего у окна Тундру. — Сейчас придет Рейден и… — Догадалась, милочка. — Заметный контраст бровей на фоне бледной кожи сошёлся у переносицы. В глазах до сих пор сидела неоднозначность, выкрашенная ноткой раздражения. Пациентка нахмурилась круче от наготы, попытавшись сжаться достаточно, чтобы не соблазнять наёмника, которому вид из окна прельщал больше остального, и не мешать медику работать. От глаз дотошно внимательной Риты не ускользнуло молчаливое недовольство: — Твоя одежда не подлежит повторному использованию, поэтому придётся носить это. Кивок правильного подбородка указал на стул около рабочего стола, обвешанный скупым гардеробом тёмных тонов. Помимо тренировок и лечения, Рита умудрялась иногда шить, чем особо не могла похвастаться. Облегчало муки «швеи» терпимый результат: одежда получалась грубой и простецкой, но крепкой. Для воинов и не привередливых последнего пункта хватает за глаза. — Стоит поторопиться. — Пациентка дёрнулась на столе, неспокойно поглядывая на дверь. Плеск воды около уха и лёгкий запах шампуня не отвлёк внимания. — Уже идут.

***

На расспросы Рейдена гостья отвечала укоризненно коротко, когда требовалась подробная информация. Что-то утаивала, подталкивая к мысли об очередных интригах, наверняка связанных с Ритой или чем похуже. Убийственное спокойствие, вопреки недавнему балансированию на грани жизни и смерти, крича, давало понять о скрываемых мыслях, чувствах и, главное, помыслах. Последнее беспокоило присутствующих — воинов Лин Куэй, Кенши, Ночного Волка и Риту — почище козней поднадоевших колдуна и некроманта. В итоге — из того, что удалось выведать — причиной ран и ожогов стал небезызвестный Скорпион, исполнявший приказ хозяина. А таковым, опустив заведомо умалчиваемый кусок общей картины, стало убийство единственного «свидетеля», как пациентка выразилась. Учитывая её положение при дворе императора и подчинение колдуну, некромант главным образом желал убрать лишнюю пешку Шанг Цунга с доски. Оба варианта не имели сомнения, благо, доказывать открытую грызню обеих сторон не понадобилось. Оставшийся вопрос, витавший после сжатого рассказа, до сих пор не знал ответа: почему призрак не добил цель? Объяснения на него не имели хоть какого-то малюсенького логичного основания. Весь рассказ громовержец спокойно наблюдал, выискивая в гостье малейшие признаки опасности или утаённых, опасных для окружающих мыслей. Работа не из лёгких, даже для бога. — Но ты прибыла не только для защиты, — заключил Рейден, не сводя глаз с женщины, до жути спокойной и ещё проявлявшей частички гордости, будучи окружённой воинами противоположной стороны баррикады. Любой другой разумный человек не вздумал держать губы в лёгкой усмешке, выказывая уверенность в силах. — Да. — Женщина поправила темную ткань длиной туники, край коей ровно сшит вручную светлыми нитками. — Я прошу о помощи. — Ты? — Казалось, Рейден немного удивлён не спокойствием женщины, так и не спустившейся с операционного стола, а сломавшейся гордостью. — Блад — алхимик и союзник Шао Кана? Что сделаем мы, чего не может император? Молчание повисло мёртвым полотном, разбив на лице гостьи крохи чванства. Мелко налившиеся кровью губы приоткрылись, снова вытянулись тонкой линией. Хрупкие руки, утонувшие в свободных рукавах, скрестились под грудью, подчёркивая прикрытые плотной тканью прелести. — Спасти душу. — Твёрдость, державшая серые глаза, обращена сторонившемуся шаману, безмолвному наблюдателю за время напряженного разговора. —Ты же можешь помочь, Ночной Волк? Сказать, что наёмники, телепат и медик, доселе не встревавшие в обсуждение, удивились — не сказать ничего. Заподозрили неладное — однозначно, разрушив до основания все мосты индейца для отступления. Громовержец, окинувший союзника коротким взглядом, мускулом не повёл, держа внимание исключительно на гостье. — И кому нужно спасение? — не выдержал Смоук, позволив тонкой линии губ нетерпеливо дёрнуться, на миг оскалив зубы. Женщина не обратила никакого внимания на воителя, наконец-то покинула край стола, упредив попытку Риты её остановить. Всё равно не отошла, прислонившись поясницей к холодному столу. Прикрыла глаза, прогнав через легкие свежий воздух, потянувшийся от приоткрытого окна. — Гэйлу, — хлестнуло в недолгом молчании с едва различимой ноткой отчаяния. Волна гробовой тишины, окатившей ледяной водой, трепетала под ночным ветерком, доносившемся с окна. Утопила слова, оставшиеся в горле огромным комом. Кроме одних, ожидавших худшего исхода, возможного в и без того неприятной ситуации. — Где он? — раздался голос шамана, разбил, изорвал затянувшееся молчание. Тёмные, багровые глаза блеснули при свете комнаты сочным, переливчатым, как на солнце, янтарем - уверенностью в собственном решении. Ответить гостье не позволили, прервав вполне логичным, но неуместным вопросом: — Объяснишь? — холодная лазурь глаз затянулась ледяной пеленой, а зубы тихо скрипнули за покрывшимися инеем губами. — Потом. — Индеец не дрогнул под пронизывающим, выгрызающим дыру льдом. Даже не взглянул на источник запредельно низких температур. — Время уходит. Блад, где он? — В Нереальности, — выдохнула женщина, и сорвавшееся облегчением тепло рассеялось лёгкой дымкой в мгновении ока.

***

Преисподняя никогда не славилась гостеприимством. Точнее, там никто не мог выжить, если попадал по чей-то прихоти. Живым — в особенности. Крики страждущих, вечных мучеников слились c тихим потрескиванием разливающейся реки смертельно обжигающей магмы. Далёкое и душещипательное завывание адской трехглавой гончей отдавалось эхом от тёмных, как злая душа, стен. Пещеры и проходы через толщи застывшей лавы и мёртвого камня не оберегали от вездесущего, давившего жара. Каждый закоулок, камешек на затвердевших тропах пропитался муками и отчаянием бессмертных пленников ада. Даже воздух, перебивая терпко-горький привкус крови, чёрной магии и жгущего легкие пекла. Только одна заблудшая душа скиталась средь немёртвых, бесконечно истерзанных, не опасаясь огня раскалённых здешних вод и треска воздуха, выжигающего нутро хлеще серной кислоты. Иногда Скорпион ненавидел подаренную «нежизнь», знающую только гнев, месть — смерть тела, будь то клинок или другая сила, и расплавляющий огонь не принесут облегчения. И, теперь, служба цепным псом магии и смерти гоняла пустую оболочку по Преисподнии. Без цели. Без запала. Абсолютно опустошенную. Неусыпно поджидавшая волна боли набросилась притаившимся зверем, не успел призрак ступить из пещеры. Недавно полые кости под броней и кожей наполнялись иглами, раскаленными добела; сжимались тисками, выжимая и обжигая легкие. Ноги подкосились, но инстинкт и мёртвые мышцы без проблем сохранили равновесие. Под пятой противно хрустнули побелевшие кости, взвизгнул череп, оставшийся без зубов. Клан. Семья. Огонь. Лёд. Свист, лязг металла. Кровь. Лёд. Смачный хруст костей и плоти. Скованные в ледяную глыбу семья. Жена и сын. Смерть. Тьма. Тихий рык, плюющийся отчаянием, разрывающим горло каждой новой волной. Призрак оступился, вцепился в скалу. Пальцы слабо дёрнуло саднящей болью. Крови не было — как всегда. Лучше, будь она сильнее воспоминаний, срывающий раз за разом кожу с голой сущности. — Рита, — раздаётся из сознания мужской голос, а глаза застилает другой отрывок воспоминаний. Чужих, но одновременно живых, обволакивающих покоем растерзанную душу. Широкое зеркало, знакомое памяти посещением единственно родного пристанища. Женщины, вытащившей из лап подступающей смерти. И гладкая, хорошо оттёртая поверхность отражала именно её: крепкую в плечах и бёдрах; обтянутую плотной, новой тканью нежно-бежевых оттенков, спадающей почти до щиколоток; с русой косой, свободно переплетённой едва заметными шёлковыми лентами, закачивающимися у кисточки пышным цветком, отдающим на свете молоком. Но украшение парадного вида не одежда и лёгкий макияж — улыбка, бороздящая уголки глаз морщинками, рисующая на щеках детские ямочки. Всего на миг почудилось, как черты помолодели, разбив сохранившуюся в памяти личину твёрдой, сильной и независимой женщины. — Рита, — настырность тона заставила отвести взгляд от зеркала. Мужчина, не отличавшийся красотой, в чёрном смокинге выглядел солидно. Острый взгляд грязного малахита разглядывал женщину с головы до ног. Так осматривают предначертанную только ему вещь. Женщину, неспособную избежать судьбы. Мужчина, переоценивающий собственные силы и мнимо думающий о бесправности женщины. Этот взгляд слишком знаком. Но Рита — не вещь. — Отлично выглядишь, — чуть кривая от лицевого дефекта линия губ растянулась улыбкой. Грани взгляда сточились, устремленные уже на лицо. — Тебе нравится самой? Кивок получился резким, полным энтузиазма. Скоро же свадьба, несущая за собой череду новых витков жизни. Особенно с человеком, готовым разделить судьбу, отдаться без остатка. Какая наивность. Женская, молодая наивность. А пустая квартира, холодная расчётливость и радость от личных успехов — награда этой поспешности. — Снова… предаешься… воспоминаниям? — в хрипе, доносившемся от дальней скалы, объятой цепями и струящимся с потолка жидким огнём, послышалась усмешка. Металлические звенья еле скрипнули. Камень, окроплённый запекшейся тьмой, под немощным телом окрасился полосами, чернее прошлых. Снова звон цепей, перерастающий в скрежет. Когда остатки видений покинули разум, призрак подошёл ближе, улавливая кожей бороздящие воздух частички золы. Такие знакомые, раздражавшие одним присутствием, сопоставимо Саб-Зиро. Но теперь не трогали душу, только колючим, отвратно-горьким привкусом разрастающегося под рёбрами трепета. Очередная жертва некроманта, прибитая, как бабочка для коллекции, чёрным, душащим сущность кинжалом. Бледнеющая на глазах, рассыпающаяся от рывков и чернеющих вен, кожа разрасталась от груди огромной паутиной. Ровно пульсировала, в унисон неярким вспышкам зелёного морока на острии кинжала. От ровного смуглого тона сохранились жалкие крохи, островки суши в настигающем цунами. Неминуемое подчинение ещё не закончилось, и, казалось, в изумрудах, пылающих на белеющих, покрывающихся чёрными прожилками белках, шла бескомпромиссная, на уничтожение, война за душу. Невидимая, липкая волна окатила огненного демона, под неживой кожей дёрнув кости и мышцы. Его воскрешение прошло гладко для некроманта, без единого намёка на сопротивление — душа требовала только мести и не обратила особого внимания на магию. Внутри гадко передёрнуло от мысли, какие ещё способы подавления имелись в рукаве некроманта на случай неподчинения. Особенно после собственной неудачи — необъяснимой слабости, дрогнувшей руки, сохранившей жизнь подопечной Шанг Цунга. А когда та выплывет, появится в пределах внимания Куан Чи, заместо этого мученника может оказаться уже сам призрак. Клинок в побелевшей груди дрогнул, вырвав через рану сгусток тьмы. Пленник откинул голову, не издав и звука. Уже привык: не первый день ходит по острому краю между свободой и контролем. — Чего… молчишь… — мужчина неспешно, устало опустил голову, чтобы без труда видеть призрака. Смолистые пряди кидали беспорядочную тень на глаза. — Опять… она… волнует… душу, хм… Руки, скрепленные, исполосованные следами от звеньев, дёрнулись, чуть приподнимая ослабленное тело. Из раны хлынули новые чёрные кровоподтёки. Редкая попытка хоть немного выглядеть не жалким, когда безволие подступает тенью с косой. — Мы… — пленник подавился кровью, вырвавшейся из обветренных, разбитых губ тонкими дорожками. — Мы проиграли… проиграли… девке… Вопрос лишь в… том, когда… получим… награду за… проигрыш… Рассыпающиеся уголки рта слабо приподнялись, но сочащиеся энергией глаза холодны, тверды и не принимающие уготованной судьбы. Смертельная бледность подползала к лицу, вопреки сопротивлению, рвению души сбросить неизбежное. Стиснутые зубы показались за приподнявшимися, распадающимися чешуйками губами, вытянулись, заострились. Оступившийся, связавшийся с шаманом, Гэйл получил сполна заслуженную «награду». Слишком поздно для борьбы после долгого бездействия и рабского следования. Каждый следующий рывок цепей усугублял, освобождал место грязному заклинанию, затягивающему в холодную, бездумную яму. Но лучше поздно, чем никогда. — Найди… Найди свою награду… до того… как Куан Чи… поймет… что нужно отобрать… Слова казались бессмыслицей, но в мёртвой груди, за вечно горячими легкими, что-то шевельнулось. Нехотя, боязно, желая быть услышанным, но чтобы никто другой не заметил. Призрак не заметил, как пальцы сжались на грудной пластине доспехов, не то унимая эхо мёртвого тела, не то внимая зову, удерживая глухие отголоски желания. Желания найти то, что отнято смертью и спрятано затянувшей трясиной местью — правду, искупление и покой. Найти Риту, чьи воспоминания терзают его разум. Найти чертовы ответы. Рвение приутихло раздавшимся в воздухе легким перезвоном серебряных нитей. Нитей, плетущих плохо ощутимую, но не менее притягательную и опасную тропинку. До хруста костей знакомую силами, пробивавшими доспехи и тело точно выпущенными стрелами, топорами и кинжалами. Прохладой и запахом сосновых, ветром манящей свободы. Мнимой свободы, которая не принесла бы призраку ничего хорошего. Не сейчас - потом. Когда придут желанные знания. Пламя охватывает призрака прежде появления на краю внимания мерцающего серебром призрака. Прежде, чем сознание едва ухватилось за очертание мощной головы волка, ощерившейся и пылающей двумя чистыми янтарями. [*] На русском. [1] А.Розенбаум — Оперблок.