В поисках истины

Время шло на редкость медленно. Я, вообще-то, никогда не догадывались, что оно может замереть на месте. Кажется, что прошло несколько часов, а на самом деле только несколько минут. Я не подумала, что доктор может сказать правду про то, что эта будет длинная ночь. Я, конечно, склонна верить врачам и часам. Но, знаете, иногда совершенно не хочется этого делать. Хочется знать, чем все закончится. И сразу переместится к окончанию. Какое бы оно ни было. Просто чтобы не заниматься ожиданием. То самое состояние, когда ты ничего не можешь сделать. Ни на что повлиять. И это бессилие раздражает. Минуты складывались в часы, а часы в целую вечность. Не те нынче вечности. Проходят всего за несколько часов. Часы лениво отбивали время. А мне хотелось сорвать их со стены. Хотелось, чтобы наступила тишина. Чтобы все эти приборы, наконец, умолкли. Потому что это совершенно не то, что я хотела слышать. И не то, что я хотела бы запомнить. - И во что ты опять влип? – в который раз провожу по одеялу, которым он укрыт. Будто бы это могло на что-то повлиять. Говорят что самая сильная стимуляция для человека, который лежит в коме это звуковая. Что надо включать его любимые песни. Но мы, же в больнице. Сомневаюсь, что кто-то обрадуется если вдруг будет играть музыка в одной из палат. Да и если честно я никогда не интересовалась, какие именно направления в музыке нравятся моему другу. Надо же. Мы столько лет знакомы, но я так и не удосужилась узнать у него, то, что он любит слушать, скрывшись от назойливых взглядов сослуживцев, коллег. - Почему ты не можешь просто никуда не влезать? Билл никогда не мог просто сидеть на месте. Ему предлагали отличное место в СБЦ. Минимум стрессов и совершенно приемлемые деньги за работу. Но что-то его тянуло вперед. Что-то заставляло его делать то, что всегда было заведомо опасно. Работать на износ и под шквальным огнем. Наверно после Торфана каждый переосмысливает собственные силы. Может быть, он считает, что его долг помогать именно там, где действительно сложно. И делать это так, как он может. То есть стрелять по сторонам, особо не заботясь о себе. Инстинкт самосохранения у него отсутствовал напрочь. Ну, не было у него такого инстинкта. Просто каждый сходит с ума в меру своей испорченности. В меру своей стойкости. Но кто может не считать себя «немного сумасшедшим» когда приходится нередко стрелять в людей. Когда приходится принимать решения, которые потом не одобрят. Из-за которых на тебе всегда останется клеймо. От которого никак не отмыться. Как бы сильно ты ни тер. Все проникает куда-то внутрь. Куда сам не осознаешь. Будто бы у тебя не только руки по локоть в крови, но и внутри целое болото. Которое засасывает все глубже. Слегка вздрагиваю. Потягиваюсь и разминаю затекшую шею. В голове мелькнула мысль, что неплохо было бы выяснить, предоставляют ли в больнице кофе. Все это время, как ни странно, лейтенант не попадался мне на глаза. Если честно я была только рада тому что он не вертится около меня. Компания сейчас была явно лишней. В последнее время только его внимание ко мне действительно раздражало. Больше никто и никогда не искал со мной разговоров. Ну, разве что только сержант. Потому что… Это же я. Мне никогда особо не хотелось быть в центре внимания. Но почему-то все время оказывалось с точностью до наоборот. Тем более что может быть лучше, чем быть в компании с человеком, который лежит в коме? Ничего не может быть лучше такой компании. Но в то же время внутри у меня была навязчивая идея поговорить. Хоть с кем-то. Чтобы просто… Не знаю. Чтобы просто не думать что может случиться если… Если мой друг не придет в себя до утра. Просто занять себя разговором. Хотя сомневаюсь, что в обязанности служащих этой больницы входят разговоры. - Знаешь. – вытягиваю вперед затекшие ноги. – Я тут поймала себя на мысли что только мы вдвоем. Ну и Джошуа… — трясу головой. – Пережили Торфан. Ну, если жизнь Кларенса можно назвать именно так. – последнее я пробормотала себе под нос. Будто бы Стивенс и правда может меня услышать. Дело в том, что Джошуа был сразу списан на берег. Конечно же, с почестями. Никто не хотел говорить правду. И знать, что на самом деле там произошло. Через что нам на самом деле пришлось пройти. Сначала начал пить. Потом в порыве горячки перерезал горло, двоим людям в баре на Цитаделе. Ему показалось, что это батарианцы. И потом еще несколько часов отстреливался из-за двери. Когда его наконец-то повязали, его признали невменяемым и упекли в какое-то место для душевнобольных. Я один раз навещала его там. Конечно, он меня не узнал. Все, то время что я была у него, он просто сидел и смотрел в одну точку. Руки лежали на коленях, а губы бормотали что-то несвязное. Может быть, молитву или проклятия. - Ты только не умирай пока меня не будет рядом. – встаю. Ноги немного гудят из-за долгого сидения. Несколько секунд стою перед Стивенсом. Будто бы жду чуда. Но его, конечно же, не происходит. Разворачиваюсь. Делаю несколько шагов к двери и выхожу из палаты. По глазам немного резануло ярким светом. Я даже немного поморгала, чтобы они перестали слезиться. Видимо, долго я просидела в темноте под звуки часов и монотонное пищание приборов. По больничным коридорам лениво ходит медицинский персонал. Тихо переговариваются люди, сидящие на диванчиках. Иду по коридору вперед, разглядывая одинаково белые стены. В который раз задаюсь вопросом насчет повсеместно белых стен в больницах. Ряд одинаковых дверей. Все как будто не всерьез. Все так по-настоящему, что даже тошно становиться. - Вы не могли бы мне сообщить если с Эриком Стивенсом произойдут изменения. – практически расталкиваю дремавшую на стойке регистрации девушку. Она перевела на меня слегка мутный взгляд. Несколько минут сосредоточенно смотрела на меня сквозь очки. Потом кивнула и вновь вернулась к датападу на собственных коленях. Про себя я решила, что задерживаться не буду. Только чашка кофе. И я вновь буду здесь. Просто немного отвлечься.