Серебристая

      До больницы мы добрались довольно быстро. Там первым делом осмотрели меня на тему моей мнимой амнезии. Врач аномалий не нашел и посоветовал обратиться к неким Яманако на предмет более детального исследования. А потом Кагуя попросила подождать ее в коридоре.       Я устроилась на стуле у окна, опёршись коленями на сиденье, и наблюдая в окно за медленно падающими хлопьями снега. Люблю зиму. Так захотелось петь. В моей памяти храниться огромное количество русских романсов и, когда мне становилось совсем тяжко от одиночества, я начинала петь. Но в этом мире я еще свои вокальные данные не проверяла. Посмотрев по сторонам и убедившись, что у меня нет свидетелей, я затянула первый пришедший на ум романс по стихам Есенина. — Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, нагнувшись, над метелью белой, Или что увидел, или что услышал, Словно за деревню погулять ты вышел. И как пьяный сторож, выйдя на дорогу, Утонул в сугробе, приморозил ногу...[1]       На середине песни меня со спины обняли заботливые руки, ее подбородок едва касался моего затылка. В отражении окна я видела, как по щекам Кагуи из-под прикрытых век катятся слезы. Ее свечение сильно потускнело, по краям присыпалось пеплом. Я продолжила напевать, изо всех сил желая разделить горе этой светлой женщины...       Ночью Кагуя тихо плакала на руках у мужа, а я не знала, что сделать, чтобы облегчить ее боль. Результаты всестороннего полного обследования, за результатами которого мы и ходили, показал, что Кагуя бесплодна. Все. Мне было больно смотреть, как сияние покрывается серым пеплом. Я никогда не была сильно эмоциональным человеком. Не испытывала сильных чувств, просто однажды запретив себе это делать. Да о чем я говорю, моя самая первая любовь, как и положено, в таких случаях не взаимная, прошла за два дня. Наше современное общество полностью сломало мои эмоции, методично загоняя в узкие рамки еще в начальной школе. Это часто расстраивало маму и бабушку, но делать с этим что-нибудь было уже поздно. А в итоге мы имеем то, что имеем. Бесчувственную невыразительную куклу, разрушающуюся от собственного бессилия. Привыкшую молчать, даже когда боль раздирает на куски. Таких кукол старается штамповать наше государство.       От подобных мыслей в горле как обычно встал комок. Я сжала голову, стараясь их прогнать. Раз мне дали второй шанс прожить эту жизнь, я сделаю все, что смогу, что бы не жалеть о бесцельно прожитых минутах.       POV Изаму.       Кагуя тяжело восприняла ответ врачей. Эта невозможность едва ее не сломала. Милая моя, любимая. Не бойся, мы со всем справимся. Я не стану любить тебя меньше, глупенькая моя.       В дверь неуверенно постучали и створка открылась. На пороге стояла, переминайся с ноги на ногу, Жина. Она теребила в руках старое белое платье Кагуи, опустив глаза. Наконец, коротко вздохнув, она подняла на меня свои невыразимо старые и печальные глаза.       Я поразился им еще в первые дни. На вид девчушке было лет пять не больше, но глаза... Глаза отражали такое одиночество, которое просто не мог испытать ребенок.       Она внимательно посмотрела на Кагую и подошла ближе, протягивая свои тоненькие ручки и обнимая ее. А дальше она зажмурилась и горячо зашептала. Она шептала, плакала и гладила Кагую по голове. Говорила, что не хочет снова остаться одна, что, может она и не идеальный ребенок, но очень хочет постараться им стать, что… да много еще чего. Под конец этой душещипательной речи Кагуя уже вовсю обнимала девочку, и ревели они от всей души и на пару. Обняв их обеих, я, наконец, смог спокойно вздохнуть, чувствуя, как отпускают грудь стальные обручи, а с плеч падает огромный камень. [1] Женя Максимова – Клен ты мой опавший (Соль)