Серебристая

      — О-о-о-у-у-у, — ох, не стоило мне поворачиваться, но уж больно спина затекла. Учитывая, сколько я уже валяюсь пластом, странно, что у меня пролежней не появилось. Сил хватает только на то, что бы иногда повернуться на бок или подтянуть одеяло. Мито материлась наравне с моей наставницей Настасьей, пытаясь поставить меня на ноги. Данзо обещали семь казней египетских, золотуху с почесухой, чередующейся с запором и энурезом, а так же радикулит и кариес. Причем, что бы зубы повырастали в самых неожиданных местах. Я хихикала и выла от боли во всем моей бедной побитой тушке, дико жалея, что поддалась уговорам Настасьи и вернулась в тело до того, как его полностью восстановили. Чакровому лечению организм не поддавался, так что лечиться пришлось по старинке — травами, благо Настасья оказалась в этом деле спец.       Да, моя наставница тоже из того же мира, откуда и я. Только жила еще в преддверии становления СССР в глухой деревне где-то на севере и была там травницей-лекарем. Деревенский говор из нее вытравили уже тут. Она была воспитанницей в одном из столичных храмов, а там за деревенский говор и отсутствие манер довольно жестко наказывали. Так что волей-неволей, а правильной речи и этикету пришлось научиться. Это уже сейчас, живя, как отшельник, в этом покинутом монастыре, она позволяет себе вспомнить детство. И то, если к ней не приходят страждущие и паломники. На данный момент в храме обитало около пятнадцати девушек, пришедших учится у Настасьи искусству врачевания травами и несколько юношей, желающие обучится необычным способам борьбы у ее мужа Рюу.       К слову сказать, муж у моей наставницы был шикарный. Таких мужчин седина и возраст только красят. Я когда его первый раз увидела — впала в эстетический ступор, за время которого Мито с Настасьей успели растереть мое тело какой-то зверской мазью, жгущей кожу не хуже огня. Причем растерли так тщательно, что я ощущала себя ведьмой на костре инквизиции после пыток-допросов. Рюу-сан обдал нетипичным для местных жителей ростом в два метра, длинной каштановой гривой с проседью, атлетичной фигурой с разукрашенной шрамами загорелой кожей. На мужественном волевом лице двумя омутами выделялись темно-синие глаза с хитринкой. На его фоне даже Мадара как-то терялся. Когда я поделилась этой мыслью с Настасьей, она долго смеялась, потом, продолжая хихикать, погрозила мне пальцем и велела не засматриваться на ее мужа. Я честно обещала постараться, но чувство прекрасного внутри меня было дико против такого зверства. А уж если ко мне вместе с Рюу заходили еще и Мадара с Итачи... Собственно их и загоняли в мою комнату, что бы спокойно меня растереть, пока я с тараканами решаю, кто из сих прекрасных образчиков мужеского полу самый красивый. А уж когда они начинали говорить, в моей голове начиналась война тараканов, а разум отрубался, и я слезно умоляла Настасью научить меня рисовать.       Сама Настасья была крепкой русоволосой женщиной, как рисуют обычно селянок на картинах. Правильные чистые русские черты, смешливые голубые глаза, практически не загорелая кожа, крепкие, привычные к работе, руки и ноги. Одевалась она, чаще всего, в сарафаны и лапти, которые делала полностью сама, начиная от стрижки овец, прядения ниток и ткачества, заканчивая плетением лаптей. И муж ее чаще всего одевался, как было раньше принято, принимая то, что в этом климате такая одежда намного практичнее кимоно.       Недели через две я смогла сама сесть, а еще через неделю - встать на ноги. Правда, только с поддержкой, но сам факт. Потрепало меня знатно, Настасья говорит, что еще пару бы дней, и мне не помогла бы только веревка и мыло, ибо смерть естественная была бы очень долгой и болезненной. Братьев за эти дни я видела очень редко, ибо за них вплотную взялись Рюу-сан, Мито, Тобирама с Хаширамой и прибавившийся к этой шайке младший брат Мадары — Изуна.       Видела я его всего раза два или три, и то была, так сказать, в состоянии не стояния, а поглотить еще пламени мои призраки уже не могли. Наруто как-то высказался за то, что бы таким образом воскресить его родителей. На эту идею тут же живо откликнулись Саске и Гаара, но их порывы остановила наставница, сказав, что на текущем уровне силы я едва тяну всех тут присутствующих, и еще большая нагрузка может пагубно сказаться на организме. Вот уже почти месяц парни яростно спорят, кого заменить, а кого оставить. Выбор трудный, ибо каждый из здесь находящихся дает необходимые знания, которыми не владеют другие. Ну, за исключением Изуны пожалуй. Этого фрукта парни приняли за своего сразу, и расставаться не желали в принципе, да и Мадара не стремился делиться знаниями с подрастающей порослью шиноби, предпочитая сутками торчать около меня, чуть ли не пинками отгоняя Итачи. Смотря на этих двух великовозрастных детей, я все чаще начала замечать, что рука сама собой ложится на глаза. Причем особых чувств ко мне ни один не другой не испытывает, но почему-то постоянно стремятся оградить меня от общества соперника. От их перебранок только одна польза, я такие словесные обороты узнаю...       Сегодня меня, наконец, вывели погулять. Шатаясь, как с похмелья и держась, ради разнообразия, за руку Итачи, я чинно топала по заснеженной дорожке, радуясь, как ребенок ползункового возраста первой прогулке. Все-таки месяц в четырех стенах без права на свежий воздух это ад. Судя по звуку и мыслям, где-то недалеко тренировались братья с Мито и Хаширамой под комментарии Тобирамы и Изуны. Рядом с последним сидел донельзя хмурый и недовольный Мадара, которому пришлось уступить меня Итачи и пойти следить за младшим братом и Тобирамой.       Я чуть не разрыдалась от ностальгии, увидев за долгое время поля, укрытые белым полотном сугробов. Итачи даже пришлось хватать меня на руки и тащить обратно под надзор Настасьи, ибо я все время желала нырнуть в сугроб с головой и поваляться там, гарантированно заработав воспаление легких своему только оправившемуся организму. Вечерами наставница вела со мной долгие задушевные беседы на разные темы, пытаясь определить, где загвоздка. По идее, только почувствовав недомогание, мой организм, состоящий из сгущённого до состояния живой материи пламени, должен был запустить процесс само очистки, по-простому — я должна была сгореть и воссоздаться еще на первых уколах этой гадости. Это умела и Настасья и все последующие попаданцы, но не я. Я как-то заблокирована свою силу и она являлась только в случаях сильной эмоциональной встряски. Меня, кстати, не смутило, что я не первая так попала. Смутило то, что я являюсь последней.       — Великие Мать и Отец устали бороться с человеческой глупостью. Они посылали с десяток разнообразных личностей, ибо сами не могут попасть сюда, ввиду своей невероятной силы. Они бы просто раздавили хрупкий мир. А протолкнуть еще одну человеческую душу в брешь они могут. До тебя были разные люди: скромные и напористые, стервозные и покладистые, но всех их, в конце концов, сгубила жадность и чувство собственной значимости. Вместо того, что бы помогать, они делали еще хуже, желая, что бы им поклонялись, как богам. Так что ты последняя попытка этого мира.       Н-де, мне сейчас как никогда были нужны такие слова поддержки. Господи, заткни уши, мне выговориться надо!       — И все-таки, что-то с тобой не так. Не может человек быть настолько безынициативным. Может у тебя депрессия?       — Я не уверена, что у меня депрессия. Я имею в виду, я не грустна. Но и точно не счастлива. Я могу смеяться, шутить и улыбаться весь день, но иногда, когда я одна, ночью, я забываю, как чувствовать, — я прикрыла глаза, откидываясь на подушки. Это откровение обрывками бродило по моей голове, что бы быть озвученным сейчас. Настасья в изумлении застыла.       — Великая Мать ничего не делала с твоей душой, когда отправляла сюда?       — Ну, ковырялась немного, но это не Она. Это чувство преследовало меня еще в той жизни. Я всегда ощущала себя недосозданной. Как будто мне забыли положить что-то важное. Я не умею любить сама. Я могу лишь скопировать направленные на меня чувства и перенаправить обратно. Сначала неуклюже, но потом я, как зеркало, копирую все больше и больше. В итоге выходит, что человек, который дает мне любовь, любит сам себя.       — И это очень плохо, — Настасья потерла переносицу и угрюмо уставилась на меня. — И как ты жила то?       — Как все, — пожала плечами. — Училась, работала, занималась какими-то увлечениями...       — Одна?       — Одна, — кивнула, не открывая глаз. Их начало подозрительно щипать. Не люблю задушевные разговоры. От них становится очень горько.       — А эти два клоуна, которые вокруг тебя скачут? Ты к ним что ощущаешь?       Я задумалась. А, правда, что? За Итачи я чувствую ответственность. Ну не дело это, что молодой парень пытается свести себя в могилу. А Мадара... Во-первых, у меня с ними договор, а во-вторых... Вся его жизнь прошла в подчинении мести, так что он и не жил практически. Мне его... Нет, не жалко, но чувство неправильности не покидает меня всякий раз, как я его вижу. Ему надо было в свое время найти хорошую женщину, которая бы умерила его пыл и поддержала в нужных моментах. Вот как-то так. Наставница, слыша мои мысли, только качнула головой, вздохнув.       — Ты не думаешь, что этой женщиной могла бы быть ты? Вы прекрасно уравновешиваете друг друга.       — Я могу сомневаться, но вряд ли хоть один человек мужеского полу захочет любить сам себя.       — Зря ты так. Все ты можешь, только не умеешь. Тебя, видимо, никто не захотел научить, да и сама ты решила, что так и надо. Ладно, не буду вмешиваться в твою личную жизнь, но из-за этого тренировки у нас пойдут немного по-другому. Нам необходимо освободить твое пламя и научить тебя им пользоваться, — она уже хотела выйти, но ее остановил мой вопрос.       — Ты ведь тоже была послана спасти этот мир? — она кивнула. — Тогда почему?       — В самый последний момент я испугалась и отошла в сторону, — она горько улыбнулась. — За это меня оставили тут, что бы я помогала следующим пришедшим, — она ушла, оставив меня одну с моими мыслями в горнице.