Я не дам им погубить нас

Я честно не понимаю, зачем нам выделили час на прощание с родными и друзьями. Затолкни нас прямо сейчас в поезд, было бы куда легче. Комната красивая. Мягкий ковер, кровать, стол с вазой, в которой нет ни намека на цветы. Но избавиться от противного комка в горле эта красота не помогает. Первой в комнату влетает мама, видно, что она не переставала плакать. Сквозь рыдания она обнимает. Все крепче и крепче, крепче и крепче... Кажется, у меня что-то хрустнуло. - Натали, прекрати, - отец спокоен как всегда. В этой комнате наплевать на мою судьбу только мне. Нет, я нервничаю, просто не впадаю в истерику как мама, и не превращаюсь в ходячий овощ как Калеб. Только этим, наверное, я и похожа на отца. И цветом глаз. - Все будет хорошо, ты вернешься и... - мама снова заходится в приступе рыданий и отцу приходиться взять ее под локоть и усадить на кровать, шепча успокаивающие фразы. - Ты с ножами хорошо управляешься, - голос Калеба тихий, но все равно заставляет меня вздрогнуть. Он видел, как я метала ножи в амбар Маркуса, и как после он разорялся, проклиная того, кто продырявил его несчастный сарай. Мама успокаивается слишком быстро, переводя на меня удивленный взгляд. Конечно родители об этом не знали, я не такая глупая. - С ножами? - отец вопросительно вскидывает брови, оглядывая меня с ног до головы, будто видит впервые. Или не может поверить, что такая замухрышка как я взяла в руки что-то тяжелее чашки из семейного сервиза. - Представь себе, - фыркнула я, обращаясь к отцу. Нас воспитывали совсем не так, я должна была просто промолчать. Сейчас был как раз такой момент, когда можно и не молчать. - Я еще и ночью из дома сбегала. За забор, - вот это уже неправда. Я не настолько смелая. Электричество отключают на ночь, но соваться в лес у жителей большого желания нет. Кроме торговцев рынка, вот они ради денег на всю пойдут. - Значит, сможешь победить, - холодно замечает он, вновь принимаясь успокаивать маму. Оставшееся время мы молчим, а потом дверь распахивают миротворцы, уже собираясь выталкивать моих родных. Но застают они милую, наверняка, картину: все мы стоим посередине комнаты, обнимаясь. Никто больше не плачет. Еще пять минут, и потом я навсегда покину свой родной дистрикт. Я больше никого не ждала, поэтому и легла на кровать, изучая потолок, но тут в комнату влетают Кристина и Уилл. Про них я как-то забыла. Кристина не плачет, да и по ее лицу не видно, что она вообще распускала нюни. - Наверное, я должна была вызваться добровольцем, - она стоит в середине комнаты, теребя подол своего идеально белого платьица, не поднимая на меня взгляда. - Но ты ведь знаешь, что я бы этого не сделала. Никогда. Ты мне дорога, правда. Просто... Я не так глупа, чтобы добровольно идти на смерть, и... - она замолкает, наконец осмеливаясь заглянуть мне в глаза. Она не врет никогда, и это даже хорошо. И она, ко всему, прочему, права. Я бы тоже не пошла добровольцем, вытяни ее имя. Кристина перестает теребить свое платье и разжимает ладони. Кулон. Серебряный круг, а в нем бронзовое, с потертостями, пламя. Она вкладывает его в мою ладонь, сжимая ее. Кристина прикусывает губу и прикрывает глаза, будто я уже мертва, а сейчас мы находимся на похоронах. Через пару минут молчания она уходит, утягивая за собой Уилла, который только раскрыл рот, чтобы что-то мне сказать. Пока меня ведут к поезду, я сжимаю ладонь с кулоном, желая оставить красные следы, чтобы, если комиссия заберет его, у меня осталась память. Время вышло.